Текст книги "Пёс"

– То-олик! Он глаза открыл!

– Да, давай ты быстрее, придурок! – Толик оттолкнул Тимоху и навалился коленом псу на горло. Из собачьей пасти вырвался хрип…

– Вы чё, козлы, делаете?

Звонкий голос заставил вздрогнуть обоих приятелей. Толик нервно обернулся. Тимоха втянул голову в плечи и замер.

Метрах в десяти, окружив мотоцикл, расположилась группа подростков, из десяти-двенадцати человек. Ребята находились в подпитии, и искали приключений. Впереди всех, сложив на груди крепкие, с набитыми кулаками, руки, стоял белобрысый коренастый парнишка. Стриженая голова, толстые, обтянутые джинсами ляжки. За поясом заткнуты две круглые деревянные палки в локоть длиной, соединенные по концам короткой цепочкой.

– А ну отойдите от мотоцикла, щенки!! – грозно зарычал Толик, поднимаясь с колен. Его правая рука опустилась в карман куртки. Тимоха горбился у него за спиной.

– Ай-яй-яй. Разве можно так с детьми? – Коренастый ощерился половиной рта.

– Последний раз предупреждаю!

– И чё потом? – Пацаны захихикали за спиной у коренастого.

Толик выдернул руку из кармана, сжимая, что-то в ладони. Он чуть двинул большим пальцем. Из кулака со звоном вылетело короткое широкое лезвие ножа-выкидухи. Подростки сдвинулись в плотную шеренгу и не думали бежать. Их лица сделались злыми и сосредоточенными. Крепыш пружинисто присел, расставив ноги пошире. Выхватив из-за пояса палки, он зажал одну в кулаке, а вторая со свистом завертелась на цепочке. Покачиваясь из стороны в сторону, в такт звякающей цепочке, он двинулся к Толику. Остальные шли за ним цепью.

Грязно выругавшись, Толик бросился навстречу крепышу с палками и мгновенно получил короткий удар по правому плечу. Рука онемела и повила. Блеснув лезвием, нож выпал в траву. Толик опешил. И тогда, крепыш, пронзительно вскрикнув, обрушил своё оружие Толику на голову.

Упав на колени, оглушённый, он почувствовал, как кровь, тёплой струёй стекает по переносице. Стало солоно во рту. Удары посыпались со всех сторон. В глазах потемнело. За спиной постепенно затихал визг избиваемого Тимохи. Толик потерял сознание.

Очнулся он, от подступающей к горлу тошноты. В голове звенело. Толик встал на четвереньки и обильно проблевался. За тем осторожно дотронулся до лба. Застонал.

– Суки, бля! Поубиваю!

Толик с трудом поднялся на ноги. Колени дрожали. Осторожно, не делая резких движений, осмотрелся. Тимоха лежал чуть поодаль, уткнувшись лицом в кочки, и тонко скулил. Мотоцикл был не тронут. Пацаны исчезли.

Толик, шатаясь, направился к ручью. Холодная вода смыла кровь, взбодрила и привела мысли в порядок.

Возвращаясь к мотоциклу, он с досады пнул сапогом моток верёвки. Остановился. Постоял несколько секунд, морща лоб, и… бросился обратно к ручью. Обшарив все кусты в радиусе десяти-пятнадцати метров, Толик вернулся на поляну.

Собаки нигде не было.

Глава 9

Луч солнца коснулся его щеки. Он почувствовал тепло, но глаз не открывал. Как будто кто-то гладил его тёплой ладошкой по лицу.

Всё изменилось. И он почувствовал это. Он лежал, не открывая глаз, и прислушивался к себе. Прошлое ушло. Ни тревог, ни страхов. Всё сделалось ясным и понятным. Сердце стучало ровно и спокойно, и не отдавалось болью в висках. Дышалось легко и приятно. Покой, чистота, и ясность. Он почувствовал окружающий мир, ощутил его реальность. Теперь он точно знал, как нужно жить.

