Текст книги "История с собаками"

Андрей Гуляшки
История с собаками

Глава I
КОРОТКИЙ ВЕЧЕР И ДЛИННАЯ НОЧЬ

Как-то меня спросили:

– Что собой представляет Аввакум?

Мы были знакомы с Аввакумом уже 15 лет, но я долго размышлял, прежде чем ответить. В конце концов шутливо промолвил:

– Исключая большую часть дня и время до полуночи, а также те несколько часов, что он отводит для сна, в остальное время Аввакум интересный и веселый человек.

Но я был несправедлив.

Впервые мы встретились с Аввакумом пятнадцать лет назад в Момчилово. Тогда он был разговорчивым и веселым, остроумным и находчивым; с ним можно было провести много часов, не замечая, как летит время. Только иногда, крайне редко, его охватывало мрачное настроение, да и то лишь по вечерам, когда он оставался в одиночестве.

С годами все менялось. Чем больше седели у него виски и глубже становились горькие морщины в уголках рта, тем реже он бывал весел днем, а охватывавшая его грусть долго не рассеивалась. Чаще всего он становился таким, когда бывал незанят срочной работой. Случалось, он оставался в компании своей трубки и недопитой рюмки коньяку до полуночи. Огонь в камине угасал, но он не замечал этого.

Перемена произошла с ним не сразу, а напоминала долгую осень, продолжавшуюся много лет. Когда мы встретились с ним в Момчилово полтора десятка лет назад, еще только чувствовалось ее дыхание.

События, о которых я собираюсь рассказать, произошли за два с половиной года до его последнего приключения – аферы с кражей вируса. Ему исполнилось тогда 42 года, и на вид никто не дал бы ему больше, но в душе он уже стал походить на задумчивых библейских старцев, изображенных Рембрандтом: им известно многое, в недостойном свете представляющее их ближних, ибо им удалось заглянуть в самые сокровенные, тайные уголки людских помыслов. Еще в молодые годы, цитируя известную мысль: «Человек – это звучит гордо!», он добавлял: «… но от человека также можно чего угодно ожидать!» Он уже выстрадал сердцем, видел собственными глазами и испытал на собственной шкуре немало ужасного, объединенного в понятии «чего угодно»; он внимательно это ужасное исследовал, как исследуют, например, биологи внутренности мерзкого насекомого. Он стал исследователем людей, героев страшных и темных афер, для которых разврат, цианистый калий и пуля превратились не более чем в подручное средство. Аввакуму много было известно о злой воле людей, поэтому и в душе он стал походить – после 15 лет исследований! – на белобородых и ветхих библейских старцев Рембрандта, заглянувших в пропасть и прозревших самое дно жизни. Но в то же время он и во многом отличался от них, ибо они застыли, размышляя над жизнью, а он волновался, выстрадывал свои познания; каждая раскрытая новая истина о злой воле людей обжигала его сердце как раскаленный кусок железа. Он не был мизантропом, он непоколебимо верил в конечную победу добра, но иногда не выдерживал, сталкиваясь с мерзостью, и тогда у него вырывались в адрес рода человеческого жестокие мысли. Он высказывал их не от ожесточения или от злого, мстительного сердца, а просто охватывавшая его в такие минуты печаль была бесконечно глубокой.

В то время, о котором идет речь, в его мыслях проскальзывало как предвестник наступающей осени еще одно печальное чувство. Наставник и руководитель Аввакума полковник Маринов ушел на пенсию, в управление пришли новые люди, с которыми его связывала лишь служебная дисциплина, а в методы разведки вторгалась электроника. Еще никто не знал, насколько и в каких случаях электронно-вычислительным машинам предстояло заменить логический анализ и дедуктивное мышление, но уже было совершенно ясно, что и в разведке наступила новая, техническая эра. Размышляя над тем, что, может быть, в скором времени электронно-вычислительные машины всего за несколько секунд смогут составлять и решать логические уравнения, к которым он приходил, до предела напрягая все свои силы, но и решение которых приносило ему высшую радость, он с грустью думал, что до пенсии осталось совсем мало (в сущности, всего два года), а в археологии (его основном увлечении и специальности) машины, слава богу, еще долгое время не будут играть какой-либо важной роли.

Вот почему к его скептицизму этой осенью примешивалось и чувство печали.

