Текст книги "Эмтегей 85’ Колыма реальная и мистическая"

Жмурики

– А у нас кладбище как кладбище, ничего интересного не происходит, – огорчённо протянул Вася. – Мы несколько ночей на «Четвёртом Кадыкчане» с пацанами провели, так и не дождались.

– А что вы там надеялись увидеть? – спрашиваю я.

– А говорят, что земля от фосфора начинает светиться летом, когда ночи тёплые.

– Да брось ты! Какой тут фосфор! Ты ж был тогда с нами, когда мы зековскую могилу раскопали?

– Был, ну и чё?

– Ну а то… Чтобы фосфор в землю попал, нужно, чтобы трупы разлагались, а у нас тут в вечной мерзлоте покойнички свеженькие лежат, как в морозилке заморожены.

– А где вы копали? – спрашивает Лихой.

– А тут рядом, на четвёртом прижиме, у метеостанции.

– И нафига?

– Я хотел череп взять, чтобы в спальне повесить и в глаза ему лампочки от цветомузыки вставить.

– Идиот! Это большой грех – покойников тревожить.

– Да чё там. Мы ж зеков копали.

– А они что, не люди?

– Преступники.

– Даже если так, они всё равно люди. К тому же не все тут преступники лежат. Были и политические, и те, кого просто без вины оговорили. Вон, около заброшенной зоны на Хатынгнахе – сотни могил, и в каждой по пять человек.

– Всё правильно, Толян, говоришь. Все люди. Только запомни, сокол мой ясный, что я за всю жизнь ни в одной колымской зоне не встречал ни одного политического. Кого ни спроси – все «низафиг» сидят, а на деле у каждого за душой грехов вагон и ещё тележка, – прокаркал Дед со своего места.

– Ммм! Мой брательник там со своими друзьями раз чудо чудное видел, – говорю я.

– Какое? Где «там»? – с подозрением в голосе спрашивает Лихой.

– На Хатынгнахе. Заблудились они в тумане, когда на Пёстрые скалы шли ленка на саночки ловить (саночки – снасть в виде маленького катамарана из досочек, которая по натянутой леске курсирует от одного берега реки до другого за счёт напора воды, как паром, и с несколькими поводками из самодельных «мышек»-приманок). Вошли не в тот распадок, в который нужно было, и вышли на несколько километров в стороне. Увидели с вершины сопки внизу две мерцающие цепочки голубых огней, как на взлётной полосе. Ну, испугались и драпанули назад. Мало ли что там у военных.

– Ничего там нет. Ни дорог, ни зимников, никаких следов человека вообще. А если бы был аэродром, то непременно остались бы следы.

– То-то и оно! Но сколько раз уже люди видели серебристые самолёты в небе, стартующие из тайги, в которой ничего вроде бы нет. А иной раз прямо из высокой сопки вылетают.

– Какие ещё самолёты из сопок? – оживляется Серёга.

– Чё, правда не слышал об этом? – удивляюсь я. – Ну, слушай тогда.

Что творится в небе Колымы

За достоверность изложенного не ручаюсь. Сам не видел, только слышал подробный рассказ очевидца. Его уже нет на свете, и память о нём пусть останется хотя бы благодаря этому рассказу.

Лось не даст соврать, потому как мы вместе это слышали. Поехали как-то рыбачить на Аян-Юрях и решили остановиться на постой у гидрометеоролога Васи по прозвищу Рыжий, он же паромщик переправы через этот приток Колымы, а чтобы удача была гарантированной, взяли с собой портвейна. Вася за бутылку тебе и рыбы, и мяса отвалит от души, не жалея.

Рыжий, а он и вправду рыжий: патлы, борода – цветом как огонь, был единственным сотрудником гидрометеостанции. Жил там безвылазно столько лет, сколько и сам уже не помнил. В его обязанности входило трижды в день снимать показания приборов: барометра, термометра, указателя скорости и направления ветра, уровня выпавших осадков, влажности воздуха, а также уровня воды в Аян-Юряхе, скорости течения и делать простой химический анализ воды. Все эти данные Вася шифровал и передавал по радиостанции в Сусуман.