Открыв глаза, он сразу понял, что не один в комнате. Легко приподнявшись на локтях, он повернул голову. Она сидела на краешке кровати, и строго смотрела на него большими тёмными глазами. Бледное лицо. Чуть вздёрнутый нос. Между сдвинутыми бровями, пролегла тонкая, как волосок, неглубокая складочка. Тёмные волосы едва не доставали до плеч. Руки она скрестила на груди. Синее платьице разошлось по шву над правым плечом. Грязные мокрые трусики валялись на краю кровати. Она качнула ногами и вздохнула:

– Ты забрал меня к себе и теперь я всегда буду с тобой. Только из-за тебя я описалась, и мне нужны другие трусики. У тебя ведь есть трусики? Ты принесёшь их мне? – Она произнесла всё это скрипучим голосом. Её рот почти не открывался, а посиневшие губы едва шевелились.

Он вскочил на ноги, и было бросился в сарай за коробкой. Но она остановила его:

– Погоди! – Он замер в дверях. – Сначала умойся и надень всё чистое, а то я не буду играть с тобой. Ты ведь больше не «Рвотный порошок»? А потом всё тут прибери. – И она кивнула головой, указывая, что нужно убрать. И тогда он заметил липкую грязную, размазанную по полу жижу и исковерканное посиневшее тельце. – Сам напачкал – вот и убирай.

Осклабившись одной половиной рта, он закивал головой, и бросился снимать со стены старую оцинкованную ванну. Быстро растопив печь, он поставил на неё два ведра с водой. Потом из третьего ведра половину вылил в эмалированный таз.

– Сначала убери вот это. – Она указала пальцем на труп. – Возьми лопату и закопай в погребе под ящиком с картошкой. Только копай глубоко. И всю свою грязную одежду то же закопай туда. И мои трусики.

Когда он уже без одежды, весь в земле, выбрался из подполья, она указала ему на таз.

– Теперь возьми тряпку и помой пол. Наболтай в таз мыла.

Он всё исполнил в точности. Мыл старательно, даже вспотел весь. Ему нравилось делать то, что она ему говорила. Как тогда в садике, в песочнице.

– Теперь наливай воду в ванну и мойся с мылом.

Он вылил успевшую подогреться воду из вёдер в ванну и забрался в неё.

– Сначала помой голову. С мылом. На два раза. Потом уши, и хорошо потри шею вихоткой. Та-ак. Теперь руки. Лучше три локти. Намыль вихотку ещё. Вот та-ак. Теперь спину и всё остальное. Хорошо намыль письку. Потри. Теперь коленки. Вот. Пятки. Между пальцев. Всё. Ополоснись и вытрись.

Он выполнил всё. Надел чистую одежду. Сбегал в сарай и принёс ей коробку с трусиками. Она выбрала с синими зайчиками. Потом он вынес воду из ванной на улицу. Потом ели. Потом спали, играли, и она давала ему трогать трусики. Убирались по дому, во дворе. Потом он зашил ей платье и повесил во дворе качели, потому, что она всё время хотела играть.

Его это радовало. Но постепенно, что-то начало меняться. Она начала капризничать. Говорила, что ей скучно. Она не давала ему покоя ни днём, ни ночью. Всё дергала за одежду и говорила противным скрипучим голосом:

– Ты взял меня к себе, вот и играй со мной. Зачем тогда ты взял меня к себе? Мне скучно-о. Не хочу больше в песочницу. Качели скрипят. Вставай играть….

У него снова начала болеть голова. И в самой глубине головы тихо застучал молоточек. Он просил, что бы она дала ему поспать. Но она не унималась:

– Ты уходишь на работу, а я одна. Я не могу играть одна.

Она скрипела, а он мычал от злости, махал руками, и не знал, что делать. Снова появились страх и неуверенность. Он уже боялся её скрипучего голоса. Но однажды среди ночи, она вновь разбудила его и с улыбкой проскрипела:

– Ты должен взять к себе ещё одну девочку. Она будет моей сестрёнкой. И тогда мы будем играть с ней.

Глава 10

Рука заживала медленно. Врачи, как мозаику, склеили мясо и кожу по кускам, наложив уйму швов. Предплечье, было сплошь перепахано шрамами. Спасибо, хоть сухожилия уцелели. Вот уже около месяца, Батеев торчал в стационаре, постепенно наливаясь раздражением и злобой от безделья. Валентина регулярно навещала его в больнице, сообщая о ходе дел, и старательно записывала его указания. Ей приходилось всё подолгу объяснять. Что и как нужно сделать, куда съездить, кому и сколько заплатить. После каждого её посещения, Батеев, что бы не сорвать на ком ни будь злобу, подолгу сидел в туалете и читал.

