Текст книги "Семьдесят пять шагов к смерти"

– А если с обратной стороны потянуть?

– С твоей? Тут трудно сказать… Для этого мне нужно понимать масштабы. Как часто идут переводы?

– Раз в неделю или две.

– Да? И получатели всегда разные? Предполагаю, что длинный ряд часто меняющихся юрлиц?

– Верно. Очень редко два перевода идут на один и тот же адрес. В последнее время транши стали увеличиваться.

– Отчего ты и забеспокоился?

– Если честно, то да. Раньше они растворялись в общей массе, а теперь, боюсь, начнут бросаться в глаза.

Сергей Михайлович нахмурился.

– Ты вот что, оставь бумаги, я погляжу, понюхаю, поспрошаю, может, узнаю чего посущественнее. Финансовый рынок – он тесный, все толкаются, все друг друга знают, как уличные дворняги. Все снюхались или связались. Через пару недель скажу, во что ты влип. Потому что, похоже, влип!

Эпизод восемнадцатый. Шесть месяцев и десять дней до происшествия

Дверь была высокая, старинная и довольно обшарпанная. На стене сбоку звонок. И надпись над ним: «Прежде чем нажать, подумай, нужен ли ты здесь». И нарисован очень убедительный череп с костями.

Игорь подумал. Вроде нужен, раз его приглашали. В любое время. И вчера по телефону подтвердили. Нажал.

Что-то там внутри загремело, зашаркало, стукнула щеколда.

Дверь открылась. На пороге стоял всклокоченный, весь в краске Вениамин.

– А-а, мой юный друг! Милости, милости просим.

Вениамин Евграфович красивым жестом распахнул створку, приглашая в мастерскую.

– Здравствуйте, Вениамин Евграфович.

– Нет, юноша… – Хотя какой он юноша, когда сильно за сорок? Но для Вениамина все, кто был хотя бы на год младше его – юноши. – Давайте без отчеств. Во-первых, мы, люди искусства, терпеть не можем отчество, потому, что молоды до смерти. А во-вторых, такое отчество вы замучитесь выговаривать. Признайтесь, прежде чем его произнести вслух, вы проговорили его про себя. Так?

– Был грех, – рассмеялся Игорь.

– Ну вот! Так что – Вениамин. Просто Вениамин. Проходите. – Отступив на шаг пригласил к себе.

Игорь шагнул. И тут же споткнулся.

– Простите…

– Что такое? Что случилось, мой юный друг?

– Там… девушка.

– Где девушка? Какая девушка? – Вениамин оглянулся.

В мастерской, на подиуме точно стояла совершенно голая девушка. И лениво посматривала в сторону гостя.

– А… вы про Нюру, что ли? Какая она девушка, это натурщица. А ну, Нюрка, кыш отсюда. Стоит тут – людей пугает! Иди чай приготовь мне и гостю.

Нюра сошла с подиума и, ничуть не стесняясь, прошла мимо Игоря, на ходу натягивая халат и строя ему глазки.

– У-у, шалава! – усмехнулся Вениамин, попытавшись шлепнуть натурщицу пониже спины.

Но Нюра ловко и грациозно уклонилась, вильнув в сторону.

– Натурщица от бога.

– А что, тут какие-то особые навыки нужны? – удивился Игорь.

– Что вы! Конечно. Вы попробуйте постоять неподвижно хотя бы пятнадцать минут. Смею вас уверить – это не просто. Совсем не просто. Мышцы начнут затекать, зачешется во всех местах, покашлять захочется, повернуться, в носу поковырять… Не приучены люди к неподвижности, мы всегда в движении, даже когда просто сидим, даже когда спим! А эта встанет – как вкопанная и стоит хоть два часа кряду, не шелохнувшись. Как гипсовая. Можете ей любую позу придать, хоть узлом связать. Уникум! За что и ценим. Характер, правда, не сахар. Не рафинад. А вот и она. Вы с ней поаккуратнее, язычок у нее – бритва.

С кухни пришла, плавно ступая, но так, что халат расходился почти до шеи, Нюра. В руках огромных размеров поднос с баранками, пряниками, пирожными, сыром, колбасой и чем-то еще нарезанным, разложенным и развернутым… Прошла, бухнула поднос на стол.

