Текст книги "Мастер сыскного дела"

Глава 9

Тяжела жизнь беглого арестанта – все-то его ищут, все ему зла желают, об одном лишь мечтая – словить его да в кутузку засадить!

Куда ему податься?..

Те, что поудачливей, прячутся от родного правосудия за границей, где даже и не прячутся, а живут в полное свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая. Менее удачливые – роют в тайге и горах землянки, где питаются корнеплодами и тихо дичают среди зверья.

Мишель-Герхард фон Штольц был по удачливости где-то посередке между эмигрировавшими олигархами и беглыми зэками – перебежать за границу, где проматывать нажитые преступным промыслом деньги, он не успел, но в берлоге, на пару с медведем, не жил. Он нашел другое, гораздо более комфортабельное логово с паровым отоплением, холодной и горячей водой и всеми прочими удобствами. И хоть недалече оно было, до милиции рукой подать, а понадежней иного!

Ну кто станет искать главного подозреваемого в убийстве академика Анохина-Зентовича в квартире его любимой внучки? То есть – потерпевшей! Никто не станет, потому что никому такое даже в голову не придет!

– Милый, ты что хочешь – паровые котлетки или отбивные?

– Пожалуй, отбивные, дорогая.

И вот уже с кухни доносится отчаянная дробь молотка и стимулирующие слюноотделение запахи.

Ну чем не жизнь – так-то бегать можно!..

Конечно, это не его фамильный замок в Монако и не квартира в Монте-Карло, но тоже ничего, тем паче что жизнь джентльмена красит не место, а предмет его обожания.

Предмет его обожания теперь отколачивал кусок свежего мяса, тихо мурлыкая что-то себе под нос.

И все мелкие житейские неприятности, как то: убиенный неизвестными злодеями без пяти минут родственник академик, зарезавшие его душегубы, разыскивающая его вместо них милиция, собственно, от которой он прячется, начальство – отошли на второй план.

Потому что на первом была Светлана.

– Ты готов? – крикнула она.

– Всегда готов! – бодро ответил Мишель-Герхард фон Штольц и разве только руку в пионерском приветствии не вскинул.

– А руки мыл? – подозрительно спросила Светлана.

– Айн момент!

Хотя истинным джентльменам мыть руки перед едой нет необходимости, так как они их не имеют привычки пачкать! Но в России все почему-то помешаны на мытье рук, может, оттого, что у них воды хоть залейся.

– Ну где ты там?

– Иду, иду, дорогая...

Отбивные были восхитительны.

А повар и того лучше!

После обеда Светлана побежала к себе в архив, а Мишель-Герхард фон Штольц, сидя в махровом халате, ногу на ногу заложив, стал скорбеть о своей горькой участи.

Никому-то он не нужен, но все-то его ищут!

Хотя пока, слава богу, не нашли...

И зачем он сунулся в это дело?.. Не теперь, еще тогда, когда, выйдя из училища сопливым лейтенантиком и имея задушевную беседу с вербовщиком, согласился сменить дальний гарнизон на престижную службу в столице своей Родины.

Был Мишка Шутов – без роду и племени сирота, которому семьей был детдом номер шестьсот тринадцать, братьями и сестрами – триста его воспитанников, а стал тайным агентом с приставкой «секс», назначенным соблазнять престарелых шпионок и любвеобильных секретоноси-тельниц. Был такой отдел в тогдашнем КГБ, равно как и в нынешних тоже имеется. Как без того?..

Был Мишка парень видный и бабами любимый, отчего и пал на него выбор, но оказался к сему делу профнепригоден, так как влюблялся в «объекты» всерьез и надолго, часто попадая в недружественные объятия контрсекс-агентов, которые норовили его меж профессионально жарких объятий перевербовать, склонив к измене Родине.