В отпуске он никогда не был, даже в ближайший магазин в сорока километрах от паромной переправы съездить не мог. Зарплату получал на книжку и частично натурой: продукты, хозтовары, патроны, в общем, что закажет. Список требуемого на следующий месяц он передавал с водителем кунга, который приезжал исправно в первых числах каждого месяца.

Изо всех благ цивилизации – старенькая спидола, да и та была настроена на одну волну – Superrock KYOI. Это американский круглосуточный радиоканал для моряков базы ВМФ США на Гавайях. Но Рыжему это и не было нужно. Он прекрасно себя чувствовал и, несмотря на одиночество, ощущал вполне счастливым человеком. Очень рад был гостям, особенно тем, кто вино привозил. Тогда можно вообще не разматывать удочки. Просто пей с Васей и слушай его философствования, не перебивая. А поговорить-то он ох как любил! Месяцами же только с птицами и зверьми разговаривает! Зато рыбой и мясом всегда был богат. И своих гостей не отпускал, пока не напихает полные рюкзаки подарков.

Недалеко от дома у него всегда был полон ледник. Это вырубленная в мерзлоте яма два на два метра, прикрытая дёрном, а под ним, на вечной мерзлоте, – рыба и мясо мешками. Только медведей и росомах успевай отгонять! Надо заметить, что здание метеостанции – это единственное строение, уцелевшее от большой зоны, которая здесь находилась во время строительства Колымской трассы.

Однажды вернулись с Аяна к дому Рыжего, сели на завалинку и греемся на солнышке. Небо синее-синее, теплынь, и ни ветерка! Только насос шахтный вдали воет…

– Вася! Чё за хрень? Не в первый раз уже слышу, как где-то далеко в тайге воет крыльчатка нагнетающего вентилятора. В безветренную погоду бывает слышно! Там же нет ничего, и не было. Рядом – граница Хабаровского края, и на сотни километров вообще ничего, кроме скал и тайги!

– Эх, ребятки… Лучше вам туда не соваться… – посерьёзнел вдруг Вася.

– Что так?

– Да… может, фигня всё это, но… Видел два раза что-то странное…

– Ну, колись уже, не тяни!

– Был на Хинике когда-нибудь?

– Был, конечно, от Шаман-камня сплавлялся до Аяна. Ничего там нет. Глушь необычайная!

– А ручьи Капитан и Лейтенант знаешь? – продолжает Рыжий.

– Знаю, на Лейтенанте с медведем здоровался. Любопытный попался: подошёл к лодке на пять метров! Ничего не боится!

– Это он человека впервые встретил. А знаешь, отчего так ручьи называются?

– Нет, интересно узнать, отчего такие названия, нетипичные для наших мест.

– Так вот, по вине начальника строительства здешнего участка трассы ни за что полегло немало зеков. Из-за его ошибки в расчётах трассу не туда начали бить. Вот он ушёл на ручей и застрелился из табельного ТТ. С тех пор так и стали звать ручей, где тот капитан сам себя наказал. А потом в зоне бунт начался, и урки закололи молодого лейтенантика-краснопогонника заточками, и случилось это на другом ручье, что в Хинике впадает. И тот ручей назвали Лейтенантом.

– Хорошо, генералиссимуса у них не было, язык сломал бы точно, – шучу я. – А что они там делали-то вообще, это ж чёрт-те где в стороне от трассы!

Вася хитро щурится и улыбается:

– Мне тебе продолжать или сам додумаешь?

– Чёрт! – хлопаю себя по лбу ладонью. – Так вот откуда там зимник!

– Ну вот… Начинаешь своей башкой думать! Ты факты-то собирай в кучу и сопоставляй, связь ищи. Она всегда есть, только найти её не все могут! Если сможешь найти связь между событиями, обязательно поймёшь и их смысл, и значение!

– Ну, ты зануда! Диоген хренов! Что видел-то? Рассказывай, наконец!

– В общем… За последние три года дважды слышал в той стороне выстрел, словно из пушки, и затем из сопок взлетал реактивный самолёт. Быстро, под большим углом, почти вертикально, лишь след за собой оставлял. Раз зимой в сумерках отчётливо огненный хвост виден был, а раз – посреди лета. В такую же погоду, как сейчас. Пламени не видно было, только след белый. Серебристый такой самолёт, как ртуть. И крылышки маленькие какие-то…

– Так может, это ракета?