– Ну что, Игорь, закусим чуть-чуть чем бог послал. Нюрка, айда с нами. Только застегнись, бесстыдница, не смущай гостя.

– А пусть он не смущается, – повела Нюра под халатом плечиком. – Что он, монах, баб голых не видал? Или не видали?

Игорь стушевался, закашлялся. Спросил тупо, чтобы хоть что-то спросить:

– Это ваша мастерская?

– Одна из… Вторая за городом. Там я большие формы ваяю, а здесь так, балуюсь малыми формами.

Игорь огляделся.

Вокруг стояли какие-то незаконченные скульптуры, какие-то дамы без весел и античные герои с недолепленными руками. Некоторые были «наколоты» на железные штыри. На мольбертах стояли начатые картины. Повсюду разбросаны кисти, палитры, эскизы. В мастерской царил высокохудожественный беспорядок.

– Ну-с, милости прошу.

Вениамин взял кусок хлеба, положил на него три кружка колбасы и сверху сыр.

– Вы только не стесняйтесь, у нас по-простому. Сейчас перекусим, а потом, попозже, поедим…

Эпизод девятнадцатый. Шесть месяцев и девять дней до происшествия

На столе были разложены бумаги с расчетами и длинными столбиками цифр со множеством нулей до запятой.

На этот раз Сергей Михайлович не был столь оптимистичен. На этот раз он был озабочен.

– Ну что я могу на все это сказать, коллега… – быстро глянул из-под очков на Игоря. – Тебе горькую правду или подсластить чуток?

– Нет, лучше все как есть.

– Тогда слушай и радуйся. Влип ты. И влип серьезно. Как муха в то самое… Всё, что ты мне рассказал, – это классическая схема по освоению и разбазариванию чужих денег. С какими-то, конечно, нюансами и виньетками, что не меняет сути и конечных целей. Но дело не в деньгах, а в персоналиях. Ладно бы это были деньги вкладчиков – тогда полбеды, но это деньги одной весьма уважаемой организации, о которой я умолчу. А их изъятием занимаются очень непростые люди. Чьи имена я тебе тоже называть не стану. Потому как подставлять под них не хочу. Так все нехорошо совпало: с одной стороны Учреждение, которое может строго спросить, с другой – фигуры, которые не захотят на их вопросы отвечать. А между ними ты. Тебя, что называется, посадили на кран, чтобы когда надо откручивать и отвинчивать. Побольше или поменьше. И сливать. И зовется твоя должность…

– Догадываюсь.

– Да, зицпредседатель Фунт. Тот, который должен сидеть. При этой власти и последующей, возможно, и дальше, потому что срок наклевывается большой, в местах, сильно отдаленных от столицы нашей Родины. И это не худший вариант развития событий. Для тебя.

– А худший?

– В худшем придется не сидеть, а лежать. Потому что теперь не времена О. Бендера и благословенного НЭПа, нынче нравы посуровее будут. И суммы на кон поставлены побольше, чем были у подпольного миллионера Корейко в чемоданчике.

– Все так серьезно?

– Хочется надеяться, что нет. Но тут лучше перебдеть… Денежки уходят, главный исполнитель – ты. Если тебя потянут, то мало всем не покажется. А если некого будет тянуть, то и спросить будет не с кого. Так как появится человек, на которого все можно будет свесить. Стрелочник. А немой стрелочник всегда лучше, чем разговорчивый. Улавливаешь?

– Да. И что мне теперь делать?

– Тут есть два варианта развития событий – либо продолжать в том же духе, не дергаясь, не бунтуя и не обращая на себя лишнего внимания. То есть заползти под плинтус и тихо шуршать там, надеясь на то, что либо ишак сдохнет, либо – падишах! Лучше, падишах. И всем тогда станет не до того, чтобы ловить какого-то мелкого растратчика. Смена власти – это всегда всеобщая и полная амнистия.

– А другой?

– Неожиданно и окончательно исчезнуть, разом обрубив все концы. И жить в согласии с собой и своей совестью где-нибудь… сильно далеко. Тут тоже возможны варианты в зависимости от имеющихся ресурсов. Если уйти в чем есть, то придется осесть где-нибудь в российской глубинке, в сибирской деревне, возделывать огород, щупать за сиськи местных девок, играть на гармошке и пить ведрами самогон до потери человеческого облика, чтобы тебя не опознали в онучах и тулупе, с испитой рожей. Жить придется недолго, но весело.

