Текст книги "Пандемия паранойи"

– Есть хочешь? – поднимаю глаза на Сашку и боюсь, что он всё прочитает в них. Но сын на меня не смотрит. Он думает о своём.

– Нет. Потом. Я сейчас. – Сашка уходит в дом. Спустя пару минут возвращается с двумя обрезками водопроводной трубы.

– Славная охота, – пытаюсь иронизировать, но слышу, как дрожит мой голос, – С трубами против автоматов.

– Ничего. Зато не с голыми руками. – Сашка не глядя сует мне в руку трубу.

– Подожди, – я вспомнил о пистолете. – Помоги.

Опираясь на руку сына поднимаюсь с пола, подхожу к стеллажу и беру пистолет.

– Откуда? – Сашка, наверное, впервые видит оружие так близко. Его глаза загораются неподдельным интересом. – Батя, дай подержать?

– Потом.

– Ладно, батя, вперёд.

Вот теперь я готов к подвигу. Сын принял командование, и у меня нет выбора. Проходим уже надоевшим маршрутом по кольцам лаза, выбираемся наружу.

– Подожди. Давай следы уберём. – Я оглядываюсь на люк выхода и понимаю, что вся моя маскировка пошла коту под хвост. За ночь и утро мы вокруг входа натоптали так, что по отпечаткам обуви можно прочитать не только место «совершенно секретного» люка, но и наши биографии вплоть до детского сада.

– Батя, потом. – Сашка не хочет останавливаться на полпути.

– Потом, нам нужно будет куда-то вернуться. Я не хочу, чтобы нас здесь ждали.

– Хорошо. – Сашка уже весь там, в схватке с ненавистным врагом и не желает задерживаться ни на секунду. Но моя логика ему понятна, а следы на земле не оставляют право на дискуссию.

Быстро ветками разметаем листья, присыпая отпечатки ног. Поправляем дёрн и снег на крышке люка. Всё: поводы для задержки исчерпаны.

– Пошли, – командую на правах старшего. Но Сашки рядом нет. Он уже у забора.

-Смотри, – сын сдвигает металлический лист. Отсюда отлично видно весь наш двор. Стол, за которым мы вчера с таким аппетитом уминали шашлыки, завален объедками и консервными банками. Вокруг стола человек десять небритых мужиков в давно нестиранных робах. Лицом к нам, практически напротив – Лена. За её спиной стоит Акрам.

– Тётя Лена!

– Вижу. Помолчи. – Я вслушиваюсь в обрывки разговора за столом и пытаюсь понять: что происходит.

– Кушай, женщина. – Голос Акрама спокойный, почти ласковый.

– Не хочу. – Я знаю это выражение глаз. Лену сейчас можно резать, можно жечь или топить по методам святой инквизиции – она не изменит своего решения.

– Я еду даю. Ты не хочешь. Потом будешь хотеть. Я не дам. – Акрам не злится. Он учит. – Не потому, что жалко. Я щедрый. Потому, что женщина должна делать то, что сказал мужчина.

– Свою женщину учи. – Лена всё время смотрит куда-то в сторону ели. Что она там видит, я не понимаю. Может быть – это просто способ не глядеть на врага. А может, ряд смородины, окаймляющий дорожку к ёлке и палатка скрывают от меня что-то важное.

– Мою учить не надо. Моя ум с молоком матери впитала. Она знает, что ислам – это покорность. Женщина покоряется мужчине. Мужчина – Аллаху.

– А Аллах кому? Убийцам вроде тебя? – Лена оборачивается и встречает врага глаза в глаза. Я понимаю, что и до этого Серёгина жена взгляд не прятала.

Акрам наклоняется, поднимает в земли расколотое берёзовое полено и коротко, без замах бьёт Лену по спине. Я едва успеваю поймать сына за плечо. Сашка готов перемахнуть через забор и вступить в бой.

– Это не я ударил. Это Аллах учит тебя моей рукой: не дерзи сильному. – Акрам по-прежнему спокоен и, даже, кажется, улыбается.

Сидевшие до этого молча мужики, начинают гоготать.

– Акрам, дай дубину. Сейчас её Иисус проучит не хуже! – Рыжий детина, тот самый, с перевязанной рукой, которого утром выключил Сергей, уже вполне оклемался. Такого по голове бить нельзя. Там ничего нет. Такому голову можно оторвать и он ещё полдня будет землю топтать, как ни в чём не бывало, пока до мышц дойдёт сигнал о потере ключевой детали центрально нервной системы.

