Текст книги "Кредит на милосердие"

CREDITUM XII

«…именно поэтому официальный Санкт-Петербург снова и снова подчеркивает, что не готов к силовому решению вопроса. Вспомните, что сказал Президент на прошлой неделе? Он сказал, что в переговорах с сибирскими регионами наверняка найдутся пути конструктивного и, подчеркиваю, политического решения возникших проблем. И что «Звездный путь», прокладываемый китайцами через Сибирь, еще послужит стратегическим интересам страны. Какой из этого можно сделать вывод? Что у главы нашего государства есть рычаги воздействия на бунтовщиков, причем отнюдь не ракетные. Почему он не пользуется ими сейчас? Ответов может быть сотня. Взгляните, во что превратилась наша армия после Инцидента? Взгляните, что стало с инфраструктурой, с дорогами и линиями снабжения… Посмотрите, как стремительно увеличивается география и зона влияния Анклава Москва. Я, может быть, не до конца придерживаюсь этой точки зрения, но большинство моих коллег считает, что нападение на Сибирь сегодня, вот прямо сейчас, равносильно гибельным агрессиям диктаторов прошлого, сломавшим о Русскую землю не один зуб…»

Ростислав брезгливо сморщил нос, выключая телевизионную панель. Они сколько угодно могут болтать о том, что вопрос с непокорной Республикой будет решен без применения силы, потому что знают, как. Единственная причина, очевидная любому умному человеку, – страна еще не оправилась. А без сибирских заводов, людских ресурсов, налогов и полезных ископаемых не оправится еще долго. Сейчас, злобно поглядывающие друг на друга, Сибирь и вся остальная Россия начали гонку по восстановлению потенциалов, и кто первым эту гонку победно завершит, тот и станет диктовать условия.

Как бы дико это ни звучало, но отдельную благодарность Ростислав возносил и Мертвому. После случившегося на Станции доктор Кауфман, казалось, решил радикально преобразить Анклав. Расширял сферу влияния, физически увеличивал географию. Теперь Москва – уже не обычная корпоративная крепость на теле страны. Отныне она – гигантский фильтр, через который на Станцию стекаются людские реки паломников «Наукома». Пока Россия не решит, как реагировать на неуемную активность Мертвого, начала внезапных боевых действий можно не ждать…

Ростислав взглянул на свое отражение в темном экране погасшего телевизора. В общем-то, подобные аналитические передачи, состоящие из пропаганды и намеков на суицидальность отделения, льстили Гилярову. Они раз за разом доказывали, что выбранная им и его кабинетом политика верна, а новая беда еще не торопится дышать в затылок. Однако передача мешала, отвлекала от переговоров и размышлений, а потому он прервал эксперта по внешней политике на самом интересном месте.

– Что говоришь? Да отвлекли тут меня, повтори-ка последние две цифры! Ага, понял.

Вести государственные дела из мобиля было не очень удобно. Сеть опять упала, поднять ее машинисты администрации обещали не раньше чем через пару часов. Пока же приходилось управляться сразу с двумя спутниковыми коммуникаторами «Наукома», от руки делая рабочие пометки в планшетном ежедневнике.

– Нет, я понимаю. А должно быть четыре сотни, понимаешь? Вот чтобы нашел! Излишки убирай, да под замок. Охрану из казачков выставь. Хоть одна тонна пропадет к зиме, шкуру спущу, ясно? Всё, действуй…

За окнами кортежа плавно обновлял пейзажи Новосибирск, но в этот раз Ростислав почти не обращал внимания на штанги подъемных кранов, дорожную технику или десятки рабочих, продолжавших восстанавливать город. С каждым новым весенним днем, более и более теплым и пригожим, забот становилось всё больше, заваливая с головой.