– А есть другой вариант? Менее пессимистический?

– Есть. Если удастся прихватить что-то из кормушки, то можно спрятаться где-нибудь в Латинской Америке на своей латифундии в окружении веселых аборигенок, птичек-попугаев, апельсиновых деревьев и прочей экзотики.

– Третьего не дано?

– Третьего? То есть хочется остаться при кормушке, получать свою долю, но при этом ничего не делать и ничем не рисковать? Боюсь, это сказка из «Тысячи и одной ночи»… Только я не Шахерезада и таких сказок рассказывать не умею. Тут или тянуть лямку, или выпрягаться.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что помог разобраться.

– Пожалуйста. Но лучше бы ты оставался в неведении, потому что чем меньше знаешь, тем крепче спишь…

Эпизод восемнадцатый. Шесть месяцев и десять дней до происшествия. Продолжение

«Попозже» пришли гости. Вернее, один гость. Вениамин вышел навстречу. Заколотил по плечам и спине.

– Здравствуй, Толька! Давно, давненько тебя не было видно.

– Как же давно, когда я на той неделе заходил.

– Когда? Да, точно! Забыл! Вот башка дурная! Был, точно был! Прости бродягу. Но все равно рад! Проходи. Сейчас трапезничать будем. Нюрка, мечи на стол. Не видишь, гости проголодались!

– Да сыт я, сыт, – стал возражать Анатолий.

– Нет, так не пойдет! И слушать не буду! Потчевание гостя домашними разносолами есть признак гостеприимства и радости встречи. Так издревле повелось. Пришел гость дорогой – посади его за стол, покажи свое к нему расположение. Мы не англичане какие-нибудь, чтобы после сиротского пудинга с чаем сигару выкурить и – пошел вон. Наш стол ломиться должен, чтобы гостю уважение выказать. А тот от угощения отказываться не должен, чтобы хозяина не обидеть… Обычай такой, что предками нашими заведен и не нам его отменять! Обижусь, Толя. Смертельно! В моем доме от моих угощений не отказываются, не то взашей и обида кровная до конца жизни. На порог не пущу!

– Ладно, ладно сяду. Не кипятись. Хотя только что из-за стола.

– А ты ко мне сытым не приходи. Только натощак.

– Да я просто мимо проходил и решил заскочить.

– А коли заскочил – садись.

Сели. Налили. Выпили. Закусили. Да так, что обедать не надо! Заговорили. Всё больше Вениамин, который слово не давал вставить на правах хозяина дома.

– Этот Игорек – замечательный парень. Финансовый гений.

– Ну что вы, просто служу…

– Ладно скромничать. Он каждый день такие бабки видит, которые мы за всю жизнь!.. А это мой старинный друг Анатолий. Он по медицинской части. Диагност от бога. Хоть традиционно, хоть нетрадиционно. Молчи, Толя! Дай сказать! Человека насквозь зрит. Вот глянет и сразу скажет про болячку, которую иной томограф в упор не рассмотрит.

– Так вы врач?

– По образованию и месту основной работы. Но в последнее время увлекся нетрадиционными практиками.

– Я же говорю, не глаз – рентген. У меня, подлец, столько болячек разглядел!

– Твоя болезнь одна и известная – чрезмерное чревоугодие и непомерное употребление, – доктор щелкнул себя пальцем по шее. – Плюс неразборчивые связи. Отсюда и проистекают твои многочисленные, о которых я здесь не буду распространяться, хвори.

– Так уж и непомерное! – возмутился Вениамин. – Вот раньше, по молодости, это да! Употребишь с вечера литра три крепленого вина, а утром как огурчик, в академию и хоть бы в одном глазу! Так и учителя какие были! Незабвенный профессор Сидоров, между прочим заслуженный и народный, перед занятиями бутылочку беленькой выкушивал, а потом лекции читал. И как рассказывал, как говорил! Златоуст! А вечером, после академии в ресторан. Нынче профессура не та – болезная профессура – крепленого не выпьют, острого не съедят, лишнего не скажут, студентку-красавицу не прижмут в коридорчике. Пресные они какие-то, без размаха, без удали, без озорства. И студенты у них такие же – хлебнут с наперсток и во хмелю. Эх, не то поколение пошло! Не наше. Без масштаба. Раньше, бывало, поедем в колхоз по обмену опытом или передовиков с натуры писать – и месяц без просыху. Каждый день по литру, а закусь – плавленый сырок один на троих.

