Текст книги "Земля туманов"

А следующей ночью, почти под утро, когда городские гуляки расходились по домам и улицы становились безлюдны, из темноты проулка появлялись две тени. Та, что поменьше и похудее, карабкалась, как шимпанзе, по водосточной трубе и, как призрак, пробиралась в дом через окно. Второй грабитель, низкий и толстый, стоял на стреме, готовый подать сигнал сообщнику условным свистом в случае опасности, ловил сбрасываемые сверху вещи и продукты и складывал их в сумки.

Обчистив жильцов, воры исчезали так быстро, словно им в спину дул самый быстрый ветер – норд-ост. И вскоре огоньки города таяли в воздушно-водяной взвеси[18]18
  Речь идет о странном «тумане», искусственно созданном пришельцами в Центральной Америке, некоторых областях Средиземноморья, а также в низменностях и побережьях Центральной Африки и Австралии. Его высокая влажность позволяет расе инопланетных амфибий очень долго находиться вне моря и постепенно колонизировать эти территории. Концентрация этой воздушно-водяной, в которой могут дышать как люди, так и рыбы, везде разная – в зависимости от средней годовой температуры. Нередко – между людьми и амфибиями – там происходят стычки.


[Закрыть], разделявшей Читтерлингс на две части – Верхний и Нижний секторы. Парни спускались в этот странный туман и уже не спеша направлялись к своему пристанищу. Им уже было почти по четырнадцать, а не каких-нибудь там сопливых девять, и чувствовали они себя настоящими мужчинами.

Проныра не испытывал жалость к чужим людям, пусть и проявившим к нему сочувствие. Иначе – как жить? В ужасы преисподней, которые живописали проповедники, он не верил. А существование рая подсознательно считал воплем человеческого одиночества, возлагающего надежды на несуществующий потусторонний мир. К чему переживать из-за гнуси реальной жизни.

– Чего молчишь? – снова осведомился Штопор.

– Я бы просто заморил червячка… – обронил Проныра. Запах кроличьего мяса пощекотал ему ноздри и заставил сглотнуть накатившую слюну. – Брюхо уже полчаса как поет… – И добавил: – Кажись, будет буря.

– Чего? – не понял Штопор, делая бутерброды. – При чем тут буря к моему предложению выпить?

– Шустрик, Косой, Прыщавый и Рыжая Дорин ушли к старой пристани еще днем и до сих пор не вернулись, а обещали быть к вечеру, – пояснил Проныра, сдвинув брови. – Надо бы Дикому сообщить. Как думаешь?

– Иди, выпьем по глотку, – не унимался Штопор, сделав вид, что пропустил мимо ушей слова друга. – Чего ты чумного гоняешь?

– К Дикому вместе пойдем?

– Я к нему не пойду. Он спит, а разговаривать с зубами ротвейлера мне нет охоты.

– Раньше ты больше боялся Джека, а не его пса…

– Дикий Джек может оторвать быстрее нос, чем яйца, – ответил Штопор.

– Гы! Ты их так ценишь, словно они у тебя от Фаберже! – хохотнул Проныра.

– Нет, – насупился Штопор и буркнул: – Яйца у меня – от папы с мамой.

Проныра промолчал. А Штопор открыл портсигар, закурил сам и предложил приятелю, но тот отказался.

На минуту воцарилось молчание.

Штопор хлопнул себя по щеке:

– Черт, москиты совсем осатанели! Не спится им…

Проныра поднялся с кресла, потянулся к ручке окна. Стоило ему открыть створку, и ветер, бешеный, со свистом, влетел на чердак, разметая все на своем пути. Найдя выход, ветер распахнул дверь и устремился вниз по лестнице долгой, тоскливой песней. Помещение наполнилось запахом морской соли, гниющих водорослей и чего-то еще.

– Закрой! Закрой! – заорал Штопор, схватив бутылку и закрыв собой импровизированный стол. В зубах он зажал сигарету и его крик был больше похож на громкое мычание. – Какого черта ты делаешь?! Хочешь жратву с пола собирать?!

Кот задрал хвост, шикнул и шмыгнул в темноту с такой скоростью, будто собрался по стенкам бегать.

Огонь под колпаком лампы судорожно задрожал, готовый вот-вот погаснуть.

Проныра захлопнул окно и повернул ручку.

Наступил относительный покой.

– Буря будет, – снова проговорил он задумчиво. Медленно подошел к Штопору.

