Текст книги "Mundus perfectus («Идеальный мир»)"

«Ойо-ойо!»

Ена давно мечтала отправиться именно в эту экспедицию по мелиорации планеты Иии. Это слово было взято из языка давно исчезнувшей первой межпланетной цивилизации и означало одновременно «пространство» и «сердце». А мелиорация – это такое постепенное улучшение в отношении планет, долгосрочный проект по приведению атмосферы, поверхностных вод, растительного и животного мира к максимальному приближению к норме человека с группы планет, на которой жили Ена, её муж Оан и их пока маленький сын Авка. Достижение биохимического единства – одно из важнейших условий для расселения на новые планеты и обеспечения долгосрочного выживания на них. Правда, таких важнейших условий было ещё сотни и сотни. А Ена была как раз специалистом по биохимическим трансформациям.

На планете Иии велись мелиоративные работы уже несколько десятилетий, экспедиции сменяли друг друга. Они изменяли – очень-очень постепенно – состав атмосферы, с учётом того, чтобы флора и фауна за это время безболезненно адаптировались к новым условиям. Также использовались ускорители эволюции.

Для быстро растущей цивилизации Ены требовалось найти и подготовить к заселению новые планеты, которых для подстраховки должно было быть больше, чем того требуют текущие потребности – с запасом на будущее. Из семи планет их системы уже были заселены шесть, последняя оказалась совсем не пригодной для жизни в силу сложной орбиты в структуре тел, обращающихся вокруг двойной звезды – на ней было то слишком жарко, то слишком холодно. Новая планета, подходящая для переселения, располагалась всего в нескольких десятках парсеков, и с их возможностями по передвижению это было близко.

Мужа с сыном Ена оставляла ненадолго – всего за одну экспедиционную смену они не успеют соскучиться. К сожалению, сеансы связи с родственниками именно на Иии были запрещены, так как практически в ежедневном режиме советы учёных принимали определяющие решения для ветвления эволюции, в выборе методов и степени интенсивности мелиорации, сохранения тех или иных видов. При этом частные впечатления, вольное или невольное влияние сторонних людей, индивидуальные симпатии не должны были влиять на выбор.

Тут необходимо добавить ещё одно пояснение. На планете Иии ещё не было разумной жизни и прогноз её естественного развития был неопределённым. Для таких случаев ещё тысячелетия назад их цивилизация выработала принцип «органичного развивающего первенства». Это означало, что те, для кого новый мир оказывался необходимым для выживания или даже только для расселения, имели право на такое решение, невзирая на неопределённые перспективы осваиваемой терры, отводя себе роль одного из факторов возможного появления разума в ходе собственной эволюции, пусть и антропогенного, но в иерархии явлений вселенной такого же производного от неё, как и все остальные.

Важными были и слова «развивающее» и «первенство» – первое означало, что поселенцы направляют свои усилия на содействие местным живым сообществам, второе – что непреднамеренное опережение других потенциальных цивилизаций накладывает на первых дополнительную ответственность за сохранение мира во всех смыслах этого слова – как пространства и как состояния.

Перед выездом Ена долго советовалась с философами освоения, участвуя в серии коллективных и частных мировоззренческих сеансов. В этом направлении философии сосуществовали несколько школ, от максимально консервативной, призывающей к цивилизационной автаркии, до безгранично экспансионистской, а также объединительной, которая не находила между этими крайними подходами никаких противоречий. Ена тоже исповедовала объединительный всеохватный подход, хоть в нём и содержались многие «белые пятна» и неразрешимые изнутри системы противоречия.

Особенностью нынешнего этапа работ на Иии являлся не всеми признаваемый переход от формального освоения к неформальному. А именно, когда и число субъектов, и объём процессов, и фронт взаимодействия миров стали превосходить возможности контроля и управления. Такое происходит всегда, и любой подобный процесс переходит в эту стадию – но, как ни парадоксально, переход к новому качеству происходит всегда неожиданно. Хотя, какой может быть парадокс, когда в единый котёл замешиваются такие совершенно разнородные субстанции, в такой динамике и в планетарных масштабах.