Я встаю почти в полный рост и заглядываю за кусты смородины. Там, в тени забора на остатках сугроба лежат три тела. Два в робах. И Маша.

Рядом, на молодой траве, скрученный электрическим кабелем – Сергей.

– Твоей рукой только этих дебилов учить можно! – в глазах у Лены слёзы. Но не от слабости, от боли.

– Акрам, отдай нам бабу! – Я не успеваю заметить, кто это сказал.

– Мы её чуток поучим… – рыжий расстёгивает ширинку.

– Вечером. – Акрам ухмыляется, – это будет вечерняя школа. Уберите к остальным. – Кладёт руки на плечи Лены. – Женщина, упрямые долго не живут. Они больно умирают. Посмотри на мужа и подумай.

– Чтоб ты сдох. – Лена встаёт из-за стола.

– Ты убьёшь?

– Вирус, если не побрезгует. – Наверное, Лена понимает, что сказала глупость, но установиться уже не может,– хотя на такое говно …

– Мужика тащите. – Акрам присаживается на место Лены. Лену под руки волокут в балок. Тот, что на улице. Серёгу за ноги тащат к столу. Его голова бьётся о тротуарную плитку садовой дорожки. И каждый удар отдаётся болью в моём мозгу. Я не сразу понимаю, что это мой собственный пульс.

– Серёга был прав. Там люди. – Я понимаю, что в балке держат не только Лену. В нём заложники. Наверное, не один.

– Что? – не понимает Сашка.

– Потом. – Я боюсь пропустить что-то важное из разговора за столом. Что-то, что может подсказать правильное направление всех наших следующих действий.

– Что теперь? – Костяшки на Сашкиных пальцах, сжимающих трубу, побелели. Кажется, ещё мгновенье и металл сморщится, как фольга от шоколадки. – Батя, дай пистолет!

– Потерпи. – Я не понимаю: чего, кроме покорности, Аркам добивается от Лены. Ну, не на перевоспитание же он её взял? В чем цель этого урода? Зачем он здесь и чего ему от нас нужно?

– Там твоих друзей убивают, а ты спрашиваешь «зачем»? – во взгляде сына ещё нет презрения, но уже есть злость.

– Ну, слышал, дорогой? – Акрам закуривает сигарету, – у твоей жены время до вечера, а ты нам вечером уже не нужен.

Стол заслоняет Серёгу и я его не вижу. Акраму тоже неудобно смотреть и он распоряжается: «Посадите гостя за стол».

Серёгу водружают на стул, на почётное место во главе стола. Он избит так, что не может удержаться, и падает лицом на столешницу.

– Поднимите. Пусть меня видит. – Двое, что волокли Серёгу молча исполняют приказ.

– Скажи, как вышел из дома? – Акрам выпускает колечки дыма, и весенний ветерок гонит их к лицу Сергея.

«Скажи», – мысленно уговариваю друга.

– Скажи, – шёпотом повторяет Сашка.

Мы оба понимаем: нам признание ничем не грозит. А вот если хотя бы часть банды отправится по подземному ходу в дом, у нас появится шанс вытащить и Сергея и Лену и тех, кто ещё в балке.

Но Сергей не знает, что мы в безопасности.

– Через балкон. – Старательно выговаривает он разбитыми губами.

– Балкон? Зачем врёшь? – Акрам стряхивает пепел с сигареты и декламирует:

«Но что за блеск я вижу на балконе?

Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!

Стань у окна, убей луну соседством;»

Это театр. А в жизни ни тебя ни Джульетты на балконе не было. Мы всю ночь сторожили. Как из дома вышли?

– Будешь удивлён – ногами. Шекспир хренов.

– Он дядю Серёжу убьёт. – Сашка смотрит на меня, будто ожидая, что я могу взять и остановить происходящее. Просто нажать на кнопку и выключить весь этот кошмар. И снова повторяет, – Батя, дай оружие. Они – как мишени!

– А ты Вильгельм Телль?

Я смотрю, как Ленин конвой возвращается за стол.