– Да и фиг с ней, – ответил тот, протягивая подельнику стакан и бутерброд. Сигаретный дым попадал ему в глаз и тот начал слезиться. – Держи. А за наших не переживай. Если не полные мудаки, то заночуют в заброшенных доках или на Корабельном кладбище. Туда и ящерицы не ходят. Мазуту и прочую грязь нашей цивилизации эти суки не любят.

При упоминании о пришельцах, которых Штопор презрительно назвал «ящерицы», Проныра поморщился, а когда опрокинул в рот содержимое стакана, то скривился еще больше.

– Подделка… – выдохнул он.

– Уверен? – Штопор внимательно заглянул в дно своего стакана, поднес к носу и по-собачьи понюхал. Затем взял бутылку и посмотрел на нее так, словно там были заключены чьи-то злые души, которые отчаянно пытаются выбраться наружу. – По-моему, ништяк пойло.

Проныра откусил от бутерброда хороший шмат и стал жевать. Гроздь сенсорных клеток кролика, внедрившаяся в эпителии языка, послала в мозг удовлетворенный импульс: «Мм-мм-ммм! Вкусно! Обалденно вкусно!»

– В прошлую пятницу я пил подобный суррогат с Джо Снежком и Угрюмым, – чавкая набитым ртом, поведал Проныра и указал на бутылку. – Потом целый день ходил с сушняком и головной болью. Несколько раз меня вычистило в ведро. Думал, аппендицит выблюю вместе с желудком. Не помогли даже пиво и аспирин.

Штопор поднял глаза от бутылки, которую рассматривал так пристально, словно уже вошел в телепатический контакт с командой парусника на этикетке. И философски изрек:

– Что поделаешь, дружище, в нашем мире нищеты и угнетения тяжело отыскать что-то стоящее. Приходится довольствоваться тем, что имеем.

– Угу, ждать подачки ни от кого не приходится, – согласился Проныра. – Ты где такой хрени наслушался, что начал рассуждать, как Башка?

– Его интересно слушать, хотя и не все понимаешь. Он такой же спец по болтологии, как ты по метанию пончиков, – парировал Штопор и хохотнул. – Иногда мне кажется, что Башка проглотил всех умников мира и их ноги торчат у него изо рта, как у старого пердуна Ницше.

– Не порть аппетит, – буркнул Проныра, поморщившись. – То, что одни считают обжорством, другие люди называют здоровым аппетитом. Лично меня еда всегда утешает. – И осведомился: – А кто такой этот Ницше?

– А хрен лысый его знает! Слышал где-то. Кажись, от Башки.

Штопор плеснул себе еще джина, хотел было налить и товарищу, но тот накрыл свой стакан ладонью:

– Нет. Я больше не буду. – И взял кусочек рыбы.

– Чего так? – удивился Штопор.

– Пьянство – не мой конек.

– Ты хоть имеешь представление о пьянстве?

– Имею. Мой старик пил так много, что откинул копыта. Бутылка одолела. Одолевала-одолевала, чуть сильнее с каждым годом, а потом прибрала целиком. Зачем мне эта карусель?

– Не знал, извини.

– Теперь знаешь.

– Веришь в круговорот дерьма в природе? – поинтересовался Штопор и его и без того узкие глаза превратились в настоящие щелочки.

– А ты? – вопросом на вопрос ответил Проныра и мысленно обозвал дружка козлом.

– Аналогично. – Штопор набрал полный рот джина, скорчил гримасу и проглотил.

– Такой удел большинства раздолбаев, кто не верит. Эта хреновина знает свое дело.

– Лучше раньше сдохнуть, чем вникать во все это.

– Как знать, как знать… – произнес Проныра, задумчиво пережевывая рыбу. – Как говаривал мой отец: «Жизнь не сборник кроссвордов, где на последней странице можно найти все ответы».

Из-за ящика выглянул испуганный кот, осмотрелся, успокоился и начал тереться о ногу Проныры, выпрашивая добавку. И получил ее.

Проныра указал на кота и заявил:

– Уверен, что и Рыжий имеет свое мнение.

– Ну – и? К чему ты котяру сюда приплел?

– Он сейчас рыбу слопал, верно? Как думаешь, кот, насытившись, когда-нибудь скажет: «Прошли те дни, когда я убивал мышей». А?

– Хрена с два! Никогда не скажет, – хохотнул Штопор и почесал в затылке. – Потому что коты так же не умеют разговаривать, как и исполнять танец живота. А мыши всегда будут убегать от них в нору и оттуда показывать им «нос».

– Да пошел ты…

– Мяу-мяу! – подразнил товарища Штопор. – Ты реальный псих, Проныра. Пытаешься говорить, точно в море ссышь, чтобы оно стало соленее. Видно, что ты наблатыкался у Башки умно говорить, аж уши трубочкой сводит. Но как птички роняли свои какашки с небес на нас, Проныра, так и дальше будут это делать.