И был он по той причине из секс-агентов списан и переведен на вторые роли, в сопровождение иностранных гостей, где, неожиданно для всех, смог проявить себя, разоблачив козни иностранных разведок. А заодно приобрести столь ценимый спецслужбами великосветский лоск. Отчего был направлен в загранкомандировку знакомиться с новыми условиями своей работы, познавать чужой быт, практиковать язык и обзаводиться связями.

Повезло Мишке Шутову.

Не повезло Мишелю-Герхарду фон Штольцу, который был возвращен на историческую Родину, дабы разыскать пропавшие из Госхранилища драгоценности.

И что он нашел?

Опись сокровищ русских царей, что копились и собирались три века кряду, а в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году были запечатаны в восемь деревянных ящиков и направлены из Санкт-Петербурга в Москву, где благополучно пропали?

Заключение экспертной комиссии, что оценила их стоимость в миллиард золотых рублей в ценах пятнадцатого года?

И все?

Нет, еще он смог разыскать колье в форме восьмиконечного многогранника с четырьмя крупными, по двенадцать каратов каждый, камнями по краям и одним, на шестнадцать каратов, в центре, принадлежащее к той самой коллекции, изъяв его в одном благородном семействе, будучи уверенным, что, потянув за ту драгоценную ниточку, вытянет на свет божий воров. А вытянул – пустышку! Так как изделие номер 36517 А оказалось там, где ему надлежит быть, – в хранилище Гохрана!

Вот, пожалуй, и все плюсы.

А вот минусы!..

По ходу дела он не единожды разочаровывался в людях, был бит и лишь чудом не убит, растратил казенные деньги, заложил чужую, причем не чью-нибудь, а президентскую квартиру, подвел вышестоящее начальство, был подвергнут домашнему аресту, из-под которого бежал, и вот теперь, в довершение всего, подозревается в убийстве академика Анохина-Зентовича, по поводу чего объявлен во всероссийский розыск!

Пока-то он в безопасности, но не век же ему под юбкой хорониться, надобно будет когда-то и на свет божий вылезать.

Только что его там ждет?

А ничего хорошего!

Рано или поздно поймает его милиция да тут же в кутузку упрячет, повесив на него убийство, которого он не совершал, хоть все факты против него – и свидетельские показания, и отпечатки пальцев, обнаруженные на месте преступления, в том числе на ноже, которым был зарезан потерпевший!

Ой, не хочется в милицию!

Но коли милиция его не найдет, так злодеи, убившие академика и все так ловко подстроившие, отыщут. Отыщут – да не помилуют!

А не они – так отцы-командиры, которые тоже его по головке не погладят!..

Нет, нельзя ему высовываться из логова, покуда не придумает он, как ему быть! Никак нельзя!.. Придется еще позлоупотреблять гостеприимством внучки покойного академика, которая единственная из всех ему поверила!

Придется, придется!.. Тем паче что прячется он не в тайге и не в горах, и даже не в шалаше в Разливе, а в уютном двухкомнатном гнездышке, деля его с очаровательной спасительницей, которая готовит ему отбивные и таскает из архива дээспэшные документы.

Вот как все интересно обернулось!..

И кто бы мог подумать, что лишь благодаря сыплющимся на него бедам он обретет наконец свое счастье? Хотя бы в личной жизни!..

И вроде плохо ему – а и хорошо!

– Милый, я пришла! Мой руки!

Точно – повезло Мишель-Герхарду фон Штольцу, хоть не повезло!..

Но хоть вроде и повезло, а все равно – не повезло, потому что беды, что за ним по пятам идут, его отыскали и уж совсем близко, уж на пороге топчутся, хоть он о том еще не знает...

Глава 10

Когда все случилось, паровоз уж стоял под парами. Подле вагонов кучкой толклись красноармейцы – курили самосад, болтали. Мишель, заложив руки за спину, нервно прохаживался поодаль. Не было только товарища Глушкова. Куда ж он запропастился?..

Глушков появился не скоро – к вечеру. Он шел на нетвердых ногах, и от него за сажень разило спиртом.

– Где ж вы были? – крикнул Мишель. – Нам давно уж ехать пора!

