Текст книги "Маска резидента"

Надо рисковать!

Расплывшись в самой, на какую только был способен, подкупающей улыбке, я заговорщицким тоном рыкнул:

– Быстро зайди! Ты нас засветишь, – и на треть высунул из-за своего плеча голову бессознательного бандита, как будто бы он заинтересовался, кто там пришел.

Замечено: уверенный, командный тон в первое мгновение заставляет человека подчиниться. Он действует инстинктивно, еще не зная, что за этим последует. Альпинистов такие инстинкты, когда на голову падает булыжник, спасают (услышал крик – не раздумывая, прилип к стенке) – моего незваного визитера погубили. И еще его подвела высунувшаяся из-за моего корпуса знакомая голова. Не мог же он догадаться, что башкой этой, словно кукловод куклой, управляю я. Он зашел внутрь.

– Закрой дверь! – гаркнул я.

И он закрыл дверь.

Я уже знал, что буду делать дальше.

Гость был достаточно хорошо тренирован. Он начал приходить в себя уже на второй секунде. Он отметил неестественную неподвижность головы своего товарища, увидел закрытый глаз, оценил мой странный вид. На третьей секунде он готов был действовать. Но этой секунды у него уже не было. Я отпрянул направо, отклонил за волосы голову. Визитер заметил второй закрытый глаз и безвольно отвисшую челюсть. И еще он увидел зрачок пистолетного дула. Больше он не увидел ничего. Я нажал курок! Пуля разбила ему голову – он так и не успел вернуться в спасительный коридор.

Теперь отпущенного мне после выстрела времени явно не хватало. Самое малое, его нужно было умножить на два. Я собирался воевать с одним противником, а их неожиданно оказалось двое. Отсюда и двойной временной норматив. Моя голова работала, как запущенная на полную мощность вычислительная машина. Мне надо было решить уравнение с тремя неизвестными. Причем мгновенно. Заранее приготовленное домашнее задание оказалось решенным неправильно. Мне надо было устранить второго бандита, успеть незаметно выскочить наружу (это все нетрудно) и, самое главное, придать двойному убийству облик несчастного случая. За сорок секунд! Разыграть между приятелями дошедшую до стрельбы ссору, отыскать второй пистолет и выстрелить в еще живого бандита? Мол, произошла киношная, в духе вестерна дуэль?

Нет, не успею!

Я уже чувствовал, как ворочаются в койках разбуженные выстрелом соседи. Нет, ничего кардинально нового я придумать не смогу. Будем действовать в рамках первоначального, но чуть более широко трактуемого плана. Я загнал вытащенную обойму обратно в пистолет. Значит, так, мой подопечный чистил пистолет, к нему в гости зашел приятель. То ли балуясь, то ли случайно чистильщик нажал спусковую собачку по недоразумению заряженного пистолета. Пуля – ах какое стечение обстоятельств! – попала не в стену, не в дверь, а прямехонько в лоб товарища. Стрелок расстроился и, следуя секундному порыву, замешанному на раскаянии и страхе неизбежного наказания... да, да, да, именно так, кончил жизнь самоубийством! Довольно правдоподобно. Я вложил дуло пистолета в рот жертве невнимательности, только что угробившей друга, и нажал курок. Убитый упал, но сделавший дело пистолет остался в его руке.

Все! Секунды для эвакуации. Я уже слышал стук дверей и шаги в коридоре. Запрыгнув на стол, я уже не ногами, как планировал, а рыбкой нырнул в иллюминатор. Треснула ткань костюма, хрустнула раздираемая в кровь кожа. Наверное, лишь полсекунды не хватило входящим, чтобы увидеть в иллюминаторе мои устремившиеся в ночь пятки. На лету срывая импровизированный трап, я свалился в море. В воду я вошел по всем правилам большого спорта, как прыгнул с вышки в олимпийском бассейне. Почти без всплеска.

Опасаясь, что кто-нибудь случайно мог заметить мой прыжок, я поднырнул под днище судна и всплыл с другой его стороны. Береженого бог бережет. Даже если кто-нибудь что-нибудь и видел, подумает, что ему показалось, а потом за общим шумом-гамом он и вовсе забудет о странном происшествии.