На полу кот вгрызался в свой живот, пытаясь поймать блоху.

– Мой отец едва ли не каждый день клялся бросить пить, – сказал Проныра, наблюдая за котом. – Сначала – нам с матерью, потом – сам себе у зеркала. И вспоминал прежние времена. Как-то он сказал, что во время прилива тонут лишь те лодки, у которых короткая цепь. Врубаешься?

– Белая горячка, точно тебе говорю. Во что тут врубаться? Зачем он столько пил?

– Я как-то спросил его: «Папа, зачем ты пьешь?» И, знаешь, что он мне ответил?

– Что?

– Он сказал: «Пройти мимо колодца, не напившись, невозможно, сынок».

– М-да…

– А что с твоим отцом случилось? – спросил Проныра, наблюдая, как Штопор не спеша цедит оставшееся виски из стакана. – Ты никогда не рассказывал об этом.

– Будешь смеяться, – нахмурился тот.

– Отчего же?

– Его убили шоколадные батончики.

Пухлое лицо Проныры вытянулось от удивления, он даже жевать перестал, наклонившись к товарищу, чтобы удостовериться в том, что услышал:

– Да ну! Это как?.. Ты мне расскажешь об этом?

Штопор хмыкнул.

– Тебе станет легче, приятель, – настаивал Проныра. – Вот увидишь. Тебе надо поделиться.

– Он работал в супермаркете помощником продавца, – начал Штопор бесстрастным голосом. – Расставлял товар в нужных местах. И как-то на него обрушился целый стеллаж с той дрянью. Он вылез из-под него и попытался встать, но поскользнулся на батончиках и упал, ударившись черепушкой о металлическую ножку стеллажа. Виском. И тут же отдал концы.

– Хреново, – посочувствовал Проныра.

– Все заняло каких-то пять секунд, – продолжал Штопор. – Управляющий того магазина, редкий засранец, потом показывал нам с матерью видеоролик с камер слежения о скоропостижной смерти старика, не хотел нам платить, дескать, тот сам был виноват, не следил за оборудованием и не смотрел под ноги. Вот козлина! Мы и оказались на улице спустя два месяца, потому что с работой в округе было туго, а за квартиру платить надо. А потом и мать сбил вылетевший из-за угла грузовик. Она умерла не сразу, еще пару месяцев пролежала в коме в больнице, превратившись в человеческий овощ. Как оказалось, шофер был пьян и управлял автомобилем без водительского удостоверения. Он плакал на суде, говорил, что сожалеет. А мне-то – разве легче? Что с того? Я потерял последнего близкого человека. Да и не водила был виноват, если разобраться, а тот хмырь из магазина, где работал отец. Из-за него у нас и начались неприятности.

– М-да. Полная непруха. Ну а ты как же?

– Я тогда совсем отчаялся, а после наполнил несколько пакетов дерьмом из коллектора, измазал все витрины проклятого магазина и свалил из сраного городишки куда глаза глядят. Представляю, как бесился управляющий. Знаешь, Проныра, если бы я узнал, что он сдох, то вернулся бы, чтоб раскопать его могилу, залез туда и задушил его кости. Ей-богу, не вру… Вот и все.

Штопор замолчал. Взгляд у него стал суровый, как лопата могильщика.

– Твоего старика убил стеллаж, – с глубокомысленным видом изрек Проныра, выслушав историю друга.

– Нет. Его убили чертовы батончики, – задумчиво не согласился тот. – Я, кажись, сморозил глупость, рассказав тебе об отце.

Проныра промолчал.

Штопор тоже выдержал паузу для создания драматического эффекта. На его азиатском лице появилось сосредоточенное выражение, точно он погрузился в вычисления. Наконец он посмотрел на Проныру и заговорил голосом самого несчастного в мире человека:

– Думаешь, мне нравится, что моего папашу укокошили гребаные вафельные шоколадки? Нет, черт побери, меня самого это достало. До смерти. Лучше б он был пиратом и его сожрали акулы. Все более достойный конец.

Проныра не ответил. Что тут скажешь?

– Штопор, говорят, ты мотал срок? – сменил тему беседы он, запихивая в рот очередной бутерброд с крольчатиной.

– А-а! – отмахнулся рукой юный бандит. – По глупости влетел. Не хотел потерять лицо в глазах товарищей и прослыть трусом. Обычное дело.

– Это как?

