Текст книги "Москва и москвичи, претендующие на власть. Обыденная психология и социальная ориентация"

Следует отметить, что цена, которую платят люди за манипулирование, в служебных и семейных отношениях различна. Если на работе легкое манипулирование может быть относительно приемлемой формой поведения (при условии, если манипулятор не переходит определенные морально-этические границы), то в семье последствия любых манипуляций достаточно серьезны. Семейные отношения предполагают максимальное доверие партнеров друг к другу и исключают любые формы обмана, сокрытия информации, достижения односторонней выгоды. В противном же случае рано или поздно со стороны манипулируемого последует ответная негативная реакция. В приведенном выше примере ущемляемый муж может «прозреть» и, окончательно убедившись, что им нагло помыкают, разорвать семейные отношения. Но если даже он не сумел разобраться в истинном характере своих семейных отношений, он постепенно накапливает недовольство партнершей, обиду, недоверие к ней. Этот процесс ведет к депрессии, зависимости от алкоголя, деформации характера и, в конечном итоге, сопровождается отрицательными последствиями, порой катастрофичными для обоих партнеров.

Из представителей московских субкультур приемы манипулирования первыми освоили люди с Арбата, как наиболее европеизированные. Люди кунцевского типа во взаимодействии с окружающими предпочтение отдавали прямому нажиму и давлению. Это, конечно, не исключало использования номенклатурщиками и приемов, основанных на расчете и хитрости.

Такая тактика была наиболее принята среди чистых партийных функционеров, подобных Денису Ивановичу – персонажу книги М. Восленского «Номенклатура». Однако все его «тонкие» ходы, направленные на достижение той или иной выгоды, были слишком грубы, прямолинейны, очевидны для окружающих. Настоящим манипулятором Денис Иванович все равно не сможет стать, так как недостаточно грамотен, чтобы знать психологию людей, с которыми общается; недостаточно духовно развит, чтобы хорошо сыграть ту или иную роль; недостаточно активен, чтобы приспосабливать окружающих под себя, а не самому приспосабливаться к ним; недостаточно уверен в себе, чтобы сохранять спокойствие в рискованных ситуациях.

Приведенный ниже пример иллюстрирует возможности представителей двух субкультур – арбатской и кунцевской – манипулировать другими людьми. Представьте себе такую ситуацию. Примерно в те же времена, когда жил Денис Иванович М. Восленского (конец 70-х годов), в Москву на высокую должность приезжает Б. Он назначен начальником главка материально-технического снабжения одного из союзных министерств. Должность предполагает членство в коллегии министерства, а следовательно, получение «кремлевского пайка» и всех прочих высоких номенклатурных благ.

В Москву Б. перетянул вновь назначенный министр М., с которым он не один пуд соли съел во время работы в провинции (М. тоже бывший провинциал, только переехал в Москву гораздо раньше Б.). В одну из задач главка, руководимого Б., входило распределение строго фондируемых дефицитных материалов, которые использовались, в частности, при строительстве. А именно такие материалы были в то время предметом вожделения любого хозяйственника. Только имея их, можно было возвести цеха или корпуса учреждения, расширить производство, улучшить культсоцбыт на предприятии, построить дом отдыха или, наконец, отделать как положено свой кабинет.

Назначая на такую ответственную должность Б., министр сказал своему заместителю, курирующему кадры и тоже, кстати, выходцу с периферии: «Б. – свой, крепкий мужик» (слово «крепкий» тогда было положено произносить через «э» – как «крэпкий»). Это, понимаешь ли, не какой-то там московский щелкопер».

Чувствуя поддержку М., Б. начал уверенно и привычно выполнять свои обязанности. Он считал себя честным, справедливым человеком и гордился этим. Но это не значило, что он не имел своих любимчиков, руководителей некоторых территориальных объединений. Б. мог распределять материалы по-разному: одним – чуть больше, другим – чуть меньше. Естественно, чуть больше получали именно любимчики, которые могли при случае помочь ему решить многие личные проблемы.