– Пошли, – прихватываю Сашку за руку и бегу к калитке. Серая «таблетка» стоит там же, где была ночью. Заглядываю в кабину. Ключ зажигания в замке. Значит, пинком заводить не нужно. Дёргаю дверку. Она легко поддаётся. У меня большое желание забраться в эту развалюху нажать на газ и со всей возможной скоростью умчаться из посёлка. Но это спасение только для меня и сына. Мне же с детства внушали: сам погибай, а товарища выручай. И именно это сейчас у меня во дворе делает Серёга. И мне страшно. Страшно остаться здесь и делать то, что я задумал, но ещё страшнее убежать, а потом объяснять: почему я струсил.

– Залазь в машину и не светись, – подпихиваю Сашку к кабине,– увидишь мою руку над забором, там, где мы сейчас стояли, заводи и гони.

– Я на таком не ездил. Бать, давай вместе.

– Я зря оплачивал водительские курсы? Гони до города, не останавливаясь. Там сразу в полицию.

– А ты?

– Они за тобой кинутся, а я постараюсь дядю Серёжу вытащить. И вот ещё что. Если эта лайба не заведётся – сразу беги на остановку. Спрячься в кустах. Дождись автобуса и в город. Возьми оружие,– сую ему пистолет, – так, на всякий случай.

– Не вариант. Они остановку сторожат. Там постоянно двое. Я уже смотрел.

– Значит, лесом до следующей. Всё. Я пошёл.

Спустя минуту, чуть отдышавшись, поднимаю руку. Слышу как с треском и скрипом срабатывает стартер. Мотор схватывает сразу. «Господи, не заглохни». – молю я, – «Сашку на автомате учили, а здесь самая дубовая механика».

Сашка со скрежетом включает скорость. Я вижу, как УАЗик рывком вылетает на асфальт проезда и, то дёргаясь, то припадая к земле, катит к выезду из посёлка.

Во дворе немая сцена, переходящая в переполох. Банда вылетает из-за стола, катит тесным комом к калитке. Мешая друг другу, пытаются все одновременно пропихнуться сквозь узкую горловину в заборе. Спустя десять секунд двор пуст. Только связанный Серёга за столом и Акрам у калитки.

Он никуда не торопится. Он отдаёт распоряжения по мобильной рации. Теперь понятно, как бандиты поддерживают связь.

– Удавка, перекрой выезд из посёлка. Перехвати нашу «таблетку».

– Только что выехала,

– Выехала? Б..ть! Рыжему скажи чтобы шли назад…

Пока Акрам командует, оббегаю забор и переползаю его со стороны сугроба. Того, где лежат тела. Лицо у Маши спокойное. С таким она спит. На виске маленькая, коричневая точка и короткий, ещё алый подтёк в растрёпанные русые волосы. Снег под головой мерцает красными кристаллами под висящим над нами солнцем.

За десятые доли секунды ко мне приходит понимание того, что я не мог осмыслить половину дня. Маша мертва.

– Кордон, я Мастер.

– Кордон на связи.

– Бери пару машин, отправь пацанов к посёлкам. Пусть примут нашу «таблетку».. Водителя – в яму.

– Понял.

Несусь к калитке. Вижу спокойный, чуть удивлённый взгляд карих, узко посаженных глаз и изо всех сил бью по чёрным кудрям головы. Ноги Акрама подгибаются, тело медленно оседает, но я продолжаю молотить обрезком трубы по голове, по шее, по плечам, до тех пор, пока враг не падает лицом в серый узор мозаики садовой дорожки.

***

– Людей из вагончика выпусти, – распоряжается Серёга, пока я разрезаю кухонным ножом пластиковые хомуты на его руках, – пусть через лес бегу в город. На остановку нельзя.

Серёга мешком валится на пол гостиной. Пытаюсь затащить его на диван.

– Беги, пока не вернулись. И Лена, пусть в город…

– Ага. – Я слабо представляю себе, что нужно сказать, чтобы Лена бросила мужа и убежала в город. Но спорить с Сергеем некогда.

У калитки спотыкаюсь о тело Акрама.

«Если я его убил, будет ли он считаться жертвой коронавируса? А если выживет, то попадёт ли в статистику выздоровевших? Нет, правда: у нас же теперь не болеют и умирают только от короны?» – ловлю себя на том, что разговариваю с собственным мозгом. Точнее, мой мозг беседует со мной. Раньше я о себе мог сказать, что не всегда дружу с головой. Но ещё никогда я с собственной головой не болтал. Что это: следствие контузии или начало сумасшествия?