Одним из признаков неформального характера экспедиционной работы стали многочисленные варианты посвящения вновь прибывших специалистов в планетологи – прописка. Помимо поименования по специальностям все они становились планетологами. Традиции разнились от базы к базе, плюс зависели от многочисленности состава лагеря (при большей численности почему-то культивировались более публичные мероприятия) и от характера первого лица. Если последний оказывался адекватным и весёлым, прописка происходила шуточная и несложная, если же руководство имело склонности к бытовой тирании, могли быть даже жестокие ритуалы. К какому отнести свой, Ена так и не решила, даже по прошествии времени.

Им, троим новичкам, предлагалось съесть представителя инопланетной флоры или фауны. А что, ведь в этом и заключается биохимическое единство – что люди могут питаться большинством видов местного мира без вреда для себя. И кстати, в обратную сторону это тоже работает: когда чужая «акула» откусывает у человека часть тела, с ней ничего не случается, и она даже начинает возвращаться к месту кормёжки за новой добычей. Ена знала, что отказаться от такого предложения нельзя, иначе работа не заладится.

Однажды у неё было такое, что новый руководитель решил всем устроить прописку в связи… со своим назначением. И стал давать разные нелепые задания. К Ене он воспылал особенно, предполагая их более близкий частный контакт. Когда же в ответ он был послан по известному адресу, этот, казалось бы, взрослый мужчина неожиданно сказал обидчивым ребячьим тоном, к тому же нарочно коверкая по-детски слова: «Ню, не наю, как тепель будем лаботать вместе!». К счастью, скоро этот товарищ вылетел с нового места – по совокупности подобных действий в отношении почти всех сотрудников.

На Иии перед новенькими поставили три тарелки, накрытые такими же тарелками. Весь лагерь – почти сорок человек – замер в ожидании [написать «в предвкушении» оказалось бы страшным плеоназмом, хотя каждый прошёл через это].

Шуточки коллег не отличались оригинальностью:

– Ну, все пока живы?

– Растягивайте удовольствие!

– Вам с каким соусом?

Побледневшая Ена спросила начальника, который сам распоряжался церемонией:

– Они хоть не шевелятся?

– Вроде нет, – усмехнулся в усы уже пожилой командир.

Новичков попросили закрыть глаза. Ене попался желеобразный, неприятный на ощупь языком кусочек мяса, с прожилками и мелкими, легко разгрызаемыми костями – похоже на рыбу и одновременно на тюлений жир. Поначалу вкус, одновременно острый и кислый, показался неприятным и даже противным. Но через мгновение, возможно от воздействия слюны, кусочек распался на ощутимую всем организмом полезную концентрацию белка и микроэлементов, на которые вкусовые сосочки и последующие органы отреагировали восторгом, вследствие быстрого восстановления сил и обретения новой энергии. Женщина не подала вида, что ей в итоге понравилось. Коллега справа перегнулся над столом – его вырвало прямо в тарелку с порезанными бесцветными стеблями, вероятно, водорослями. Третьей коллеге досталась какая-то трава, вероятно, безвкусная, потому что та не выразила никакой реакции на эту снедь. Всем поднесли воды запить съеденное. И затем команда со смехом разошлась по своим делам.

Глава биохимической лаборатории проводил Ену в её комнату.

– Что это было? – спросила исследователь коллегу.

– Скоро сами догадаетесь.

Эта манера планетологов говорить загадками и не отвечать прямо на вопросы была общеизвестна, но Ена не думала, что это может быть так неприятно слышать от нормальных, в общем-то, людей.

Перед Еной стояла ответственная задача – сопровождать в трансформации потенциально полезные морские виды фауны, пригодные для употребления в пищу, и определять их ценность, прогнозировать перспективные объёмы лова и воспроизводства, вырабатывать способы добычи и переработки. Приходилось становиться ещё немного ихтиологом, рыбаком и поваром. А вне работы для неё, как фотографа-любителя, открывались огромные возможности для творчества. Её интересовали не пейзажи, хотя они были, конечно, очень необычными. Больше всего Ену занимали животные, которые добавляли динамики изображениям, вскрывали какой-то скрытый нерв, выражали недосказанное, то, что невозможно считать в небе или в воде – ведь в отношениях живых существ со средой выражалось направление мира, звучали его скрытые струны.