– Просто, как дважды-два. На спор обокрал торговый киоск. Взял-то всего-навсего пару блоков сигарет и упаковку баночного пива, а впаяли четырнадцать месяцев. За что такой срок, скажи?! Провести больше года в колонии, в запахе пота, хлорки и мочи, среди кучи чокнутых придурков и извращенцев, знаешь ли, не самое лучшее, о чем хочется вспоминать. Хорошо хоть не дошло до болевых ощущений в заднице. Многих там сразу заделывают, да так шустро и смачно, что хоть в ладоши хлопай от счастья, что не оказался на их месте.

– Не хотел бы я там побывать. Там что – одни гомики? А как же авторитеты?

– Там много охотников до чужих задниц, подстерегающих тебя в душевой. Кругом одни педики, не считающие себя педиками просто потому, что они к тебе пристраиваются сзади, а не ты к ним. Авторитеты тоже не брезгуют попользовать задницу более слабого сокамерника. Пожалуешься администрации – в камере стукачу сразу пустят кровь. А свиньи-надзиратели, если засекут подобное, лишь поржут. Знаешь, Проныра, когда выходишь на свободу, то она настолько пьянит и расслабляет, что, кажется, вот-вот в штаны наложишь от восторга.

– Ладно. – Проныра встал. – Я никому не расскажу о твоем отце. На эту тему ни гу-гу, обещаю. И, пожалуй, все-таки схожу к Дикому. Нужно сообщить о ребятах и буре.

– Ты упертый, как черепаха. Оно тебе надо? Ничего с ними не случится.

– С ними, может, и да. А вот если дождь усилится, то к нам могут сбежаться крысы со всей округи. Домов на холмах не так уж и много, а воду эти твари не очень любят.

Кот, услышав о крысах, задрал голову и стал внимательно наблюдать за мимикой людей.

– А чего Дорин с ними поплелась? – жуя, поинтересовался Штопор. – Эту дурочку кроме нарядов, помад и туфелек, что она видит в городе на витринах, ничего больше не интересует. Целыми днями шепчутся с Магдой об этом. Не пойму я их логику, хоть убей. Лучше б Дорин карманы научилась чистить, как ее подруга.

– Может, это отвлекает их от мрачных мыслей? – предположил Проныра.

– Нет от баб никакого толку! – заявил Штопор.

– Кроме одного… – подытожил Проныра, направляясь к выходу.

Парни рассмеялись.

* * *

Магда сидела в глубине комнаты, прижав к груди большого плюшевого зайца, у которого отсутствовал левый глаз-пуговица, а также была оторвана половина правого уха. Ей хотелось зарыдать, и она едва сдерживала себя, чтобы не дать воли слезам. Ее мучила тошнота, и вообще она плохо себя чувствовала. Что ж, такова судьба женщин, думала девушка, поглаживая рукой живот, заметно натягивающий кофту.

Ребенок все чаще и чаще начинал шевелиться, колотил и сучил ручонками и ножками. Живот, твердый и упругий, пронзали судороги нарождающейся жизни. Девушка знала, что в этом нет ничего патологичного – так бьется пульс новой судьбы.

Магда была погружена в молчание. С моря сквозь щели в оконной раме проникала песня ветра – несущая не тепло, не радость, а скорее наоборот – страх. Смуглая грудь дышала неровно. Мысли, вязкие, как мед, слипались в один вопрос: «Когда?»

«Расторопный ты парень, Джо. Аж зависть берет. Столько народу крутилось… Но этого достаточно, Снежок, чтоб навсегда отправить ее в город. Одну. Наши законы ты знаешь… О чем вы думали?..» – вспомнила она обрывки фраз Дикого Джека, обращенные к будущему отцу малыша, когда всплыли их отношения с Джо Снежком и главарь узнал о ее беременности. Да, она не могла далее оставаться вместе со всеми. На Пустошах грудному ребенку не выжить. Однозначно. И детский плач… Проклятые крысы учуют слабого человечка, рано или поздно улучат момент и доберутся до него. Да и повышенная влажность будет очень вредна ребенку – болезней не миновать, а лечить здесь некому. Но почему Джо промолчал, не возразил, не вступился за нее? Ведь он всегда такой сильный и смелый. Он никогда не был трусом! И странное дело: упорно не соглашается уйти с ней. Почему?.. Чертов Джек! Пусть он отчасти прав, пусть разрешил ей остаться еще на какое-то время, пусть его побаиваются другие члены банды, но он не имеет права ломать чьи-то судьбы. Он не имеет права разлучать ее с любимым. Почему Джо так ему предан, что удерживает его? Какая тайна связывает их? Когда я буду должна покинуть Пустоши? Завтра? Послезавтра? Когда?..