Однако яркие, украшенные лентами и голографическими открытками мобили его интерес всё же вызвали. Свадебный кортеж катил навстречу, сигналя шумно, весело, громко. Ростислав заметил центральную машину с невестой, высунувшейся в открытое окно, несмотря на морозец. Раскрасневшаяся от счастья и вина, она улыбалась, маша рукой проезжающим мимо водителям. Из верхнего люка выглядывали жених и свидетель, тоже опьяненные, с развевающимися по ветру галстуками. Свадьба – это хорошо. Возвращается привычная жизнь, как заведено было веками. К слову, позавчера Президент встречал похожий кортеж. Значит, не замерла жизнь столицы…

Но свадьба укатила, а насущные дела навалились с новым азартом. Продолжая принимать отчеты и выдавать распоряжения по коммуникатору, Гиляров даже не заметил, как мобили вкатились на третий, самый высотный ярус Каменской магистрали. «Умели же строить в прошлом», обычно думал в этом месте он, рассматривая треснувшие, но устоявшие опоры…

Вдруг вернувшись мыслями в далекий августовский день, Ростислав даже отложил планшет. Вспоминать было тяжко, страшно, от этого сразу холодели ладони и на лбу выступала испарина, но иногда Президент Сибири намеренно заставлял себя в красках восстановить, как это было. Увидеть, чтобы в обновленной яркости ощутить, какую ответственность отныне несет за выживших.

Тряхнуло, конечно, в первую очередь в Кемеровском посаде, до Новосибирска докатилось волной, ударило эхом с юга. И если Кузбасс или Алтай, стоявшие на сейсмоопасных плитах, фактически перестали существовать как провинции, то главному сибирскому городу повезло куда больше. Конечно, плотина, построенная чуть выше мегаполиса, вытерпела не все удары, но по сравнению с бедствиями того же Красноярска наводнение было сущим пустяком.

После потопа полыхнули пожары. За ними – паника и мародеры. Счет жертв пошел на тысячи. Обвалились главные символы города – Оперный театр и деловой небоскреб «Богатство Сибири». Сеть рухнула, как боксер после нокаута. Из пяти городских мостов через Обь уцелели только три, самые современные. Службы спасения сбились с ног, в гибнущий город вошли войска.

Хаос, зародившийся на Кольском полуострове, ударил бездумно, дико, с яростью первобытной стихии. А еще чуть позже здесь вдруг поняли, что помощи от федеральных центров ждать не придется, ведь там масштабы катастрофы не шли ни в какое сравнение с местными.

Сколько Ростислав ни терзал память, никак не мог припомнить, кто первым предложил полагаться только на свои силы. Фамилии тех, кто уже через месяц после Инцидента подтолкнул его к решению и дальше двигаться в одиночку. Его замы, какие-то военные, безопасники и верхолазы – их было немало. Завертелось, закрутилось, умылось кровью бандитов и тех, кто хотел поживиться на человеческом горе. И когда центр всё же проснулся, пытаясь подсчитать ущерб, они уже осмелились…

– Мы не можем их не впускать! – батарея в коммуникаторе нагрелась от постоянной работы, грозясь вот-вот иссякнуть. – Чипуйте всех. Да, вскрывайте резервные хранилища, пусть атаман Кудрявцев лично распорядится, но впускайте всех. Ты пойми, Иваныч, что, если мы им откажем, они же снова уйдут в леса. Тебе вот нужно, чтобы к следующей зиме у Куниц появились новые отряды? И мне не нужно! Все, я сказал! Выдать памятки с законами, вшить «пилюли» и впускать. У нас не Анклав какой-нибудь, чтобы стеной отгораживаться… Да ты же сам мне к осени спасибо скажешь за эти тысячи рабочих рук. Всё, исполняйте.

Гиляров взял в руки второй аппарат, потренькивающий вызовом. Важным вызовом, одним из самых ценных в жизни.