Разумеется, он и не догадывался, что в скором времени (в самом конце тех двух лет, остававшихся до пенсии) его ожидает опасное приключение, может быть – самое опасное из всех, им пережитых, что ему предстоит спасти не только родину, но и мир от вируса, более страшного, чем бацилла чумы. В момент, о котором идет речь, он естественно не знал, что ему готовит близкое будущее.

Накануне было завершено следствие по мрачной «стальной афере». Я намеревался опубликовать кое-что, связанное с нею, и потому спросил Аввакума, подойдет ли здесь обобщающее заглавие «Собачья история».

Увы, я упустил из виду его упорный скептицизм, растущее раздражение, связанное с машиной, которой предстояло лишить его удовольствия решать логические уравнения, а также грусть, всегда на него накатывавшую по окончании трудного расследования! Увы, я не придал этому должного значения!

Аввакуму заглавие не понравилось, он даже слегка рассердился.

– Зачем же обижать собак? – нахмурился он – С какой стати?

Он еще не стряхнул с себя грязь, накопившуюся в результате расследования всех подробностей «стальной аферы», вот и отозвался о ее участниках желчно, преувеличивая их пороки, в то же время чрезмерно расхваливая достоинства собак.

«Чрезвычайно типичный людской порок, – заявил он, – так называемая „черная неблагодарность“. Сделаешь кому-либо добро, а тот при удобном случае обязательно ответит тебе неблагодарностью. В древнем Риме, во времена кровавого Суллы, когда одного лишь устного доноса было достаточно, чтобы отсечь обвиняемому голову, наиболее ревностными клеветниками были домашние рабы, получившие свободу. Освободишь добровольно раба, вернешь ему свободу, превратишь его из предмета домашнего обихода в человека, а он тут же торопится донести на тебя, что ты, мол, враг режима, и тебе сразу же отсекают голову. Можно ли придумать деяние более низкое? Разве найдется хоть одна собака, способная на подобную гадость?

Известно, что во все времена собака была и остается лучшим другом человека. Как же относится человек к своему самому доброму и верному другу, чем платит ему? Известно как! Недаром ведь говорится «собачьи дела»! Подразумеваются тут самые мерзкие гадости, якобы недостойные человека, ибо человек – это ведь звучит гордо!

Необходимо также отметить, что люди приписывают собакам недостатки, присущие им самим. Приписывают им произвольно собственные пороки и отвратительные привычки. Так, например, хорошо воспитанная собака не использует рукомойника для отправления малой нужды в отличие от многих мужчин; пес не бьет суку, как это делают многие супруги; собака не истязает детей в отличие от многих отцов и матерей; она не крадет, если не голодна, и, наконец, не продает друзей и принципы за миску похлебки, как это часто наблюдается среди людей. Многие ли из нас могут похвалиться, что придерживаются подобной «собачьей морали»? Носителей ее в старину канонизировали и причисляли к лику святых!

Суди сам, кому больше подходят «собачьи дела» – человеку или его несчастным четвероногим друзьям?»

По привычке немного помолчав, Аввакум следующим образом закончил ответ на заданный мною вопрос:

«Вот почему, по-моему, было бы несправедливо связывать благородный собачий род с мерзавцами, замешанными в „стальной афере“. В мире животных собака живет почтенно и не переступает собачьих законов, многие же наши собратья плюют на законы или уважают лишь те, из которых могут извлечь пользу. Было бы лучше, если бы ты назвал свой рассказ „Историей с собаками“. Подобное заглавие не обидит наших верных друзей».

Мой знаменитый приятель пребывал в дурном настроении, у него было тяжко на душе, вот он и корил людей в столь мрачном тоне. Но какое значение имеют слова! Они ведь забываются, и остаются только дела. А все его дела – и большие, и малые – бесспорно свидетельствовали о его любви к людям и вере в добро.

Спустя несколько дней Аввакум сам заговорил о моей будущей публикации:

«История с собаками» – заглавие хорошее, – заявил он, – но слишком поверхностное. Оно не раскрывает сути дела. Верно, что смерть двух твоих собак послужила толчком к раскрытиям, но можно ли было бы говорить о каких-то раскрытиях или собаках, если бы в основе всего этого не лежало тяжелое преступление?

Не так давно в нашем разговоре я упомянул имя Суллы и, если позволишь, опять хотел бы вернуться к античным временам. Интересно, что античная драматургия часто обращалась к теме греха и расплаты. «Царь Эдип», «Антигона», «Электра», «Ифигения», «Медея» и многие другие бессмертные произведения того времени напоминают, что расплата за каждый тяжкий грех или преступление по отношению к кому-либо рано или поздно настигнет если не самого виновника, то непременно кого-то из наиболее близких ему людей.

