Текст книги "Подсадной"

«А нельзя, чтобы гипс вместо меня поносил кто-нибудь другой?..» – «Семен Семенович!..»

Нет-нет, невозможно. Что я, Павлик Морозов? А если узнает кто? Или увидит? Руки потом не подадут. Да кто увидит? Это ж всего один раз. Ага – именно когда «раз», тогда и видят.

– Не, мужики. Не для меня это. Не получится.

– Чтобы узнать, получится или нет, надо попробовать, – философски изрек Гена, положив руку на тиски. – Я вот тоже думал, что не смогу тачки чинить. А сейчас из «Запорожца» «Феррари» сделаю. Прижмет – научишься.

– Так то тачки, а тут…

– А что тут?

– Вроде как стук.

– Мы бы сказали иначе – разведка. Верно, Виталик?

– Абсолютно, – решительно подтвердил сосед. – Глубокое внедрение на основе правильной гражданской позиции.

– Но это же ваша работа!

– Работа наша, а интерес твой.

Виталик скромно умолчал, что свой интерес они тоже имели. Раскрыть серию грабежей оперу так же приятно, как артисту получить «бурные и продолжительные». Ну и к ним кое-какие премиальные.

Коля не знал что ответить. Интерес действительно есть. Желания нет. Да и какому нормальному человеку захочется по собственной воле садиться в «пердильник»? Мазохисту разве что.

«А вдруг это тот самый, который серьги вырвал? Хотел его найти? Вот, почти нашел… Представь, что ты повстречал его не в ментовской камере, а в пивной. Как бы поступил, прежде чем в рожу дать? Познакомился бы, в доверие втерся, все бы разузнал, а только потом бы с левой.

И здесь то же самое. Почти. Разница в том, что после пивной мальчик попал бы в больницу, но не в тюрьму.

– Ну нет так нет. – Виталик встал со стула. – Жаль.

– Может, с ним еще поговорить? – как-то виновато предложил Коля. – Или…

– Пальцы ломать не будем, – перебил слесарь, – хочешь – ломай сам. Тиски есть, молоток дам.

– Нет, не надо…

– Тогда до свидания.

Или рискнуть?.. Попытка не пытка. Не молотком, конечно, по пальцам, а в камеру. Путь к счастью не автобан, он никогда не бывает ровным и широким. Надо пробиваться через ухабы и препятствия. Иногда на тракторе, чтобы потом пересесть на лимузин.

К тому ж он один раз уже парился в милицейских застенках. Когда забрали в студенчестве. Правда, парился без постыдных целей, а просто потому, что напился. И потом с гордостью и в красках рассказывал приятелям об этом примечательном эпизоде своей жизни.

– А вы его посадите, если я. Если соглашусь?

– В зависимости от результата.

«Ладно, рискну… А если кто меня увидит, скажу, опять по пьяни забрали. Никто не заподозрит…»

Не исключено, что на решение отчасти повлияли гены бабушки-театралки. Ведь представляется уникальная возможность сыграть роль, пускай даже и без выхода на сцену.

– Хорошо, давайте. Попробую. Но только. Между нами, мужики.

Прозвучало без энтузиазма и должного гражданского пафоса.

– Само собой. Могила. Ты, главное, сам не трепани где-нибудь. – Гена вылез из-за стола-верстака и прикрыл шторы. Видимо, профессиональная привычка. Потом оценил внешний вид будущего арестанта. – Прикид менять не стоит. Чужие шмотки глаз режут. Короче, запоминай. Про себя лучше ничего не рассказывать, даже если будет спрашивать. Мол, не твоего ума дело. На всякий случай, если уж совсем приспичит, – шьют тебе мошенничество, якобы ты какой-то тетке вместо компьютера продал металлический корпус с кирпичами, а потом тетка тебя случайно увидела на улице и подняла шум. Такие варианты на самом деле случались. Но ты, естественно, ничего такого не делал, и тебя через три часа отпустят. Когда будут сажать в камеру, протестуй, возмущайся, грозись, что пойдешь в прокуратуру, всех пересажаешь. Ничего сложного. Слушай, а ты правда артист?