– Да, милая. Всё в порядке, работаю. Да перестань ты, другим хуже. Хорошо, обещаю… Как дети? Ну, Семену привет, пусть не скучает. Да, если получится, сегодня пораньше. Видела уже? Ну и как? Купол почти закончили, к концу лета восстановим, да. А ты отвечай своим дурам, что восстановить театр многим важнее, чем тепловую сеть. Да, прямо так и говори. Это ж символ, как твои подруги не понимают? Скажи, это мои слова, да. Символы людям помогали выживать и в более тяжелые времена. Кто? Пусть покупает, да. Ну, всё, солнышко, – он вчитался в список вызовов на первом коммуникаторе, – мне работать пора. Детей поцелуй.

Иногда он ощущал себя чудищем. Настоящим чудовищем, не имеющим права топтать землю. Особенно когда сам целовал младшеньких, укладывая их спать. Старался улыбаться, смотреть ласково, а у самого на сердце скребли железными когтями дикие звери, напоминающие о поставках на север. Тогда он снова и снова приказывал себе вспомнить о долге, о миллионах сибиряков, о лежащей в руинах станции под Северском. И загонял совесть поглубже, где ее никто не сможет разбудить.

Даже он сам.

Даже собственные дети.

«О Аллах, Царь в День Воздаяния. Лишь тебе поклоняемся и просим о помощи. Веди нас по прямому пути, а не дорогой заблудших…»

– Хорошо, пусть выполняют. Нет, Троллейный не трогать, а Северо-Западный пусть разбирают. Да, полный демонтаж, до последней трубы и мотка кабеля. Остались? Казаков туда, пусть силой выселяют, нам еще эпидемии не хватало… Валера, ну ты что, в конце концов?! Я-то почему должен такие мелочи контролировать? Может, мне еще самому поехать трубы выкапывать и на новый монтаж везти? Не беси меня, ладно? Да, мое распоряжение, Кудрявцев с Бугаевым подтвердят…

Кортеж приблизился к зданию Сибирского Правительства и Думы, где и до Инцидента заседал наместник Гиляров и региональный парламент. Мобили охраны уже парковались во внутреннем дворе, безы высыпали из них, как горох из стручков, но сам Ростислав покидать машину не спешил.

Развернул экран встроенного в салон коммуникатора, отгородился от водителя дополнительным щитом, имевшим тончайшее нанопокрытие. Только после этого ответил на новый вызов.

– Ростислав Михайлович, аналитика закончена, – вместо приветствия произнес сухощавый старик, сидящий перед камерой коммуникатора в неудобном лабораторном кресле.

– И тебе не болеть, Львович. – Ученый на экране был одним из немногих людей на планете, способных позволить запанибратство в отношении Президента Сибирской Республики. – Давай только кратенько, у меня кабинет министров через пятнадцать минут.

– Прости, Михалыч, старика, совсем закрутился. Здравствуй и ты, – Семен Львович запоздало улыбнулся, хотя больше напоминало дегустацию кислых слив. Ростислав не обиделся, потому что профессор всегда выглядел именно так – мрачным мизантропом, которому еще и наступили на ногу. – Рассусоливать не буду.

– Ну, тогда рассказывай…

Они были на «ты» давно, так повелось еще в старом мире, заживо прогнивавшем и с надеждой смотревшем в рот корпорациям. Он – наместник регионов Западной Сибири, и Семен Львович Пономаренко, академик, настоящий гений и директор Наукограда, мостившегося под боком Новосибирска.

Золотой, бриллиантовый Пономаренко, один из редких самородков отечественной науки, так и не утекший под крыло корпораций. Не променявший родной Академгородок на манящие теплом Анклавы. Терпевший от родной страны лишения, притеснения, недостаточное признание и не самое богатое существование семьи. Но не уехавший, а оттого заслуживший настоящее уважение Гилярова. Уважение и, если так можно сказать, дружбу. К которой сегодня добавился проект, повязавший обоих на крови. Проект, которому они были готовы продать свои черствые циничные души…

– Наши коллеги не будут делиться секретами, найденными в лаборатории, – сразу, без лишних предисловий, начал старик. – Мой отдел анализа изучил данные, присланные тобой. Прогнали на мощных машинах, подключили психологов. Учитывая время, стиль ведения переговоров и множество сопутствующих факторов.