Доплыв до якорной цепи, я поднялся до среза палубы, повис на пальцах и так, перебирая руками, дополз до своей каюты. Идти по палубе я не рискнул из-за поднявшейся на судне тревоги. Спустя еще несколько секунд я «спал» на родной коечке, накрывшись очень мне пригодившимся на этот раз матрацем.

Следующую ночь я решил пропустить. И так перекрыл норматив чуть не вдвое. Пора отдых дать и себе, и бандитам. Мне нужно не расслабляться – мой счет еще не кончен!

Весь последующий день корабль ходил ходуном. Беспрерывно бегали, ругались, кричали люди. О заложниках забыли напрочь. Не до них. Третьи сутки – и еще два покойника!

Теперь, я думаю, среди членов команды и боевиков неизбежно образуется оппозиция, требующая немедленно покинуть судно. Командиры, конечно, бунта не допустят – пригрозят страшными карами, рявкнут. А дальше что? Разрастающийся страх приказом не унять, ночные кошмары не уменьшить, тихие разговоры по углам не запретить, сомнений не разрешить. Можно призвать к бдительности, наобещать, что подобное больше не повторится, начать искать скрытого, забирающего каждую ночь по одной, а то и по две жизни врага. Только кого искать – ехидного с рогами и копытами черта или тетушку Фортуну, повернувшуюся к кораблю исключительно задом. Врага нет. Есть злой рок. Никто никого не убивал – все умерли сами! Один влез пальцами под напряжение, другой, перепив, захлебнулся в собственной рвоте, третий дурак пристрелил случайного визитера и застрелился сам. Все обычно. Все вполне объяснимо.

По отдельности!

Но вместе! Но с такой леденящей душу последовательностью! Видно, сам дьявол забавляется здесь игрой в кегли. Только вместо фигурок использует тела людей: попадет шаром – и нет человека. Не зря, видно, кляли их почем зря заложники, не даром посылали на их головы изуверские кары. Видно, дошел до небес их – голос. Ой, нехорошо будет! Проклятое это место. Проклятое! Попомните мое слово, будут еще покойники! А это я обещаю. Будут!

Продумывая следующую вылазку, я прикидывал в уме, сколько их там, живых бандитов, еще осталось и успею ли я свести их на нет в ближайшие недели, если продолжать такими темпами. А пожалуй что и справлюсь, если не лениться...

Ночью судно не спало. По палубам, по трапу, по коридорам бухали чужие подошвы. В приоткрытый иллюминатор густо тянуло табачным дымом. Встревоженные люди не желали расходиться по каютам, собирались кучками, курили и говорили до самого утра. Психологический надлом был близок – надо было лишь дожать. Совсем чуть-чуть. Малую капельку. Нужен был еще труп – не через неделю, не через три дня, когда люди подуспокоятся, – немедленно. И снова в результате вполне понятного, если рассматривать в отдельности, несчастного случая. Только случая! Насилия они сейчас ожидают как спасения! Вид погибшего от пули или ножа товарища для них будет радостью, равной выигрышу на один лотерейный билет трех автомобилей. Нет, только несчастный случай! Четвертый в ряду предыдущих! Вот тогда они взорвутся, вот тогда они забузят! И, если не ринутся дружным гуртом в монастырь замаливать всю оставшуюся жизнь грехи, то судно к берегу направят точно.

Я вообще удивляюсь их долготерпению. Что же это за начальник, который умудряется удерживать их на месте такое количество времени? Это надо талант иметь или палубы судна медом мазать, чтобы ноги прочь не шли. Увидеть бы этого человека, дознаться, где он прячется. Дотянуться бы пальцами до его шеи. Ну ничего, я терпеливый, я подожду...

Пятый труп я вынужден был добывать на палубе. Спускаться в каюты после того, что там произошло, было опасно. В одиночестве, хотя сами не могли бы объяснить почему, бандиты старались не оставаться. Ночевать тем более. Кажется, они начинали завидовать заложникам, наглухо запертым в похожий на сейф трюм. Там-то уж точно ничего случиться не может!