– Не! Я сам в ПВО служил, и в пуске ракеты участвовал. Точно не ракета. Самолёт какой-то секретный, я думаю. А лучше всего – и не интересоваться и не совать свой нос куда попало! Меньше знаешь – дольше проживёшь! Всё! Харэ ерундой болтать! Айда котлеты из лосятины жарить, у меня фарш со свиным салом накручен уже! Эхма! Шо сгорит – то не сгниёт.

Всё это очень уж сомнительно. Я понимаю, что для функционирования любого объекта требуется охрана, обслуживание охраны, техническое обеспечение, связь и другие коммуникации. Однако дорог в тот район не было и нет, вертолёт никогда не садился, чужие люди, тем более военные, никогда никому не встречались. Этот горный массив, хоть и недоступен большую часть года, но летом там всё-таки люди бывали, и никто никогда не замечал не то что сооружений или антенн, вообще присутствия разумной жизни! А не доверять Васе я тоже как-то не могу. Ну не тот человек, чтоб сказки сочинять.

Притом я всегда видел по лицу, прикалывается он или говорит серьёзно. Эту историю он описывал абсолютно серьёзно! Кроме того, зимник-то остался, значит, туда много раз кто-то для чего-то ездил! И этот вой… Очень характерный звук горной вентиляции. Я под этот вой родился и прожил много лет. Если бы он прервался на минуту, это означало бы одно – смерть множества людей под землёй, в шахте. Слишком уж хорошо я знаю этот звук.

– Ой, братцы! Не хотел бы я ничего такого узнать. И вам не рекомендую. Так можете вляпаться со своими длинными носами, – бубнит Толик Лихой. – Вон, лет с десять обратно пропали в районе Хатынгнаха двое охотников. Жёны уже плакать о них забыли, как вдруг являются оба. Через год! Чистые, бритые, сытые. В цивильных костюмах, при галстуках. Народ ну их трясти: «Где пропадали, что видели, как выжили?» Молчат, хмурятся. Говорят, мол, заблудились, потеряли сознание. Очнулись – гипс… Потом больница, санаторий и всё такое. Никто им не верит, понятное дело, а они и доказывать ничего не собираются. Вскоре оба сорвались с Колымы, уехали каждый к себе на родину, на материк. Один – в Кемерово, второй – на Донбасс. Правильно твой братан поступил, когда слинял вовремя от этих огней.

– Толя! У меня такое ощущение, что ты про эти огни знаешь больше, чем говоришь. Ты что, их сам видел?

– Видел, не видел… Какая разница? Сказал тебе, не лезь туда, откуда можно не вернуться!

Эх, Толик! Лучше бы ты этого не говорил!

В экспедицию!

– Ух ты! – оживился Лось. – А давайте сходим?

– Делать нечего больше? Туда вёрст восемь пихать через перевал, да ещё две версты на ту сторону, по кочкарнику. И только за ради посмотреть?

– Заодно голубики наберём, она сладкая уже…

– Я тоже хочу сходить, – поддержал я. – Кто с нами?

Так у нас спонтанно возник отряд добровольцев для похода за ягодой. Я, Вася, Серёга и Лось договорились, что на следующий день после завтрака отправимся на Хатынгнах. За голубикой, а заодно и кладбище посмотрим.

В последний момент Лихой сделал нам подарок – говорит:

– Ма́льцы! Оставьте вы эти сопли с ягодой. На кой она нам тут нужна? Хотите прогуляться – Бога ради. Вы отлично работали, и я вам даю два дня на турпоход, и наряды вам закрою. Только чтоб у меня ни-ни! Чтоб живы и здоровы вернулись. А если сдохнете там, то рукава от жилетки вам будут вместо зарплаты.

Святой человек Толик Лихой! Надо будет перед конторой лесничества его бюстик поставить.