– И что? – спросил Игорь.

– И ничего! С картинами приезжали. С шедеврами, не побоюсь этого слова, соцреализма. Выставки одна за другой в Союзе. А нынешние из себя одну картину в полгода выдавят – как воробей накакал – и на выставку тащат. А смотреть-то не на что – раз пятно, два пятно. Кистью работают, как шваброй машут. Мы, говорят, так видим. А чего видят? Фигу с маслом из тюбика. Позор! Гипсовую голову не нарисуют. Кувшин поставь, и тот кособоким выйдет. Тьфу! Ни пить, ни жить, ни рисовать не могут. Эх! – Вениамин поднял стакан с вином, запрокинул голову и вылил его в глотку единым махом. – Нету искусства. Кончилось! Одна мазня осталась. Нюрка, иди сюда! Иди, я сказал!

Нюра лениво встала, подошла.

– А ну, сядь ко мне на колени! Не так, спиной!

Нюра гибко изогнулась, подтянула халат, села. Обернулась. Художник высоко поднял очередной стакан.

– Скажи, похож я на Рембрандта?

И точно – был похож. Очень. Такой же мощный, взъерошенный, с усами и вином.

– Нюрка, конечно, не Саския. Но тоже ничего девка, есть за что подержаться. А я как?

– Похожи.

– Сам – да. А картины… Не дотягиваю… Нет, не Рембрандт. Уйди, Нюрка, чего расселась как на стуле?

Согнал натурщицу. Повернулся к Игорю.

– А ты чего приходил, Игорек?

– Посмотреть, приобщиться, так сказать.

– А-а. Тогда смотри. Запоминай уходящую натуру.

Анатолий улыбнулся.

– Ты, Веня еще всех переживешь. Уж сколько болячек собрал, а ни одна тебя не забирает. Просто как дуб вековой – дупло на дупле, а стоишь и листочками шелестишь.

– Твоими, Толя, молитвами! Ты вот этого слушай! – ткнул Вениамин пальцем в доктора. – У него глаз-алмаз. Он из того, из прежнего поколения, которое еще не утратило, не растеряло. Он – может! Талантище, что твой Боткин! Я, может, только благодаря ему и жив, потому что к нынешним врачевателям – ни-ни, ни под каким видом! К ним в лапы только попади – обратно вперед ножками вынесут. А мне пожить охота, поваять. Вот сейчас Нюрку слеплю. Была Нюрка, а станет богиней греческой, Афродитой, из пены выходящей. Слышь, Нюрка, богиню из тебя сделаю.

– Да уж вы сделаете, – усмехнулась натурщица. – Вы вот завтра опять с похмелья мучиться станете и скульптуры ломать.

– То завтра! А сегодня мы с тобой творить будем. Шедевр. А ну, вставай на место. Чего расселась?

Нюра вздохнула, шагнула на подиум и уронила халат.

Вениамин сунул руку в ведро с глиной, зачерпнул, бросил комок на начатую скульптуру…

– Грудь подыми, грудь! Осаночку дай. Ты же богиня, а не тетка с базара…

Нюра «подняла» грудь, приосанилась. И точно, стала напоминать древнегреческую скульптуру.

– Пойдемте отсюда, – предложил доктор. – Теперь его от процесса не оторвать. Теперь он до ночи ваять будет, пока не упадет. Он, конечно, пьяница и бабник, но натура творческая. Пьет безмерно, но и работает запойно. Идемте, идемте.

Игорь затормозил.

– А попрощаться?

– Можно без прощаний. По-английски. Он теперь нас не видит и не слышит. Вениамин… Вениамин!

– А? Кто? Чего надо?

– Мы пошли.

– Что? А-а, ну да… Идите себе, не мешайте… Там на столе вино – заберите, не до него теперь. Стой, Нюрка, не зыркай! Что ты как девка с панели телесами своими вертишь?..

Эпизод двадцать восьмой. Четыре месяца и двадцать шесть дней до происшествия

– Здравствуйте, Мила.

– Здравствуйте, Игорь. А можно вас обнять?

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что вы чужой мужчина. Не мой. Что очень жаль.