Протискиваться сквозь свой иллюминатор мне пришлось очень аккуратно, чтобы не содрать затянувшиеся раны. Я здорово ободрал бока во время последней операции, но считаю, это была не самая высокая плата за четырех поверженных врагов. Можно было и головы лишиться, а не только десятков миллиметров кожи. Пробравшись по левому борту вдоль бака, я затаился в тени палубных механизмов и стал поджидать очередную жертву. Я нервничал, я не мог долго находиться на палубе. В любой момент в мою каюту мог зайти какой-нибудь страдающий бессонницей охранник и обнаружить взамен узника подложенную под матрац табу-ретку. Прошло тридцать минут. Я уже собирался сворачиваться, когда наконец объявился обреченный. Не очень твердой походкой он брел вдоль борта, иногда поглядывая через леера ограждения. Что его сюда привело, я не догадывался, но наверняка знал, чем для него закончится неосторожная ночная вылазка.

Дождавшись, когда незнакомец прошел мимо моей засады, я бесшумно поднялся и, пристроившись к нему сзади, прошел несколько шагов. Он остановился, почувствовав мое дыхание, обернулся.

– Ты кто?

– Боцман, – ответил я первую пришедшую в голову глупость. – Смотри, – и быстро ткнул пальцем вверх.

Бандит не успел подумать о том, что делает. Он, следуя инстинкту рядового исполнителя, услышавшего команду, задрал голову вверх. Несильным ударом ребром ладони в горло я свалил его на палубу. Не спеша, но и не затягивая дела, я подтащил обездвиженное тело к фальшборту в том месте, где наружу свисал обрывок сети, используемый как дополнительная импровизированная трап-лестница. Вытянув ее угол, я засунул в одну из ее ячеек и заклинил ботинок жертвы.

Перед тем как сбросить тело за борт, я снял с его руки роскошные, с позолоченным циферблатом часы, оторвал одну сторону ремешка и аккуратно зацепил их за случайный выступ на корпусе на расстоянии, создавшем иллюзию, что до них можно дотянуться рукой, перегнувшись через фальшборт. Любой, потеряв такие роскошные часы, захотел бы, пока они не свалились дальше, достать их. Вот и пятая жертва несчастного случая попыталась... Бедолага лег животом на парапет, потянулся, да не рассчитал, потерял равновесие, перевесился корпусом и упал в воду. И все бы могло кончиться благополучно, если бы нога по воле рока не запуталась в сетке. Так он и повис вниз головой, наполовину погрузившись в воду. Утоп, конечно. А часики вот они, лежат, тикают уже не принадлежащее хозяину время. Печально.

Это некрасиво висящее, раскачиваемое водой тело, по моему мнению, должно бы переполнить чашу терпения оставшихся в живых. Слишком жуткая получилась картинка. И, похоже, я достиг результата. Днем с палуб были слышны громкие речи, беспорядочный топот. Кажется, даже пытались выбрать якорную цепь, но потом все стихло. Или они все ушли? Но я не слышал ни ударов шлюпки о борт, ни гула моторов катера. Или смирились с судьбой, или произошло что-то еще.

Ночью я решил произвести разведку и, если представится случай, добрать очередного покойника. У меня в редакционном портфеле было заготовлено еще три сценария роскошных – пальчики оближешь – несчастных случаев: в машинном отделении, на камбузе и на палубе, в районе грузовых кран-балок и стрел. Дело было только за исполнителем главной роли, его-то я и предполагал отыскать в ближайшую ночь. Но, как говорится, гладко было на бумаге...

Поднявшись после полуночи на борт, я удивился царящему там покою. Я был уверен, что после последнего ЧП они приберут палубы или хотя бы навесят дополнительное освещение. Но все было, как и всегда, беспорядочно и темно. Странно, конечно, но я не в претензии. Мне чистота и лишний свет не в подмогу. Мое дело темное. Озадачивает только их терпеливость. Какие-то они непробиваемо толстокожие. Ну ничего, сегодня я постараюсь их удивить. Сегодня я буду действовать в лучших традициях фильмов ужасов: крови, мяса, жути не пожалею. Ну, держитесь!