Впрочем, копаться в себе некогда. Подбегаю к балку. Замок на дверях закрыт. Выдёргиваю из дорожки тротуарную плитку. Она от ударов крошится и после третьего столкновения с металлом замка распадается на три части. Менеджер в фирме обещал, что тротуарная плитка переживёт меня и моих внуков. Редко верил продавцам. Теперь не буду верить вообще.

Оглядываюсь по сторонам. Обрезок трубы валяется около тела Акрама там, где я его бросил. Хватаю и чувствую под пальцами липкую кровь и волосы. Не думал, что для меня окажется так сложно преодолеть брезгливость. Странно мы устроены: видим свою кровь и в худшем случае паникуем, чужая – вызывает отвращение до рвоты. Хотя, казалось бы: в чём разница?

Труба оказывается намного эффективнее тротуарной плитки. Наверно, потому, что мне никто не гарантировал её вечность и надёжность. Замок, вцепившийся в петли мёртвой хваткой, вылетает вместе с ними и звонко шлёпается на асфальт. Дверь распахивается.

– Где эти суки!? Замочу всех, падла!!! – Двести килограммов разгневанного мяса, упакованные в рваное нижнее бельё, валятся прямо на меня. Едва успеваю сделать шаг в сторону. Кажется, это тот самый гордый владелец сгоревшего особняка, который ещё пару недель назад он важно транспортировал своё тело в Land Cruiser 200, свысока поглядывая на жителей посёлка, строивших себе дом, а не Тадж Махал. И вот он передо мной. В пыли и на четвереньках.

«Интересно: Аркам сказал, что заказчик сгорел вместе с домом»– напоминает мне мозг: «Выходит, соврал. Зачем? Восточная хитрость? Психологическая атака? Хотел припугнуть?»

А мне интересно: зачем мозг грузит тело совершенно неважными сейчас вопросами и мешает мне спасать людей?

Пока сосед пытается встать с колен, я помогаю выбраться из балка другим пленникам. Они все связаны. Руки за спиной стянуты петлёй из пластикового хомута.

«Фирменный стиль или отпечаток профессии?» – неспешно размышляет мозг.

– Я вас знаю! – говорит «дюймовочка» лет девятнадцати, которой я помогаю спуститься.

– Заткнись, уж. Какая разница? – отвечаю я мозгу.

– Когда ты успел стать хамом? – Лена смотрит на меня из проёма двери с искренним удивлением.

– Прости. Так получилось… – я прикидываю: стоит ли посвящать её в тёмные глубины моего сознания и прихожу к выводу, что всю эту абракадабру мне будет сложно объяснить, а ей – понять. Выдаю невнятное, – это я сам с собой.

– Внутренний диалог? Бывает… Как голова? – Во взгляде Лены удивление сменяется сочувствием.

– Мешает.

– Понятно. Кстати, это та самая Сашкина Даша, – представляет малышку Лена, – помоги!

Пытаюсь её подхватить, но Лена мотает головой.

– Просто придержи. Я сама.– Она уже всё просчитала. В том числе и возможные последствия моих джентельменских жестов. Раздавить меня Ленка, конечно, не раздавит, но пару переломов, совместимых с жизнь я почти наверняка получу.

Где-то вдали, со стороны города доносятся короткие хлопки. Сначала очередями, потом, по тише, одиночные. «Это за Сашкой» проносится у меня в голове.

– Где эти суки? В порошок, на х…!!!

– Заткнись, мешок! – Лена, кажется, относится к товарищу по несчастью без особого пиетета.

– Зачем ты так? – я спрашиваю, но знаю: Серёгина жена без причины никого травить не будет.

– А ты посмотри: он единственный не связан. Сидел тише воды, ниже травы. Всё про деньги бубнил, про сгоревший особняк и загубленный бизнес.

Я скорее чувствую, чем понимаю, что Лена в своём презрении объективна и обращаюсь к соседу, используя её терминологию.

– Мешок, быстро в дом. Возьми нож и сюда.– Я редко играю в начальника. Это не моё амплуа. Но здесь чувствую за собой право отдавать распоряжения.

– Я их без ножа, голыми руками!!!

– Бегом придурок, – Лена уже всё поняла, – видишь у нормальных людей руки связаны?

