Текст книги "Эмтегей 85’ Колыма реальная и мистическая"

Лось в три приёма открыл ножом банку, и кабину грейдера заполнил запах, который невозможно забыть, если ты его чувствовал хотя бы раз… Об этом стоит поподробнее.

Мой старший брат заканчивал в своё время Рижское лётно-техническое училище гражданской авиации, и один из его друзей-курсантов, слушая его рассказ о том, что нет в мире ни одного человека, способного проглотить даже кусок кукумарии, выразил сомнение. И тогда они публично поспорили на сколько-то там коробок шоколадных конфет, что «неверующий» не сможет съесть в одиночку целую банку этого «ценнейшего морского продукта».

Закончилось тем, что мой брат, вернувшись в Ригу после очередного каникулярного отпуска, специально привёз с собой аж две банки кукумарии (в европейской части СССР никто даже слова «кукумария» никогда не слыхал, потому что в продаже она была только на Колыме, Чукотке, Камчатке и Дальнем Востоке). Собрались в ленинской комнате всей ротой и приступили.

Соперник у брата был серьёзный. Для него не существовало в мире ничего несъедобного. Но, тем не менее, брат выиграл спор, хотя и не без труда. Оппонента стошнило, когда он уже был близок к победе, и ему оставалось съесть всего пару кусочков.

И вот эта гадость ночью в кабине грейдера, посреди каменной пустыни, поросшей стлаником, лиственницами, кустами и лишайниками, показалась нам самым изысканным в мире блюдом. Ничего вкуснее я в жизни своей не ел! И тут я со стыдом вспомнил, что ещё какую-то пару недель назад мечтал об американских джинсах «Монтана», о ярком полиэтиленовом пакете «Мальборо», о пластинке «Лед Зеппелин», о кроссовках «Пума». Боже, какой я идиот! Что значит вся эта бессмысленная, бесполезная шелуха по сравнению с кукумарией! Мы были счастливы, потому что чувство голода больше не ощущалось. Полбулки чёрствого хлеба и банка консервов на двоих – это вполне достаточный рацион для людей, не видевших пищи несколько дней.

И что значат деньги? В дорогу нам собрали почти двести рублей, и они лежали в полиэтиленовом пакетике в заднем кармане брюк, застёгнутом на молнию. Но деньги же есть не будешь! В тайге это просто бумага, которая годится разве только для розжига костра.

А следом пришло ощущение дикой усталости. Мы вырубились и спали слаще, чем в собственных белых постелях дома, в обычной обстановке. Но даже этот мертвецкий сон не помешал нам проснуться от надрывного воя моторов на перевале. Снова невероятная удача! Сейчас мы поедем домой!

Головная машина колонны «Уралов» с прицепами замерла около нас на обочине. Я первым вскочил на подножку, рванул на себя дверцу, почувствовал изнутри поток опьяняющего тепла и запрыгнул в кабину. Лось – следом за мной, и вот мы медленно, но всё-таки не на своих двоих, а в тёплой кабине грузовика, едем к дому. За рулём – угрюмый якут, который не ответил на «Здрасте», не проронил ни слова за час с лишним в пути и игнорировал «Спасиб! Досвиданнь!»

Он просто подчиняется неписаному закону Колымской трассы, который гласит, что того, кто не подберёт голосующего попутчика в тайге, ждёт неминуемая кара судьбы. Историй о разбившихся насмерть водителях, не выполнивших требование этого закона, на Колыме можно услышать предостаточно.

Входим во двор лесничества и видим наш ГАЗик с надписью «УРЮК» на заднем борту. Самого «гондураса» не видно нигде. Стучимся в кабинет к тёте Гале, вваливаемся внутрь, наполняя помещение запахом пропитанной дымом одежды и кирзовых сапог.

Тётя Мама

– Ой! Мальчишки! Ну как вы там?! – всплёскивает руками невысокая полнеющая женщина. – Садитесь, садитесь, милые, сейчас чайку организую, – хлопочет начальница лесничества, с явным оттенком вины в голосе.

– А что случилось-то, тёть Галь?

– Мансур, басурманин, в запой ушёл. Что ещё у нас могло случиться?

– И что? Некому подменить?