На лице девушки время от времени скользила горькая улыбка. Ее терзала обида, съедали сомнения. Она не знала, что и думать, как поступить. Пыталась отогнать одолевавшие ее тяжелые мысли, отгородиться от них. Кто-то свыше надругался над ее любовью, унизил и осквернил ее тем, что пытался украсть. И испытуемое ею несчастье было особенно велико потому, что когда-то, совсем недавно, она была совершенно счастлива.

Магда обернулась и посмотрела на спящего Джо Снежка. Тот лежал на кушетке и тихо, безмятежно похрапывал. Акулий зуб на веревочке мерно вздымался и опускался на его мускулистой груди – амулет, доставшийся ему от отца, как утверждал сам Джо. Чернокожий парень лет шестнадцати, широкоплечий, рослый, с грубыми чертами лица и длинными, почти до плеч, вьющимися волосами, одетый в выцветшую зеленую футболку и рваные шорты до колен.

Три года назад Магда жила вместе с дедом на окраине Верхнего сектора Читтерлингса. Отца никогда в глаза не видела, а ту, кто ее родила, старалась не вспоминать – образ матери-проститутки, бросившей пятилетнюю дочь на попечение больного старика и вскоре погибшей от руки пьяного матроса, которого заразила гонореей, не тревожил ее. Она почти забыла о ней. Все, связанное с родителями, ушло далеко-далеко еще задолго до того, как Магда начала осмысленно понимать происходящее и делать выводы.

Дед был беден, и нужда засасывала их, как трясина. Иногда у них бывали деньги и они объедались. Однако чаще случалось так, что едва сводили концы с концами и голодали, питаясь постными лепешками из рисовой муки, которые запивали кипяченой водой, подкрашенной какими-то травами. Но они всегда держались вместе – и в дни веселья, и в дни печали.

В этом жестоком мире, оставшись без опоры, девочек зачастую проглатывали химкомбинаты, где работа быстро выжимала из них все соки. Или бордели, если они хороши собой и быстро учились зазывать проходящих мимо мужчин. Или, еще хуже, – продавали в рабство, даже при живых родителях, если те не в состоянии вовремя погасить долги. Подобная участь была уготована для многих бедняков – и детей, и взрослых. «У неимущих нет прав, нет будущего», – часто говорил Магде дед, вздыхая.

Потому Магда не стала ждать у судьбы подарков, не собиралась приносить себя в жертву нищете, не намеревалась терять свободу и отдаваться без любви первому встречному. Начала воровать – в конце концов, все лучше, чем каторжный труд или торговля телом! И вскоре поднаторела в этом деле. Она приносила в дом деньги, пусть и небольшие, и отдавала их деду, а тот молча брал их, хмурился, что-то ворчал себе под нос и прятал под матрас. Эти мятые купюры не радовали стариковское сердце. Он доставал губную гармонику и начинал играть какую-то старую, грустную мелодию, проникавшую в душу точно так, как запах моря проникает в тела тех, кто живет у его соленых вод.

Магда часто вспоминала первую встречу с Джо Снежком.

…Тогда ей было тринадцать, но, как все мулатки, девочка-подросток выглядела старше своих лет. Острые груди, узкая талия и тугие бедра, двигавшиеся из стороны в сторону при ходьбе так, словно она пританцовывала, часто приковывали к себе внимание не только сверстников, но и взрослых мужчин. И эти взгляды оглаживали ее, приклеиваясь к ее выпуклым ягодицам, а чужие мысли, словно надувались ей в спину, нашептывая, как она хороша и желанна. Иногда девочка оборачивалась и показывала им язык, вызывая у мальчишек раздражение, а у мужчин – смущение. Многие мужчины грешат в мыслях, не осознавая этого. А женщины подсознательно, с самого рождения умеют отличать правду ото лжи, всегда чувствуют направленное им вслед вожделение. Это их незримое приданное.

Магда возвращалась домой поздним вечером. Ее задержал ростовщик, после закрытия лавки скупавший краденые вещи, представлявшие хоть какую-то реальную ценность. Удивительно, но прижимистый владелец ломбарда, который при оценке подозрительного «товара» никогда не снимал маску подчеркнутого безразличия с лица, раскошелился, практически не торгуясь. Он даже почесал за ухом, похожим на пельмень, и в его вечно тоскливых глазах мелькнула искра неподдельного интереса. Магда продала ему серебряный перстень с рубином, ловко снятый с пальца у одной старухи, попросившей перевести ее через дорогу и помочь донести корзину с фруктами к дому.