– Погодь! – остановил его Глушков, икая. – Разговор есть.

Мишель краем глаза заметил, как поодаль, возле самого переезда, остановился большой открытый автомобиль, в котором были несколько человек в кожанках и шинелях. Они спрыгнули, поправили на плечах винтовки, воровато огляделись по сторонам, пошли, переступая через рельсы, к поезду.

– Тут, вишь, какое дело спешное!.. – забормотал, бегая глазками, товарищ Глушков. – Надобно тебе прямо теперь в полпредство к товарищу Гуковскому ехать. Вон и авто за тобой прислали.

О товарище Гуковском Мишель был уже наслышан – тот стоял главой Ревельского полпредства и, кажется, был знаком с самим Лениным.

– Зачем я ему понадобился? – подивился вслух Мишель.

– Там узнаешь.

Люди в кожанках подошли вразвалочку, обступили его со всех сторон, отчего он почувствовал себя неуютно. Одного он, кажется, знал – мельком видел в Торгпредстве... От нежданных гостей исходила смутная угроза, что сразу ощутил Мишель и почувствовали все.

Не хотелось ему никуда с ними отправляться.

– Никуда я не пойду! – решительно заявил Мишель. – Я не подчиняюсь товарищу Гуковскому.

Люди в кожанках заухмылялись, один так вовсе рассмеялся. Сказал:

– Здесь все подчиняются Гуковскому. Айда!

Кто-то, не спросясь, потянулся, расстегнул его кобуру, выдернул из нее револьвер. Все это смахивало на арест, хоть дело происходило за пределами красной России в независимой Эстонии.

Мишель растерянно оглянулся на красноармейцев, будто ища у них защиты. Их было больше, они были при винтовках и коли бы захотели, то легко могли отбить своего командира. Может, крикнуть им теперь: «Спасайте, братцы!» Так ведь не станут они за него вступаться, он ведь для них «белая кость» – «вашбродь».

Солдаты курили, насупленно наблюдая за происходящим.

– Ну ты как – пойдешь по-доброму али нет?

Силы были неравны – надобно было подчиниться.

Мишель запахнул пальто и, развернувшись, быстро пошел в сторону автомобиля. Провожатые заспешили за ним, спотыкаясь и матерясь вдогонку. Догнали, зашагали по бокам и сзади.

Как стали забираться в кузов авто – его уже без всяких церемоний пихнули в спину, заставив сесть меж двух провожатых, которые поставили между колен винтовки.

Тронулись.

Грузовик заносило на поворотах, отчего Мишель то и дело приваливался к своим конвоирам.

Остановились возле какого-то пустыря. Из кабины вылез матрос в тельняшке и кожанке, вытащил из кармана револьвер, выпалил из него в землю – раз, другой, третий... до полного опустошения барабана. Щелкнул еще несколько раз для верности курком. А как убедился, что револьвер стал безопасен, сунул его в карман Мишелю – на, бери, коли твое.

Поехали дальше.

Теперь Мишель был при оружии, да только что с того револьвера толку, когда в нем нет ни одного целого патрона! И зачем ему его вернули?.. Или верно он едет на встречу, и они так обезопасились?

Но нет!

Проехав еще немного – остановились.

– Выходь!

– Зачем?

– Затем, что дале пешком пойдешь, чай, мы не подряжались тебя задарма возить!

Мишель спустился с кузова.

За ним спрыгнули его провожатые.

– Теперича давай – беги! Авось убежишь.

Засмеялись, довольные собой.

– Револьвер-то вынь из кармана – покажь!

Здесь только Мишель понял, зачем ему вернули оружие – хотят изобразить побег и будто бы он сопротивлялся. Коли сыщут их да призовут к ответу, они скажут, что убили его, обороняясь.

– Никуда я не побегу, – тихо сказал он, вытаскивая и отбрасывая револьвер, – коли решили стрелять, так стреляйте здесь!