– Конечно, Мила, рад вас видеть.

Мила подошла, приобняла Игоря за плечи, окутала облаком дорогого, тонкого парфюма. Взглянула игриво.

– Почему вот так всегда бывает: как интересный мужчинка, так не мой? Почему их всегда подруги перехватывают? Ну где справедливость?

– Нет справедливости, – вздохнул Игорь. – Я вот тоже хотел бы управляющим быть, а приходится в клерках бегать. Такова жизнь.

– Обходят по служебной лестнице?

– Есть такое дело. Обгоняют молодые и перспективные.

– Это всегда так. Но вы не расстраивайтесь не повезет в карьере – повезет в любви. Уже повезло. Машка вас честно заслужила. Сколько к ней мужиков в ухажеры набивалось! А она вас выбрала. Видно, у нее глаз наметан.

– А к вам?

– И ко мне. Ох, сколько! Но все какие-то… дефектные. У одного – все при нем: и фигура, и мордашка, а образование – начальное неначатое. И что с ним делать после этого? Он же только про Буратино рассказать может, и то запинаясь. Другой – ума палата, доктор наук, но размазня редкостная, все что-то про своих жуков-древоточцев мямлил. А дамам напор нужен. Во всех смыслах.

– А третий?

– Что третий?

– Третий претендент?

– И третий, и тридцать третий… Всегда чего-то не хватает. Или, напротив, излишек. Не пьет, так и в ресторан даму не приглашает. Не гуляет, так и со мной тоже. Умный, так обязательно зануда. Все время что-то не совпадает. Прямо в полном соответствии с законом единства и борьбы противоположностей.

Игорь весело рассмеялся.

– Вы точно философ.

– Куда деваться – станешь. А хочется быть просто женщиной. Просто бабой в переднике, с чугунками и половой тряпкой.

– Вам?

– Мне! Гегелю с Кантом, я думаю, тоже хотелось иной раз в огороде покопаться и в пивнушке кружку другую с друзьями опрокинуть. А не только умные мысли изрекать. Скучно, когда одни только мысли. Хочется чего-нибудь посущественнее. – Мила плавно повела плечами. – Эх, где мой принц ходит? Ведь ходит же где-то! Потому как мир разнообразен и бесконечен в своих проявлениях. Проявился бы скорей, уж я бы его не упустила.

Игорь опять засмеялся.

– А вы что все смеетесь? Впрочем, вам можно. Вы нынче молодожен. А им к лицу быть чуть-чуть глуповатыми от счастья. Машка, поди, тоже хохочет.

– Смеется, – согласился Игорь.

– Завидую белой, черной, синей, серо-буро-малиновой и всеми прочими завистями. Только вы, Игорь, ее не обижайте, она натура нежная, не то что я, закаленная в схоластических философских спорах и интеллектуальных баталиях. Я кремень. А она – цветочек аленький. Роза без шипов. Оберегайте ее от всех невзгод и природных и неприродных катаклизмов, а то она завянет. Прямо у вас в руках!

– Мне казалась, что она очень боевая.

– Это только на первый взгляд. Просто имидж такой. А на самом деле – рефлексирующая Мальвина. Уж я-то знаю. Аккуратнее с ней. Обещаете?

– Обещаю. Торжественно!

– И еще. Если у вас брат-близнец найдется, или принц мимо скакать будет, пусть даже на хромой кобыле, – вы его сразу ко мне поворачивайте. А то всех кавалеров перспективных девицы порасхватают, и придется мне в гордом одиночестве грызть философский камень на заслуженной пенсии источенными от старости зубами. А это скучно и обидно, особенно для такой перспективной девушки, как я. Договорились?

– Конечно. Первый же принц – ваш…

– Ловлю на слове! А вы – ловите принцев…

Эпизод восемнадцатый. Шесть месяцев и десять дней до происшествия. Продолжение

Игорь с Анатолием шли по скверу, утрясая и переваривая обильное угощение Вениамина.

Разговаривали неспешно, по-приятельски, так – ни о чем, лениво перебрасываясь фразами.

– Не напугал вас Веня своим напором? А то, бывает, с непривычки люди от него шарахаются. Грубияном его считают. Хотя он добряк редкостный.

– Нет. Я его не первый раз вижу. А вы давно с ним знакомы?