Но по истечении нескольких месяцев Б. понял, что в его распоряжения кто-то вносит коррективы, в результате чего любимчики не только не получают дополнительные материалы, но и оказываются в менее выгодном положении, чем их коллеги с других территорий. Б. заинтересовался таким ходом событий и в конце концов понял, что несколько старых работников его главка ведут свою линию, тесно общаются с руководителями территориальных объединений, однако совсем не с теми, которым покровительствует Б. Придя в министерство, Б. расставил на ключевые позиции своих людей (он был тертый калач). Но кое-кто из прежних работников главка остался. Лидером скрытых оппозиционеров является, как понял позже Б., некто В., начальник одного из отделов, наиболее важных для распределения матресурсов министерства. В. был незаметным толковым работником, охотно, хотя и без подобострастия демонстрировавшим лояльное отношение к Б. Поэтому Б. при смене работников оставил его на месте. Кроме того, кто-то из уважаемых людей министерства тактично порекомендовал сохранить В. в структуре главка.

Б. решил, что все дело в его невнимательности и недостаточной требовательности. Стоит лишь тщательно проследить, чтобы его указания доводились до конца, и все будет в порядке.

В. для него не мог быть серьезным соперником. Но оказалось иначе. Несмотря на предпринимаемые Б. усилия, в конечном итоге все получалось не так, как он ожидал: пиломатериалы не так «занарядили» перед доставкой адресату, высококачественный цемент попал не туда, куда надо, из-за сбоев в работе железной дороги, оцинкованные трубы были не того калибра, который требовался для одного из любимцев Б., а немецкий кафель вообще неожиданным решением Совмина перераспределили в другую систему.

Но главное: Б. начал чувствовать, что его «подставляют», сталкивают лоб в лоб с министром или его замом по материально-техническому обеспечению. Те дела, которые держали под контролем именно они, шли хуже всего. Когда взбешенный министр или его зам начинали выяснять, на каком этапе выходил сбой, оказывалось, что конкретного виновного нет, а все дело – в общей плохой организации работы в главке. Все чаще главк представлялся в неблагоприятном свете на коллегии министерства, а его начальник получал замечания от ведущего коллегию.

Б. понимал чутьем старого аппаратчика, откуда дует ветер. Но при этом он никак не мог «прищучить» В. за те неприятные служебные проколы, которые лежали, как полагал Б., на совести В. и его окружения. Приходилось для вынесения дисциплинарных взысканий использовать случайные и формальные поводы. Б. требовал от В. выполнения таких дел, которые не могли быть выполнены по объективным причинам. Когда становилось ясно, что задание сорвано, он устраивал В. и сотрудникам его отдела разносы, угрожая при этом партийной ответственностью за игнорирование текущих документов КПСС. Проверял приход и уход сотрудников отдела, придирался к неправильно оформленным документам. На отдел посыпались дисциплинарные взыскания. Сотрудникам «ставилось на вид», выносились выговоры «с занесением» и «без», они лишались премий. Для компромата на отдел была заведена специальная папка. Б. посылал В. и его сотрудников не в ту командировку, в какую они хотели, а в любую другую случайную.

При выяснении отношений с противником Б. начал быстро терять над собой контроль. Повышал голос, стучал кулаком по столу, краснел, тяжело дышал, покрывался пóтом. Подскакивало давление, сжимало грудь. Приходилось глотать сердечные капли. Больше всего Б. злила, как он говорил, «двурушническая», лицемерная политика В. Последний внешне спокойно реагировал на выходки Б., только в глазах у него, по словам Б., «загорался злой огонек». Однако В. никогда не обнаруживал своего истинного отношения к делу. Он терпеливо сносил разносы. Не было случая, чтобы В. признался в своей ошибке или, тем более, в желании навредить Б. Он ловко «под дурачка» выкручивался из любых словесных ловушек, которые пытался поставить ему Б. Последний сетовал по этому поводу: «Был бы В. мужиком, так я бы всегда разобрался с ним. Ну, поцапались – с кем не бывает! Зато потом выпили вместе и договорились. Либо работаем вместе дальше, либо разошлись как в море корабли. Я бы ему даже более высокую должность в соседнем главке подыскал».

Наконец, Б. не выдержал. Он решил избавиться от В., но сделать это по-умному. Он представил министру проект реорганизации главка, в соответствии с которым должность В. сокращалась. Однако министр скорректировал проект приказа и сохранил должность В. Окончательно выйдя из себя, Б. пошел объясняться с министром М., но натолкнулся на жесткое сопротивление. М. порекомендовал Б. не трогать В., так как ему звонили сверху (он многозначительно показал пальцем туда, откуда был звонок) и просили за В. После того как Б. продолжал агрессивно настаивать на своем, министр уже сам вышел из себя и сказал: «Ты, Б., не зарывайся! Тебя тоже иногда можно поправить». Впервые между М. и Б. случился серьезный конфликт, приведший к тому, что последний, будучи достаточно здоровым человеком, пролежал месяц с гипертоническим кризом на больничной койке.