– Это что же? – Гиляров задумался, вдруг осознав, что особенно и не удивлен. – Они хотят нас обмануть?

– Не совсем, – с лишней резкостью ответил Семен Львович, постучав по горбатому носу кончиком пальца. – Проект они, по нашим предположениям, завершат. Всё необходимое… оборудование, образцы и технологии предоставят. Но вот дальше договоренности будут нарушены, это мои психологи предсказывают с вероятностью в 81%.

– Ясно… – протянул Ростислав. – Понял, буду думать. Как там у тебя вообще?

– Да неважно, – старик опять скривился, на этот раз совсем не в улыбке. – Людей не хватает, четвертый цех сдадим не раньше мая…

– Будут тебе люди, я похлопочу, – прищурившись, пообещал Гиляров. – Сегодня же похлопочу, с тобой Тимирязев свяжется.

– Было бы нелишним. Это всё, Ростислав Михайлович, не смею более тебя задерживать…

Связь отключилась еще до того, как Президент успел попрощаться. Вздохнул, покачал головой. Как и в Новосибирске или регионе вообще, восстановление порушенного у Пономаренко шло слишком медленно. Но город обязательно выделит людей, даже если для этого придется снимать бригады со строительства дорог или жилья.

Глупцом был тот, кто неверно оценивал потенциал Наукограда. Особенно сейчас, когда все его разработки оставались в Сибири, не поставляясь в Питер налогами или в приказном порядке. Особенно сейчас, когда корпорации больше походили на побитых собак, зализывающих раны. Когда в Сибирь потекли китайские деньги, оплачивающие «Звездный путь». Сейчас, когда от деятельности старика и его ученых зависит будущее их новой страны.

Гиляров глупцом не был, причем ни до Инцидента, ни сейчас. Кому-то, наверное, могло подуматься именно так, но со стороны многое видится искаженным. Виделось и три года назад, когда на восстановление и спасение Академгородка наместник бросал все новые и новые силы, иногда вопреки более актуальным задачам.

И ведь спас. Уберег, сохранил. А теперь приумножит, заставив считаться с наработками не только федералов, но и многие корпорации. Дай только срок…

CREDITUM XIII

Зверем двигало чувство мести. Глубокое, свербящее, засевшее там, где обычно царствуют инстинкты размножения или охоты для пропитания. Это было не совсем родное чувство – еще сезон назад его порода не столь обуревалась новыми эмоциями. Но зверь не знал, не задумывался, не умел анализировать. Его толкала вперед дикая ярость к чужаку, так нагло ворвавшемуся в пещеру, и он был готов пройти хоть всю тайгу, но покарать обидчика.

Затаившись в корнях поваленного дерева, зверь высматривал. Выжидал, принюхиваясь, а в его необычной голове беспрерывно пульсировало – нагнать, поймать, уничтожить. Зверь был детищем нового мира, столь же бездумным и жестоким, как всё вокруг.

Сегодня он наконец-то нагнал добычу. Преследовал давно, почти не замечая, как дневной свет многократно сменялся ночной мглой. Несколько раз терял след, отчего бесился еще сильнее, рвал когтями древесную кору и рычал так, что на километры вокруг затихало всё живое. Но снова находил, роняя с гнилых клыков пенную слюну, и шел вперед. Жертва была хитра, умна, что еще сильнее раззадоривало и требовало не жалеть сил.

Именно изворотливость двуногого заставила его затаиться. И это сейчас, когда до вожделенной цели оставалось всего ничего, только рванись в атаку! Но зверь залег, внимательно осматриваясь. Искажение крови, три весны назад ударившее по всей породе, не только покарало его род лишней мстительностью. Оно также наградило. Цепкостью ума, памяти, и еще подарило немало умений, так нужных в охоте.