Биохимик допыталась-таки у коллег, что во время прописки ей дали попробовать самый «вкусный» вид местной фауны под названием ойо. Такое название этот переходный вид между рыбой и животным получил от издаваемого им звука «ойо». Причём это, можно сказать, слово имело многочисленные интонации, так что можно было даже находить в них свой смысл применительно к той или иной ситуации. Существа, чьи чучела и замороженные тела хранились в лаборатории, оказались крупными, почти с человека, с округлым телом, ластоподобными плавниками в два ряда вокруг всего корпуса, что позволяло им быстро передвигаться в воде, и с непривычно для человеческого глаза острой мордой, но собранной не наподобие иглы, а в виде топора. И эта голова могла активно крутиться. Вероятно, что под водой морда была вытянута параллельно корпусу, а на берегу существо держало голову перпендикулярно к телу, как у обычных зверей и людей.

Зверь (а в силу его величины такое название было вполне уместно) был крайне осторожен, и выловить удалось пока всего несколько десятков особей. Подводные исследователи же отмечали значимое присутствие и доминирование этого вида в прибрежных и пелагических водах.

Узнав об этом, Ена подумала: «Я бы не смогла спускаться под воду на чужой планете. На своей-то робеешь, а тут всё – абсолютная неизвестность». Она уважала подводных планетологов особенно, впрочем, как и все остальные.

Одной из загадок было строение внутренних органов ойо – голову и тело пронизывали многочисленные тканевые каналы и капилляры, при этом существо не обладало ярко выраженным централизованным мозгом. У Ены возникла гипотеза, что мозг у ойо имеет распределённый характер и «перетекает» и концентрируется в необходимом месте организма, в зависимости от ситуации. Но тогда оставалось неясными его объём и доля к массе тела, число нейронов и центров, функционал и возможности. К тому же, как субъективно считала Ена, это животное (а, возможно, даже разумная тварь, «человек») было весьма фотогенично. Вот бы не только научиться его ловить для промышленных целей, но и просто заснять мощную серию фоторабот.

Ена в качестве научного работника стала все чаще бывать на берегу, даже вне рабочего времени: пробовала различные виды наживок, обсуждала с «подводниками» характерологические особенности вида, самые малые детали, строила предположения. Постепенно картина начала складываться.

В свободное от работы время Ена бродила с фотоаппаратом по берегу и низкой воде, фотографировала мелкую водную живность и воздушных животных. Обитатели эфира здесь больше походили именно на зверят – они были крупнее средних птиц её планеты, имели в дополнение к крыльям лапы, а соотношение головы к телу у них тоже приближалось к животным вариантам. И у различных видов оказалась сложная система социальных связей – не только по линии «хищник – жертва», но и по другим нелинейным моделям организации.

Женщина понимала, что первые несколько дней или даже недель ей было необходимо просто примелькаться в местном пейзаже, стать его органической частью, чтобы обитатели не чувствовали в ней опасности. Этому способствовал также тот факт, что местные существа не знали человека и потому не боялись его. Первые контакты другого рода, когда обитатели планеты стали изучать нового соседа, не замедлили себя ждать – то летающие, то водные твари стали приближаться к ней, «высказываться» на своём языке, проявлять различные знаки внимания, в том числе покусывать.

Поначалу Ена не обратила внимания на появление ойо – так как в некоторые периоды она была занята общением с другими существами. Но первый же контакт с этим зверем привёл к открытию. Ойо подобралась к ней довольно близко, метрах в десяти от неё, на глубину по колено женщине. Она уселась в воде и повернулась к ней одним боком.

– О, привет! – тихо сказала Ена, чтобы не спугнуть нового знакомца.

– Ойо! – громче необходимого прокричало существо.

– Ойо-ойо! – повторила на автомате Ена.

Она медленно достала фотоаппарат и показала ойо, что это не опасный предмет.

– Ойо-ойо-ойо-ойо-ойо!! – затараторило создание, и каждое «слово» имело свою интонацию, оттенок и даже тембр.

Оказалось, что это самка – по голове пошли характерные переливы фиолета и перламутра. Ена вспомнила, что на вскрытых и замороженных телах были обнаружены поверхностные железы для цветовой коммуникации, характерные только для самок.

Ена сделал первые два снимка, как вдруг возле глаза ойо, который был с видимой для нее половины головы, появился… ещё один глаз! Оказывается, по каналу, который проходил между глазами ойо, органы зрения могли «перекатываться» с одной стороны на другую. Неизвестно, для чего это было нужно, но так ойо становилась даже красивее, и казалось, что таким образом она проявляет больше внимания к собеседнику. Да, видеть два глаза у существа человеку было привычнее, и животное сразу приобретало практически человеческие черты. «Можно сказать, ты сейчас как подруга, с которой мы встретились в кафе поболтать», – подумала с симпатией Ена.