Собираем в вещмешок четыре банки тушёнки без этикеток, густо залитые смазкой, четыре пачки галет, банку сгущёнки и две пачки цейлонского чая. Пара чифир-баков – это импровизированные котелки ёмкостью по ноль семь литра, сделанные из крышек от шахтёрских самоспасателей. А ещё берём замотанный изолентой полиэтиленовый пакет, в котором герметично упакован коробок спичек, упаковка ваты, йод и бинт. Это НЗ, «тревожный набор» на всякий случай.

У каждого на поясе нож в чехле, а в карманах спички. Бодро шагаем по извилистой грунтовке, которой уже много лет пользуются только звери и охотники. Впрочем, дорогой это можно назвать весьма условно. Скорее, это ожерелье из гигантских – от обочины до обочины – круглых луж, наполненных кристально чистой водой. Лишь когда переходишь лужу вброд, из-под подошв кирзачей поднимаются облака мути, и вода тут же приобретает цвет кофе с молоком.

Кстати, если эту воду не перебуторить, она вполне годится для питья. Нужно лечь на землю и всасывать воду из лужи губами, как коктейль через трубочку. Вот что особо ценно на Колыме: воду можно пить из любого водоёма. Даже из болота. И это не фигуральное выражение. Просто в таком климате, когда девять месяцев в году длится зима и где вечная мерзлота, не выживает никакая бактерия или палочка. По этой же причине у нас нет ежей, кротов и рептилий. Ни змей, ни лягушек, ни ящериц.

Динозаврики

Правда, «динозаврики» встречаются. Одно время в шахте № 10 на глубине четыреста метров шахтёры стали находить окаменевших дракончиков – прямо в толще угля. Окаменевшими растениями в шахтёрском посёлке никого не удивишь: в каждой квартире на полке серванта или буфета среди хрусталя и прочих сувениров кусок бивня мамонта непременно соседствует с куском угля, на срезе которого виднеется лист доисторического хвоща или папоротника.

А тут вдруг, кроме растений, стали попадаться небольшие ящерки коричневого цвета, с чешуйчатой кожей и шипами на спине и хвосте, точно как на картинках, изображающих вымерших гигантов. Тот, кто первым принёс находку домой, стал свидетелем непостижимого: «окаменевшая» рептилия размером чуть больше спичечного коробка вдруг открыла глаза и зашевелилась!

А поскольку такие находки стали происходить в шахте ежедневно, то вскоре уже не осталось в посёлке ребёнка, который не играл бы с «доисторическим домашним животным», ровесником динозавров. Обычно забавлялись, пуская драконов в наполненную холодной водой ванну, где они начинали быстро плавать. Одна беда – у такой игрушки очень быстро «заканчиваются батарейки». Возраст, наверное, сказывается. Им же миллионы лет как-никак. После размораживания они живут всего несколько минут, а потом отправляются в свой динозавричий рай, к предкам, вымершим ещё до начала потопа. Забавно, почему ни одного учёного не заинтересовал этот феномен?

Перевал Хатынгнахский

Вот миновали нашу делянку и продолжили путь по горному серпантину вверх, на вершину перевала. Местами прижим размыт, и пройти можно только пешком, прижимаясь к скале, чтоб не скатиться по крутому склону вниз. А несколько раз дорогу нам преграждает завал из покрытых разноцветными лишайниками каменных пластин с острыми краями. Помнится, когда-то я на спор срубил таким камнем, как топором, лиственницу диаметром сантиметров тридцать.

Но эти преграды для нас не преграды. Это обычный путь, других мы просто не видели в своей жизни. И вскоре мы оказываемся на вершине перевала. Здесь, на абсолютно «лысой» каменистой макушке сопки, нет ничего, кроме базальтовых замшелых камней. Ни единой травинки на продуваемой всеми ветрами площадке. Только ржавая тренога высотой чуть более двух метров. В центре забит в камень ржавый штырь, на срезе которого отчётливо виднеются штампованные буквы, смысл которых для нас доступен в такой же степени, как иероглифы на обёртке японской жевательной резинки. Вероятно, какая-то геодезическая аббревиатура, и год установки: 1945. Год Великой Победы советского народа над фашистской Германией.