– А вот не поверишь, Лёш, все бригады – по местам, вся исправная техника – в лесу, один только Мансур в посёлке. Но он уже оклемался. Вчера с машиной ковырялся, сегодня ни свет ни заря уже на работе, трезвый, как стёклышко. Грузит продукты для вас, а после обеда на Усть-Хакчан повезёт харчи. Там тоже ребята без еды сидят.

– А на Усть-Хакчане у нас что?

– Там посадка идёт. Лиственницу сеем.

Пока тётя Галя тараторит, со стола исчезают кипы бумаг и конторских книг, а им на замену приходит поднос с дюжиной бутербродов из толсто нарезанного батона с маслом и слоем красной икры толщиной с палец. В синие фарфоровые чашки на блюдцах с золотой сеточкой узоров журчит из алюминиевого электрочайника кипяток, а затем щедро – крепкий чай из заварника того же сервиза, что и чашки с блюдцами. Мы набрасываемся на бутерброды, а наша добрая тётя Галя с улыбкой сострадания смотрит на нас тёплым материнским взглядом.

– Ну как, подъели?

– Спасибо, мамуль… то есть, это… тёть Галь, – смутился Лёха.

– Да ладно, ладно! Пусть я буду мамулей. Мне же приятно. У меня три дочери, а сына ни одного, потому вы для меня, мальчишки, словно дети родные, – мама Галя обнимает нас по очереди и провожает к машине. – Домой-то завезти вас, с родителями поздоровкаться?

– Да не, мои на работе.

– Мои тоже. Лёхина мама вместе с моей в детском садике, а наши отцы в одну смену в одной бригаде взрывниками на шахте работают.

– Ну, с Богом, ма́льцы!

– Спасибо, мам Галь!

– Счастливо, мама Галя! – повторяю вслед за другом и я. С того дня мы её иначе и не называли, а через год с удивлением обнаружили, что её теперь всё лесничество так зовёт, даже Иваныч, который её вдвое старше.

Узбекская мечта

– Слава яйцам! Сёдня, как белые люди, в кабине едем! – довольно запел Лёха, когда мы тронулись.

– Урюк! Слышь, Урюк?

– Чё?

– Мы через Старый же поедем? Сверни к магазину, который около базы «Колымснаба».

– Чё, тариться будете?

– Ну, так сам понимаешь! Мы недолго.

– Да мне-то чё? Мне-то всё равно.

– Слышь, Мансур! А жена у тебя есть?

– Скоро будет! Гладкая, белий-белий женщин. С во-от такими сиськами, – Мансур описывает в воздухе две гигантские дуги, изображая на себе женские груди размером от ключиц до пояса, и хорошо ещё, что руки у него не особо длинные. – Всю жисть мечталь жениться на хохлушке, и чтоб бляндинка биль.

– А почему именно на хохлушке? – давимся мы с Лёхой от хохота. – Чем узбечки хуже?

– Чтоб ти понималь, молокосос! Узбечку покупать нада, калым платить. А хохлушки бесплатна!

Мы валимся под сиденье от безудержного смеха.

– А кто такая? Как зовут?

– Э-э-э! Самая красивая по имени! Лю-у-уба! – морщится в блаженной улыбке Урюк. – Шинкаре-е-вич, – мечтательно протягивает, взмахивая узкой смуглой ладонью, смешно морща лоб с одной на оба глаза чёрной бровью.

– Постой! Это не та ли Люба, которая бухгалтерша из шахтоуправления?

– Знаете её, что ли? – как по мановению волшебной палочки, стёрлась улыбка с лица Мансура.

– Кто же её не знает! Она специально за мужем на Колыму прилетела. Засиделась в девках-то, и так и сидит по сей день. И всё потому, что слишком тщательно выбирает себе мужа. Всех в посёлке уже проэкзаменовала, даже женатых десятка два!

– Э-э-э! Давай сплетни не наводи, да? Она святая! Сказала, что будет ноги мне мить, и воду эту из таза пить. Вылезай! Приехали!