Твердыми шагами подошел ближе к стене, встал, заложив руки за спину, – не столько по дурной привычке, сколько чтобы не было видно, как дрожат его пальцы.

– Слышь-ка, беги! – недовольно крикнул «матрос», нервно оглядываясь по сторонам.

А ну как сейчас сюда эстонская полиция нагрянет – да помешает им?..

– Беги, я сказал!

Мишель не ответил. Он не думал бежать, потому что понимал, что не убежит, что пуля догонит его через десять шагов, и уж коли предстоит ему умереть сейчас, то лучше умереть, не теряя своего лица.

– Вот контрик! – выругался «матрос». – Слышь, ребята, давай его тогда штыком, будто это убивцы его порешили!

– И то!

Душегубы стали надвигаться на него, щетинясь штыками. И ведь верно – пырнут и бросят здесь. Полиция, найдя утром труп, посчитает, что того закололи за кошель ночные грабители, а опознав в нем советского подданного, даже и следствия вести не станет.

Отшатываясь от надвигающихся штыков, Мишель отступал назад, покуда не уперся спиной в стену. Все – далее уж пути не было, теперь его приколют штыком, как букашку к листу картона булавкой!

Испугавшись, он сделал шаг вперед... Но впереди его ждала смерть, посверкивающая на жалах штыков!

Все кончено!

Ближайший злодей, отставив правую ногу, сделал выпад, да уж больно неловко, по-школярски, будто новобранец на плацу пред соломенным чучелом! Видать, не нюхал передовой, всю германскую в запасном полку пересидев.

Штык взблеснул пред самым лицом Мишеля, но даже не задел его. Подчиняясь фронтовым инстинктам, Мишель быстро присел, отклоняясь в сторону, и, уж не раздумывая ни о чем, но лишь подчиняясь фронтовым привычкам, ухватил винтовку за дуло, дернул изо всех сил, увлекая к себе противника, и как тот стал на него валиться, ударил его носком ботинка по голени, от чего тот взвизгнул и, на самую малость ослабив хватку, выпустил из рук оружие.

Мишель мгновенно перехватил отобранную винтовку, мельницей прокрутил ее в руках и, уставя штык вперед, бросился на двух других злодеев.

Именно так дрались они в германских окопах, сойдясь с немцами в штыки, – так дрался он и сейчас! Его руки, ноги лучше него знали, что теперь надобно делать!

Опешившие конвоиры, испуганно хлопая глазами, выбросили вперед винтовки, будто отгораживаясь ими от опасности. Им бы стрельнуть, да только они растерялись, а как в себя пришли, уж поздно было!

Мишель подскочил, ловко поддел, отбил в сторону ближнюю винтовку, одновременно сделав выпад снизу. Штык ткнулся во что-то мягкое, податливое – в живое человечье тело, в живот! Злодей ахнул, выпучил глаза, уронил винтовку, стал валиться в сторону.

Но он еще не успел упасть, как Мишель бросился на другого врага. Тот оказался более опытный и верткий – с ходу отбил винтовку, хотел было пропороть Мишелю лицо, да самый чуток промахнулся, лишь по щеке скребанул. Остановиться уж не смог – пробежал по инерции вперед два шага, стал спешно разворачиваться, но Мишель, выпрямившись во весь рост да вскинув руки и коротко замахнувшись, огрел его прикладом по затылку, услышав, как хрустко проломилась кость!

Тут в его сторону бухнул выстрел!

Пуля ожгла Мишелю ухо, на шею часто закапало горячей кровью!

Откуда это?!

Он обернулся...

В дрожащих руках перепуганного «матроса» плясал направленный на него маузер – вот сейчас он снова нажмет на спусковой крючок!..

Упреждая выстрел, Мишель упал, перекатился, увидел, как в его сторону ударил сноп огня, как раскатился гром и как вблизи него из булыги мостовой вылетели осколки камня и искры. Не поднимаясь, дернул затвор, загнав в ствол патрон и поведя винтовкой, навскидку нажал на спусковой крючок!