Во мне бунтовал творец. Я такие эффектные сценарии пишу, такие режиссерские ходы нахожу, а зритель остается равнодушным. Но я их растревожу, наизнанку вывернусь, но за живое задену! Мастер я, в конце концов, или нет?!

Мне бы задуматься о той тишине, насторожиться, а я творческого признания возжелал, удила по-глупому закусил. Не понравилось мне, что зритель действовал не по моему, режиссерскому, а по своему усмотрению. Обиделся.

Меньше чем за час облазив судно, я убедился, что экипаж его не покинул. Тем хуже для них. Сегодня я ставил целью разведку и лишь попутно, если повезет, операцию, но теперь в лепешку расшибусь, но шестого покойника добуду.

Изрядно повозившись с грузовыми стрелами и лебедками, я подготовил предпосылки для несчастного, с производственным уклоном случая. Полагаться на везение, ждать очередной жертвы, которая могла прийти, а могла и задержаться, я не стал – отправился на охоту. Подкараулю где-нибудь главного героя, пристукну слегка, оттащу на сценическую площадку и там разыграю трагическое, в одной картине (на большее просто времени нет) действо. На судне, как и в любом другом общественном месте, легче всего застать человека в буфете или в туалете. Эти два помещения в силу понятных физиологических потребностей не может миновать ни один человек. Столовая ночью на судне не функционировала, а вот гальюн действовал исправно. Возле него я, и организовал очередную засаду.

Ждать пришлось недолго – по коридору затопали каблуки, показался долговязый, зевающий, протирающий кулаками глаза матрос. Или бандит? Или совмещающий обязанности в одном лице матрос-бандит? Неважно. Все они здесь одной краской мазаны. Красной.

Он шел, покачиваясь, спотыкаясь, натыкаясь на стены, на ходу расстегивая штаны. Он все еще никак не мог проснуться. С таким проблем не будет.

Я впустил его в гальюн, подождал, пока он сделает свои дела (нашим легче, меньше на несколько сот граммов на плечах вдоль лебедки тащить), и, услышав звук текущей воды, встал за дверью. На выходе я ударил его костяшками пальцев в висок и, присев, подставил под бесчувственно падающее тело плечо. Даже поднимать, взгромождать на себя не пришлось. Сам куда надо лег и какую нужно позу принял. Торопливо, чтобы случайно еще кого в коридоре не встретить, но тем не менее совершенно бесшумно, я выбежал на палубу.

Напрямую до места было шагов пятьдесят, но я шел по затененным малопосещаемым местам и намотал втрое больше. Возле лебедок я снял с плеча ношу и потянулся к тросам. На завершение работы мне требовалось не более трех минут.

«Завтра сделаю выходной, – думал я, освобождая массивный крановый крюк, – а вот послезавтра...» А вот послезавтра я уже ничего не сделал. В самые глаза мне ударил мощный прожектор. Подчиняясь уже не разуму – он так быстро реагировать не умеет, – но наработанному в ходе многочисленных тренировок рефлексу, я отпрянул вправо и наткнулся на упертое в лицо дуло автомата.

Поднырнуть, вырвать оружие, убить противника ударом кулака в кадык, откатиться, взвести затвор... автоматически выстраивал я действия. Но не успел продумать и половины, когда мне в спину, чуть повыше лопатки, уперся еще один ствол.

– Только не надо подныривать, выбивать, убегать, – предостерег голос сзади, – без шевелений! – Значит, это не случайность, и, значит, кроме этих двух, как минимум есть еще один человек, который находится возле прожектора.

Я попробовал чуть сместиться в сторону, чтобы проверить плотность контакта. Но дуло сзади словно приросло к телу.

Хватко действуют ребятки. Миллиметра надежды не оставляют.

– Но-но, не балуй!