– Нет, ну ты прикинь, Андрюх, как он не в бровь, а прямо в глаз выразился: «БЛЯндинка», ха-ха-ха, – и мы, гогоча в две глотки, вваливаемся в раздолбанную дверь с растянутой возвратной пружиной наверху и оказываемся в крохотном помещении магазина в допотопном деревянном строении. Не знаю, что означает слово «сельпо», но жители Старого Кадыкчана именно так называют этот магазин.

Почему «Старый Кадыкчан»? Ведь на карте есть только один Кадыкчан, а посёлок не имеет деления на административные районы. Но это только официально. Фактически, в Кадыкчане – три микрорайона. Старый, реже его называют «Шанхай», – это около сотни крохотных деревянных домиков, оштукатуренных снаружи поверх реек, набитых крест-накрест, и беленых известью. Они настолько тесно жмутся друг к другу, что дворы между соседними домами зачастую не имеют даже проходов. А во дворах ходят куры, утки и свиньи. В отапливаемых углём сарайчиках многие разводили и кроликов.

Экскурс в историю Кадыкчана

С этого места, у подножия почти вертикального скалистого склона сопки красных оттенков, недалеко от слияния речек Кадыкчанка и Аркагалинка, начался весь Кадыкчан. Здесь поселились первые его жители – ещё в 1935–1938 годах, когда геолог Борис Иванович Вронский открыл Аркагалинское угольное месторождение, частью которого был и Кадыкчан.

Для освоения месторождения требовались опытные шахтёры, поэтому неудивительно, что основная масса прибывших специалистов была из Юзовки (которая позднее была переименована в Сталино, а ныне это город Донецк на Украине) и Луганска, и они привнесли с собой привычный для них уклад жизни.

Позже, во время войны, появились заключённые, которые работали вместе с обычными строителями и построили выше по реке Новый Кадыкчан, где центром стала шахта № 10. Там уже была котельная, и бараки отапливались теплоцентралью.

А в середине пятидесятых, когда уже действовали несколько шахт и угольный разрез, на некотором удалении от реки, на твёрдом пологом склоне сопки появился третий Кадыкчан – Новейший. Это уже был посёлок городского типа: с трех– и пятиэтажными домами, улицами, площадями и всем тем, что мы привыкли видеть в современных городах.

Правда, был и ещё один Кадыкчан, который рос одновременно со Старым, Новым и Новейшим. Это было кладбище, которое меж собой все называли «Четвёртым Кадыкчаном». Когда кого-нибудь хоронили, то про него говорили: «Отнесли на Четвёртый Кадыкчан», а если кто-то неразумно подвергал свою жизнь опасности, его спрашивали: «Ты что, на Четвёртый Кадыкчан захотел?»

Понятно, что путь любого странника, покидающего посёлок, неизбежно пролегал через Старый Кадыкчан, где на обочине трассы стоял старинный магазин от базы УРСа «Колымснаб».

Комсомольцы! Все на борьбу с пьянством!

– Тётя Бэлла! А почему у вас полки для «шайтан-воды» все пустые? – прогрохотал Лось продавщице в белом халате и поварском колпаке, стоявшей за кассой.

– Какая я тебе тётя! Племянничек выискался… А ты что, и́з лесу вышел? Не знаешь, что по всей стране объявлена война с пьянством? Только вчера папашке твоему объясняла, теперь тебе вот… Задрала меня династия Митрошиных!

При словах «из лесу вышел» мы с Лёхой дружно прыснули со смеху. Бэлла, красивая осетинка, рот которой был на сто процентов из зубов, одетых в золотые коронки, а сама она вся была увешана золотыми цепочками, кулонами, серьгами, и на всех десяти пальцах рук сверкали бесчисленные кольца и перстни, даже не подозревала, как она была права, говоря о том, что мы из леса.

– Ладно хоть портвейн ещё со склада отпускают. Ко мне за сто километров из Сусумана покупатели приезжают. Говорят, что в Магадане уже вообще ничего из спиртного нет, а в Сусумане только «Портвейн 72» «выбрасывают», которого на два часа торговли хватает, и люди с ночи у магазина очередь занимают, – делится новостями Бэлла, пока мы с другом укладываем в рюкзаки купленные пакеты и банки с разными «вкусностями», не полагающимися к казённому довольствию.