Потом эти встречи стали регулярными. Конечно, учёный никому про эти встречи не говорила – возможно, такой контакт, на грани между животным и разумным, вызвал бы больше непонимания, чем одобрения. Можно было бы говорить о системном взаимодействии только в том случае, если бы такие встречи стали массовым явлением и проявлением именно развёрнутой, сложной коммуникации, в том числе если бы на уровне символов и связанных посланий подтвердили разумность или прото-разумность ойо, что позволяло отнести их к ветви прародителей в цепочке, получается, уже смешанного, филогенеза.

Ена захотела дать имя новой подруге. Она начала перебирать привычные ей имена, но существо отказывалось их признавать, потом пришлось перебирать интонации «ойо». И, наконец, после сотой попытки удалось найти принятое созданием имя. На подходящую интонацию ойо активно стала кивать и плескаться в воде. Иногда ойо даже выходила полностью на берег, но здесь ей было некомфортно, и вскоре она возвращалась на мелководье. Ена поняла, что этими выходами новая знакомая выказывает ей особенное доверие и расположение.

Фото получились уникальными, особенно в сочетании различных ракурсов, времени суток, других привходящих моментов. Так что Ена уже раскрылась начальнику базы и рассказала о своих контактах, показав ему фотоподборку. Тот одобрил ее действия, но крепко задумался, а затем сказал, чтобы пока никто больше про эти встречи не знал и не видел фотографий.

В результате многочисленных встреч ойо совсем перестала опасаться Ену и, скорее всего, людей в принципе. Поэтому, когда приблизилось время для смены в экспедиции, и учёной предстояло отправиться домой навсегда, всплыла необходимость что-то решать с этой милой ойо. Забрать её было нельзя: на планетах в стадии изучения и трансформации запрещалось это делать.

К их последней встрече Ена готовилась особенно. Она даже надела новый комбинезон, повязала на рукав яркую ленту – подруга должна понять, зачем – и не стала брать с собой фотоаппарат. Ена знала, что найдёт нужный ей сейчас предмет на берегу.

Женщина пришла к морю заранее, вошла по колено в воду и стала ждать. Ойо показалась сразу, очевидно, тоже ждала Ену. Ойо стала плескаться, приближаясь, то ныряла, то выныривала, в процессе перемещала глаза то в одну, то в другую сторону. «Взрослая же, а как играет! И, кстати, почему мы у себя, взрослые, так не играем?!» – чуть отвлеклась на раздумья Ена.

Ойо вынырнула прямо напротив неё – тут Ена достала дубинку, которую соорудила на берегу из обломанной ветви, и с размаха сильно ударила существо по голове!

..•..

Весь день и потом всю дорогу домой Ена плакала не переставая. Нет, она не убила существо – та резко уплыла после удара, и женщина надеялась, что далеко и глубоко. Этот удар был необходим, чтобы ойо начала сторониться людей. Мы ведь такие разные!

Священное место Вселенной

Авка, сын Оана и Ены, рос очень быстро. Родители даже дали ему прозвище «Маленький большой». Он уже достиг возраста, когда мог со сверстниками самостоятельно посещать отдалённые планеты. На каникулах ребята компанией отлучались в малоизвестные края – отдохнуть и исследовать новые уголки своей планетной системы. Конечно, с ведома родителей.

Но дальше, по галактике, им самим, вне состава утверждённой экспедиции, путешествовать запрещалось. Поэтому создание концепции «Священное место Вселенной» – для их цивилизации и для всех других, которые захотят примкнуть к этому межзвёздному мегапроекту – вся молодёжь системы восприняла с воодушевлением. Ещё бы – создавалось пространство для творчества в космических масштабах, свободное от предписаний. На стартовом этапе это пространство необходимо было выделить в просторах Вселенной, так чтобы все другие разумные существа смогли его распознать и определить уникальную роль священного места всех цивилизаций.

Пока варианты решения обсуждались в распределённой управляющей сети планетной системы. Для этого каждый мог вносить напрямую свои предложения, а искусственный интеллект нелинейным образом их обрабатывал.