Ствол автомата спереди больно вдавился в мой живот. Хорошо вдавился, чуть не на дециметр. Теперь, дергайся – не дергайся, ничего не выйдет. Зажатый двумя стволами, словно букашка в гербарии иголками, я не мог даже шевельнуться. Если бы напор был не таким сильным, я бы мог попытаться неожиданным рывком ускользнуть в сторону, предоставляя противникам возможность пристрелить друг друга. Но в таком положении я непременно потащил бы зацепившиеся за одежду и тело дула за собой и получил бы две пули: одну сзади, другую спереди. По той же причине я не мог выбить оружие. Мне некуда было отпрыгнуть. Чужие руки обшарили мне карманы, подмышки, пах.

– Пусто!

Еще бы не пусто! Я не мародер – трофеев с трупов не брал. И, кажется, зря. По крайней мере сейчас мог бы изобразить происшествие как попытку случайно вырвавшегося заложника завладеть оружием.

Но зачем я тогда тащил оглушенного бандита чуть не через все судно на грузовую площадку? Я испугался оставаться в освещенном коридоре, боялся, что он придет в себя, поднимет шум.

Чего ж не пристукнул сильнее?

Страшно. Я никогда человека пальцем не трогал, а тут вдруг убить! Я и в первый-то раз еле сил набрался его ударить...

Вот это хорошо! Потому-то он и жив остался. Это похоже на правду, это подтверждается действием. Мне главное, чтобы они не связали предыдущие пять случаев с этой неудавшейся попыткой. Те мертвецы не мои, о них я даже не знаю! Я лежал себе на койке, ковырялся в замке наручников, пока он вдруг, бац, не открылся, а как он открылся, я начал о побеге мечтать, хотел пистолет добыть, а потом шлюпку спустить и до берега добраться... Теперь продумать детали: как выбрался, как на палубу поднялся. Главное, чтобы за всеми моими действиями стоял не план, а случайность. Случайно наручники расстегнулись, непонятно как в иллюминатор пролез. Сам не пойму, как умудрился на палубу подняться. Не иначе без сознания был! Не упомню, с какой веревки спортивный костюм снял...

– Шагай, – скомандовал все тот же голос. Это пожалуйста. Это я с удовольствием. Только как вы меня поведете? Так же: одно дуло в спину, другое в живот? Пятиться будете? Или с боков в клещи возьмете? Тогда у меня появляется надежда.

Чихнуть для аргументации движения (на чих они, надеюсь, стрелять не будут), резко упасть на спину и ударить по рукам, удерживающим оружие, ногами... Наверное, все же пристрелят, но могут и не успеть. Ах да, еще тот, за прожектором. Похоже, придется сигать в воду. Ну что, попробуем?

– Ой, мужики, секунду. А-а-а-а... – начал я свой смертельно опасный чих.

– Кончай гримасничать!

– Сейчас, мужики, сейчас. Что-то в нос попало. А-а-а! Чихнуть я не успел. А успел увидеть мелькнувший в свете прожектора чужой, летящий мне в висок, кулак. «Левша», – успел отметить я и отключился.

В той темноте мне было блаженно. Не надо было никого убивать, не надо было ни от кого спасаться. В той темноте я был свободен. Глаза я открыл уже в каюте, вернее, не в каюте, а в каком-то подсобном, вроде склада, помещении. В нем не было иллюминатора, не было ничего, напоминающего мебель, – только несколько стеллажей-полок и зарешеченная лампа под потолком. Руки и ноги у меня были связаны, а сам я лежал на металлическом полу.

– Очухался, – сказал уже знакомый мне голос.

Я догадывался, что нахожусь в кладовой не один. Вряд ли меня до прихода в сознание оставили бы без присмотра. Демонстративно застонав и одновременно шевельнувшись, я, не до конца открывая глаза, скосился в сторону. Три человека. Один с автоматом наперевес. Другой возле двери. Третий стоит ко мне спиной. Что-то нехорошее, что-то зловещее почудилось мне в этой третьей фигуре, словно потусторонним холодком дохнуло на лицо. Но вдаваться в подробности я не стал. Не до лирики. Даже если это окажется сам Джек Потрошитель, что с того? Изменить что-либо я не могу. Если Потрошитель, значит, выпотрошит, если Франкенштейн, значит, оживит. Это не суть важно. Жизнь я уже проиграл. Главное, как вместе с этой жизнью унести в тартарары Тайну.