Двести килограммов мяса вразвалочку потрусили по садовой дорожке. Пробегая мимо Аркама сосед не утерпел и пнул тело. Мне показалось, что я услышал стон. Нет, скорее, тяжёлый с присвистом выдох. «Нужно забрать рацию. Если очнётся – позовёт своих». От этой мысли меня отвлекает Лена.

– Где Сергей?

– В доме.

– Живой?

– Да, не волнуйся. Там больше никого? – Я киваю в сторону распахнутой двери балка.

– Нет. Я последняя выходила. Шесть человек и этот слизняк.

В классификацию «человек» попало шесть представительниц прекрасного пола: три женщины от сорока до пятидесяти, Лена, Даша и девочка лет двенадцати. Единственный мужик угодил в слизняки. Неприятная статистика. Особенно, если учитывать, что и ребёнок, судя по всему, держался лучше.

Между тем «слизняк» не возвращался, а время поджимало. В любой момент банда могла появиться у калитки. Со связанными руками никто далеко не убежит. Всех вернут в балок.

– У Акрама посмотри. У него нож был…

Почему я всегда «торможу»? То, что у Акрама есть нож, я был должен вспомнить сам, без подсказки Лены. Оружие нашлось под полой рабочей спецовки на поясе в кожаных ножнах. Тонкая чёрная рукоять удобно легла в ладонь. Лезвие хищно сверкнуло на солнце. Десять секунд спустя пленники были свободны.

– Лена, забирай всех и бегом в лес. Идите вдоль дороги. На трассу не выходите, в посёлках не светитесь до самого города. Там – сразу в полицию!

– Вместе пойдём, – отвечает Лена. Для неё мои распоряжения не указания к действию, а звуковой фон, который, на выбор, можно слушать, а можно игнорировать. Но вовсе не обязательно воспринимать, как безальтернативный приказ.

– Серёгу избили сильно. До города может сам не дойти. И кто понесёт? Девочки? – Чувствую, что к этим аргументам Лена прислушивается и продолжаю уже более уверенно, – Мы в доме отсидимся, или в бункере. А Вы бегите, пока есть возможность.

– Ясно. Разумно. – Соглашается Лена. Мысленно аплодирую себе, но аплодисменты оказываются преждевременными. Не

– Девочки, руки в ноги и побежали. Здесь оставаться опасно. – Лена энергично машет рукой в направлении ближайших кустов и, обернувшись ко мне добавляет, – я остаюсь.

– Я тоже. Я хочу в душ. Я воняю, как Обама после ночного загула.– Дама эффектно выставляет грязную ногу в разрез халата, розовый цвет которого можно определить лишь интуитивно, всем своим видом показывая, что стоять будет здесь и насмерть.

– Вы нюхали Обаму? – Я пытаюсь понять: крыша съехала у меня или у тётки в халате.

– Почти каждое утро!

– Экс президента США?

-Какого, на х.., президент? Собака! – Соседка поражена моей глупостью.

Я если честно, об Обаме тоже невысокого мнения. Но связать в одно целое бывшего хозяина Белого дома и аромат давно немытого тела никак не могу. Дама с сожалением смотрит на меня и, вздохнув, поясняет: «Волкодав вонючий! Бувье недоношенный!»

– Кто? Я?! Бувье?!– Знаю, что женщины иногда бывают необъяснимо агрессивны, но, в любом случае, требуется хоть какой-то, пусть формальный повод для обвинений. И я его не нахожу.

– Фландерский! Собака! Пёс! Кобель! Кормили, поили, со всеми из-за него переругались, а эта сволочь, когда бандиты пришли, хвост поджал и в бега подался.

Картина мира прояснилась, а время на спасительное бегство катастрофически сократилось. Фландерский бувье, как я догадываюсь, не ругательство, а порода. И не моя. А волкодава. И я тороплю пленниц

– Давайте-ка и вы в бега!

– Мне в туалет, – потупясь, сообщает девочка.

Я понимаю: времени у них секунды, а ведут себя как в курортном отеле: номер, видите ли, без джакузи, в минибаре нет виски десятилетней выдержки и кола недостаточно холодная. Да и полотенца, какой кошмар, не розовые! Что за сервис?!!!

Скорее от отчаяния, чем от гнева, пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки: банда Акрама в любой момент может появиться из-за поворота дороги и спастись шанса не будет. Ни у них, ни у нас.