Ахнул выстрел!

Винтовка дернулась в его руках, выворачивая кисти, и отброшенный ударом пули матрос, всплеснув руками, повалился навзничь!

Но там, подле машины, были еще люди в шинелях!

Мишель пальнул в их сторону, не для того, чтобы попасть, – для острастки, – пуля шлепнулась в борт, выбивая из деревяшки щепу. Враги испуганно присели, шарахнулись в стороны.

Далее Мишель, уж не испытывая судьбу, развернулся и, на ходу передергивая затвор и не прицельно паля назад, побежал вдоль улицы, надеясь встретить на пути переулок или какую-нибудь подворотню, куда можно было бы свернуть.

Бах!..

Бах!..

Бах!..

Позади беспорядочно палили.

Под ноги Мишелю и в стену подле головы ударили пули – в лицо, засыпая глаза, брызнула каменная пыль.

Наверное, в тот момент он выглядел неприглядно, но ничего не мог с собой поделать – в него стреляли, он убегал!

Прыгнул за угол, отбросил бесполезную, с отстрелянной обоймой винтовку, перебежал через двор, заметил дыру в заборе, с ходу, обдирая одежду и кожу, протиснулся в нее, вылез по другую сторону и снова побежал, напряженно прислушиваясь, не идет ли по его следу погоня...

Никакой погони не было – здесь, в Эстонии, его преследователи не чувствовали себя так вольно, как в Петрограде, и оттого, опасаясь местной полиции, скоро прекратили стрельбу и спешно попрыгали в машину...

Но Мишель, не ведая того, все бежал, задыхаясь, спотыкаясь о невидимые камни, падая и вновь вскакивая на ноги. Бежал и думал: "Как стыдно скакать вот так, подобно зайцу, убегать, прячась от опасности.

Но как радостно, как сладко остаться живым!

Живым!..

Не для себя даже – для Анны!.."

Глава 11

– Что с тобой?!

На Светлане лица не было. Того самого, что так обожал ее возлюбленный Мишель-Герхард фон Штольц.

– М-м!.. – промычала что-то невнятное внучка покойного академика Анохина-Зентовича, плюхаясь на диван и сотрясаясь в рыданиях.

– Она... Мне... Сказала... Такое!..

– Кто она? Что сказала?

– Цыганка.

– Господи, какая еще цыганка?..

– В платке!

– И ты ей поверила?

– Угу...

А как не поверить, когда та все как есть угадала!

– Дай ручку, всю правду тебе расскажу, что было, что будет, чем сердце твое успокоится...

– Ну на...

Ручка была узкая, пальчики длинные, кожа гладкая да розовая, ноготочки ухоженные, наманикюренные.

– Ай, красавица, все вижу, все скажу... Не знала ты в жизни горя, на поле спину не гнула, на фабрике дня не работала, на стройке не трудилась, умный институт закончила, сутками над книжками сидела, через что глазки твои болели да портились, отчего видишь ты хуже на целых две диоптрии!

– Нуда...

– Сама ты мягкая, добрая, умная, красивая, всем желанная...

А что – нет, что ли?!

– Вай, английский язык знаешь со словарем!

Точно!

– Болела ты сильно – ОРЗ вижу, грипп, кашель, живот слабило, в спину стреляло, потом прошибало, горло пухло, волосы секлись, женские хвори стороной не обошли...

Верно!..

– Дай теперь ручку правую, на пальчик безымянный погляжу, что за любовь да брак отвечает... Ай, хорошая моя – нет мужа у тебя, хоть любили тебя мужчины... раз, два, три, четыре... девятнадцать! Девятнадцать мужиков по тебе сохло, хоть ты о том не знаешь!

– Девятнадцать?!

– Ай вру! Еще одного вижу, что любил тебя пуще других и через то жизни себя лишил, а кто был, сказать тебе не могу, потому что имени его ты не знаешь и в лицо не помнишь!