Все-таки меня поймали за руку, и, как бы ни были тупы бандиты, они могут начать сопоставлять факты. Отсюда моя задача – запутать их, поставить как можно более глухую, скрывающую правду дымовую завесу лжи. Засыпать безудержным словоизвержением проклюнувшуюся ненароком истину. Такой будет моя тактика. Раскисать, плакать, каяться, врать напропалую, снова каяться и снова врать. До бесконечности. Я им такую словесную дизентерию устрою, что сам черт не расхлебает.

Теперь повторить новую легенду. Подтвердить каждый ее пункт фактическим материалом. Это я смогу. Любой факт – палка о двух концах: каким хочешь, таким и поворачивай.

Начнем с самого начала...

Продолжая лежать неподвижно, я на самом деле работал на пределе своих возможностей. В считанные минуты я выстраивал каркас легенды и на него, как на скелет, налеплял события последних дней. В нормальных условиях такая работа потребовала бы недели. Мне нельзя было упустить ни единой мелочи. Я должен был быть очень убедительным.

Каюта...

Наручники...

Иллюминатор...

Я не догадывался, что вся моя титаническая работа – лишь пустое времяпрепровождение играющего в мудреца идиота. Что ровно через минуту столь тщательно собранная легенда рассыплется на микроскопические кусочки, словно сброшенный с крыши небоскреба глиняный горшок.

Я суетился, не в силах понять всю глубину постигшей меня катастрофы. Мои слова были никому не нужны. Меня никто не собирался слушать. Самое мудрое, что я мог сделать, – это отдохнуть перед последним броском в ледяную воду реальности. Расслабиться, подумать о вечном. А я изводил себя напрасными надеждами. Строил планы!

Остановись, чудак! Тебе уже ничто не поможет. Твоя игра сделана. Время подбивать бабки! И то, что должно было случиться, – случилось.

Тот, стоящий между бандитами человек, обернулся. Кто бы мог за таким простейшим физическим действием предполагать такие разрушительные для меня последствия. Казалось, я на полном скаку ткнулся головой в бетонную стенку. Только что видел горизонт, дорожки, скачущих рядом соперников, препятствия, которые мне предстояло брать перспективы – и вдруг, хлоп, не вижу ничего, кроме издохшей кобылы, собственной вдребезги разбитой башки и неодолимой безнадежности монолитного бетона. На мгновение я даже утратил контроль над мышцами лица. Моя челюсть приотвалилась, и глаза вылезли из орбит. Хороша была, наверное, моя физиономия в этот момент! Недавно упорядоченные, как патроны в пулеметной ленте, мысли мгновенно разбежались врассыпную подобно неожиданно освещенным яркой лампой тараканам. Гениальные наработки, составлявшие костяк легенды, превратились в прах. Все ранее происшедшее представилось глупым, бессмысленным и наивным. Как детская боязнь купания в ванной новобранцу, призванному служить три года на подводной лодке.

Оказывается, ничего не было нужно. Вообще ничего! Ни в трюме, безропотно подставлять другую щеку, когда бандиты съездили по одной. Ни под себя ходить (вот ведь до чего докатился по глупости). Ни об иллюминатор шкуру обдирать. Ни бандитов, беря лишний грех на душу, по одному давить. Ни-че-го! Я проиграл изначально! Сев за партию, я умудрился не сделать ни одного правильного хода. Я мечтал о победе, думал, что в капусту крошу противника, а на самом деле играл в поддавки. То есть я-то в поддавки, а он по нормальным правилам и в полную силу. Так выиграть невозможно: я подставляюсь – он рубит, я снова подставлюсь – он опять рубит. Уже и фигур на доске нет, а я все считаю, что до триумфа осталось всего два хода!

Короче, слепец, но еще и дурак безнадежный. Ничего не вижу, если вижу – не понимаю, а если понимаю, то неправильно истолковываю.