Позицию двуногий выбрал удачную, в глубоком распадке, подобраться непросто, по одному краю засека из валежника. Зверь знал, что кроме блестящих клыков сородичи жертвы часто использовали нечто, ранящее на больших дистанциях. Именно так из жизни ушли его младшие братья, оказавшиеся менее расторопными и расчетливыми. Он не такой. Он будет выжидать, чтобы нанести всего один удар – смертельный.

Под лапами мягко проседала влажная почва, воздух пах щедрой смесью прелой листвы, талого снега, коры и приближающегося дождя. И еще страха, смешанного с потом и мочой того, кто сейчас умрет.

Осторожно, предельно медленно зверь подбирался к обреченному двуногому, ставя когтистые лапы так, чтобы не хрустнула ни одна веточка. Мышцы хищника были напряжены, глаза уже начали наливаться кровью, ноздри мерно раздувались, втягивая сотни ароматов, уши нервно подрагивали. Легкий ветерок, по течению которого подбирался зверь, ласково шевелил густую короткую шерсть, еще не успевшую набрать лоска после зимней спячки.

Двуногий не шевелился. Напуганный, загнанный в трещину на щеке холма, он до сих пор надеялся, что смерть пройдет стороной, минует, пощадив. Фатальная ошибка.

Теперь зверь не только чуял добычу, он хорошо видел ее – забившуюся в коряги на дне распадка, скрючившуюся так, что легко и не заметить. Подобравшись перед броском, зверь прижал уши, издал короткий рык и бросился вперед.

Ударил, подминая всем телом, уже не скрываясь, заревел в полный голос. Поднялся на задние лапы, брызжа едкой слюной, и снова обрушился на жертву. Бил, мял и кромсал, расшвыривая куски податливой плоти по склонам холма. И вдруг замер, сквозь пленку безумия ощутив, что не слышит ни запаха свежей крови, ни жалобных хрипов умирающего. А потом в его левый бок ударило так больно и неожиданно, что он взвизгнул, бросившись в сторону. Полоснул тонким воем по лысым веткам ближайших кустов, отмахнулся на удачу, пытаясь понять, что причинило боль.

Набитая травой шкура, сброшенная двуногим, клочками разлетелась в стороны, трещали ветки, а в бок опять кольнуло, залив шерсть липким и пахучим. Зверь бросился в сторону, в другую, уже не видя ничего вокруг. Сокрушил несколько молодых сосенок, подмял невысокую ель, съехал по рыхлому грунту на самое дно распадка…

Третья пуля Вебера все-таки цели не достигла. Нет, подвела не автоматическая винтовка, ее затвор был рассчитан на низкие температуры, а потому специальный механизм не давал металлу схватиться даже на утреннем морозце. Но что-то будто под локоть толкнуло, уводя ствол чуть в сторону.

Пуля прошла в каких-то сантиметрах от головы скитальца, расщепив гнилое полено. Затем животное, обезумевшее от боли и неожиданности, ринулось в сторону, выскочив из прицела. Илья развернулся, как мог быстро, но едва не потерял равновесие, в последний момент ухватившись за ближайшую ветку.

Скиталец двумя прыжками оседлал вершину холма. Он всё еще не видел стрелка, засевшего на дереве в четырех метрах над его головой, а потому пытался убежать. Раны, нанесенные «Смерчем», к сожалению, оказались несмертельными. Возможно, спасли необычно крепкие кости мутанта, возможно, его сердце располагалось не совсем там, где преподавали на уроках биологии в старом мире.

Подволакивая левую переднюю лапу, хищник взлетел на вершину, поднимая вокруг себя настоящий ураган из гниющих листьев и перемолотого валежника. Из пасти били узкие струи пара, вылетавшего при разгоряченном дыхании. Он рычал, хлеща пеной, скалил клыки, отмахиваясь так, словно его атаковал целый рой диких пчел.