– Кажется, что с детства. Хотя всего-то года два-три. У него проблемы со здоровьем были, меня посмотреть попросили. Так и познакомились. А теперь, думаю, до конца жизни дружить будем. По крайней мере, надеюсь.

– А вот вы про практику сказали…

– Да, балуюсь. Видите ли, традиционная медицина теперь все больше на современные технологии опирается, которые не всегда… То есть без них, конечно, никуда и никакие травки и заклинания от аппендицита не излечат. Тут резать надо. Опять же томографы, кардиографы, антибиотики – кто их может отменить… Но ведь медицина не теперь родилась, ей тысячи и тысячи лет. И как-то врачи пациентам и раньше диагнозы ставили без рентгена и разных компьютерных программ. Я как-то почитал труды древних врачевателей, увлекся. Удивительное это дело! Ведь они по одному только цвету кожи или ногтей, сетчатке глаз, ломкости волос, частоте пульса, по, простите за натурализм, запаху выделений разных могли болезнь вычислить. Там на самом деле множество диагностических методов было, ныне утраченных. И даже что-то от отвергаемых теперь колдовских приемов.

– Вы про экстрасенсов?

– Теперь их, может, и так называют, а раньше знахарями, ведунами, шаманами. У разных народов по-разному. Ведь они чудеса творили. Причем без всякой химии и скальпеля! Конечно, у людей вера в них была, что помогало, но и опыт колоссальный. Они ведь знания свои из поколения в поколение передавали. И энергетика у них иная была, не как у нас. Вот, к примеру, животные – у них врачей нет, но они друг другу помогают: раны зализывают, к больному месту прикладываются или, следуя инстинкту, травы начинают искать и поедать, будучи плотоядными. И это есть природное, издревле, врачевание, которое теперь почему-то называют нетрадиционным! Вы знаете, у некоторых латиноамериканских племен существует интересный обычай: если кто-то тяжело заболел, то все родственники, всё племя вкруг него собирается и день или два или три исполняют ритуальные танцы, песни поют, ритмы в барабаны отбивают и каждый до него, до места больного дотрагивается или щекой к нему прикладывается. И больной вдруг выздоравливает. Потому что общая, суммарная энергетика. Это как если пучок нейтронов направить. Я с шаманами встречался, с колдунами. Не с теми, которые на телевидении подвязаются, – это всё больше шарлатаны. С настоящими, из глубинки. Наблюдал, как они пациентов пользуют. Удивительное зрелище. Ведь они при мне такие диагнозы ставили, которые я в упор не видел, хотя двадцать лет в практической медицине. Поставят человека, посмотрят, пощупают, понюхают, в глаза заглянут и говорят – печень у тебя совсем плоха или желудок… Я тех больных потом в стационар отвозил на обследования, и, представьте себе, большинство диагнозов подтверждалось. Правда, в паре случаев – нет. Вернее, не сразу. То есть современная диагностика ничего не выявляла, и лишь через полгода-год болезнь выходила наружу. Та самая, о которой шаман предупреждал! Вот вам и мистика… Я, грешным делом, к ним, к шаманам и колдунам, на выучку пошел – просто интересно стало. В Бурятии несколько месяцев практиковал, в Монголии, потом в Индии. Смотреть учился, нюхать, щупать…

– Так вы что, выходит – шаман? – улыбнулся Игорь.

– Что вы, до настоящего шамана мне далеко. Там ведь еще вера нужна и врачевателя, и пациента. Это фактор немаловажный. А я пришлый, чужак, мне сколько в бубен ни бей – не поверят. Для этого там родиться надо, жить. Чего-то, конечно, поднабрался, но до тех учителей мне далеко. Так что – доктор я. Традиционные методы диагностики и лечения не отвергаю. Напротив… Но те, древние, тоже пользую. И вы знаете, это интересный эффект дает, когда тысячелетние знания и современные диагностические подходы воедино соединяются. Ведь шаман, ведун – они не понимают, что делают, а я, зная анатомию и процессы, протекающие в организме, могу глубже заглянуть.

– И вот так, с ходу можете болезнь определить?

– Нет, конечно – не всегда и не с ходу. Но бывает, что видишь человека и понимаешь, что у него что-то не в порядке.

– И меня посмотреть можете?

– Конечно, могу. Хотя не люблю вот так, на ходу. Я ведь не фокусник, не циркач. А вас что-то беспокоит?