Б. недооценил возможности В., у которого были давние и прочные связи как в своем министерстве, так и в различных важных инстанциях, включая ЦК, Совмин, Госплан, Минфин, Госснаб. Кто-то был его дальним родственником, с кем-то он играл по вечерам в преферанс, еще один полезный человек был его соседом по даче. Хотя все эти люди не являлись уж очень крупными начальниками, но занимали ключевые позиции в среднем чиновничьем слое. Как и у Б., у В. были свои люди в службе материально-технического снабжения, через которых он делал дела, причем более крупные, чем его начальник Б. Множество взаимных мелких услуг, которыми он обменивался с большим кругом деловых партнеров, создавали ему массу дополнительных возможностей.

Б. был прав, подозревая, что В. сознательно саботирует его распоряжения. Это занятие для В. стало как бы рискованной игрой. Для В. ничего не стоило договориться в министерстве, чтобы скорректировать тот или иной документ, затянуть его выполнение, а может быть, и вообще утратить его. Когда же такие приемы не давали нужного эффекта, всегда можно было использовать связи в других влиятельных министерствах или ведомствах. Если в своем министерстве Б. еще мог разобраться в прохождении того или иного документа, то при его согласовании в Госснабе или Минфине проконтролировать процесс вообще не представлялось возможным.

Б. и В. по-разному переносили ситуацию конфликта. Если Б. нервничал, раздражался, то В. оставался внешне спокойным. Б. говорил жене, что привык к единству и взаимной поддержке в своей команде. Если кто-то начинал «смотреть в лес», то Б. обычно прощался с ним. Сейчас в его команде были такие люди, но он ничего не мог с ними сделать. Ругал московские порядки: «Тут ничего не поймешь. Все делается исподтишка, втихую. Никогда не знаешь, какими ниточками кто с кем связан. Дернешь за ниточку в одном месте – отзовется в другом, о чем даже и не подозревал». В. же, хотя и был как будто бы обороняющейся стороной, переносил конфликт без видимого напряжения. Он был терпеливым, выносливым и психологически устойчивым человеком. Кроме того, он и раньше работал с сотрудниками, с которыми у него были неважные отношения. Тем не менее ситуация с реорганизацией, когда он мог остаться без места, заставила его задуматься.

Посоветовавшись с приятелями, он решил «подставить» Б. в том случае, если тот допустит какой-либо промах. Но, чтобы осуществить свой замысел, ему на время пришлось сблизиться с Б.

Он постарался загладить обиды, демонстрировал услужливость и даже встретился с Б. домами. При этом Б. с удивлением узнал, что, вопреки невзрачной внешности и незаметной манере держаться в тени, В. – любитель и знаток искусства, постоянный посетитель одного из театров. В компании присутствовали известные актеры. Жена Б. была от приема в восторге. Она признала, что квартира у В. просто роскошная – в тихом уголке центра города, в «сталинском» доме. Обстановка в квартире, правда, ей не понравилась: «Как-то темно, сыро. На стенах – засиженные мухами картины. Мебель старая», – сказала жена Б. (она, конечно, не знала, что мебель у В. – антикварная, а картины – подлинники довольно известных мастеров). И уж совсем низко оценила жена Б. угощение на столе. («То ли жмутся, то ли готовить не умеют», – заметила она.)

В тот период наметился бум со строительством садовых домиков. Было получено высочайшее разрешение на это. При правильном оформлении документов допускалась даже продажа сотрудникам отдельных предприятий накопленных на них излишков строительных материалов или некондиции. Можно было также использовать транспорт предприятий, оплачивая его. Министерство получило два землеотвода для садового товарищества: один похуже, подальше от Москвы – для рядовых сотрудников, другой, получше, поближе к Москве – для руководства министерства.