Магда шла с высоко поднятой головой, ликуя. Свет фонарей освещал девочке путь. По улицам торопливо, точно подвальные крысы, пробегали одинокие прохожие. Ветер разметывал ей волосы. Вдали слышался рев бушующих гигантских валов. От моря исходил какой-то дивный запах, дотоле ей неведомый. Запах пробуждал в груди радость, выливавшуюся в песню, мелодию которой она тихонько насвистывала.

Опасность она почувствовала инстинктивно. Но было поздно. Магда замедлила шаг, успела повернуть голову, как тотчас чьи-то сильные руки схватили ее, зажали рот. Она и глазом не успела моргнуть, как оказалась за углом дома, в сумраке. Ее развернули и прижали к стене. Девочка больно ударилась затылком о кирпичную кладку, в глазах на секунду потемнело. А когда немного пришла в себя, намереваясь вырваться и убежать, то увидела перед собой мерзкое лицо, изуродованное шрамом. Щелкнуло лезвие ножа возле ее щеки. Кровь застыла в жилах Магды. Ей хотелось закричать, но от страха она онемела. К горлу подступил тяжелый комок, и отчаяние сковало ее.

Это был какой-то сумасшедший, который, похоже, не осознавал, что творит, находясь в диком возбуждении. Магда прежде никогда не сталкивалась с маньяками. Она даже не могла предполагать, что существуют такие нелюди, которых мучает неутоленное желание по ночам во время непогоды, лишает их сна, приводит в бешенство. Об изнасилованиях несовершеннолетних слышала – зачастую этим занимались сами подростки, беспризорные, у которых не было денег на услуги проститутки, – но в глазах этого мужчины она отчетливо увидела свою боль и близкую смерть.

Маньяк протянул руку с ножом к ее волосам, дотронулся до них и что-то пробормотал. Его налитые кровью глаза были полны безумия, для него существовало лишь одно: тело девочки, к которому он прижался. Свободная рука насильника скользнула по ее тугой груди, животу и оказалась между ног, пытаясь их раздвинуть. Магда стояла в растерянности, не зная, что делать. Страх сковал ее, спутал мысли. Ей казалось, что у нее в груди покоится целая глыба льда. То, что сейчас с ней происходило, вызывало омерзение. Ладонь девочки разжалась, порыв ветра подхватил деньги и унес неведомо куда.

– Прошу вас… не надо… – жалко выдавила Магда. Ее глаза наполнились слезами, и нижняя губа задрожала.

– Брось, не ломайся, шоколадка, – прошептал ей злодей в ухо, не переставая поглаживать ее. – Все одно я возьму то, что хочу. Повернись к стене, нагнись и уступи по-хорошему. Мой пыжовник[19]19
  Пыжовник – длинный скребок для чистки канала ствола орудий, применявшихся на старинных военных кораблях. В данное время подобные им аналоги пушек получили «вторую жизнь» на многих торговых галерах и парусниках для защиты от мародеров и пиратов, так как не всякую зенитную установку можно установить на деревянной палубе, не говоря уж о ракетном комплексе. Да и перемещаться по воде на судах с металлическим корпусом и двигателями с открытыми гребными винтами стало невозможно. Инопланетяне, чтобы обезопасить себя от вмешательства людей, блокировали морское сообщение и безжалостно уничтожают все то, что может нарушить их экосистему. Люди вынуждены больше передвигаться по воздуху, что стимулировало развитие гигантских цеппелинов для трансатлантических перелетов. Природные энергоресурсы на суше малы и быстро иссякают. Лишь немногие государства могут позволить себе самолеты с реактивными двигателями из-за высокой стоимости топлива. Лидирующую позицию занимают Россия и Китай. Здесь же слово «пыжовник» применяется в совершенно ином значении.


[Закрыть] тебе понравится.

– Я еще девочка, пожалуйста…

Насильник посмотрел ей в глаза и его рот скривился в гадкой усмешке.

– Это недолго исправить, сладенькая. Так даже лучше. Если ты хочешь, то можно оставить все, как прежде, но будет немного больнее.

– Нет! – Девушка попыталась вырваться, но рука маньяка нашла ее шею и начала сжимать.

– Не трепыхайся, дура… – злобно прошипел он.

У Магды снова померкло в глазах, она стала задыхаться и оседать. И тут чья-то рука хлопнула насильника по плечу, и прозвучал голос:

– Оставь ее в покое, дрочила!

Маньяк ослабил хватку. Лицо его тотчас изменилось, окаменело. Он отпустил девочку и, резко развернувшись, наотмашь полоснул ножом – острая сталь вспорола воздух.