Я посмотрел на человека, лишившего меня не только будущего, но и прошлого! Это был он!

– Да. Это я, – очень просто сказал человек.

Это был местный Резидент! Это не мог быть Резидент! Это невозможно! Это противоречило самой логике и здравому смыслу.

Но это был он!

Он!!

Но как, каким образом они умудрились меня найти? Как вычислили мое местоположение? Как договорились с бандитами, угнавшими самолет, о доступе на корабль? Заплатили? Пообещали помощь? Выступили в качестве парламентеров-посредников? Я начинал приходить в себя, начинал мыслить. Выламывая мозги, я искал ответы на вопросы, которые раньше мне даже не приходило в голову задавать.

Где я допустил прокол? Возле самолета «хвоста» не было! Голову на отсечение даю. Да и если бы они вычислили меня до посадки, то до нее бы и повязали! Может быть, нашли список заложников, составленный милицией? Ерунда! По фамилии меня опознать невозможно: у меня новая фамилия, новое имя и новые, ни разу не использованные до этого, документы.

По фотопортрету? Но бандиты нас не фотографировали. К тому же лицо у меня иное, более похожее на фото в паспорте, чем на прежний облик. Нет, не сходится. Никак не сходится!

Может, среди угонщиков случайно затесался их человек, который меня каким-то образом узнал?

И тут меня, уже наповал убитого, убили еще раз.

– А никакого угона и не было, – ответил Резидент на незаданный вопрос. – И заложников не было. Это наш самолет.

* * *

О готовящейся ревизии Резидент знал заранее. Человек из Центра предупредил его за шестнадцать дней. Ревизоры еще только паковали чемоданы и получали командировочные, а он уже знал, как нейтрализовать их деятельность. При этом облик спецбригады ему был безынтересен. Он не рассматривал их фотографий, не читал ориентировок с указанием роста, веса, цвета, особых примет. Он не интересовался даже их численным составом.

Человек сообщил цель и сроки выезда. Этого было довольно. Ревизоров не надо было вычислять, не надо было опознавать в толпе прибывающих в город командированных, достаточно было знать о их прибытии. Они сами, по собственной воле, выйдут на ловца, выкажут себя своим поведением и повышенным интересом к определенного рода объектам.

Ревизия, о которой известно, теряет свой смысл. Резидент хорошо подготовился к проверке. В убыстренном темпе он завершил все, какие могли его хоть как-то скомпрометировать, операции, притормозил начало других. Он создал искусственный вакуум в делах, не укладывающихся в должностные обязанности. Все лишние люди были отправлены во внеочередные отпуска до особого распоряжения. На места его обычного пребывания было наложено вето – никто ни под каким видом не мог в них показаться в объявленный период. На крайний случай были отработаны аварийные каналы связи.

В облегчение работы себе, а заодно и ревизорам в доме напротив его штаб-квартиры была освобождена жилплощадь. На одного ответственного квартиросъемщика вдруг свалилась неожиданная радость – нашелся чудак, который согласился его двухкомнатную поменять на свою двухкомнатную же, но полнометражную в более близком от центра районе. То есть вначале, конечно, было объявление, расклеенное на ближайших подъездах, но потом из всех предложенных квартир он почему-то выбрал именно его. Планировка ему, видите ли, понравилась. Ну не чудак ли? Для убыстрения разъезда он даже машину умудрился найти. Просто сказочно повезло...

Однако торопившийся с обменом новый хозяин в квартиру сразу не въехал, а, предполагая капитальный ремонт, до времени сдал ее случайным жильцам. Был он привередлив – одним, предлагавшим хорошую цену, отказал, отказал другим, а вот третьих пустил.

Очень уж они походили на ревизоров. Зачем же отказывать тем, ради кого и была затеяна вся эта возня с разменами. Ревизоры заступили на пост. Резидент стал вести образцовый образ жизни.

Игра началась.