Это триангуляционный знак. Они повсюду на вершинах высоких сопок, находящихся в прямой видимости друг от друга. Когда-то с их помощью составлялись точные карты местности. А рядом с треногой высится столб, сложенный их плоских каменных глыб. Не знаю, кто и для чего их выкладывал, но, судя по всем приметам, делалось это очень давно, и такие столбы встречаются на многих сопках, даже на тех, которые не интересовали картографов и геодезистов. Скорее всего, это творения местных аборигенов, о мировоззрении и культуре которых люди судят только по анекдотам и по выступлениям танцевального ансамбля «Эргырон».

Ошеломлённые открывшейся с вершины панорамой, мы стоим с идиотскими улыбками на лицах и глотаем полными лёгкими порывы ветра, разносящие запах кедровой смолы, хвои и горячего камня. До самого горизонта видны сплошные скалистые сопки, обступившие долину Аян-Юряха. Где-то там, далеко внизу, блестит серебром извилистая лента реки. А прямо у нас под ногами летают по кругу два огромных чёрных стервятника с белыми шеями.

Рис.7 – поставить, если будет смотреться в ч/б варианте

Вид с сопки. Автор фото – Александр Шафранов, фотограф, художник, видеограф и альпинист, член Союза художников России, г. Магадан

Картина настолько фантастическая, что начинаешь теряться, приходится сосредотачиваться, чтобы оставаться в здравом уме, потому что мозг настойчиво подаёт сигналы о том, что это всё во сне. На Земле такого не бывает. Но нет, бывает. И вон на соседней сопке появилось стадо оленей. Штук семь, поднимаются цепочкой по крутому склону, следуя за крупным самцом. На вершине одновременно, как строй солдат по команде «Стой! Раз-два», замерли и повернули морды в нашу сторону. У них чутьё фантастическое. Между нами не меньше километра, и два стада с любопытством изучает друг друга. Стадо оленей и стадо человеков.

От этой картины у меня сердце зашлось от восторга. Кажется, что олени с нами разговаривают. Они нас не воспринимают как угрозу, им только хочется узнать, отчего это мы не на четырёх ногах ходим, как все нормальные, а только на двух? Больные, что ли? А мы и вправду больные. Не понимаем их вопросов и ответить не в силах. Для них мы явно ущербные, глупые животные, к тому же совершенно бесполезные. И вожак продолжает путь, гордо закинув ветвистые рога на спину. Ну, вылитый вождь апачей!

Ну что? В путь! Теперь только спускаться и спускаться вниз, вон к той пологой сопочке, за которой и хоронится от взора заброшенный прииск Хатынгнах. По пути мы болтаем о всякой всячине, а у меня снова в памяти возникли ископаемые дракончики. И только меня эта мысль посетила, как о динозавриках заговорил и Лось. Словно мои мысли прочитал!

Москвич оглашенный

– Лёха! У дураков мысли сходятся! Только я успел подумать об этом, как ты заговорил!

– Не знаю, вспомнилось чего-то. Я об этом с начала пути ещё думал, и размышлял, что, может быть, эти дракончики и динозавр в Лабынкыре – друг другу родственники? Помнишь того московского фраера, которого на Адыгалахе встречали прошлым летом?

Как не помнить. Очень хорошо помню тот день. Точнее, это был вечер и ночь, только было это в июне, поэтому солнце не заходило, была белая ночь. Мы тогда добирались на перекладных до Бастаха, там в эти дни хариуса можно было на спиннинг наловить, сколько унесёшь. Но рейсовый автобус ходит только до Адыгалаха, это шестьдесят километров от Кадыкчана на северо-запад по Колымской трассе. Закупились тогда знаменитым адыгалахским хлебом и пешком вернулись на трассу, где расположились на пляже реки Адыгалах, у большого завала из плавника. Прямо около опоры моста через реку, чтобы можно было выскочить вовремя на дорогу, если послышится звук приближающейся попутной машины.

Развели костёр, заварили полный чайник кофейного напитка «Балтика», который был отменного вкуса при цене в сущие копейки, и сидим, попиваем ароматный напиток, байки травим. Вдруг послышался шум машины, и мы уже напряглись, чтобы нестись к обочине, дабы не проморгать попутку, но послышался жестяной лязг закрывающейся автомобильной дверцы, и гул удалился в сторону прииска.