Но однажды, Валентина явилась в поликлинику раньше обычного. Она сообщила, что ночью из загона пропали два поросёнка. Рабочий спьяну не загнал их в свинарник, а утром поросят уже не было. Осталась только кровь на полу загона. На следующую ночь рабочий согласился покараулить. Но под утро заявился пьяный, сказал, что отказывается сторожить по ночам и молол про каких-то собак.

– Дура!! – рявкнул Батеев на жену, и в этот же день покинул больницу, обматерив напоследок санитарку за отказ выдать ему одежду без разрешения врача.

Вечером того же дня Батеев замотал руку бинтом, пропитанным соком облепихи, забросил на сидение УАЗа двустволку, пакет с едой, нож, и рванул к свинарнику.

Через верхушки сопок уже начали тяжело переваливаться серые языки тумана. С океана тянуло холодом. Пахло приближающимся дождём. Батеев загнал УАЗ за дом, чтобы не увидели с дороги и выпустил в загон одного поросёнка. Засунув нож за голенище сапога, подхватив ружьё и еду, он влез по лестнице на чердак дома.

Темнело быстро. Ветер поменял направление, и разогнал, сгустившийся было туман. На потемневшем до черноты небе заблестели звёзды. Здоровенная, почти белая луна выплыла из-за сопок, как нельзя кстати. Весь двор, как на ладони. Оставалось только ждать.

Ждать Батеев умел.

Можно сказать, что он всю жизнь ждал своего часа. И дождался. Перестройка изменила всё. Поставила систему с ног на голову. Ушли в прошлое лозунги, красные знамёна и социалистическое сознание. Всё, что раньше осуждалось товарищами по партии, теперь сделалось доступным. Даже слишком доступным. И ещё одно обстоятельство радовало его. Всем на всё стало наплевать. Партийцы срочно перекрашивались. Менты перестали охранять закон. Врачи перестали лечить. Педагоги учить. Руководители больше не указывали путь. Всё перемешалось в сознании граждан, всё потеряло ценность, и только деньги остались мерилом всему.

Батееву открылась простая истина. Не надо учиться. Не надо работать. Делай деньги, и живи да радуйся.

Первые доходы начал давать самогон. Батеев не пил раньше, тем более, не пил и теперь. На этой пагубной страсти он делал деньги. Сначала водка взлетела в цене, потом дураки из правительства придумали сухой закон. Самогон шёл бочками – деньги пачками. Потом предприимчивые граждане погнали из Японии подержанные автомобили. Пригнал и Батеев парочку Тойот на продажу. Но здесь уже орудовали братки. Пришлось платить за крышу, и терпеть постоянную зависимость. А он этого не любил. Тогда одним из первых он открыл СТО, по обслуживанию иномарок – сварка, кузовные работы, шиномонтаж. Тойота – машина долговечная, но в Японии. В России же дороги, и Тойоту необходимо пиджачить, клеить ей камеры, варить раму, менять стойки. Деньги те же, но уже без братвы.

Так же бывшим советским гражданам пришлись по душе видео фильмы про зарубежную жизнь. Видеомагнитофон себе позволить могли немногие, а вот в видеосалон сходить мог каждый. Пожалуйста, дорогие россияне. Смотрите.

Дальше – больше. Батеев вошёл во вкус. И это уже были не те деньги, что от зарплаты до зарплаты. На эти деньги можно было купить кое, что посерьёзнее салями, кроссовок, пива в банках, проституток на ночь или даже навороченной машины. Тут власть, страну можно купить.

От таких перспектив захватывало дух.

А со свиньями надо завязывать. Во первых – уже не солидно, во вторых – в ближайшее время местная братва, наконец, порешила кончать с оборзевшими дагестанцами. А большинство шашлычных в городе, в которые и поставлял Батеев свинину, держали именно они. И всё равно, даже останься шашлычные, эти масштабы Батееву были уже не интересны.

Худо – бедно, а у людей начали появляться деньги. А коли есть деньги – это надо всем показать. И пошли открываться рестораны. И полились реками джин, виски, французские коньяки и вина. Зарябили в витринах ларьков Мальборо, Кэмел, Салем и Винстон.

«Водка Смирнофф – самая лучшая водка в мире». А кто её пробовал, настоящую-то? Контрафакт потёк рекой. Золотой рекой. Акцизные марки? – тьфу! Сертификаты? – как два пальца. Лицензия? – зачем тебе моя лицензия, милый? Вот тебе каждый месяц вторая зарплата налом. Мало? – Держи две – хорошая прибавка к окладу госслужащего. Главное, что бы никто не отравился.