Б. тоже получил очень хороший по московским понятиям участок для строительства дачи. Его соседями по садовому товариществу были некоторые члены коллегии министерства, заместители министра и руководители главков. Б. не хотел заниматься строительством дачи. «Как сердцем чувствовал», – говорил он впоследствии. Но потом согласился, поддавшись уговорам жены и своих товарищей, членов коллегии.

В., будучи информированным гораздо лучше, чем Б., знал, однако, что в ЦК КПСС растет противодействие этому дачному буму. И, по словам очень доверенных людей, довольно скоро должно было выйти закрытое постановление о борьбе со злоупотреблениями, возникающими при строительстве дач. Сам В. в дачный кооператив не вступил, так как имел дачу, доставшуюся ему по наследству. Но в деле помощи дачному строительству участвовал самым активным образом в связи с тем, что его должность была связана с материально-техническим снабжением.

Организовали в пределах Москвы даже специальный полуфиктивный трест (основные объединения и предприятия министерства были разбросаны по стране). Через этот трест шли строительные материалы, используемые для строительства дач.

Трест подчинили главку, руководимому Б. Он смутно догадывался, что многие материалы, которые признавались излишними и некондиционными, таковыми, строго говоря, не являются.

Но поскольку все бумаги оформлялись, по его мнению, по всей букве закона, не препятствовал этому. Кроме того, его завораживала атмосфера, в которой министр, его заместители, протежирующие нужным людям со стороны, желающим вступить в садовое товарищество, всячески одобряли помощь Б. дачным строителям. Это как бы все узаконивало.

Б. не знал, что В. спокойно и тщательно собирает бумаги, доказывающие намеренно заниженную оценку качества строительных материалов. В них остро нуждается та отрасль промышленности, которую возглавляет министерство. Когда вышло постановление, грянул гром. В. сразу мобилизовал все свои возможности и связи, чтобы в министерство пришла комиссия и чтобы действовала она определенным образом. Все документы для комиссии уже были. В. удалось даже организовать в одной из центральных газет статью, в которой говорилось о злоупотреблениях в министерстве. Упоминалась в ней и фамилия Б.

В результате работы комиссии Б. получил строгий выговор по партийной линии и был переведен на другой, более спокойный, как он говорил, участок работы. За всю эту историю он, однако, заплатил микроинсультом и длительным пребыванием в больнице. На место Б. начальником главка материально-технического снабжения пришел другой человек, хороший знакомый В.

Манипулирование общественным сознанием столь же характерно для нашего времени, как и манипулирование индивидуальным сознанием. Грубое воздействие на общественное сознание всегда было необходимым атрибутом функционирования советской власти. Называлось оно пропагандой советского образа жизни[9]9
  Интересно, что в СССР термин «пропаганда» был узаконенным. Никакого отрицательного смысла в него не вкладывали («пропаганда здорового образа жизни»). В то же время на Западе этот термин считался неэтичным. Предпочтительными были термины «информационные» или «образовательные программы».


[Закрыть].

Общественное сознание обрабатывалось путем прямого давления, бесцеремонной «промывки мозгов». Просто-напросто об успехах социализма средства массовой информации говорили много и назойливо, в то время как о недостатках – мало и ненавязчиво.

Такого рода воздействие на общественное сознание стоит ближе к агрессии, а не к манипулированию. Использование же более хитрых косвенных приемов при попытках навязать обществу ту или иную точку зрения, то есть манипулирование общественным сознанием, стало массовым явлением лишь в начале девяностых годов, когда СМИ начали называть «демократическими». На тему манипулирования общественным сознанием в периодических изданиях появились отдельные статьи (А. Вареник, Ю. Мухин), но в последующем эта тема, к сожалению, не получила развития.

Вообще-то приемы манипулирования использовались нашими СМИ и раньше, во времена советской власти. Такой подход был характерен не для главных изданий, которые выражали точку зрения центральных партийных органов, а для газет второго ряда. Последние были вынуждены прибегать к практике манипулирования в тех случаях, когда им хотелось повлиять на какую-нибудь конфликтную ситуацию, а безоговорочной поддержки партийных органов не было. Вмешательство же в те или иные конфликтные дела обычно диктовалось клановыми интересами.

Открывает, например, человек газету и видит в ней статью с таким заголовком: «Из-за ретроградов страна недополучит миллионы тонн угля». Статья описывает события в НИИ угледобычи[10]10
  Автор извиняется за возможные случайные совпадения с какими-либо лицами и событиями. Никто конкретно здесь и далее в аналогичных примерах не имелся в виду.