«Возвращение героев. Работники лесного хозяйства с ликованием встретили экспедицию, возвратившуюся с Большой Земли!» – такой заголовок мог бы появиться на первой полосе газеты нашего стойбища, если бы такая газета существовала. Но именно такой по накалу эмоций была церемония встречи долгожданной машины с продуктами оголодавшими членами бригады лесничества на Эмтегее.

Толик Позин тут же организовал приготовление борща из консервов, щедро используя тушёнку и свежие картофель, лук и морковь. В это же время не занятые на кухне сервировали стол, приближая наступление праздника всеми силами. Но поскольку Позин объявил, что повару для достижения наилучшего результата требуется особая, творческая атмосфера, то мы оставили его посреди пирамид из посуды и упаковок с продуктами и удалились в тень густых тополей неподалёку.

Затем был торжественный обед, потом чаепитие и долгие-долгие байки у костра, до того состояния, когда смеяться уже нет никаких сил, потому что мышцы живота болят, как после долгой тренировки в спортзале.

Страшная месть Виталика

Центральной фигурой самых смешных историй стал Виталик, наш городской сумасшедший. Когда он учился в Кадыкчанской средней школе, всем, в том числе и учителям, было очевидно, что парень не в себе, и ему не место в обычной школе. Но его мама упорно бегала по всем инстанциям, строча жалобы и собирая справки о том, что её сыночек нормальный, просто его одноклассники затуркали. Так она с великим трудом дотащила его до девятого класса, после которого все допризывники ездили на полигон, чтобы выполнить упражнения по стрельбе из автомата Калашникова, а потом 10 дней жили в лагерях, привыкая к армейскому быту, сдавая нормы ГТО, вживаясь в шкуру солдата советской армии.

Эти военные сборы делились на две части. В марте, когда морозы ещё трещали вовсю, допризывников вывозили на полигон на один день для сдачи нормативов по стрельбе, а всё остальное происходило уже в конце учебного года, когда лето приходило на смену весне. Но вспомнился нам тот самый мартовский день, когда Виталик отправился на стрельбы…

Путь до Сусумана, в окрестностях которого находился учебно-тренировочный центр внутренних войск со спортивным городком, полосой препятствий и тиром, занимал несколько часов на автобусе. И понятно, что эти несколько часов мальчишки развлекались, как могли. Играли в карты, в города, устраивали поединки борцов на задней площадке, и далее по списку, как у всех мальчишек. Но если с ними оказался Виталик, то какие там игры!

Он стал безальтернативным вариантом для упражнений в лютом подростковом остроумии и центром всеобщего внимания – «аттракционом глупости», отбивавшимся от потоков язвительных вопросов. Пытаясь казаться «нормальным», он изображал на лице «тонны знаний», которыми якобы обладал, и на всякий дурацкий заковыристый вопрос отвечал длинно, путанно, совершенно по-идиотски, что раз за разом вызывало взрывы безудержного хохота, от которого автобус раскачивался, грозя свалиться с узкой дороги в пропасть.

Да, конечно, это было жестоко, но кто об этом в такой момент думает, если ему всего пятнадцать или шестнадцать лет! И однажды, после очередного всеобщего приступа смеха, Виталик рассердился. Засопел, скорчив смешную обиженную гримасу, затем вскочил с сиденья, да как закричит: «Вы! Вы все гитлеры злые! Ненавижу всех! Ы-ы-ы-ы!»

– А между прочим, скоро Виталик получит автомат с боевыми патронами. Вы подумали об этом, придурки? – прозвучал во внезапно наступившей тишине чей-то голос. И после этого о Виталике никто больше не вспоминал до того самого момента…

Мороз в тот день был нешуточный – около тридцати градусов. Капитан в белом тулупе до пят прочитал перед строем допризывников последний инструктаж, и начались стрельбы.

– Допризывник Бутов!

– Я! – гаркнул радостно Виталик.

– Ко мне!

– Есть! – хруст снега под валенками, и вот Виталик в пункте раздачи боепитания. Расписывается в журнале за полученные патроны. – Допризывник Бутов десять боевых патронов получил!

– К бою! – командует капитан, руководитель стрельб. Виталик бежит к брустверу, перед амбразурой которого на снегу лежит солдатский матрас, укрытый плащ-палаткой. Ложится и докладывает:

– Допризывник Бутов к бою готов!