Въедливый «топтун»-охранник, честно с утра до вечера обивающий тротуары определенных улиц и просиживающий штаны в случайных кафешках и скверах, ничего подозрительного не заметил, потому что ничего подозрительного и не было. За ревизорами никто не следил. А зачем? Ревизоры делали угодное прежде всего ревизуемым дело: фиксировали полезную, выставляющую их в самом выгодном свете информацию. Стоило ли им мешать? Хитрые машинки писали разговоры исключительно на бытовые и официально-производственные темы. Сверхдорогая записывающая пленка тратилась впустую. Хронометраж ежедневных маршрутов Резидента тоже ничего не мог дать.

Он ходил строго туда, куда и насколько нужно. От случайных дураков и непредвиденных происшествий ревизоров охраняла бригада из трех человек, неделю назад по случаю нанятых жэком для ремонта изношенной бойлерной. Жэку тоже очень повезло – полная бригада со своим инструментом и за такую божескую цену! Вообще в последнее время вокруг этого дома многим везло. Резидент перестраховывался, он не мог допустить прокола из-за какой-нибудь досадной, вроде нахального квартирного грабителя, случайности. Сорванная ревизия автоматически влекла за собой другую, контрольную. А в том, что его предупредят второй раз, Резидент уверен не был. Мало беспокоила Резидента и фигура Контролера. Что он мог выявить? Добросовестную работу ревизоров и охранника? Дело идет гладко, слежка не обнаружена, происшествий нет. Все о'кей. О чем и доложено по инстанции. Проверяемым даже не надо было знать его в лицо. Зачем? Если он хочет оставаться невидимым, пусть будет! Важен не он – важны возложенные на него функции. Приехал, подтвердил чистоплотность работы бригады и уехал к себе обратно строчить отчет. Для этого-то, для отчета, он и был нужен. Без его официального подтверждения результаты проверки могут подвергнуть сомнению. Чем добросовестнее он будет работать, тем надежнее подтвердит подсунутую ревизорам легенду, тем в большей степени на руку сыграет проверяемым. Так и крутилась эта карусель – ревизоры писали дезу, охранник охранял их от несуществующей слежки, Контролер собственноручно написанным отчетом заверял результат их работ.

Все было прекрасно до тех пор, пока вдруг, после успешного завершения всех работ, ревизоры не вернулись в уже покинутую квартиру. Это было вопреки всем правилам подобных операций. Это было ЧП! С этого мгновения весь тщательно продуманный и многократно обсчитанный план заговорщиков стал рассыпаться на отдельные, плохо стыкующиеся друг с другом части.

Не лежала к тому у Резидента душа, но пришлось объявлять спешную мобилизацию и все наличные силы вплоть до последнего агентика-курьера бросать в бой. Каждую минуту, каждый шаг ревизорской бригады пасли несколько пар глаз.

Наверное, это был самый серьезный просчет подследственных. Они выказали свое присутствие. Но что было делать? Им ни в коем случае нельзя было допустить контакта ревизоров с Контролером. Он единственный мог дать приказ о продлении операции, но лишь в случае чрезвычайных обстоятельств. Приказ он дал. Значит, он выцепил какую-то тревожную информацию. Соединение его подозрений с техническими возможностями ревизоров могло дать очень взрывоопасную смесь. Догадки не должны были получить объективных подтверждений! Любой ценой! Тогда кто поверит Контролеру? Домыслы без доказательств – пшик, пустое сотрясение воздуха. Пока он бьется с конторскими бюрократами, доказывая свою правоту, пока, настаивая на проверке, пишет рапорты, можно свернуть работу и рассыпать по звеньям не одну, а десятки таких цепочек. Ни одна самая проницательная комиссия, даже если он ее добьется, не подтвердит его подозрений. Это если она будет, что сомнительно. Максимум, чего он сможет добиться, не владея дополнительной информацией, – списания перерасхода, вызванного продлением ревизии на двое суток, по статье «непредвиденные траты». Тоже хлеб, все-таки не из своего кармана платить. Нет встречи – нет доказательств – нет комиссии. Но встреча состоялась, и, как подозревал Резидент, не без посредства угнанного охранником «уазика». Не зря же он чуть не полсуток выписывал кренделя по городским улицам.