Убедившись, что сидит по-прежнему крепко, Вебер снова поймал скитальца в прицел. Удержал на целую секунду, надавил на спусковой крючок. И вдруг отжал палец, не дав бойку ударить в сердце капсюля. Поверх сложного прицельного прибора взглянул на исчезающего за холмом зверя. С удивлением подумал, что не хочет добивать хищника. Он ранил преследователя, тяжело и, возможно, даже смертельно, но добивать его не было никакой необходимости. Теперь скиталец уйдет, забудет про чужака, нарушившего границы его дома, прекратит погоню, позволив человеку спокойно продолжить путешествие…

И уже в следующий миг, когда темно-бурая тварь с серой спиной скрылась из поля зрения, Вебер вдруг проклял себя за нерешительность. За чужие, совершенно не свойственные его характеру сомнения, не позволившие нанести последний удар.

Он попытался рационализировать, размышляя, что сэкономил ценный патрон «Смерча», а может, и два, но это только вызвало раздражение. Стрелок позволил мутанту скрыться, не закрепил победу, и это будет стоить ему очень дорого, если скиталец всё же сумеет оправиться от ран…

Илья прислушался. Подранок продолжал удаляться, отчего рычание и вой становились всё тоньше и бледнее. Содрав шерстяной шарф, скрывающий лицо и не позволивший хищнику заметить его дыхание, Вебер забросил автомат за плечо, начал спускаться с дерева. Когда до склона оставалась пара метров, просто спрыгнул, умело приземляясь на мягкий дерн. Несколько раз присел, разминая затекшие ноги.

Распадок, выбранный для засады на скитальца, был похож на место сброса кассетной бомбы – вырванные с корнем кусты, глубокие шрамы в земле, оставленные могучими лапами.

Он наклонился, подбирая бесформенный кусок ткани. Вертя обрывок в руках, Илья мельком вспомнил про вкрапления нитей кевлайкры, которые когти мутанта только что изорвали, будто марлю… Человек вздохнул, отбросив лоскут. Для того чтобы охотник превратился в дичь, с гарантией угодив в силок, пришлось пожертвовать отличной камуфляжной накидкой с капюшоном. Именно ее Вебер набил травой и ветками, предварительно обтершись тонкой тканью с ног до головы, а потом еще щедро обмочил. И ведь сработало.

Помотав головой в молчаливом споре с самим собой, он невольно нахмурился. Как он мог не выстрелить? Как мог дать уйти машине для убийства, способной вернуться в любой момент? Илья не понимал, что нашло на него в тот неприятный момент, и это совсем не радовало. Оснащая похудевший на несколько патронов магазин «Смерча», он с прищуром всматривался в бледно-голубое утреннее небо.

Как он и запомнил при первой встрече, хищник был отдаленно похож на помесь медведя и барсука. Больше на медведя, причем скорее не сибирского, а гризли, невесть как попавшего сюда из Штатов, – поджарый, с длинными ловкими лапами и отчетливой гривой, обрамлявшей шею. Сходство же с барсуком вызвали вытянутая морда, уши и серо-черный окрас спины. И еще упорство, с которым охотился или воевал мутант…

Рассматривая капли темной крови, украшавшие склон холма, Вебер раздумывал, не отправиться ли ему по следу. Увидеть, как скиталец умирает, чтобы продолжить путь в относительном спокойствии и перестать вздрагивать по ночам, вслушиваясь в темный лес. Задумчиво пожевав кусочек коры, Вебер вставил в «Смерч» полный магазин, мягко щелкнул затвором, выставил предохранители и закрепил оружие справа от рюкзака.

По здравому размышлению, охоту он продолжить не вправе – схватка с мутантом и так отняла у него слишком много незапланированного времени…