– Боже! Как это он до сих пор ни одного слова не перепутал? – язвительно звучит из строя ожидающих своей очереди.

– Заряжай! – командует капитан.

Виталик вставляет магазин, щёлкает предохранителем и с лязгом затворной рамы досылает патрон в патронник.

– Одиночными! Идиот! Ты куда предохранитель поставил на «очередь»?! Одиночными!

А Виталик меж тем медленно встаёт с заряженным АК-47 и с торжествующей улыбкой на лице поворачивается к капитану, направив ствол ему прямо в грудь. Капитан, скорее всего, описался от страху, потому что губы его посинели, он начал судорожно хвататься за кобуру, пытаясь вытащить дрожащей рукой пистолет, и одновременно, отступая мелкими шажками, попятился к блиндажу за спиной.

– Ты… Это… Не дури, парень… Не дури! – и… неожиданно для всех, нелепо взмахнув руками, валится спиной в проём блиндажа, где уже прячется шустрый прапорщик, выдававший патроны.

– Ну что, гитлеры! Посмотрим, кто из нас умный, а кто дурак? – повернулся Виталик к строю, наблюдавшему в оцепенении происходящее, и поднял к плечу автомат.

Допризывников как ветром сдуло. Кто, не сходя с места, плюхнулся носом в сугроб, кто умудрился отпрыгнуть в сторону и упасть на дно траншеи, а кто-то задал стрекача по дороге, прочищенной ножом бульдозера между высокими сугробами. Виталик расхохотался, как ребёнок, своей шутке, спокойно подошёл к брустверу, улёгся, направив ствол в амбразуру, и перевёл предохранитель оружия в положение для стрельбы одиночными.

– Ты где, капитан? Командуй!

Капитан к тому времени полностью пришёл в себя, словно тигр, молниеносным прыжком подскочил к Виталику и мощным ударом носка валенка выбил из его рук оружие, отлетевшее в глубокий сугроб. Затем прыгнул за ним следом, отстыковал магазин и передёрнул затвор, выбрасывая патрон из патронника. Уф… На этот раз обошлось!

По причине хронической неуспеваемости Виталик дважды оставался на второй год в начальных классах, поэтому на момент окончания средней школы ему уже исполнилось восемнадцать. Сразу же после выпускного бала его ждала служба в стройбате, где-то в уссурийской тайге. Однако уже в сентябре он появился в Кадыкчане. Оказывается, командир части, в которой служил Виталик, был чуточку более ответственным, нежели школьные учителя и призывная комиссия, и добился повторного освидетельствования вновь прибывшего бойца военно-врачебной медицинской комиссией на предмет психических заболеваний.

Так Виталик заполучил в военный билет штампик «7Б», что означает «Шизофрения», и был комиссован по причине полной непригодности к воинской службе.

А что делать парню, если он не в армии, в ПТУ не поступил, а техникум даже «не светит»? Дорога одна – трудиться простым работягой «на лопате». И пошёл наш герой на стройку, на должность транспортного рабочего, которая в народе называлась «принеси-подай-пошёлнакуй-немешай».

Каждый из дней, проведённых Виталиком на строительстве нового пятиэтажного дома по улице Строителей, являлся знаменательной датой и пополнял местный фольклор. Но два из них – несомненные шедевры, которые требуют фиксации не только в устном народном творчестве.

Менструация

Наверное, нет на территории бывшего Союза человека, который не слышал бы баек о том, как салаг посвящают в профессию. У моряков это легендарная заточка якорей и продувка макарон, у авиаторов – отправка на склад с пустым ведром за «компрессией» (этот же розыгрыш был популярен и у железнодорожников с автомобилистами), и так далее по списку.

Что делает бригадир Виталика Бутова? Он во время обеденного перерыва с лицом, каким в советских фильмах наделяли маршала Жукова, сообщает Виталику о возникших проблемах с отбойным молотком. Мол, на морозе смазка застывает – нужно разбавить её менструацией. Даёт ему в руки пустое оцинкованное ведро и отправляет в теплушку к малярам-штукатурам (естественно, все женщины), которые собрались на обед в полном составе.

– Чего-чего спросить?