Через несколько минут оборачиваемся на шум приближающихся шагов. Идёт пассажир… Я им просто залюбовался! Аккуратные усы и бородка, очки в роговой оправе, в вязаной спортивной шапочке, брезентовом плаще до пят, новеньких кирзовых сапогах и свитере с высоким «горлом». Ну, вылитый турист из телевизора! Гитары только не хватает!

– Здравствуйте, товарищи! – громко, словно тугой на ухо, крикнул басом «турист». – Мне неловко навязываться, не в моих правилах злоупотреблять чужим гостеприимством, но не будете ли вы столь великодушны, чтобы выделить усталому страннику место у вашего очага?

– Ха-ха-ха! – дружно прыснули мы. – Ты, дядя, видать, прямиком с материка к нам забрёл, закона тайги не знаешь? Па́дай, костёр – он всегда общий.

– Благодарю покорнейше! Вы невероятно любезны. А о чём же ещё гласит закон тайги?

– Ну… К огню нужно относиться с почтением, как к мудрому старцу. Зажигать только однажды, не давая угаснуть до самого окончания стоянки. А ещё ссать в него нельзя, иначе в следующий раз замучишься огонь разводить. И водой нежелательно заливать, если есть возможность, лучше дать ему угаснуть самостоятельно, – изрёк с серьёзным видом Лёха, надув щёки для важности, и сунул незнакомцу в руки полную кружку горячего эрзац-кофе.

– Спасибо, мил человек! Буду постигать с вашей помощью таёжную науку.

– А ты откуда, мужик? И куда путь держишь?

– А я из столицы нашей Родины, из города-героя Москвы.

– О как!

– Один?

– Пешком? К кому?

– Разрешите представиться. Меня зовут Павел Петрович, а вас?

– Алексей.

– Андрей, – встали у костра. Пожали друг другу руки и опустились каждый на своё место.

Павел Петрович достал из внутреннего кармана футляр и мешочек. Мы с Лосём уставились на него в ожидании, что произойдёт дальше. А дальше из футляра появилась удивительно красивая курительная трубка, и «турист», широко улыбаясь, наслаждался нашей реакцией, и затем стал неспешно набивать трубку табаком из кисета. Картина маслом, что называется. Штамп, порождённый киношниками, ожил на наших глазах. Вот он перед нами, живое воплощение представлений интеллигентов о том, как должен выглядеть настоящий таёжник.

– И вот ещё один таёжный закон. У костра не прикуривают от спичек или зажигалки, – наставительным тоном предупредил Лось.

– Петрович! А ты вылитый Визбор, только с бородой, – набрался наглости заметить я.

– А Визбор тоже бороду отращивал одно время. Когда я с ним познакомился, у него была точно такая бородка, как сейчас у меня, – довольно заулыбался «турист», явно решив, что произвёл на нас благоприятное впечатление, и мы прониклись к нему уважением, и он теперь может считать себя ровней с нами.

– Что, Визбора живьём видел?

– Мы дружим с ним… – погрустнел Петрович. – Нечасто видеться удаётся, он же кочует, как цыган, по всей стране. Но перед отлётом в Магадан мы провели целую ночь у меня в квартире. Он очень интересуется моими исследованиями. И обещал, что если я хоть что-то найду там, куда еду, то в следующую экспедицию он непременно отправится вместе со мной, если выздоровеет. Боюсь, недолго ему осталось…

– Ничё се, сколько всего сразу вывалил! – завёлся Лёха. – Давай теперь подробнее. Ты чё, в натуре учёный?

– Да. Старший научный сотрудник одного из московских НИИ. Я специалист в области радио и электроники.

– Ух ты! Первый раз вижу живого учёного!

– Надеюсь, не в последний, – засмеялся Петрович.

– А на Колыме-то какими судьбами? – спросил я.

– Вообще-то я тут проездом. Еду на озеро Лабынкыр, в Якутию.

– А хули там делать-то? Там вообще рыба не водится, даже утки на воду не садятся. Если рыбу изучать, так это тебе на Томтор, Барагон или, лучше всего, на Алысардах, – затараторил Лось.