На свинарник поставить мужа сестры. Пусть этот лох свиней доращивает. Часть продать. Часть сестре мясом. Завезти оборудование по розливу, спирт, бутылки, пробки, этикетки. А главное, в дело вошёл сам Шаен. Через посредников конечно. Тридцать процентов от него, плюс крыша конкретная. Никто не сунется, даже менты. Доход пополам. Клондайк.

А тут этот пёс. Время уходило, как вода, и его не воротишь.

Под бинтами нестерпимо зудела рука. В темноте пищали комары. Батеев взял в руки ружьё, переломил. Тускло блеснули капсюлями гильзы в стволах. Всё в порядке. Защёлкнул обратно. В приоткрытую чердачную дверь, освещённый луной двор, хорошо просматривался. Тишина. Где‑то в сопках (Батеев даже вздрогнул) завыла собака. Протяжный тоскливый вой, вызвав неприятные ощущения, постепенно смолк и затерялся в распадках.

Хрустнула сухая ветка. Батеев насторожился и прильнул к приоткрытой двери чердака. Справа, в дальнем углу двора качнулись кусты полыни. Батеев краем глаза уловил это еле заметное движение. Зашуршали листья, и меж толстых бодылин появилась голова собаки с заострёнными стоячими ушами. В свете луны блеснули два глаза. Подвижный нос с шумом втягивал воздух. Батеев замер. Помедлив несколько секунд, собака осторожно вышла из зарослей. Снова остановилась, озираясь и принюхиваясь. Наконец она повернула голову назад и вильнула хвостом. Тут же из полыни появилась вторая. Она была пониже первой, кудлатая и без хвоста. Обе, друг за другом, направились к загону.

– Сучье отродье! – выругался про себя Батеев. – Совсем страх потеряли! Ну, я вам…

Первая собака достигла загона и, опираясь передними лапами о загородку, жадно глядела на замершего в страхе поросёнка. Её пасть растянулась. Язык вывалился. С него липкими нитями тянулась слюна.

Батеев рассвирепел. Быстро вскинув ружьё, он выстрелил. Приклад ударил в плечо. Из ствола полыхнуло. Эхо выстрела прокатилось по верхушкам сопок. Заряд картечи вырвал из собачьей башки куски шерсти и плоти, начисто срезав одно ухо. Кровь забрызгала доски отгородки. Сбитая на землю, собака коротко взвизгнула и, крутнувшись, вытянулась в пыли. Вторая псина мгновенно скрылась в зарослях полыни.

Батеев осторожно спустился по лестнице. Вокруг вновь воцарилась тишина. Секунду помедлив, он подошёл к трупу животного. Это была крупная немецкая овчарка чёрной масти. От головы собаки ручейком стекала кровь и впитывалась в пыль. Лапы ещё конвульсивно дёргались.

– Добегалась? – Батеев пнул обмякшее тело. В тишине вновь раздался собачий вой, только теперь значительно ближе и отчётливее. У Батеева по спине пробежали мурашки. – Развелось вас тут! Отстреливать пора.

Сзади послышался лёгкий шорох.

– Кто тут?! – Батеев развернулся. От страха и неожиданности он широко открыл глаза. Тело бросило в жар. Зубы сжались до боли в скулах. Он непроизвольно задержал дыхание.

Метрах в двадцати стояла огромная собака. Длинная чёрная шерсть, дыбилась на загривке и спине. Толстенные лапы упирались в землю. На шее желтел ошейник, поблескивая металлической биркой. Собака, не мигая смотрела прямо в глаза человека. Батеев попятился.

– Ввальс…? Тты-ы…? Живвой? – Голос его осип и подрагивал. – Тты-ы что…?

Пёс медленно, не издавая ни звука, двинулся к человеку. Продолжая пятиться, Батеев упёрся спиной в калитку загородки. Ружьё звякнуло о металлическую ручку. Этот звук вывел его из оцепенения. Сорвав ружьё с плеча, и прицеливаясь, он лихорадочно вспоминал в каком стволе остался целый патрон. От волнения мушка плясала, лоб покрылся испариной, ладони увлажнились. Когда до человека осталось не больше десяти метров, пёс неожиданно остановился, будто специально позволяя получше прицелиться в себя. Его пасть растянулась в оскале. Белели клыки. Влажно блестел язык. Осклабившись половиной рта, Батеев плавно спустил курок.