– Бегом, дуры! – Я поднимаю к лицу сжатые кулаки. «Человеки» заворожено следят за моими, испачканными в крови Акрама руками и солнечными бликами на остро заточенном лезвии ножа Аркама. – Снова под замок захотели?! Или на кладбище?!!

– Хам! – Заявляет владелица Обамы и начинает пятиться к ближайшим кустам.

– Ма, я уже не могу! – девочка хватает за руку женщину в халате и тащит её к лесу. Четыре фигуры исчезают в ажурном узоре веток. Остаются только Лена и Даша.

– Вам особое приглашение?! – Но мой вопль увязает в ироничном взгляде Лены. Я гляжу на свои кулаки. Мои пальцы в крови Акрама и прилипших клочках его волос – действительно выглядят страшно. Джек-потрошитель и тот бы, наверное, сдрейфил. На тех, кто убежал, я произвёл впечатление. Те, кто остались, знают, что я не кровавый убийца, а типичный интеллигент-психопат. Поорать могу, но едва получив отпор, обязательно сникну. Что, собственно, и происходит.

– Пошли, – Лена легонько толкает меня в спину. Я безропотно подчиняюсь. Из меня словно вынули пробку и выпустили воздух. Он ушёл быстро, тихо, будто его на Земле вовсе никогда не было. Ни орать, ни сопротивляться я уже не хочу. Брезгливо швыряю на землю нож и направляюсь к дому.

– Надо забрать рацию, – открываю калитку. Я помню, что, когда брал нож, её не закрывал. Захожу во двор. Рации нет, как нет и тела Акрама.

***

Мозг – самый странный орган из всех, которыми природа снабдила человека. Казалось бы, та штука, которая спрятана в нашей черепной коробке, должна гарантировать нам преимущество над всем иными видами жизни, помогая быстро находить единственно верные решения в экстремальных ситуациях. Но нет. Мозг скорее создаёт эти ситуации, а преодолеваем мы их, чаще, на рефлексах. Отключив мозг с его длинным и запутанным лабиринтом извилин.

Именно серое вещество, которым так мы гордимся, дарит нам мнимые страхи, ложные ценности и безумные цели.

Мы называем сумасшедшими Калигулу и Гитлера, но сотни тысяч и даже миллионы строем шагали, подчиняясь идеям и воле тех, кого потом признали безумцами. Кто же более безумен? Тот мозг, который управлял или те, кто верили и подчинялись вопреки здравому смыслу? То есть, простому личному и коллективному жизненному опыту.

Почему шахматный компьютер обыгрывает человека? Он движется по пути простых логических команд: если сделать так, то получится следующий результат. И шаг за шагом компьютер приближается к цели.

Человеческий мозг ищет способ поразить мир. Найти уникальное решение. Такое, до которого никто ранее додуматься не мог. Им управляет не логика, а амбиции. Жажда славы, признания, денег. Какие-то этические и моральные или наоборот, преступные мотивы. И в войне с машинной логикой человеческий мозг обречён. Вероятно, поэтому Природа оставили Homo Sapiens для полёта к вершинам цивилизации парашют в виде рефлексов.

Я отправил Лену с Дашей в дом, а сам беру в подсобке лопату и иду раскапывать сугроб. Инстинкт подсказывает, что Маше я уже помочь не смогу и нужно закрыться в доме. Но мозг швыряет меня в котёл иррационального: любовь, верность, долг. Он считает, что нужно спрятать тело, чтобы не надругались, чтобы можно было потом, когда всё закончится, по-человечески похоронить. Чтобы сын запомнил Машу не гниющим телом, а вот такой: спокойной, красивой и любимой.

Убитых бандитов скинул с сугроба на чёрную, влажную землю. Машу бережно положил у забора. Она, как живая. Только тяжёлая и холодная.

Снег комком слетает с лезвия лопаты, оставляя большие прозрачные капли на крашенном металле. Они слезами падают на землю.

Я смотрю на них и пытаюсь не заплакать сам, но это рефлекс. С ним бороться невозможно. Горло сжимает тисками немой боли. И слёзы, такие же, как на металле, только горячие и злые, текут по щёкам.

Перекладываю Машу в снежную траншею. Закидываю крупными блестящими кристаллами. Они ссыпаются на её руки и лицо бриллиантовой пылью. Но это не украшение. Это саван.