– Менструацию. Запомнишь?

– Мен-стру… Мен-стру-ац… Менструацию! Запомнил!

Проходит минуты две, Виталик вваливается в теплушку к мужикам, которые с упоением поглощают горячую пищу, и с порога вопит:

– Дядя Коля! Я пока дошёл, снова забыл, что спросить-то надо у Марины Александровны. Напишите мне на бумажке.

«Дядя Коля» обнимает его за плечи и участливо так наставляет подопечного, что стыдно шпаргалками пользоваться – он же не дурачок? Нет ведь? А раз не дурачок, значит, в состоянии запомнить такое простое название технической жидкости. Виталик при звуке слова «дурачок» всегда менялся в лице, поэтому собрал волю и все свои способности в кулак, запомнил-таки слово и помчался со всех ног, пока опять не забыл.

Далее всё очень предсказуемо. Виталик входит в теплушку к женщинам, где обедает и завскладом Марина Александровна, и с порога, как он это любит, громко орёт:

– Менструация! – и протягивает на вытянутой руке ведро. Бабы затихли с полными ртами, синхронно повернули головы к входной двери и застыли с лицами, какие в советских фильмах были на лицах партизанок, плюющих в лицо фашистским палачам во время допросов. – Марина Александровна! Дядя Коля сказал, что у вас есть свеженькая.

Марина Александровна закатила глаза, закашлялась и схватилась обеими ладонями за шею. Бабы, сидящие за столом по обе стороны от неё, дружно начали колотить Марину Александровну по спине. И та, то ли благодаря «скорой реанимационной помощи», то ли спасаясь от «реаниматоров», выскочила из-за стола, выхватила у Виталика из рук ведро, надела ему его на голову и что есть мочи стала колотить по донцу ведра своим хрупким кулачком. Виталик воет из ведра жестяным басом, а Марина бьёт и приговаривает:

– Свеженькая, говоришь? Дядя Коля послал, говоришь? А сам, дурачок, такое слово впервые слышишь, да?

Виталик не партизан, поэтом выдержать пытку не смог и сразу же дядю Колю сдал со всеми потрохами. Затем Марина Александровна схватила черенок от лопаты и уверенно, словно боец, идущий в штыковую атаку, направилась к теплушке мужчин.

К таким решительным боевым действиям не был готов никто. Марина обрушивала на стол черенок от лопаты раз за разом, плюща алюминиевые миски, эмалированные кружки, банки с консервами, и, превращая нехитрую снедь в крошево, приговаривала:

– Колян, паскуда! Всем уже доложил, что у меня месячные пришли? Все уже про нас с тобой знают? А Светке своей сказал, что у меня «день красных партизан» наступил? А моему мужу недоделанному тоже сообщил?

Мужики, справившись с первым шоком, дружно начали гоготать, сообразив, что на самом деле произошло. Вся бригада высыпала из теплушки на улицу, и там уже кто продолжал ржать стоя, сложившись в «букву Гриша», а кто и повалился на снег, изнемогая от коликов. А Коля, оставшись на поле боя, едва сумел отнять у Марины смертельное оружие и стиснул её в объятьях, успокаивая всеми известными словами и укоряя за то, что она сама, своими руками, вытащила скелет из шкафа, и теперь-то точно весь посёлок начнёт судачить об их романе.

Лопата

Второй эпизод ещё не «засветился» в народных байках, и тем ценнее рассказ о нём.

Однажды идёт прораб по участку и вдруг видит Виталика, лежащего на снегу и запустившего руку в скважину, пробуренную бурстанком для установки сваи под фундамент. Лицо покраснело от натуги, кряхтит, пыхтит, со стороны похоже, будто какой страшный зверь пытается Виталю за руку утянуть на дно скважины.

– Ты чего, Виталь?

– Да вот… Лопату маленько уронил.

– Мале-енько?! И что теперь, достаёшь?

– Да, Ильич! Вот-вот дотянусь. Я её нащупал уже.

– Виталик… – отрешённо выдохнул прораб. – Ты хоть знаешь, какова глубина скважины? Нет? Так я тебе скажу. Это скважина под сваю фундамента. Её глубина четырнадцать метров! Че-тыр-над-цать! Ты понимаешь?! У тебя что, рука длиной четырнадцать метров?