Грех порождает проклятие и, если оно не падет на голову виновника, то все же обрушится на самых близких ему людей и отразится на их судьбе. Эта мысль стара, но, мне кажется, не потеряла значения и в наше время. Идея возмездия зиждется на народном опыте, и потому не стоит улыбаться при упоминании этого слова.

Примеры, доказывающие, что возмездие – не пустое слово, встречаются на каждом шагу. Разве «стальная афера» – не наглядный тому пример?

Вот почему я считаю, что слово «возмездие» как нельзя лучше выражало бы смысл этого дела. Однако, вынесенное в заглавие, оно выглядело бы претенциозно и напыщенно для подобной истории. Да и не стоит уповать на истины, которые не могут быть доказаны при помощи электронно-вычислительных машин. Над нами посмеются, решив, что мы «старомодны»…

Так что мой выбор падает на ранее предложенное заглавие – «История с собаками». Оно нейтрально и – спорю, на что хочешь! – что даже обратись мы к десятку электронных машин, каждая из них признает подобное заглавие хорошим и подобранным весьма удачно.

– Рассчитывай на электронно-вычислительные машины – с ними не пропадешь», – рассмеялся Аввакум.

* * *

24 октября на закате дня трое мужчин, видных специалистов Завода специальных сталей, тронулись напрямик через поле к известному ресторанчику «Пьяные вишни». До него было не более полутора километров, но под низко нависшим небом ресторанчик и вся местность вокруг, казалось, тонули в сумерках у самой черты горизонта.

Что же это за мужчины, почему они отправились к вышеупомянутому ресторанчику не по удобной дороге, а напрямик через поле, и о каком заводе идет речь?

На заводе, о котором идет речь, отливаются и обрабатываются специальные виды стали, «особые» и по качеству, и по предназначению. А особые стали во всех странах мира – объект нежелательного любопытства, поэтому, само собой разумеется, мы не станем называть завод его настоящим наименованием, а назовем, к примеру, Заводом специальных сталей, или для краткости ЗСС. По тем же соображениям мы не будем точно описывать место его расположения, а лишь упомянем некоторые детали, встречающиеся почти везде на территории нашей страны. Так, например, поблизости находятся горы, а вдали возвышаются и синеют (при солнечной погоде) еще более высокие и гордые горы. Стоит подуть западному ветру, и за несколько минут лазурное небо над городом Н. покрывается темными облаками. Потом они медленно проползают по равнине, как черные буйволы, и постепенно скрываются из глаз, превращаясь в далекие тени.

Но так или иначе от завода до ресторанчика «Пьяные вишни» можно добраться двумя дорогами. Первая представляет собой широкое асфальтированное шоссе, а вторая, по крайней мере сейчас, походит скорее на тропу, подобную тем, которые в свое время люди называли «разбойничьими». Автомагистраль, сливаясь с главной улицей, рассекает город Н. надвое и убегает туда, где небо сливается на горизонте с землей. Она проходит на расстоянии нескольких метров от железной ограды завода. По ней снуют красные автобусы, привозящие и увозящие рабочие смены, а с обеих ее сторон проложены прямые гладкие дорожки для пешеходов и велосипедистов. Ночью на проезжей части можно разглядеть даже иголку – столь ярко ее освещают электрические лампы, подвешенные на столбах. По автомагистрали в любое время дня и ночи каждый может безбоязненно и быстро достичь ресторанчика «Пьяные вишни», разумеется, если ему не придет безумная идея шагать по самой середине проезжей части. Вторая дорога ведет от черного хода завода, через который вывозят шлаки и другие отходы и привозят железную руду и кокс. Эта дорога, прямая, как стрела, тянется через поле к «Вишням», и на всем ее протяжении не встречается ни холмика, ни впадинки. Она не вымощена камнем, для нее асфальт или брусчатка – понятия какого-то иного, незнакомого мира, более высокой цивилизации, и все же она не разбита настолько, чтобы, проходя или проезжая по ней, люди в сердцах чертыхались. Иногда с проезжего самосвала на нее сбрасывают лопату-другую еще теплого шлака, вот она и несет службу честно, как те люди, что, пообедав на скорую руку куском хлеба с брынзой или банкой дешевых консервов, продолжают усердно разбрасывать и трамбовать мелкую щебенку вдоль широких шоссе.