Магда опустилась на брусчатку, опершись спиной о холодную стену, и дальнейшие события наблюдала как во сне.

Она увидела высокого мальчика, негра, примерно одного возраста с ней, но очень крепкого. Тот стоял и ухмылялся, словно издевался над маньяком, даже успел подмигнуть Магде, точно давней знакомой.

– Убирайся вон, грязный негр, если не хочешь, чтоб я расквасил тебе рожу, – процедил сквозь зубы маньяк. Злость скворчала в нем, как яйца на раскаленной сковородке.

– Катись сам, пока морда целая. – Он сплюнул вбок.

– Прикуси язык! Я тебе, сопляк, щас задницу порву на щупальца осьминога! Будешь знать, на кого хвост поднимаешь!

– Морячок?.. Хм… А у тебя харя не треснет по диагонали зигзагом?! – спокойно поинтересовался негр и, заметив похожий шрам на лице маньяка, добавил: – Однажды это уже с тобой случилось. Верно, дрочила?

– Нету в порту еще наглеца, который бы ушел от моего ножа, – процедил маньяк и его глаза в желтом свете луны блеснули яростью. – Ты попал, ниггер! Конкретно попал!

Подросток стойко принял вызов. Улыбнулся, вытянул вперед руку, сжатую в кулак, и показал оттопыренный средний палец, при этом ухмыляясь. Он имел вид человека, которому все нипочем, кто может жевать гвозди и выплевывать пули.

Маньяк рассвирепел. Он едва не дымился от злости.

Негр продолжал улыбаться, не сводя глаз с противника.

Между ними завязалась драка.

Насильник рычал, точно в него вселился легион бесов, он совершил несколько резких выпадов, пытаясь достать малолетнего наглеца ножом, но тот был ловок, проворен и неуловим. В его движениях не было никакой симметрии, скорее – какая-то боевая хореография.

Очередная атака – и мальчик опустился вниз, провернулся юлой на одной ноге и сделал подсечку нападавшему. Нелюдь растянулся на камнях, приподнялся, тряхнул головой, отполз на четвереньках чуть в сторону и попытался встать, произнеся: «Дешевый трюк, черномазый…» Но негр снова его опередил – подпрыгнул, выполнил сложную акробатическую стойку на одной руке и врезал пяткой под ухо противнику. Тот так и шлепнулся оземь во весь свой рост. Нож выпал из ослабевшей руки. Тело мерзавца пару раз судорожно дернулось. Удар оказался такой силы, будто к ноге мальчика была привязана невидимая гиря. Больше злодей не пошевелился.

Негр ногой отшвырнул выпавший из руки маньяка нож в сточную канаву, повернулся и, подойдя к девочке, уверенно протянул руку.

– Меня Джо зовут, Джо Снежок, – представился он, сверкнув зубами, и предложил: – Тебя провести домой, красотка? Далеко живешь?

Магда не подала ему руку, ее до сих пор трясло. Встала сама и, заметив скользнувший по ее оголенным ногам взгляд, поспешно оправила платье.

– А тебе какое дело? – немного осмелела она. И тут же испытала замешательство и смутилась.

– Могла бы и спасибо сказать, – усмехнулся Джо, не отрывая взгляд от ладной фигуры мулатки, пытаясь заглянуть ей в глаза.

– Он… живой? – Магда опасливо покосилась на мерзавца, растянувшегося на земле.

– Забудь, – ответил Джо, – если и выживет, то охотиться на девочек больше не сможет. Ему понадобится сиделка до конца его дней.

– Ты здорово дерешься. Где так научился? – удивление ее было безмерно.

– Капоэйре[20]20
  Капоэйра – бразильское национальное боевое искусство, сочетающее в себе элементы танца, акробатики, игры, и сопровождающееся национальной бразильской музыкой. Как боевое искусство отличается использованием низких положений, ударов ногами, подсечек и в некоторых направлениях, обилием акробатики.


[Закрыть] меня обучил отец. Там, где мы жили раньше, он был лучшим на побережье.

– Ты случайно не беженец? Здесь хватает аборигенов, но…

– …мало негров? – продолжил за нее спаситель и усмехнулся.

– Ага. Потому и думаю, что ты – беженец. Из Африки?

– Нет, из Южной Америки. Кстати, в этом городе почти все его жители бывшие беженцы, как я слышал. Ведь когда-то они и основали его.

– Верно. А почему ты выбрал Австралию?