На сугроб кладу лист металлопрофиля, оставшийся от постройки забора. Сверху – трупы в робах. Если заберутся кошки или собаки до Маши не достанут. Но им будет, чем поживиться.

Хорошо, что Сашка не видел мать. Я бы не смог его уговорить уехать. Сын остался бы и мстил за Машу со всей яростью, на которую способна только молодость.

– Привет, дорогой, в дом не пригласишь? – Акрам стоит у крыльца и ждёт, когда я подойду. За спиной трое из его гоп-компании. Они тяжело дышат. Видно, что только влетели на участок и спешили, как могли. На лицах противовирусные маски. Интересно: зачем?

– У вас масочный режим? – Я не стал смелым. Я не набрался отваги над телом жены. Я просто устал думать и отключил мозг. Точнее, он отключился сам, оставив меня на попечение рефлексам.

– Плохо гостей встречаешь. Шашлык ещё есть? Утром кофеем пахло. Хорошо! – Акрам ехидно улыбается. Потёки крови на его лице сплетаются в пугающий узор боевой раскраски американских индейцев. У меня такой же узор на руках и на лопате. Узор из его крови. Это глупо, но я чувствую себя вооружённым. Хотя вряд ли лопатой можно отмахнуться от пуль.

– Ты свой шашлык вчера съел. Сегодня ты не гость. Ты враг.

– Нехорошо говоришь. – Маски из-за спины Акрама расходятся по двору. Хотят перекрыть мне пути отхода. Один с автоматом. Но оружие висит за спиной. Они уверены, что возьмут меня живым и безо всяких усилий. Растягиваются цепочкой и медленно приближаются. Так дети играют в «Цепи кованные».

– Цепи, цепи кованные. Раскуйте нас. – Мозг, на секунду отпустив меня в свободное плавание, снова включается совершенно неуместными аллюзиями. И сразу приходит ответ на вопрос: где вся банда? Аркам увидел открытый вагончик и отправил бойцов прочёсывать лес. Искать сбежавших пленников. И, ведь, могут найти. Фора у женщин всего минут пять-шесть. Не больше.

– Что? – насторожился Акрам. Я бы объяснил, если бы сам понимал: откуда возникла ассоциация и зачем я её озвучил. Здесь детскими играми не пахнет. А взрослые не всегда способны вспомнить детство.

Пячусь к ограде, не поворачиваясь к врагам спиной. Теоретически я готов принять бой и махать шанцевым инструментом до тех пор, пока не убью их всех или не свалюсь замертво сам. Второе– вероятнее. Отбиться лопатой от пуль удаётся только героям голливудских боевиков. Да и то в единственном случае: если они в ленте VIP-персоны.

Я вообще не персона. Самое большее, на что я способен – резать лопатой картошку, на уборке урожая. Так, что шансов в схватке ноль. Но беда не в этом. В кармане трико ключ от дома. А дома чуть живой Сергей и Лена с Сашкиной девушкой, только что бежавшие из плена. Как-то глупо их отдавать Акраму. И не честно.

Я понимаю, что это снова игры мозга. Он пытается оправдать моё отступление. Только не подсказывает: куда отступить. И, словно услышав критику серое вещество в черепной коробке напоминает: «Дыра под забором. Собачий лаз ты вчера не закопал…»

В два шага долетаю до изгороди, швыряю в яму под забором лопату и «рыбкой» ныряю следом за ней. Руки и мои мало атлетичные плечи проскальзывают по грунту легко и точно, как игла в профессиональной швейной машине пролетает сквозь шёлк. Но накаченная сидячей работой пятая точка застревает, зацепившись о металл резинкой трико. Я понимаю: для Аркама я интеграл. Он готов взять меня и по частям. Спастись же можно только всему целиком. Невероятным образом, оттолкнувшись одной ногой от грунта, другой от воздуха, с приспущенными штанами выбираюсь из-под забора, хватаю лопату и с размаха рублю по тени, выползающей за мной следом. Я хотел только напугать. Не получилось. Пугаться было некому. По частям бандита взял я. Тело его сползло в мой двор. Голова осталась на нежно зелёной траве по эту сторону ограды. Зрелище было жуткое. Выпученные мёртвые глаза слезились, а кровь из головы и тела стекалась в одну лужу под забором.

«Лильский палач» – мне было плохо, и мозг решил, что лучшее лекарство – чёрный юмор.