– Не сказать, что беспокоит… Но… Просто интересно.

Анатолий пристально посмотрел на Игоря. Как ощупал…

– Давайте присядем.

Сели на случайную скамейку.

Анатолий взял руку Игоря, нашел пульс.

– Вы знаете, в Китае различают несколько десятков разновидностей пульса. А у нас только разве наполнение или аритмию могут распознать. Сейчас постарайтесь не шевелиться и не говорить.

Прикрыл глаза. Стал слушать, перебирая пальцами то выше, то ниже. Довольно долго. Повернул руку ладонью вниз, посмотрел на ногти, поскреб по одному из них.

– На меня посмотрите. Нет, не так, к свету повернитесь.

Игорь повернулся к свету.

– С вашего позволения… – Анатолий осторожно коснулся глазниц Игоря, приподнял веки.

– А глаза зачем? Я на зрение не жалуюсь.

– Зрение здесь ни при чем. Еще древние индийские врачеватели считали, что по радужке глаз можно болезнь определить. У нас ведь в организме все взаимосвязано и если где-то что-то сбоит, то это влечет за собой целую цепочку изменений по всему организму. Человека перхоть вдруг мучить начинает так, что никакие шампуни не помогают, а ему невдомек, что это следствие заболевания желудка. Симптом, который те, прежние врачи не пропустили бы. Так вот, считается, что в радужке каждый орган имеет свою зону «ответственности», и если в нем происходят какие-то болезненные процессы, то они отображаются на оболочке глаза. Как эхо. Вот сюда посмотрите… А теперь сюда…

– И что скажете, доктор?

– Как доктор – почти ничего. Как доктору мне нужны исследования, анализы, заключения узких специалистов… А вот как знахарь смею предположить, что ваша жизнь в последнее время стала более беспокойной, чем раньше. Судя по всему, неприятности у вас какие-то, которые сильно вас заботят. Может быть, даже чрезмерно. Отсюда нагрузка на нервную систему – это уж я как дипломированный врач говорю. Спите плохо. Сны тяжелые, на ту самую беспокоящую тематику. Раздражительность. Навязчивые мысли… Но это всё, говоря современным языком, – неврология. Это не смертельно, хотя и неприятно. А вот желудочно-кишечный тракт я бы на вашем месте проверил.

– А что с ним не так?

– Это я так, с ходу сказать не могу. Но есть некие странности… Скажите, у вас в последнее время изжоги, отрыжки, тошноты, болей в области желудка не было?

– Вроде как… Хотя нет – пару раз случалось.

– Может быть, боль усиливается, когда вы ложитесь на спину?

– Не могу сказать. Я как-то не прислушивался – поболело и прошло.

– А вы прислушайтесь. Организм вообще надо слушать. Он ведь зачастую умнее нас – загодя о своем неблагополучии сигнализирует. Просто мы эти сигналы не слышим, пропускаем мимо ушей или истолковываем по-своему – мол, съел что-то не то, переутомился, не выспался. Ерунда, пройдет. А зря… Кто предупрежден, тот защищен. Слышали такую пословицу?

– Вы считаете, что у меня может быть что-то серьезное?

– Я ничего не считаю. Ни как врач, ни как шаман. И вряд ли у вас что-то серьезное. Но провериться не мешает. Причем самыми традиционными методами. Как говорится, кашу маслом не испортишь… Если оно, конечно, не пальмовое.

Эпизод двадцать седьмой. Четыре месяца и двадцать восемь дней до происшествия

Типичная семейная идиллия.

Мужчина лежал на диване, смотрел в телевизор, где по зеленому полю бегали какие-то желто-синие фигурки. Женщина хлопотала на кухне, откуда тянулись, разносясь по квартире, будоражущие запахи, что-то гремело и шкворчало. Почему-то подобная картинка считается символом мещанства и скучной семейной жизни – диван, продавленный телесами мужа, говорящий «ящик», жена в халате и в бигуди, с руками по локоть в тазике с фаршем, нетерпеливые крики: «Ну, готово, что ли?!»

Хотя на самом деле это и есть идиллия двух человек – мужчины и женщины, которым больше никто не нужен. Им довольно для счастья друг друга. Чтобы одна «половинка» лежала в соседней комнате, а другая готовила ей ужин на близкой – рукой подать – кухне. Чтобы все было как всегда, привычно, понятно и уютно…

– Что, когда там ужин?! – крикнул мужчина.