[Закрыть]. Ретрограды зажимают опыт новатора У., предлагающего начать добычу угля в так называемых крутых пластах, которые в настоящее время не разрабатываются, так как почти недоступны для шахтных проходчиков. Между тем именно в крутых пластах остаются значительные объемы угля высокого качества, так называемого антрацита. Для разработки крутых пластов нужно изменить, правда, стратегические подходы к шахтному делу вообще. Следует ввести гидродобычу угля, за счет чего отпадет необходимость в крепеже штреков. Да, для разработки сложных технологий потребуется не один год. Но для этого и существует НИИ угледобычи. Выдвинувший эту идею новатор У., крупнейший ученый (статьи изданы в специальных журналах США, Канады и ЮАР), подвергается нападкам директора НИИ, а также чиновников из Минугля. Они, кстати, хотят превратить подведомственный НИИ в контору, которая бы просто выполняла за них чиновничью работу. Но и среди администрации института не все ретрограды. Один из замов директора, например, поддерживает новатора У. Таково же мнение заведующего кафедрой угля одного из центральных вузов, а также десятков других честных специалистов.

Рядовой читатель повозмущается действиями ретроградов. Скажет, что из-за таких вот, как противники новатора У., мы и живем плохо. Если же спросить по поводу предлагаемой им новой технологии мнение объективного человека, досконально знающего проблему новых технологий в области добычи угля, он почешет в затылке и скажет примерно следующее: «Да, разработка крутых пластов – мечта угольщиков. Да, гидродобыча имеет, по-видимому, будущее. Да, У. – хороший специалист. Но профессор Т., заведующий параллельной лабораторией в том же институте и предлагающий совсем другую стратегию угледобычи, – специалист нисколько не хуже. А причина появления статьи самая банальная – борьба за власть в этом институте. Там воюют две группировки, одну из которых возглавляет директор института, другую – его заместитель. Да, тот самый, который поддерживает профессора Т. Группировка, возглавляемая заместителем, имеет выход на редакцию газеты, опубликовавшую статью. А зажим новатора – это просто такой прием, который может воздействовать на общественное мнение». Кстати, именно на общественное мнение будет ссылаться тот могущественный высокий чиновник из Министерства угольной промышленности, который задействован в деле помощи заместителю директора НИИ и его группировки, рвущейся в институте к власти.

Через полгода в той же газете появится повторная публикация – маленькая заметка по поводу новатора У. Могут быть два варианта содержания этой заметки.

Первый вариант: автор сообщает о том, что справедливость восторжествовала. Руководство Минугля наконец-то разобралось в ситуации по-настоящему, дало зеленую улицу новатору У. в его благородном деле разработки крутых пластов угля и примерно наказало директора НИИ, освободив того от работы. Новым директором стал его бывший заместитель, всегда поддерживавший новатора У.

Второй вариант: сетования по поводу того, что в НИИ угледобычи ничего не изменилось к лучшему. Новатор У. вынужден был перейти работать в другое учреждение, что, по-видимому, нанесет большой урон угольной промышленности нашей страны. Как бы между прочим добавляется, что директор института помог отремонтировать квартиру тому чиновнику из Минугля, который покрывает его делишки. У последнего, кстати, сын осужден за хулиганство. Заметка будет заканчиваться призывом: «Доколе терпеть такие безобразия?»

Когда в семидесятых – восьмидесятых годах писали о том, что какое-то изобретение зажимается, то подоплека публикации была, как правило, именно такой. Особенно много статей посвящалось поддержке новых спорных медицинских методов. Мумие, прополис, катрекс, отращивание конечностей, «голубая» кровь, голодание или питание по экстравагантным рецептам, орошение хлорэтилом интимных мест, глубокое дыхание, йога, гипнотические пасы, блокировка и кодировка при различных нежелательных побуждениях, «отъем» отрицательных и прибавление положительных биополей, зарядка ими неживых веществ – все это выплеснулось на страницы газет и экраны телевизоров. Целью авторов публикаций в данном случае была не столько поддержка своих новаторов, сколько получение дивидендов от широкого применения предложенных ими методов.