– Ильич! Ты только не ругайся! Я обязательно достану лопату!

– Ну, попробуй! Не достанешь – из зарплаты вычту. Стоимость утерянного казённого имущества БЛС-150 – большая лопата совковая с черенком длиной 150 сантиметров – в количестве одна штука.

– Две!

– Что «две»?

– Две лопаты, Ильич!

– Хххх…???!!! – потерял дар речи прораб.

– Я сначала-то одну уронил, а потом пошёл вторую взял, чтоб ею ту, первую, вытащить.

– Ой, мама дорогая! За что мне такие муки с таким работником?! От тебя же одни убытки! Тебя вообще из дому выпускать не следует, иначе, дай волю – от Кадыкчана руины через сутки останутся!

Через полчаса Ильич стал свидетелем сцены, в которой двое работяг обсуждали регулярное с начала рабочего дня исчезновение инструментов. Один жаловался другому, что оставил лопату воткнутой в кучу керамзита, а через полчаса её не стало. Принёс из теплушки с инструментом вторую, так и эта через пятнадцать минут исчезла. А теперь вот лом исчез.

Заподозрив неладное, Ильич отправился к скважине, над которой, подобно рыбаку перед лункой во льду, сидел Виталик в зелёном стёганом ватнике, серой ушанке с торчащими в разные стороны «ушами» и в круглых очках с толстенными заиндевевшими линзами на переносице. В глаза бросилось, что около ног Виталика лежит лопата.

– Яп-понский городовой! Неужто достал, Виталя?!

– Я же не дурак! Ща вот вторую достану, а потом ещё ломик только останется, – заявил с торжествующей улыбкой на лице Виталик, чем и подтвердил подозрения прораба относительно судьбы пропавшего лома.

Оказывается, Виталик спёр у сварных несколько электродов, изогнул их замысловатым образом и скрепил алюминиевой проволокой, соорудив таким образом оригинальную «кошку». Опустил её на дно скважины на верёвке и умудрился-таки подцепить и извлечь лопату. Ломик, понятное дело, навечно остался в вечной мерзлоте, но обе лопаты БЛС-150 Виталику удалось сохранить КСМУ (Кадыкчанскому строительно-монтажному управлению). А сам он навечно вписал своё имя в летопись нашего маленького городка.

СТРОКА-ПРОБЕЛ

Измучившись длительной пыткой смехом, бригада под руководством лесника Анатолия Лихого созрела для разговоров о таинственном и непознанном. Вечер тихо опустился над Эмтегеем, дым от костра клубился над землёю, стало зябко, и предложение Позина «испить натурального молотого кофэ» встретило единодушное одобрение. Тут же заварили, разлили по кружкам и завели разговоры о всякой нечисти…

В «эМ-Жо» на автопилоте

Началось всё с мелочи. Вася вспомнил, как ездил в отпуск к родственникам на Большую землю и в первую ночь проснулся, стоя у открытой дверцы шифоньера, когда начал справлять малую нужду прямо на висевшую внутри одежду родственников. Дело в том, что у него в своей квартире была такая привычка: не просыпаясь, вставать с постели и идти в туалет по заученному маршруту с закрытыми глазами.

Организм не обманешь, а «автопилот» не отключишь. Мозг Васи не был предупреждён о том, что он уже не в своей квартире, тем не менее загруженный алгоритм был выполнен в деталях. Вася почувствовал во сне критическое давление в мочевом пузыре и, как обычно, не просыпаясь, встал с кровати и просто повторил маршрут, заученный дома с детства: сделал два шага, открыл дверь, повернул налево, прошёл пять шагов, ну и так до самого конца…

Разбудили его крики возмущённой тёти или двоюродной сестры, в чьей спальне стоял шифоньер.

Полёт

Затем Серёга вспомнил свою диковинную историю, когда он гостил у бабушек и дедушек в Макеевке, на Донбассе. Там у них во дворе жила злющая собака, которая днём сидела на короткой цепи, а на ночь её отпускали на свободное патрулирование по двору. А туалет у них был только на улице. И Серёга, проснувшись ночью от желания пописать, понёсся через двор к «объекту эМ-Жо типа сортир», совершенно позабыв про свирепого цербера.