Толчок в плечо. На мгновение заложило уши. Место, где находился пёс, скрылось в дыму. Когда серое облако рассеялось, пёс оставался на месте. Только его оскал теперь, больше походил на зловещую улыбку.

Пёс сделал несколько коротких шагов вперёд, приблизившись еще на четыре метра, и снова замер. Батеев перехватил ружьё за ствол. Патроны остались на чердаке, в сумке с едой. Пёс подобрал под себя задние лапы и глухо зарычал. Его глаза горели тёмно-малиновым светом. Батеев запаниковал. Подняв ружьё над головой, он дико заорал:

– Помогите-е!! Люди-и!!

Ночь ответила тишиной. Пёс бросился вперёд. Батеев нанёс удар прикладом. Не достигнув цели, ружьё выскользнуло из влажных ладоней и отлетело в пыль. Пёс отскочил в сторону, и припал всем телом к земле. Широко открыв глаза, Батеев крутил головой по сторонам, в поисках, хоть какого ни будь оружия, пятился вдоль отгородки к калитке и продолжал звать на помощь. Пёс снова начал подбирать под себя задние лапы. Снова раздалось глухое рычание. Вспомнив о ноже, Батеев потянулся к голенищу сапога, и на миг опустил глаза вниз. Тут же плечо обожгло, как кипятком. Пёс рванул головой в сторону, раздирая одежду и плоть. Брызнула кровь. От сильного рывка, Батеев завалился лицом вниз. Не чувствуя боли, он из последних сил перевернулся на спину, пытаясь отбиться ногами. Лицо обдало тёплым смрадом, вырывающимся из разверзнувшейся звериной пасти. От бессилия Батеев завизжал, как свинья на бойне. Пёс победно взревел, и погрузил клыки в горло человека.

Судорожно вцепившись скрюченными пальцами в собачью шерсть и захлёбываясь собственной кровью, Батеев забил ногами по земле. Но через несколько секунд его тело ослабло. Руки, подёргиваясь, безвольно упали по сторонам туловища. Ещё через секунду он затих, и отблеск луны постепенно потух в его широко открытых глазах.

Глава 11

Тело Батеева обнаружили грибники – супружеская чета пенсионеров. Тропинка, ведущая от автобусной остановки за город к сопкам, как раз огибала изгородь вокруг фермы. Женщина, заметив валявшееся ружьё и ноги лежащего на земле человека, всполошилась, и заставила мужа пойти и посмотреть. Тот, войдя во двор, всё и увидел.

Пока добрались до телефона. Дежурному третьего Городского Отдела Милиции сообщили только в семь сорок две. С восьми часов, менялись дежурные группы. К месту происшествия смогли выехать только в восемь двадцать. В городскую прокуратуру сообщили ещё позже.

Следователь прокуратуры, специалист по особо важным делам, капитан юстиции Бердин Эдуард Николаевич терпеть не мог суеты. По этому, он и ухом не повёл, получив сообщение о происшествии. Он спокойно допечатал лист дела, аккуратно выкрутил его из машинки, уложил в прозрачную пластиковую папку и только после этого поднялся из-за стола.

Сорока двух летний, начинающий лысеть, ниже среднего роста, Бердин с лихвой компенсировал недостаток в росте, несгибаемой волей, бескомпромиссным характером, доскональным знанием своего дела, маниакальной педантичностью и феноменальной памятью. Сослуживцы называли его «Железный Эдик», и не напрасно. Бердин являлся ярым ненавистником преступности. Всех этих «Талонов», «Кастетов», «Витьков Магаданских» он называл простым русским словом – «БЛЯДВО», и давил их, (как говорил один небезызвестный герой романа) по мере своих скромных сил и возможностей. Но, несмотря на это, братки его уважали. Бердин, был одним из немногих следоков, которые шили дела без падлы.

Убедившись, что туфли сверкают, галстук, и пуговицы форменного пиджака находятся на одной линии, Бердин подошёл к вешалке, надел фуражку и поправил очки с тёмными стёклами. Их Бердин не снимал никогда, даже во время ночных выездов. Отсутствие очков на носу Бердина означало, что их владелец взбешён и готов взорваться в любую секунду.