Дорога эта безрадостно тянется через запустелое и почти безлюдное поле, напоминающее, особенно в вечерние часы, нечто марсианское, неземное. Когда-то здесь выращивали лаванду и мяту, но с тех пор, как ЗСС был «укрупнен» и стал работать «на всю железку», молодое поколение окрестных сел покинуло домашние очаги и переселилось в обновленный и модернизированный город Н. Труженики села вскоре превратились в промышленных рабочих, а лаванда и мята высохли на корню. За два-три года поле онемело и запустело. Ныне местное руководство ломает голову над тем, какими бы культурами заменить лаванду и мяту в связи с нехваткой рабочей силы на селе. Поэтому распахиваются отдельные участки, засеваются теми или иными культурами, не требующими особого ручного труда, но поле, недружелюбное к новаторским экспериментам, становится с каждым годом все более «марсианским», напоминая уголки неведомых планет, отсталых в агротехнике. С обеих сторон дороги ширится пустошь, становясь прибежищем змей; поляны, густо утыканные ослиной колючкой, чередуются с другими полянами, обросшими низким непроходимым кустарником. Здесь парят ароматы тимьяна и дикой бузины, полевой ромашки и других трав, и если бы вдруг вблизи показалось чудовище, чей род давно вымер, никто не удивился бы и вряд ли воскликнул бы: «Но как это возможно?» Глядя на эту пустошь и вдыхая запахи диких трав, человек начинает принимать картины, рисуемые воображением, за живую действительность.

Вдоль дороги между заводом и «Пьяными вишнями» зеленеет несколько старых ореховых деревьев; с высоты птичьего полета благодаря им пейзаж выглядит несколько более болгарским, привычным. Но если глянуть на них со стороны дороги, обнаруживаешь, что на фоне всеобщей запущенности, которую мы описали, они не больно-то походят на ореховые деревья, ибо в Болгарии вокруг орехов всегда зелено, растительность радует глаз, а здесь все голо и пусто. Кроме того, они наводят на тревожные мысли и чувства, ибо под одним из них не так давно коренной житель города Н. зарезал собственную жену, а потом сам повесился на сучковатой ветке. Это был человек уже не первой молодости, да вот случайно узнал, что жена долгие годы путалась с его начальником, который в свою очередь долгие годы считался его верным и близким другом. Такова молва, но сколько истины во всем этом, никому неизвестно, да это и не важно, ведь даже самая горькая истина не в состоянии оправдать подобное безумие.

Потому-то даже старые развесистые орехи с огромными кронами, под которыми когда-то спасались от полуденного зноя отары тонкорунных овец, даже они не в состоянии смягчить неприветливый характер местности и дурную славу проложенной через нее дороги. Случайный путник избегает отдыха в тени этих старых гигантов в самую нестерпимую жару. Достигнув почтенного возраста, все ореховые деревья начинают походить друг на друга, так что путнику начинает казаться, особенно в самые горячие дни лета, будто на каждом из них легкий ветерок раскачивает по мертвецу. Разумеется, это глупость, так как орех, ставший свидетелем ужасной истории, всем известен. Однако старые деревья так похожи друг на друга, что в сильную жару, в часы полуденного зноя, на человека обрушиваются странные видения!..

Итак, описываемая дорога отнюдь не живописна и на первый взгляд может показаться весьма странным, что трое мужчин выбрали именно ее, отправившись в «Пьяные вишни». Однако узнав, что это за люди и какие причины заставили их выбрать ее, каждый махнул бы рукой, не копаясь более в мотивах их выбора.

Первый из них, самый высокий, с мрачным лицом и насупленными бровями, идущий на шаг впереди других, – начальник конструкторского отдела Прокопий Сапарев. Ему около 36 лет, одет он в широкий черный макинтош, на голове мягкая шляпа, а в руках старомодный зонт, которым он сильно размахивает при ходьбе. То, что он на шаг опережает других, – не случайно, ведь он считает себя первым докой в металловедении и до того, как поступить на завод, был научным сотрудником Института металлов Академии наук. У него такой вид, будто он готов треснуть по голове зонтом любого, кто отважился бы его поучать. Прокопий – счастливый владелец легкового автомобиля «Вартбург», но редко им пользуется, ибо врачи предписали ему пешие прогулки по свежему воздуху как лекарство от бессонницы.