В туалет-то он заскочил, а вот обратно в дом путь ему преградила оскаленная пасть огромного пса. И тут, по словам Сергея, случилось нечто, не укладывающееся в материалистическое сознание советского пионера. Говорит, что неведомая сила подняла его над землёй высоко в воздух и перенесла прямо на крыльцо дома, к спасительной двери, за которой мирно спали хозяева и родители.

Пёс от ужаса завизжал и забился в свою будку. А полёт этот Сергей вспоминает, как величайшее событие в своей жизни. Уверяет, что ощутил вкус счастья и пьянящее чувство свободного полёта.

Вампиры

Потом мне пришёл на память случай, который, со слов моего друга, был якобы описан в одной из местных газет на Донбассе ещё в начале шестидесятых. Его мама, кстати, даже помнила ту статью – под заголовком «Спросите ваших бабушек».

Речь там шла о небольшой деревне, в которой в одну ночь внезапно погибли все жители. Причина смерти так и не была установлена, тем не менее, по рекомендации санитарных врачей, во избежание распространения неизвестной инфекции, местные власти решили на всякий случай останки погибших сжечь.

И когда пламя занялось над штабелем дров, на котором были уложены тела покойников, вдруг раздался страшный вой. Мертвецы начали корчиться в судорогах и невыносимо выть и кричать. Говорят, что все присутствовавшие при сожжении поседели за несколько минут.

– Ага-ага, я тоже слышал об этом случае. Эта деревня как раз на границе Белгородской и Ворошиловградской областей была, – подхватил Серёга.

Чёрт

Там ещё такой случа́й произошёл. У мужика коза отвязалась да утёкла по своим делам. Тот нашёл её поздно вечером на кладбище, в свежевырытой могиле, приготовленной к похоронам на следующий день. Спустился в яму, а назад – никак! Могила глубже двух метров, а росточку мужик полтора метра с кепкой. Начал он на помощь звать, когда стемнело уже. Прохожий услыхал, приходит на край могилы, а из темноты голос: «Добрый человек! Спусти верёвку, мне никак отсюда самому не выбраться».

Сгонял прохожий до хаты, принёс верёвку, опустил в могилу и ждёт. А мужик-то в яме рассудил, что ежели его самого вынут, то как потом козу вытаскивать? Ну и обвязал козу за подмышки. «Всё! – кричит. – Я готов! Тяни!»

Прохожий тянет верёвку, тянет, а из могилы появляется козья морда с рогами! Представляете, что тот подумал?! Бросил он конец, коза в яму провалилась да хозяина своего чуть не покалечила. Тот мат-перемат, растудыть твою калитку. Прохожий дара речи лишился сначала, а потом как задаст стрекача, да с воплями: «Чёрт! Чёрт из могилы лезет!» В общем, прохожего в психушку увезли, а мужик с козой до следующего полудня в яме куковал, пока землекопы не пришли ещё одну могилку свежую недалече копать да не вызволили «чёрта» вместе с незадачливым хозяином. Вот такая история. А тут вот ещё один случай приключился!

Один из способов бросить курить

В общем… Дело тоже на Украине было, только на западе, у границы с Польшей. Один местный крендель поздно возвращался с работы и, решив срезать путь, пошёл через кладбище. Тут дождь полил, как из ведра. Видит – у тропинки склеп стоит пустой. Ну, мужик и залез в него, чтобы дождь переждать. А кладбища там все на поляцкий манер, они же католики. Хоронят в каменных домиках с решётками, статуями, колоннами и львами из гранита на входе. Сел, значит, внутри, да и задремал.

А на ту пору другой мужик шёл через кладбище. Присел у склепа, чтоб шнурок на ботинке перевязать, да заодно решил закурить. Достаёт цигарку, суёт её в рот и хлопает себя по карманам. Спичек нет. «Эх! Спички дома забыл!» – говорит вслух. И тут из склепа к нему рука со спичечным коробком тянется, и голос оттуда: «На, прикури!» Ну, мужик там же цигарку-то и проглотил! Обдудолился в штаны и ка-ак вдул с кладбища! Тож, говорят, седым стал.