У Авки наступил возраст всезнания и отрицания любых авторитетов. Вечером он позвал домой друга, и они вместе насели на Оана и Ену, чтобы всем поучаствовать в определении способа организации священного места. Слово «Вселенной» все уже опускали, сразу понимая, о чём идёт речь.

– Тау, хватит уже есть. Мы же для серьёзного дела собрались, – Авка одёргивал приятеля, слишком, на его взгляд, увлёкшегося поглощением пищи, и спешил погрузить всех в рассуждения о судьбах разума.

– Авка, это невежливо, пусть Тау ест, сколько ему хочется. Вы же целый день были на воздухе и нагуляли аппетит, – Ена радовалась любому гостю, ведь когда их цивилизация создала условия для жизни на шести планетах из семи, и все могли свободно расселиться, взаимные посещения стали редкими.

Тау, парень одного возраста с Авкой, такой же по-мальчишески неопрятный, с ничего не выражающим лицом и хитрым взглядом, всё больше молчал. Он, признаться, робел в присутствии учёных родителей Авки и боялся наговорить глупостей. Но бывать у друга ему нравилось: делай что хочешь, ешь от пуза. На слова мамы Ены приятель активно кивал. Да, чего, мол, от хорошего дела отвлекаешь. А про Космос мы всегда успеем поговорить. Все только про него и говорят, как будто своих планетных дел мало.

– А скажи, пожалуйста, друг, ты кем хотел бы стать? – это уже Оан обратился к Тау. – Мы вот никак не можем отговорить Авку от работы планетолога, да ещё дальнего.

– Я пока не знаю. Ведь ещё много времени, чтобы решить. А Космос я сам не очень люблю. Мне там страшно. Вроде бы ничего вокруг нет, а в любой момент может случиться что угодно! – парень вспоминал слова своих родителей, чтобы показать семье приятеля, что он имеет свое особенное, отдельное мнение. – И здесь спокойнее. Если уж очень захочется поучаствовать в дальнем освоении, можно предлагать идеи. А «безвозвратников» вообще не понять!

«Безвозвратниками» называли такую категорию исследователей, которые отправлялись первыми в неосвоенные миры, чтобы установить там станции для телепортации. Сами они при этом не могли ими воспользоваться по пути к точке назначения. Кроме того, не всегда инсталляция переместителей завершалась успешно, и экспедиция не могла вернуться в пределах даже длительной в современных условиях жизни. Параметры пространства оставались для первопроходцев консервативными, и даже пытаться вернуться было бессмысленно. Но шедшие на это знали про цену риска изначально, а вот обычным жителям благополучного мира понять таких людей оказывалось трудно. Но, как ни удивительно, число желающих попасть в «безвозвратники» не уменьшалось.

Спасателей в случае пропажи передовых экспедиций не направляли – расчёт на успех был ниже любых разумных допущений, и при том что происходило всеохватное распространение цивилизации, предпочитали людьми на одном направлении дважды или трижды не рисковать. Но туда направляли автоматические корабли с «передачками», то есть запасами необходимого, например, соли. С информацией и с посылками от родственников.

Оан стал готовить компьютер для подключения к системе мирового управления, хотя у них в семье старались разделять время для еды и время для размышлений и внесения предложений. Но сегодня были особые условия, и небольшое отступление от правил всем домашним показалось даже приятным, вносящим элемент дополнительной случайности, которую они сочли необходимой и полезной случайностью.

Авка погрозил приятелю кулаком – сбоку от стола, чтобы не видели родители.

– Мы, кстати, обсуждали с родителями наши идеи для священного места, – продолжил, не переставая жевать, Тау. – Мы считаем, что оно должно быть огромное, гигантское, сопоставимое с масштабом Вселенной. Чтобы было видно всем, и каждая новая цивилизация могла найти себе в нём не только место для своих артефактов, но даже и для собственного поселения в нём.

– Про возможность поселения – это хорошо, – одобрил Оан. – Я в этом направлении не думал.

Ена пока молчала – она любила сначала всех выслушать и потом предложить какую-нибудь «перпендикулярную», обобщающую и развивающую на новом уровне идею. Даже диссонирующую с предложениями. Мнения подростков представляли особенную ценность: отсутствие каких-либо ограничений в сочетании с ещё детской наивностью, ощущением всезнания и бескомпромиссностью создавали особенную атмосферу чистого поиска.