Существовала типовая схема «раскрутки» таких методов. Допустим, появился энтузиаст Е., предложивший метод лечения онкологических болезней с помощью внутримышечного введения вытяжки из игл морских ежей (ВИМЕ), обитающих в одном из лиманов Азовского моря. Чувствующий поживу журналист Ж. подключается к акции по рекламе и внедрению метода ВИМЕ. Для этого есть всё. Чрезвычайно активный автор метода, не обремененный излишними знаниями и этическими принципами, но зато способный убеждать и увлекать людей. Доверчивые больные люди и их родственники охотно поверят в возможность чуда – быстрого излечения с помощью нового метода. Натерпевшись от официальной медицины, они окончательно разочаровались в ней и хватаются за обещания энтузиаста как за последнюю соломинку.

Наконец, сам метод. Главной его особенностью должна являться невозможность точного определения, какие вещества входят в лекарственное средство. Говоря профессиональным языком, его нельзя идентифицировать и воспроизвести. Неизвестно, где добывать морских ежей, какую часть их тел считать иглами. Могут быть даже сомнения в том, что морские ежи вообще существуют в данной акватории. Е. несколько раз приносил в грязной тряпочке и демонстрировал в качестве сырья какую-то черную массу, причем каждый раз ее химический состав был различным.

Наступает кульминационный момент. В прессе, а может быть, и по телевидению появляется серия надрывно-патетических материалов о необыкновенной эффективности метода ВИМЕ. При этом сами участники акции необязательно должны верить в чудодейственные свойства ВИМЕ. Конечно, для Е., автора метода, это желательно, но для журналиста Ж. – отнюдь нет. Ж., вероятно, никогда не стал бы лечиться с помощью метода ВИМЕ, если бы он, не дай бог, заболел онкологическим заболеванием. Благородный гнев автора публикации или телевизионной передачи изливается на лиц, противодействующих внедрению метода из-за боязни конкуренции («зажравшихся» чинуш из Минздрава, а также профессоров-онкологов, работающих в институтах, ему подчиненных).

После ряда подобных публикаций в маленький городок на побережье Азовского моря, где живет новатор, устремляются толпы несчастных онкологических больных и их родственников. Многим ВИМЕ помогает, если учесть сопутствующий психотерапевтический эффект, а также дополнительные морские купания. Сообщения о случаях чудодейственного излечения, которые всегда бывают, усиленно раздуваются и муссируются прессой. А то, что у многих больных после поездки наступило резкое ухудшение в состоянии, мало кто знает. Остается также в тени информация о том, что несчастные люди оказываются обобранными до нитки.

Журналист Ж., освещающий процесс внедрения нового метода, как бы «сажает на иглу» его автора Е. Прошла публикация – появился приток новых пациентов, нет публикаций – нет притока. Поэтому Е. должен постоянно «подкармливать» журналиста. В течение нескольких лет, пока сохраняется общественный интерес к этому методу, все участвующие в акции манипуляторы остаются в выигрыше. Потом интерес к методу обычно падает, и он предается забвению. Хотя, конечно, есть и редкие случаи, когда в методе все же имеется рациональное зерно и он пополняет арсенал тех проверенных лечебных средств, которыми пользуется любой практикующий врач.

Беспрецедентным по своим масштабам стало использование метода манипулирования при дискредитации политических противников. Замалчиваются одни события и усиленно муссируются другие. Если тележурналистам не нравится очередное политическое шоу, они показывают его участников ковыряющими в носу, нагло спящими или жующими что-либо. Пять минут показывается говорящая голова одиозного политического деятеля, но его синхронная речь не дается. Вместо этого комментатор зачитывает препарированный и видоизмененный текст произнесенной политиком речи. А уж идущую в записи передачу ток-шоу не могут узнать сами его участники.

С. Говорухин рассказывал, что в одну из таких передач просто-напросто врезали фрагмент из другого ток-шоу, не связанного с первым.

Во время чеченской войны в одной из наиболее популярных центральных российских газет публикуют фотографию, на которой запечатлена явно инсценированная фотографом сцена. Дегенеративного вида русский солдат улыбается в объектив фотографа, поставив ногу на убитого им противника. Фотограф мог заснять чеченца, поставившего ногу на убитого русского, а мог запечатлеть, наоборот, русского, поставившего ногу на поверженного чеченца. Разница была, возможно, только в цене. Он предпочел второй вариант, поскольку газета, которую представлял фотограф, занимает антипатриотическую позицию.