На улице стояла отличная осенняя погода. Солнце серебрило летающие в воздухе нити паутинок. Тёплый ветерок лениво шевелил желтеющие листья тополей. В воздухе пахло урожаем.

Оперуполномоченный прокуратуры майор Шалов уже сидел на заднем сидении прокурорского джипа, подпирая потолок салона сажеными плечами.

– Ну, что там у нас опять стряслось? – Бердин забрался на сидение рядом с водителем и защёлкнул ремень безопасности.

– Труп, Эдуард Николаевич. Труп. – В тон ему ответил Шалов.

– Кто бы мог подумать? – вздохнул Бердин.

– Дежурная группа третьего ГОМа выехала полчаса назад.

– Ну, тогда, поехали и мы, что ли?

Водитель, молча, запустил двигатель, и Тойота рванула с места, выбросив из-под колёс фонтан щебня.

Забор вокруг фермы Батеева плотным кольцом облепили зеваки. Вполголоса велись разговоры: «Кто? За что?». Женщины тяжело вздыхали. Дети с интересом разглядывали мертвяка. Двое, уже похмелившихся с утра, заросших щетиной, мужиков, недобро косились на поросёнка, весело носившегося по загону. Дежуривший у калитки сержант ППС, беспрестанно зевая, водил тоскливым взглядом поверх голов собравшихся.

Качнувшись на амортизаторах, прокурорский джип мягко затормозил между милицейским УАЗом и белой Волгой с красным крестом.

Бердин и Шалов быстро покинули автомобиль. Ледоколом пройдя через толпу, Шалов открыл калитку, пропуская вперёд следующего за ним Бердина. Возле носилок, на которых, накрытое серой простынёй, покоилось тело Батеева, оба остановились. Присев, Шалов приподнял край простыни и присвистнул. Бердин двинул челюстью из стороны в сторону, и обвёл взглядом двор.

Метрах в пяти от носилок с трупом скучали два санитара. Криминалист, сверкая фотовспышкой, неспешно снимал объекты, отмеченные белыми полосками с нанесённой на них сантиметровой шкалой. Следователь третьего ГОМа Сажин – старший дежурной группы (пиджак расстёгнут, распущенный галстук, мятый ворот сорочки не сходится на шее), облокотившись на загородку загона, курил, беседуя с медэкспертом. В метре от них находилось тело мёртвой собаки. Бердин направился к ним.

– Натоптали как коровы! – Бердин пожал руки обоим.

– А! Это население. Еле от свиней отогнали. Некоторые даже с мешками пришли. – Сажин отвечал, не меняя позы, и это раздражало Бердина. Презрительно выгнув губы Бердин начал задавать вопросы:

– Кто обнаружил труп?

– А! Грибники. Пенсионеры. Муж и жена.

– Не вижу оперативников!

– А! Там. – Сажин махнул рукой в сторону зарослей за забором. – Следы смотрят.

– Чьи следы! – Бердина окончательно вывела из себя манера Сажина докладывать, и он повысил голос. – Осмотр места происшествия произвели?! Где протокол?! Что за внешний вид?!

– А! Да. Провели. – Сажин, отскочил от загородки, отбросил сигарету, поправил распущенный галстук, застегнул пиджак на все пуговицы. Бердин перевёл стёкла своих тёмных очков на медэксперта. Тот тоже отбросил окурок, и, вытянув руки по швам, доложил:

– Причина смерти – рваная рана на шее. Потеря крови, шок. Смерть наступила около трёх ночи. Умер быстро. На правой руке ранения такого же характера, как и на шее. Под ними множество свежих швов. Похоже, пару месяцев назад, может три месяца, покойный уже получал схожие. Точнее могу сказать только после экспертизы.

Бердин вновь перевёл взгляд на следователя.

– А! Приехал один, на УАЗе. В УАЗе ничего интересного. Следов другого человека нет. Только потерпевшего. Остальные собачьи. Стволы ружья пустые. Стрелял из обоих. Картечь. Один заряд в собаке. – Сажин кивнул на труп собаки. – Второй в заборе. – Сажин, робко глянув на чёрные стёкла очков Бердина, продолжил. – На чердаке дома обнаружена сумка. В ней еда и ещё патроны. Похоже, он кого-то выслеживал.

– Или просто сторожил! – продолжил Бердин.