– А зачем вообще это место? Зачем такая неочевидная идея?

Тау задал вопрос, над которым семья Оана, Ены и Авки вообще не задумывалась; им она представлялась очевидным новым шагом в космическом инжиниринге, который осваивала их цивилизация.

Все на некоторое время замолчали. Ответить необдуманно на этот вопрос было нельзя, ведь это мировоззренческий запрос значительной части человечества, про сверхидею, про её необходимость или отсутствие оной. В известном смысле это вопрос «Для чего мы существуем? Зачем это всё?».

Тау был доволен собой, что смог озадачить семью учёных. Расскажет об этом дома – вот родители за него порадуются.

Авка даже покраснел. Он воспринял этот вопрос как вызов не только себе, но и всему здравому смыслу, всей созидательной философии их мира. Он подскочил и стал ходить вдоль длинного стола перед всеми.

– Вот ты… Вот ты… – всё не мог сформулировать Авка, потрясая пальцем перед лицом товарища, когда проходил мимо него.

Оан уже было подумал налить всем вина, включая молодых людей, но это оказалось бы сдачей позиций, уходом от острого обсуждения. «Нет, не наши методы!»

– Любой цивилизации необходима сверхидея! – на тон выше необходимого заговорил Авка. – Именно сложная, даже малодостижимая задача позволяет нам концентрировать усилия и не замыкаться на себе. Если бы мы думали только про насущное, это закончилось бы… не знаю чем. Войной! Хорошо, такого у нас давно нет. Получалось бы, что мы живём только… не знаю, как выразиться, только… в себя! Вот как ты сейчас – сидишь и беспрерывно ешь. Более того, думая не только о себе, а даже о неизвестных нам братьях по разуму, мы создаём общую платформу для последующего взаимопонимания. Пусть даже, например, они не застанут нас, и мы не встретимся в бесчисленности пространств и времён, но они будут знать, что мы были, что мы сделали это для них. Эта ценность общего созидания останется в мире навечно.

Авка иссяк, от умноженного между собой интеллектуального и эмоционального напряжения он устал, как от долгого бега. Парень облокотился на высокий стол и смотрел поочерёдно на всех, стараясь найти одобрительный отклик.

– Да, всё так, дорогой, – Ена улыбнулась только ему, а Тау она была благодарна за непреднамеренный стимул к этой дискуссии.

– Я тут уже делал некоторые расчёты и моделировал, – Оан достал серию больших интерактивных планшетов и разложил на рабочем столе. – Наш объект или отсутствие такового (ведь есть же вариант наполнить пространство беспредметным образом), на мой взгляд, не должен быть сопоставим со сверхструктурами, например, такими как войды. Чтобы его можно было выделить и распознать.

– А что такое войды? – перебил гость.

– Это обширные пустоты между крупными структурами Вселенной. Плотность вещества в них – до одной десятой доли, очень низкая по сравнению с наблюдаемой частью.

– А-а-а. Войд, надо запомнить! – Тау закатил глаза в этом интеллектуальном упражнении.

– Это пространство должно выделяться среди окружения и быть единственным, уникальным – чтобы его можно было распознать как особый объект. При этом он не должен быть субъектом, то есть не иметь права выступать самостоятельным образом, чтобы не создавать асимметричную коммуникацию и не дезориентировать другие цивилизации. Но это не значит, что священное место должно быть статичным – просто его динамика не должна быть произвольной, исключительно стохастической и самонакачивающейся.

– А есть какая-то аналогия в нашем обычном мире? – после этого вопроса все особенно полюбили Тау, ведь способность вовремя задать непредсказуемый вопрос в научном обсуждении не менее ценна, чем талант к рассуждению, это даже своего рода дар.

Авка дал приятелю «пятюню» – тот радостно ответил.

– Это как… пудинг! – быстро нашёлся Оан. – Мы его наблюдаем, понимаем, что это нечто выделенное среди других предметов, он поддаётся воздействию, но при этом не теряет свойств, остаётся таким же вкусным, даже если мы его размешали ложкой.

– И он не может сам себя приготовить! – добавила Ена.

Оан сморщился от того, что его перебили.

– Аналогия, конечно, грубая, но в первом приближении – именно так.