Второй мужчина, справа от Прокопия Сапарева, – главный технолог завода Спиридон Хафезов. На вид он ни стар, ни молод, похож, скорее, на человека, приближающегося к сорока. Он на голову ниже Прокопия, но широкоплеч, а походка его по-офицерски тверда. У него тоже есть все основания ходить по-командирски и не терпеть, чтобы его обгоняли, ибо также считает себя весьма сведущим в металловедении и также, как Прокопий, прежде был научным сотрудником в том же Институте. Но в отличие от Прокопия он более сдержан, не размахивает по-хозяйски старомодными зонтами, что объясняется происхождением: Прокопий – выходец из состоятельной семьи, а отец и деды Спиридона были батраками и испольщиками.

Разница эта видна в одежде. Прокопий одевается стильно, хотя и немного старомодно, а Спиридон стремится к эффектности, но в стиле мелкого буржуа. Он носит спортивный плащ с погончиками, клетчатую кепку английского фасона и спортивную обувь на толстой каучуковой подошве. По внешнему виду он напоминает, скорее, тренера женской баскетбольной команды города Н., чем главного технолога важного завода, каким является ЗСС.

Но и как тренер он бы вызывал недоумение, причем основательное. Обычно тренер выбирает самый короткий и оптимальный путь к цели, а Спиридон поступает наоборот. Проще и быстрее всего он мог бы добраться до «Пьяных вишен», сев на автобус № 1 на остановке у заводских ворот и через пять минут сменив его на № 2 на центральной площади. Он же, вместо этого удобного и надежного маршрута, выбрал сомнительную дорогу через еще более сомнительное поле, причем в сумерки, когда каждую минуту серые тучи могли разразиться холодным осенним дождем.

Нам кажется, причины столь противоречивого поведения нужно искать не в психике нашего технолога, а в том обстоятельстве, что он живет на центральной площади и окна его прекрасной квартиры смотрят как раз на автобусную остановку, где пересекаются маршруты № 1 и № 2. Ожидая автобуса № 2, технолог рискует быть замеченным супругой, которой всего несколько минут назад сообщил, что неожиданное заседание дирекционного совета задержит его на работе как минимум часов до десяти вечера. Наученные горьким опытом, мужья прекрасно знают, какие семейные бури могут возникнуть в подобной ситуации. Ибо закон физики неумолим: данное тело не может находиться одновременно в двух различных местах!

Спиридон Хафезов очень уважал жену, тем более, что она работала следователем Н-ского окружного суда, и совсем не желал понапрасну с ней ссориться, тем более из-за какого-то там закона физики.

Поэтому он предпочел отправиться в ресторанчик «Пьяные вишни» напрямик через поле.

Третьим членом компании был инженер по электронике Димо Карадимов. Насколько начальник Прокопий выглядит мрачным, настолько Димо – приветливым. Его ясные голубые глаза распахнуты настежь и будто заставляют вас признать: что бы там ни было – дела идут хорошо и жизнь все же прекрасна. Он одного возраста с Прокопием, почти такого же роста, но лицом полнее и в плечах пошире. Димо пользуется большим успехом у женщин, что и послужило одной из причин, заставивших его выбрать именно эту дорогу в «Пьяные вишни». Если бы он сел на автобус или отправился пешком через город, то обязательно встретил бы парочку «подружек», которые за ним увязались бы. А в компании его строгого начальника не могло быть речи даже о половинке «подружки». В отношении женщин Прокопий Сапарев был неумолим и ни с одной из них не любил показываться в обществе.

Итак, холодным осенним вечером 24 октября трое видных мужчин, работавших на ЗСС, отправились через поле к ресторанчику «Пьяные вишни». Как мы уже объяснили, у каждого из них были свои причины, заставившие пренебречь удобствами, предлагаемыми асфальтированным шоссе, и выбрать разбитую темную дорогу.