– Лёха, заткни фонтан, не матерись и слушай, что тебе люди говорят. Какая нафиг рыба! Он же русским языком сказал, что он электронщик, а не ихтиолог.

– Ой-ой-ой… Мона подумать, мона подумать! Собрались тут интеллигенты…

– Так, товарищи, предлагаю не выводить разговор из рационального русла, и тогда я продолжу, – примирительным тоном произнёс Павел Петрович.

Помолчали с минуту, наблюдая, как Петрович задумчиво уставился в костёр, попыхивая трубкой. Молчание прервал сам рассказчик. Пристально поглядел по очереди каждому из нас в лицо, видимо, остался удовлетворён и пришёл к нелёгкому для себя решению рассказать всё.

– Вы, наверное, слышали о лох-несском чудовище?

– Конечно! Сенкевич по телику рассказывал.

– Да, и в «Труде» писали, и в журнале «Вокруг света».

– Это хорошо. Значит, мне не придётся долго объяснять. Кстати, в «Комсомолке» тоже роскошная статья была. Ну, и как, по-вашему, может это быть правдой?

– Ну… Хотелось бы, чтоб было правдой, – состорожничал я.

– Я думаю, что брехня. Ищут-ищут, ловят-ловят, и даже фотки нормальной нет до сих пор. А снежный человек точно есть!

– Ну, пока оставим снежных людей их снежным женщинам, а с Лабынкыром вот какая штука:

В ходе одной из научных работ мне попался любопытный документ. Это был письменный рапорт командира воздушного судна полярной авиации, Ил-14, в котором он докладывает, что, пролетая над озером, экипаж визуально наблюдал на дне водоёма, в земле, два отверстия правильной круглой формы и одинакового размера. Рядом с ними отчётливо наблюдалось крупное животное, напоминающее тюленя, только размером с аэродромный топливозаправщик с прицепом-танкером. Животное плыло в подводном положении, не всплывая на поверхность.

Командир доложил о происшествии диспетчеру и запросил разрешения на смену эшелона и разворот на круг для уточнения обстановки. При облёте несколько раз озера на малой высоте было отмечено, что животное подплыло к одному из провалов и исчезло в нём.

Этот рапорт послужил толчком для начала моих исследований. Руководство о нём и слышать не желало: мол, у нас и так очередь из заказов на год вперёд, а ты со всякой ерундой тут лезешь, да и институт у нас не зоологический. Поэтому я занимался этим исключительно в свободное от основной работы время.

Мне удалось собрать целое досье на это чудовище. Оказалось, что его видели не один и не два раза. Множество вертолётчиков наблюдали зверя с малых высот, и по описаниям оно очень подходит к одному вымершему виду – плезиозавру. В точности, как шотландская Несси.

Кроме того, местные жители знают о нём очень давно, называют его «лабынкырским чёртом» и стараются обходить озеро стороной. Озеро и вправду адское. Вода в нём не замерзает даже при минус пятидесяти, поэтому велика вероятность, что дно его сообщается с термальным подземным озером, из которого идёт подпитка горячей водой.

Следы животного, выползающего на берег, очень часто появляются на безжизненных берегах, где на несколько десятков метров от воды не растёт даже трава. Собаки не подходят к воде вообще никогда, и бывали многочисленные случаи исчезновения лаек у промысловиков, охотившихся рядом с озером. Так что дело за малым: прийти, увидеть и задокументировать! Я для этой цели даже приборчик один спроектировал и самостоятельно собрал. Вот он, – Петрович достал из рюкзака прямоугольный футляр из жёлтой кожи размером чуть более буханки хлеба. – Надеюсь, он мне поможет, и это будет прорывом для советской науки!

Мы с Лосём сидели с отвисшими хлебальниками, в состоянии глубокого потрясения, переваривая услышанное. Было такое чувство, что мы прикоснулись к чему-то таинственному и великому. Не знаю, испытал бы я более яркие чувства, если бы сам увидел живого динозавра.

– Да, вот такие у вас тут дела творятся. А вы не знали? – искренне обрадовался нашей реакции Петрович.

– Много я чудес слышал, но тако-о-е!!! А-ахренеть! Дома расскажу – не поверят! – молвил осипшим от волнения голосом Лёха. – Так как же ты добился разрешения на экспедицию?