А взять публикуемые современной прессой данные социологических опросов. Вместо того чтобы изучать мнение населения, опрашиваются свои единомышленники. Полученные результаты неправомерно переносятся на все общество. Поступая таким образом, манипуляторы дискредитируют социологию как науку.

Характерным для нашего времени является пример манипуляции общественным мнением, который можно назвать «демонстрацией чемоданов Руцкого». Перед камерой телевидения сидит человек и буквально или фигурально показывает чемоданы, набитые компрометирующими противника бумагами. При этом бóльшую часть документов сидящий перед камерой человек не будет показывать. Он лишь помашет одной-двумя второстепенными бумажками и скажет, что уже на основании этих документов его противника надо снимать с должности за злоупотребление служебным положением. Если же в руки правосудия попадет основная часть бумаг, то… Тут борец за справедливость сдвинет брови и мрачно сообщит, что в таком случае многолетнее пребывание противника за решеткой ему обеспечено. Но на самом-то деле демонстратор никого упрятывать за решетку не собирается. Его цель скромнее: припугнуть противника и заставить отказаться от враждебных действий, направленных против самого демонстратора. Общественные интересы для борца якобы за справедливость не имеют значения. Об этом начинает постепенно догадываться телезритель и теряет уважение как к данному представителю руководства страны, так и к власти вообще.

Замечательные примеры манипулирования общественным сознанием были продемонстрированы в ходе предвыборной борьбы за пост президента страны весной – летом 1996 г. Подавляющее большинство населения было крайне недовольно политикой властей, и, тем не менее, победу на выборах одержал не лидер оппозиционеров Г. Зюганов, а представитель административной верхушки и финансовой олигархии Б. Ельцин.

Огромный вклад в победу Б. Ельцина внесли московские средства массовой информации. Дело было не только в том, что Б. Ельцин и его сторонники чисто механически доминировали в эфире, а также на страницах печатных изданий, но и в том, что они применяли манипулятивную тактику, мастерски дискредитируя противников Б. Ельцина. Коммунисты же в рамках отпущенных им очень ограниченных возможностей лишь демонстрировали агрессивную прямолинейную неприязнь к администрации Б. Ельцина и к нему лично.

Вспомните приемы, которые применяли демократические СМИ. Мишенью своих нападок они выбрали «неудачное» слово, имеющееся в названии КПРФ, – «коммунистическая». Манипуляторам удалось «повесить» на Г. Зюганова и его сторонников все грехи коммунистов за последние полтора века у нас в стране и за рубежом. На экранах мелькали кадры старой кинохроники с концлагерями, сценами расстрелов, военными парадами и партийными съездами, на которых выступали маразматические шамкающие коммунистические лидеры. Тележурналисты проникновенно спрашивали известных мастеров культуры, с кем они теперь. Мастера культуры, как всегда, были с властью и рассказывали о плохом житье-бытье при коммунистах.

Оправдаться коммунистам не дали. Из публичных выступлений выдергивались отдельные фразы, которые вставлялись в нужный контекст. Демонстрировались секретные коммунистические документы неясного происхождения, от которых неискушенных избирателей бросало в дрожь.

Даже несомненные личностные достоинства Г. Зюганова и его сподвижников – умение просто и четко излагать свои мысли, сдержанность, отсутствие позы – превращались в интерпретации журналистов в примитивизм, безликость, второсортность. Почему Г. Зюганов и его окружение не воруют? Да потому что они не способны даже на это! Более толковые и активные сподвижники по компартии всегда оттесняли их от кормушки.

Особенно блестящим оказался «ход Лебедем», благодаря которому населению была внушена мысль о решимости властей покончить с коррупцией и преступностью (самая слабая позиция Б. Ельцина). Когда генерал мрачно-угрожащим баритоном говорил в рекламном ролике о том, что «очень не советует» ворам воровать, сердце телезрителя начинало радостно трепетать. И когда перед вторым туром выборов А. Лебедь стал секретарем Совета безопасности, призвав своих избирателей голосовать за Б. Ельцина, многие действительно подумали, что с коррупцией и преступностью в стране будет покончено. Если бы избиратель был чуть менее наивен, он бы понял, что генералу-одиночке А. Лебедю, какой бы безупречной репутацией он ни обладал, трудно добиться каких-либо сдвигов в окружении московских волков и лис.