– А! Да. В эту он с чердака стрелял. – Сажин опять мотнул подбородком в сторону мёртвой собаки. – А во вторую уже вот отсюда. Но не попал. Потому картечь в заборе.

– Во вторую?

– А! Ну да! Похоже большая. Следы с кулак. И шерсть черная. Волоски на всякий случай изъяли. У них вот тут потом борьба произошла. У потерпевшего в сапоге нож. Вытащить не успел. Она его и…

Громко хлопнула калитка. Вернулись оперативники, промокшие до пояса и все в колючках. Вместе с ними подошёл задержавшийся у трупа Шалов.

– Ничего. Кругом роса. Здравия желаю. Ффу-у. – Докладывающий тяжело дышал. Второй присел на корточки, переводя дух.

– Привет. – Шалов гоготнул, пожимая руки коллегам. – Плохо, что ничего. Так не бывает.

– Ну… – оперативник развёл руками.

Бердин то же поздоровался.

– Соседей опросили?

– Да. Только никто ничего не слыхал и не видал. Как всегда.

– Как не слышали? – Возмутился Бердин. – Два выстрела!

– Ну… – оперативник повторил свой жест.

Закончив снимать, криминалист присоединился к разговору:

– У меня такое впервые, мужики. Следы обуви и рук – принадлежат только потерпевшему. Остальное всё собачье. Вон там, он кивнул в сторону мёртвой собаки, следы борьбы. Кровища. С кем боролся? С собакой? Напотеетесь вы с этим делом, мужики.

– Ладно! Посмотрим! – Бердин снова двинул челюстью. – Дело передали нам. Труп можете отправлять. Шалов, забирай бумаги и поехали. Дел полно. Машину и ружьё потерпевшего тоже к нам. И собаку.

Когда джип удалился, один из оперативников в полголоса заметил:

– Козлы прокурорские. Всю жизнь на готовом.

Джип тормознул у входа в прокуратуру, Бердин с улыбкой обернулся к Шалову:

– Поедешь обедать – заскочи ко мне домой. Скажешь Ольге, что на обед не приеду. Поешь, пробей труп по базе и вперёд. Сначала опроси всех родных, потом знакомых, соседей, на работе. Начни с жены, пока в тонусе. Мне нужны связи. Проверь по свиньям: работал официально или нет?; куда сбывал мясо?; где брал корма?; пробей шашлычные. Кого он пас у свинарника? Не было ли краж, наездов? Кто крышует его? Узнай, откуда швы на правой руке? Короче, не мне тебя учить. А я пока намечу план. Назначу экспертизы.

Бердин открыл дверь, опустил ноги на хрустящую щебёнку. Брезгливо выгнул губы, осматривая выпачканные туфли. На секунду о чём-то задумался, и быстро проследовал в здание прокуратуры.

Глава 12

Валентине, о смерти Батеева, сообщили сразу же. Шалов застал её в окружении четырёх женщин. Первый взрыв эмоций у неё уже прошёл, и ему на смену пришло оцепенение. Женщины тихо перешёптывались. В доме пахло валерианкой. Шалов кашлянул.

– Извините, Валентина Витальевна Батеева – это вы?

Женщина подняла на него бледное лицо, кивнула.

– Оперуполномоченный прокуратуры, майор милиции Шалов. Мне необходимо задать вам несколько вопросов.

Сидевшая ближе всех к жене покойного, худощавая темноволосая женщина с заострённым лицом и злыми, как у хорька, глазками, увидев милицейское удостоверение, прошипела:

– Хоть бы сегодня не беспокоили!

– Я понимаю ваше состояние, Валентина Витальевна, но чем быстрее мы соберём необходимые сведения, тем быстрее будет раскрыто это преступление.

– Как же, будет! – не успокаивалась злючка.

– Спрашивайте, – прошептала Валентина.

– Мы не могли бы пройти в другую комнату? – Шалов указал взглядом на занавешенный толстыми бархатными шторами, дверной проём. Валентина поднялась, и тихо прошла в комнату, комкая в руках носовой платок. Шалов протиснулся следом.

Просторная светлая комната. На полу паркет. Стены оклеены редкими моющимися обоями кремового оттенка. Вдоль стены, справа от двери, вытянулся импортный мягкий уголок. Перед ним матово поблескивал изящный столик, с крышкой из толстого почти чёрного стекла. У противоположной стены мебельная стенка. В ней «Шарп», «Сони», стопки видео и аудиокассет, чешское стекло, хрусталь, фарфор, рядами расставлены книги. Массивная люстра свешивалась с потолка. Шалов с опаской покосился на неё.