– Да сейчас уже, скоро, потерпи.

А как терпеть, когда запахи втекают в ноздри, раздражая рецепторы, и слюна течет, как у собак Павлова, которых не кормили неделю?

Мужчина отбросил пульт, встал и потащился на кухню клянчить чего-нибудь перекусить.

Зашел. Присел к столу.

– И чего ты пришел? – спросила женщина, выгребая что-то из духовки, одновременно смешивая, посыпая и поправляя прическу.

– Пришел… посмотреть, – ответил мужчина.

И точно – стал смотреть. Как женщина занимается исконно своим делом, готовя пищу своему мужчине, пришедшему с охоты. Он смотрел, как она ловко движется по кухне, как в ее руках мелькают нож, ложки, лопаточки, солонка. Как быстро переступают ножки в лохматых шлепанцах, как круглятся и перекатываются под халатом разные выпуклости.

Смотрел. И как у собаки Павлова, у него один инстинкт, более сильный, начинал вытеснять другой, отчего куда-то ушла слюна и во рту пересохло.

Он тихо подошел, обнял женщину сзади и властно притянул к себе.

– Ты чего, ну, сейчас будет готово. Потерпи еще пять минут!

– Да я не из-за этого. Ну ее – эту еду. Что-то я не голодный. То есть голодный, но ужин может, кажется, подождать.

Женщина прильнула к мужчине, повернула голову, ткнулась носом ему куда-то в шею.

– Постой. Сгорит же все!

– И ладно. Пусть горит. Синим пламенем. – Мужчина потянул женщину от плиты.

– Погоди, дай выключу.

Она с трудом дотянулась, повернула ручки переключателей. Открыла кран смесителя…

– Руки! У меня руки грязные, они луком пахнут!

– Ну и пусть пахнут. Пусть это будет приправой.

Мужчина подхватил женщину и потянул ее в комнату, к дивану, против которого стоял телевизор, где по экрану бегали разноцветные фигурки, но до них никому не было дела.

– Ну, ты какой-то… Ты прямо…

– Какой?

– Неугомонный. Просто какой-то альфа-самец.

– Голодный альфа-самец, который сейчас тебя съест.

– Всю?

– Всю!

На кухне, журча, текла вода из незакрытого крана. Всё текла и текла… В духовке что-то тихо шкворчало. А на доске были разложены недорезанные овощи…

Эпизод двадцать седьмой. Четыре месяца и двадцать восемь дней до происшествия. Продолжение

– Ну, ты, Игорь, даешь! Мы чуть жаркое не сожгли!

– Я что, виноват, что ты вкуснее жаркого?

– Но я же жена, я должна накормить своего самца.

– В первую очередь ты должна его ублажить! Таков закон джунглей!

– Ублажила?

– Более чем!

Мужчина и женщина лежали на продавленной тахте, прижавшись друг к другу. Против телевизора. На экране разноцветные фигуры перестали скакать по зеленому полю, и теперь на их месте что-то вещала, шевеля губами и многозначительно поводя глазами, говорящая голова. А другая ей отвечала. Звук был выключен. Зазвонил телефон. Женщина вопросительно взглянула на мужчину. Телефон был ее.

– Возьми, – кивнул Игорь, блаженно вытягиваясь на тахте в полный рост, так что суставы хрустнули.

Мария привстала, потянулась за дребезжащим мобильным.

– Да… Что? – Отодвинула мобильник от уха, прикрыла ладошкой, сказала удивленно: – Это тебя.

– Меня? Кто? – Игорь взял протянутый мобильный. – Слушаю!

– Слушай… – сказал знакомый голос. – И постарайся услышать! Мы тебе уже звонили – просили помочь в получении кредита. Там нужна только твоя подпись…

– Вы что, от Сурена?! – перебил Игорь. – Тогда я требую…

– Какой Сурен? Не знаем никакого Сурена. Мы сами по себе! Нам нужен кредит, который ты тормозишь. Надеюсь, ты понимаешь, что если мы не договоримся… То мы договоримся по-другому!

– Вы что, угрожаете мне?

– Нет, предупреждаем. И надеемся на взаимопонимание и взаимовыгодное сотрудничество.