А сколько жить ты будешь да какие беды тебя ждут, про то сказ особый... Все вижу, все скажу – ручку позолоти!

– Ой, а у меня с собой только пятьсот рублей.

– Давай пятьсот, хоть сказала я тебе уже на тысячу, но больно ты мне, золотая, приглянулась.

Взяла купюру, сложила, спрятала да вновь в ладошку раскрытую глянула, пальцем по линии жизни водя.

– Жить ты будешь долго-предолго, если раньше не помрешь! Потому как завелись у тебя, красавица, болезни, что изнутри тебя поедом едят – в крови холестерин, в спине – соли, в животе – шлаки, а в голове перхоть, кариес и нервы...

Да сказав о том, вновь всхлипнула Светлана.

– И все? – улыбнулся Мишель-Герхард фон Штольц. – Нашла из-за чего реветь!

– Нет, не все! – топнула ножкой Светлана. – Она еще сказала!..

Сказала – да не соврала!

– Вижу, золотая, горе твое, что углем горячим сердце жжет: был у тебя близкий человек, при чинах высоких, любил тебя да привечал, и линия жизни его подле твоей шла, а ныне оборвалась, этой вот морщинкой поперек перечеркнутая. Уж не помер ли он, да притом не своей смертью, а злодейской, от руки недоброй?

– Верно! – ойкнула внучка покойника, испуганно на цыганку таращась. – Так и есть – деда моего, академика, убили месяц назад!

Поцокала цыганка языком, да тут же успокоила, как смогла:

– Ты не печалься, красавица, то горе прошлое, а вслед ему другие идут! Ох, вижу-вижу... Не последней та смерть будет, коли загодя беду от себя не отведешь!

Заморгала Света.

– Кому беда грозит?

Водит цыганка по ладошке, читает судьбы, будто книгу раскрытую.

– Есть у тебя любимый, который сам собой красавец и жених завидный, да того он не знает, что грозит ему смерть неминучая, что по пятам за ним ходит.

– Ой! – сказала Светлана. – А вы ничего не путаете?

– Чего путать, когда ясно видно, – возмутилась цыганка, – вот линия судьбы, что в тот бугорок уперлась, а вкруг него линии, будто змеи сплетенные, и коль пересекут они его хоть малость – так беда! Все на ладонях наших наперед прописано, все там есть про жизнь нашу от рождения до самого смертного часа!

– Как же помочь ему?

– Уж и не знаю, – пожала плечами цыганка. – Вижу лишь, что виной тому вещь, что принадлежит ему не по праву, да все беды и несчастья к себе будто магнит притягивает, и покуда есть она у него – не быть ему счастливым!

И Светлана вновь завыла дурным голосом, будто по покойнику. Хоть был «покойник» тут же, живехонек и вполне бодр.

– Чего она еще наговорила?

– Сказала, что будто бы ждет тебя встреча с незнакомцем, который укажет путь к спасению, но лишь если ты сможешь его узнать и ему доверишься.

Во дает «бабуля»!.. Как же его можно узнать, коли он незнакомец?

И как поверить тому, кого не узнать?..

Путает что-то зловредная старуха, пугает.

– Я вот теперь все время думаю, – заговорщически прошептала Света, – а вдруг она меня сглазила?

Ну уж!..

– Ты вот что, ты больше к цыганкам не подходи, – выговорил Светлане Мишель, – врут они все, не слушай их!

– А про деда она как догадалась? – спросила Света.

– Ну не знаю, может, некролог прочитала? – стушевался Мишель-Герхард фон Штольц. – Все равно не ходи!

А сам подумал – а ведь про академика-то она не соврала!.. Хотя, что касается лично его, она не угадала. Ну конечно – не угадала! Лично он помирать не собирается и ни в какие порчи не верит!

Вранье все это, пережитки, на которые истинные джентльмены внимания обращать не должны! Нет никаких сглазов – тьфу, тьфу, тьфу!..

Так решил Мишель-Герхард фон Штольц!

И ошибся!..