Валентина присела на краешек дивана. Шалов расположился у столика, разложил бланки протоколов.

– Валентина Витальевна, расскажите, по возможности подробнее, чем занимался ваш муж в день перед случившимся?

Валентина чуть склонила на бок голову и секунд пять смотрела в пол пустым взглядом.

– До обеда он был в больнице. Я пришла около двух. Кто-то украл поросят, ну-у… ночью, за день до… этого. Он разозлился сильно. Обозвал меня. Ушёл из больницы. Вечером решил караулить. Сначала, ну-у… сразу после пропажи поросят, я мужу не говорила, попросила рабочего. Рабочий ночь караулил…, а может и не караулил, а мне сказал так. Утром пришёл. Сказал, что больше не пойдёт.

– Почему?

– Говорил, что там всю ночь шастали собаки. Говорил дикие. Врал, наверное. – Валентина замолчала. Шалов глянул на часы. Сделал пометку в записях.

– Так. И, что потом?

– Что? – Валентина подняла брови.

– Ну, что потом делал муж?

– Муж? А, ну-у… взял ружьё да поехал. Еды взял.

– Понятно. Назовите фамилию и адрес рабочего?

Валентина назвала.

– Валентина Витальевна, от чего муж лечился в больнице?

– Его кобель порвал сильно. Всю руку. Наш кобель. Муж его чуть не убил.

– Своя собака?

– Ну-у… не совсем ещё своя была. Сестра мужа отдала. Им в квартире тесно, а кобель большой. Неделю только у нас прожил. Да она тут. – Валентина повернула голову к двери и тихо позвала. – Ка-ать! Зайди.

Из-за шторы тут же появилось лицо злючки.

– Чё, Валь? А?

Шалов поднял руку:

– Чуть попозже! Сначала закончим с гражданкой Батеевой!

Насупившись, злючка скрылась за шторой.

– А где теперь собака, Валентина Витальевна?

– Её Толик с другом увезли.

– Куда?

– Кажется в распадок. Добить.

– Добить?

– Муж её чуть не убил. Покалечил. Ну-у… вот, что бы не мучилась.

– Фамилии и адреса Толика и друга?

– Я знаю только Толика. Они помогали мужу дом кирпичом обкладывать. А друга только по имени. Тимофей, кажется.

– Хорошо, давайте Толика.

Валентина назвала фамилию и адрес. Шалов быстро записывал всё в протокол.

– Скажите, а в какой больнице муж лечился?

– Во второй городской больнице.

– Где и кем работал?

– На судоверфи. В охране.

– Чем занимался в свободное время?

– Дда чем…? Чем и все. Хозяйство вот. Свиньи. – Валентина подняла на Шалова затуманенные глаза. – Да я, честно говоря, толком не знаю. Мотался. Крутился. Говорил, что помогает какому-то коммерсанту товар возить.

– Кому? Фамилия, адрес?

– Я не знаю.

– Хорошо. А свинину муж куда девал?

– Ни куда. Сами приезжали. Живьём забирали свиней. А он только договаривался всё время.

– Кто приезжал?

– Да, всё, грузины какие-то, или армяне. Я их не разбираю.

– На шашлыки?

– Не знаю. Наверное.

– Так. Валентина Витальевна, вы не могли бы показать документы мужа на оружие, охотничий билет.

Она, молча, поднялась и вышла. За шторой послышались торопливые шепотки. Шалов сделал несколько записей. Валентина вернулась через минуту.

– Я поискала. Нигде нет. Может в гараже или в машине?

– Ладно. Скажите, а как относились к мужу окружающие? Соседи? На работе? Может быть, у него были враги? Не было ли у него серьёзных конфликтов?

– Дда… нет. – Валентина скользнула взглядом по лицу Шалова. – Завидовали некоторые. А-а… что бы врагов…? Ннет. Я бы знала. Он умел с людьми по-хорошему. Умел… – Она быстро прижала платочек к глазам.

– Может быть, кто ни будь угрожал ему? Рэкет?

– Нне-ет… Этого не было. Он Шае… У него были, ну там… знакомые ребята.