– Бей через забор! – голос Аркама потерял привычное спокойствие и вкрадчивость. Я услышал звонкий щелчок металла и мозг, наконец-то, перестал вести меня по краю пропасти между безумием и смертью. Он понял, что выжить может только со мной. А для этого стоит забыть свои шутки, философские изыски и гнать тело вдоль заборов с той скоростью, на какую хватит адреналина. А адреналина у меня сегодня накопилось на шесть рекордов мира. Пока бандиты превращали мой забор в дуршлаг, я проскочил десять смежных участков и на другом конце посёлка влетел в заросли плотного кустарника. И вот что характерно: свой мировой рекорд я установил с пробитой головой и лопатой в руках.

Лежу на горячей от солнца прошлогодней траве. Воздух врывается в лёгкие со свистом и вылетает из лёгких со стоном. Рекорды в сорок пять даются дорого. Особенно, если к ним не готовишься целенаправленно, а устанавливаешь спонтанно.

Но мозг не даёт отдышаться. Второй раз за последние пять минут он вспоминает о своём единстве с телом. «Надо подниматься. Аркам охоту не остановит. Банда вернётся и пойдёт по следу. Мне к тому времени нужно вернуться в дом и не привести к лазу врагов».

С трудом поднимаю тело. Ноги дрожат. Руки трясутся. Если меня сейчас поймают здесь, я даже сопротивляться не смогу. Разве что, напугать: лопата вся бурых пятнах подсыхающей крови, мой любимый серый спортивный костюм – в её брызгах. Кажется, что большая чёрная кошка логотипа, пригревшееся на груди, только что разорвала, как минимум стаю обезьян, а потом, стряхивая со шкуры брызги крови, вернулась на законное место.

Но я-то знаю: разорвана не вся стая и найдётся достаточно охотников, чтобы пробить фирменную эмблему пулей и отправить меня на тот свет.

Обхожу посёлок так, чтобы оказаться как можно дальше от своего дома. Двигаюсь к шоссе. Понимаю: мой единственный шанс – создать иллюзию, будто я сел на попутку и сбежал. В таком случае искать меня бессмысленно. Более того, Акраму, логичнее всего, максимально оперативно сменить базу. По крайней мере, я надеюсь, что он решит именно так.

Я ломлюсь напролом как медведь. За мной остаются отпечатки подошв на непросохшей земле, сломанные ветки кустов, смятая трава. Так и должен убегать городской житель в состоянии паники. Не нужен охотник-промысловик или спецназовец с опытом боевых действий, чтобы отследить мою дорожку следов.

На трассе странно тихо. Ни одной машины. Даже для режима самоизоляции такой трафик выглядит неестественным. Но мне это на руку.

Несколько раз забегаю из кювета на обочину и спускаюсь обратно, как бы прячась за кусты. Первый раз в жизни жалею, что не курю. Пяток свежих окурков сделал бы картину нервного ожидания попутки ещё более выразительной.

Я понимаю, что мозг затеял очередную игру. Реальная опасность отдалилась. Появилось время, и он не может обойтись без того, чтобы не усложнить мне жизнь. Беда в том, что я не могу обойтись без мозга. И поэтому, вместо того, чтобы бежать без остановки сколько хватит сил, играю, под его творческим руководством идиотский спектакль в грязном кювете. Стараюсь довести картину до совершенства, хотя понимаю, что всё происходящее всего лишь попытка отдалить неизбежное мгновенье, когда нужно будет принять решение, выбраться из этой безопасной канавы и начать что-то делать.

Не знаю: как долго я репетировал бы танцы сибирского аборигена, если бы не голоса со стороны посёлка. Судя по отрывкам фраз и приближающемуся топоту ног, люди идут по моему маршруту.

Придорожный кювет перестаёт быть убежищем. Он превращается в ловушку.

Выбегаю на асфальт. За мной тянется дорожка отпечатков. Кроссовки забились сырой грязью. А здесь уже мне следы не нужны. Пытаюсь снять обувь. Мокрые шнурки с прилипшими прошлогодними колючками не желают развязываться. В состоянии цейтнота я готов их разорвать на куски, но дрожащие от напряжения руки не позволяют сделать и этого. Срываю кроссовки с ног и, зажав их в кулаках, босиком по горячему асфальту бегу к спасительному дальнему повороту. Там, за выступом леса, меня уже не сможет заметить погоня.