– Долго объяснять, но жить там, где мы жили с отцом, намного сложнее, чем здесь. Бразилия – это сплошные соляные болота и люди там до тридцати не все доживают.[21]21
  После Нашествия многое изменилось на Земле. Приспосабливая под себя среду обитания, пришельцы расширили границы своих владений и, имея возможность воздействовать на гравитацию планеты, из многих участков суши создали отмели. В результате чудовищных тектонических сдвигов Западное и Восточное побережье США ушли под воду. А в Желтом, Восточно-Китайском и Японском морях поднялось дно, что привело к многочисленной гибели людей. Извержения вулканов превратили Гавайские острова в застывшую лаву и горы вулканического пепла. Латинская Америка и восточная часть Бразилии также были затоплены и стали соляными болотами.


[Закрыть] Да и не мой это был выбор.

– А твой отец…

– Его уже нет в живых. Нас, сотни две нелегалов, везли в трюме контрабандисты. Отец подхватил какую-то заразу, лихорадку, кажись, и до Австралии не дотянул… Многие тогда умерли.

Магда все еще не верила своим глазам, бросая взгляд то на поверженного злодея, то на того, кто отстоял ее жизнь и честь. Шум ветра превратился в шелест, и радость спасения музыкой звучала у нее в голове. Голос мальчика был мягок и доброжелателен, зачаровывал, как песня, от него веяло непоколебимой уверенностью и девушке это понравилось. Джо Снежок вызывал у нее неподдельный интерес. Это был не один из тех соседских мальчишек со щенячьими шеями, что заигрывали с ней, а настоящий герой, которого любая девушка грезит встретить, воспоминания о котором она и в глубокой старости будет перебирать, словно бусинки на четках, ожидая в молитве пришествие сна или смерти.

– Магда… Спасибо… – представилась и поблагодарила девочка. Страх начинал мало-помалу исчезать из ее души.

– Да ладно, – Джо расплылся в улыбке. – Сочтемся как-нибудь.

Девочка сама протянула ему руку. А спустя некоторое время нашла для Джо Снежка и место в своем сердце.

Так состоялось их знакомство. Снежок проводил Магду домой. Сердце мальчика часто-часто билось, когда он смотрел на нее, и он не мог найти этому объяснений. А девочка улыбалась и прятала глаза, держась за его руку. В ту ночь не было даже луны, но в начинающемся разгаре бури расцвела самая что ни на есть романтическая любовь. Звезды зажглись в их зрачках, и молнии остановились на небе. Ни он, ни она не понимали тогда происходящего, но чувствовали: то, что творится с ними, – прекрасно. Потом они долго не могли уснуть, думали друг о дружке, разговаривали, словно находились рядом и их не разделяли Пустоши: она – лежа на кровати в своей комнате, он – растянувшись на циновке в доме на холме, шлепая себя по лицу, чтобы отогнать жужжащих москитов. И говорили обо всем на свете – о родителях, о пережитых приключениях, о радостях и невзгодах – пока их не сморил сон.

А далее последовали другие события: неожиданная смерть деда, попытка властей упрятать девочку в сиротский приют, ее бегство, поиски Джо и радостная встреча с ним, а затем и ее полноправное членство в шайке Дикого Джека…

Магда смотрела на спящего Джо и лелеяла одну-единственную мысль, что они не разлучатся, они останутся вместе навсегда. И еще она хотела, чтоб скорее появился на свет тот, кто будет махать ручонками и называть ее мамой.

Девушка вздрогнула, услышав чьи-то тяжелые шаги, доносившиеся из коридора, вскочила, взяла лампу и подошла к двери.

* * *

Проныра враскачку, особой своей походкой, шел по коридору, когда приоткрылась дверь и показалась Магда. Его солдатские ботинки гремели так, будто маршировал целый полк. Он остановился, вперился взглядом в ее крепкие, налитые груди, еще не измятые мужской лаской и губами будущего ребенка, готовые вот-вот выпрыгнуть из-под кофты. Спелые шоколадные полушария. Они манили. Глаза у парня засияли, точно у гуляки-кота. Хотел, как обычно, громко пошутить, но девушка приложила палец к губам, требуя тишины.

– Проныра, а ты можешь ногами так громко не топать? – прошипела она. – Джо разбудишь. Случилось что? Куда так спешишь?

Парень замер, не сводя глаз с груди Магды, с лицом осчастливленного стеклянными бусами туземца. И тут же получил щелчок по носу.

– Куда вылупился, дурья башка?! Посмотрел – и будет.

Да, эта цыкнет, так и своих не узнаешь, очнулся Проныра и почувствовал, что его щеки вспыхнули, как от горячего ветра. «Та еще штучка».