Здесь часто упоминается ресторанчик «Пьяные вишни», и читатель может подумать, что трое мужчин или страстные любители выпить, или же что известный ресторан превратился в их любимый клуб. Но, по сути, ни то, ни другое не верно. Прокопий морщится от вина, пьет его через силу, ни о каком клубе не мечтает, да и не испытывает необходимости в веселых компаниях. Он копит деньги на кооперативную квартиру, пишет справочник по металловедению и строго выполняет предписания своего врача, который рекомендует ему ежевечерний шестикилометровый моцион, ранний отход ко сну, настои трав и вегетарианскую пищу. У Спиридона Хафезова жена – следователь, и этот факт сам по себе уже говорит о многом. Трудно предположить, чтобы супруг следователя попытался превратить «Пьяные вишни» в свой второй дом. Что же касается Димо Карадимова, второго холостяка этой компании, то мы решительно ошиблись бы, поставив знак равенства между его любовными похождениями и любовью к вину. Обычно Димо приглашал очередную подружку в шикарное кафе-мороженое «1 Мая», угощал пирожным и вермутом «Чио-Чио-Сан», а потом они шли «в гости» или, если позволяла погода, садились на его красный мотоцикл «Балкан» (360 см3) и отправлялись к ближайшим холмам, покрытым березовыми и сосновыми лесочками.

Ни один из троих мужчин не испытывал тяги к кабацкому разгулу, но все же довольно часто их можно было застать здесь вместе. Со стороны могло бы показаться, что к этому их толкают дружеские чувства – все же они были коллегами, работали в одном отделе, решали общие задачи. Посидят, поговорят о работе, сослуживцах и т. д. Но дружбы между ними не было. Прокопий глубоко верил в себя как одного из корифеев металловедения, но Спиридон считал себя еще большим знатоком, а Димо глубоко презирал обоих. Спиридон втайне негодовал на то, что руководство выдвинуло Сапарева в начальники отдела в то время, как сам он гораздо достойнее не только потому, что знает больше, но и потому, что был сыном бедняка, а Прокопий докторским сынком, т. е. принадлежал к одной из наиболее неустойчивых прослоек бывшего буржуазного общества. Димо их обоих считал в перспективе излишними людьми, ибо подобных им кибернетика в скором времени целиком заменит. На смену таким специалистам придут интегральные схемы и блоки памяти, не превышающие размером ногтя мизинца. Они были специалистами, обреченными историей, хотя и смотрели на него, кибернетика, как на инженера второго сорта.

– Димо, вычисли-ка вот это!

– Карадимов, найдите-ка оптимальное решение вот этого!

Он был для них просто «Димо»! К тому же фигурой Прокопий напоминал ему Дон Кихота, а Спиридон – Санчо Пансу. Желая рассмешить какую-нибудь из подружек, он имитировал одного или другого и всегда пожинал успех. Но, неизвестно почему, Дон Кихот вызывал у них сочувствие, хотя они и подсмеивались над ним, а Санчо – презрение. Димо же наоборот – больше презирал начальника, а со Спиридоном пытался интимничать.

Поэтому никакое особенное приятельство не объединяло этих мужчин и ошибся бы тот, кто решил, что их вечера в «Пьяных вишнях» были бог знает какими сердечными. Они молча выпивали по стакану вина, обменивались ничего не значащими словами и в конце концов вместе отправлялись к автобусу. Спиридон Хафезов всегда выходил, не доезжая одной остановки до площади, опасаясь, как бы жена не заметила, что он возвращается на автобусе № 2.

И все же: почему эти видные мужи проводили вместе так много времени в небезызвестном ресторанчике?

Ответ нужно искать в сомнительных слухах, вот уже два-три месяца ходивших вокруг их отдела.

Что же это были за слухи и в чем здесь дело?

* * *

Как мы уже отметили, Н-ский завод производил спецстали, отливки и детали, совокупность которых на промышленном лексиконе обозначается двумя ужасными словами: нестандартное оборудование. От этих слов просто першит в горле, но мы попытаемся дать им объяснение попроще. Используя некую спецсталь, одни заводы выпускают, скажем, хирургические скальпели, пилы, ланцеты и т. д. Другие же заводы, используя другие спецстали, производят те изделия, без которых солдат не может считаться бойцом. Рецепты стали, из которой делают скальпели и ланцеты, никто не прячет, но во всем мире формулы стали для военных целей хранятся в секрете. Ибо чего, например, стоит танк, состав брони которого известен противнику? Тот не мешкая придумает такие снаряды, которые без труда уничтожат подобный танк. По этой причине стали, используемые в военных целях, во всех странах хранятся под семью замками.

Три месяца назад в Министерство внутренних дел поступили сигналы об утечке информации с Н-ского завода. Она не имела особой важности, но это не могло не насторожить руководство министерства. Сегодня информация оказалась не особенно важной, но никому не дано знать, какой она окажется в следующий раз. На заводе нашлись болтуны, обменивающиеся мнением с посторонними, – значит, логично ожидать самого плохого.