– Да, и выходит, он и внешне, и внутренне каким-то образом привлекателен, – добавил Тау, снова вызвав волну позитива к себе.

– Точно, – обрадовался Оан. – И эта его аттракция проявляется во всём: в форме, условной полезности свойств и на уровне сущности как мегаобъекта. Его «священность» функциональна на всех уровнях и предельно многогранна.

– Да, предлагаю про габариты обсудить позднее, а зацепиться за функциональность, – Ена, похоже, нащупала какую-то пред-идею.

– Это пространство не должно быть легко преодолеваемо, не должно быть прошито или полностью оконтурено транспортными станциями. То есть, само первичное пространство не может быть преодолеваемо исключительно технологичным, ускоренным образом. Чтобы оставалось дело для нас, «безвозвратников», – Авка уже представлял себе, как он сотоварищи изыскивает новые пути на окраинах священного места.

– Да, пусть так, – согласилась Ена. – Незавершённость, незамкнутость – органическая часть любой здравой системы. Вот, например, сегодня нашу малую систему семьи «размыкает» Тау и, кстати, отлично это делает. Молодец!

– А выделить пространство можно, например, замедлив в его пределах скорость света. Это будет интересным маркером. Особенно если сделать контуры очевидно правильными, – продолжал излагать ранее разработанную идею Оан.

– Я бы ещё предложила сделать его энергетически наполненным, в смысле, вполне прямой физической энергией – чтобы все могли напитывать в нём свои корабли и агрегаты. Чтобы здесь невозможно было потерпеть бедствие.

– Что же это может быть за энергия?

– Мы пока её не открыли. Например, энергия связи параметров пространства и вакуума.

Ена уже начала раздражаться: зачем столько вопросов к её идее, это же только этап обсуждения.

– А такая энергия бывает?

– Бывает. Вот мы сейчас хотим с тобой родить девочку – чем тебе не энергия?

– Да, не поспоришь, – Оан убрал в сторону заготовленные планшеты.

– Авка, ты хотел бы сестрёнку? – Ена хотела прояснить для себя намерения домашних сразу.

– Хотел бы. Вдруг я отправлюсь в экспедицию, а вам же нужно о ком-то заботиться! Только, пожалуйста, подождите, если можете, а то я боюсь к ней привыкнуть.

У Тау уже были сестра и брат. Он одобрительно кивал.

– Про подождать посмотрим. Не всё же прямо от нас зависит, есть ещё природа!

Оан обнял за плечи супругу, а та, не глядя на мужа, ответила ему поцелуем в щёку.

– Направим в центр пока наши предварительные размышления. Полагаю, они окажутся полезными, – Авка взял лидерство на себя.

– Подождите, это мы пока про «место» говорили, а как же про «священное»? – Тау наконец наелся, отодвинул от себя тарелку и тоже по примеру Авки встал, чтобы получить такое же значение в обсуждении.

– Вряд ли это можно точно сформулировать.

Ена не хотела делиться своими мыслями по этому направлению, ей казалось это слишком частным делом. Оан знал про это и тоже не стал поддерживать разговор.

– Мне кажется, что этот участок пространства должен предоставлять все возможности для реализации потребностей души. А душа есть у каждого создания во Вселенной, – Авка не стал развивать мысль.

– Ну как-то ненаучно у вас! Спасибо большое! – Тау обнял всех по очереди – на планете ходили именно такие обычаи приветствия и прощания, ведь все были близкими по духу людьми – и отправился домой.

..•..

Программа «Священное место Вселенной» была разработана в расчете на большой, не в одну эпоху, период времени. Она включала несколько этапов. Тогда ещё никто не осознавал, что создание этого места делает священным и саму их систему планет.

Авка рано стал планетологом, а в экспедициях были необходимы, в том числе, молодые люди, чтобы они могли дольше работать и создавать семьи для продолжения рода во время выполнения задания. Он и его будущая подруга Эя ушли в «безвозвратку» в составе экипажа из пятидесяти семи человек – на средний контур священного места. Свою новорождённую сестру Авка видел перед стартом всего один раз.

Связь с ними пропала почти сразу. Но вероятность того, что корабль достиг плановой позиции, была расчётно велика. Управление экспедициями стало готовить грузовую «передачку». Были оповещены все родственники участников. Конечно, у передачки были свои ограничения.