– А никак! Использую с пользой, прошу прощения за тавтологию, свой очередной отпуск.

– Ну надо же! За свои деньги, в свой отпуск! Не в Гагры или Пицунду, а на Колыму! Теперь у меня есть веский повод, чтобы искренне гордиться советской наукой!

– А раньше? Раньше разве не было повода?

– Ну, как-то всё приелось это, говорят, говорят, а сами несчастный кассетник выпустить не могут. Вон, на западе чего только нет – и всё для человека. А у нас? Танки, ракеты…

– Любезный друг Алёша! Там это всё делается не для народа, а для капиталистов. Они этими цацками у людей деньги выманивают, те рвут жилы на заводах ради какой-то тряпки или транзистора, а разве для этого жизнь человеку дана? Нет! Это у нас для народа создаются корабли и самолёты, заводы и фабрики. А для мещан делают цацки, так разве то люди? Они же только о себе думают! Ничего! Лет через десять – пятнадцать весь мир нам будет завидовать – так мы заживём. Я не могу всего сказать, но поверьте на слово, наша наука способна перевернуть все представления о быте простого труженика. У нас есть такие открытия! Такие изобретения! Не пришло ещё время. Потерпите немного, и попомните мои слова.

Глянув на часы, наш собеседник удивлённо крякнул:

– Надо же! Уже седьмой час, а ночи-то не было!

– Так белые ночи же у нас. Рядом полярный круг, – улыбнулся я.

– Видимо, мне предстоит ещё не раз удивиться на этой гостеприимной земле.

– Она гостеприимная, это верно. Но она не прощает ошибок новичкам. Будьте осторожны, Павел Петрович. Очень многие не вернулись из тайги, отправившись туда в одиночку, не обладая необходимым опытом.

– Благодарю вас, любезный Андрей! Я всегда буду помнить ваши слова.

За всё это время, которое мы провели на берегу Адыгалаха, лишь однажды протарахтел по мосту старенький трактор «Беларусь». А в попутном направлении не ехал никто вообще. Лишь к полудню с перевала послышался заунывный вой колонны «Уралов» с прицепами. Нам повезло, и, попрощавшись навсегда, мы расстались с сумасшедшим москвичом, рассевшись по машинам.

Мы с Лёхой – в головной «Урал», а Петрович – в следующий. Через двадцать километров мы спрыгнули на обочину у моста через реку Бастах и помахали руками Петровичу, которого увозил в дальний путь якутский грузовик. Только он этого не увидел, потому что спал беспробудным сном, прислонившись к боковому стеклу кабины.

СТРОКА-ПРОБЕЛ

Но вот мы обогнули живописную серую скалу, напоминающую лик сказочного великана, и повернули налево. Неожиданно, словно оборвалась плёнка кинофильма, пейзаж сменился, и мы, выйдя из сказочной чащи, оказались посреди тундры, наполненной звоном комаров, слепней и оводов. Раскалённый воздух колыхался над пустыней, покрытой кочками, усыпанными незрелыми ягодами морошки. Через эту пустыню, прямая, как стрела, расстелилась по болоту грунтовая дорога. Для кого-то это, конечно, простая насыпь, но на Колыме это принято считать автобаном.

Путь в зону

Тут и там по обе стороны грунтовки торчат из болота кривые, засохшие стволы лиственниц. Идём, ускорив шаг, отмахиваясь от налетевшей армады кровососущих тварей. Горячий влажный воздух плотный, словно кисель, и наполнен запахами торфа и иван-чая. Временами этот запах сменяется головокружительным, дурманящим ароматом багульника. А иногда к запахам тайги примешивается стойкое амбре нефтепродуктов. На обочинах частенько встречаются пустые ржавые бочки из-под солярки, автола и нигрола. Во многих остатки масел до сих пор не испарились.

– Щас мертвяки попрут из-под дороги, – нарушил молчание Вася.

– Какие, в транду, мертвяки ещё? Кладбище отсюда верстах в трёх.

– Серёга! Вот ты баклан бакланом, а всё умным казаться хочешь. Я про грунтовку говорю. Она же на костях построена!