Лично министр взял на заметку этот случай и, посоветовавшись с начальниками соответствующих отделов, распорядился направить в город Н. двух наиболее опытных работников – полковников Светломира Горанова и Аввакума Захова. Они прибыли в Н. с сотрудниками и необходимой техникой. Горанов поступил на завод экономистом (он имел подходящее образование), а Захов играл роль руководителя группы археологов, исследующих следы древнего поселения в прилегающем к заводу районе. Но еще до их прибытия местные органы милиции приняли некоторые необходимые меры. Вход и выход с завода находились под круглосуточным наблюдением, в производственные цеха можно было попасть, лишь предъявив специальный пропуск, а перед конструкторским отделом посменно дежурили два вахтера. Только у них был секретный ключ от помещения; они же его отпирали и запирали и в специальной книге отмечали, кто из сотрудников отдела остается после работы и когда его покидает. У турникетов центрального подъезда была смонтирована специальная аппаратура, безошибочно сигнализировавшая о попытке вынести с территории завода даже миниатюрный кусочек специальной стали. Даже если бы злоумышленник попытался спрятать под языком миллиметровую частицу стали, аппаратура все равно сработала бы, взревев сиреной. Были предприняты и другие меры безопасности, хотя наиболее серьезной из них оставалась доказанная благонадежность людей, работавших на заводе.

И все же две недели спустя после прибытия в Н. Горанова и Захова в министерство поступил новый тревожный сигнал об утечке информации, к счастью, и на сей раз незначительной. В Н. были направлены дополнительные люди и техника, а Светломиру Горанову и Аввакуму Захову сделано серьезное предупреждение.

Слухи об утечке информации с завода быстро дошли и до инженеров конструкторского отдела. Само собой разумеется, основные сомнения в случае расследования легли бы на них, ибо даже самый далекий от производственных процессов человек понимал, что никто иной, как конструкторы, определяли качество и вид стали. Они решали, сколько углерода, например, должен содержать тот или иной вид стали в зависимости от ее предназначения. Они составляли коктейли из марганца, кремния, вольфрама, ванадия, серы и т. д., предписывая, каков должен быть процент каждого из этих элементов в зависимости от вида стали. От них зависел также способ соединения составных частей коктейля с железом, и кроме того, именно они вычисляли предполагаемую прочность стали и т. д. Одним словом, это были люди, посвященные в секреты, а раз происходила утечка информации, то сомнение рано или поздно должно было пасть на их головы. Вокруг на первый взгляд ничего не изменилось, но сами они стали какими-то молчаливыми, их взгляды, встречаясь, выражали порой удивление, а порой и скрытую подозрительность. Когда руководство завода распорядилось, чтобы окончательную проверку сталей проводили они, а не группа экспериментаторов, конструкторы совершенно определенно почувствовали, что кольцо сомнений стягивается вокруг них. Тогда они стали держаться вместе (человек чувствует себя увереннее, ощущая плечо другого), ходить вместе («мы твердо уверены, что ни один из нас не замешан в этом деле!») и наведываться в «Пьяные вишни» (кто веселится, тот зла не таит, а мы только и знаем, что веселимся).

Так выглядела на первый взгляд жизнь троих мужчин, но что крылось за видимой стороной, что делал каждый из них, оставшись в одиночестве, – наверное, знал лишь тот, кому было дано служебное указание не выпускать их из виду ни на минуту.

* * *

Итак, трое видных мужчин с ЗСС направлялись через безлюдное и мрачное поле к славному кабачку «Пьяные вишни». Впереди шел начальник. Он энергично размахивал зонтом, а полы его широкого макинтоша трепал ветер, отчего и напоминали они черные крылья грачей, низко летавших над равниной. За ним следовали подчиненные – технолог Хафезов и специалист по электронно-вычислительной технике, программист Димо Карадимов.

В тот вечер поле выглядело особенно безлюдным. Вдоль дороги торчали оголившиеся ореховые деревья, цепляясь, казалось, верхушками за рваные края неба, низко нависшего над ними и кустарником. Дело шло к дождю, ветер угрюмо свистел в колючках будто по покойнику; трое молчаливых мужчин, торопливо шагавших безлюдным и диким полем, придавали этой картине еще больше грусти и, вместе с тем, тревоги.