– Артист, – вздохнул Коля, – погорелого театра. Окнами торгую.

– Напрямую, в лоб, у него ничего не спрашивай. Типа, за что сидишь и не передать ли кому чего-нибудь на волю. Можно вспугнуть. Главное, донеси до него мысль, что у нас, то есть у ментов проклятых, все на мази, парнишке ловить нечего, и сядет он сто-пудово, поэтому пускай во всем признается, пока не поздно. Ничего конкретного не грузи. Но все должно быть естественно и реалистично. Ну, ты сам знаешь.

Коля, вообще-то, не знал, но последняя реплика была сказана слесарем, видимо, по той же профессиональной привычке.

– Может, глаз свинцом натереть? – предложил опытный Виталик. – Типа, получил синяк при задержании.

– Нет, перебарщивать не стоит, – поморщился Гена. – И не жди, когда он сам с тобой заговорит. Нужна наступательная позиция, времени не так много. Сначала повозмущайся ментовским беспределом, потом попроси об одолжении, например, не может ли он позвонить твоей жене, сказать, что ты влетел. Он что-нибудь да ответит. Дальше по обстановке. А потом плавно перейди к тому, что слышал разговор в коридоре. Особо не рассусоливай, через час я тебя заберу.

– Постараюсь… Хотя таких ролей я еще не играл.

– Все когда-нибудь бывает в первый раз, – подбодрил Виталик. – Помни главное – наше дело правое. А не левое. Это суть. Готов?

– Готов, – неуверенно ответил Коля, до конца так и не решивший, правильно ли он поступает.

– Деньги и ценные вещи оставь здесь. Остальное изымет дежурный перед тем, как посадить тебя в камеру. Потом вернет, конечно. Если не вернет, напомни.

– Галстук снимать?

– Не надо. Дежурный снимет.

Зазвонил телефон. Гена снял трубку:

– Алло. Да, я. Так. А что с ней? Понял. Сделаю в лучшем виде. Двести рублей будет стоить. Запчасти свои. Старик, это очень по-божески, попробуй, найди дешевле. Записывать?.. На следующий вторник только. Раньше никак – очередь. Понял, записываю. Будь здоров!

Камера для особо опасных и безопасных преступников представляла собой замкнутое пространство прямоугольной формы площадью четыре метра в квадрате. С остальным миром каземат связывало круглое дверное оконце дюйма три в диаметре, через которое строгий полицейский глаз периодически мог следить за внутренней обстановкой. Стиль – минимализм. Из мебели присутствовала привинченная к полу широкая резная деревянная скамья, обозначенная в некоторых литературных источниках как шконка. Резная, потому что была изрезана отзывами о посещении заведения. Какими инструментами, непонятно – все колюще-режущее у посетителей отнималось. Наверное, зубами. На шконке могли поместиться сидя – четверо, лежа – один, а стоя – шестеро.

Влажный цементный пол с пессимистическими бурыми разводами повышал у узников уровень холестерина в крови. Серые кирпичные стены слегка освежали жизнеутверждающие нацарапанные лозунги, типа: «Прощайте, товарищи! Умираю за дело революции, но не сдаюсь» и «Смерть троцкистам-провокаторам!». И, конечно, более поздние – «Цой жив!», «Россия для русских», «Бей ментов – спасай Россию», «Вскрытие сейфов, квартир, автомобилей. Сложность любая, 24 ч. Недорого. Тел…», «Продам а/м, не в угоне…». Из чего напрашивался вывод, что камера является историческим памятником и наверняка серьезно охраняется государством. Любой историк смог бы легко защитить докторскую, посидев здесь пару недель, а Эдвард Радзинский написать новый роман.

Ничего больше Коля рассмотреть не успел, не на экскурсию сюда явился, а подвиг совершать во имя любви. Воздушная атмосфера соответствовала интерьеру. Пахло концом девятнадцатого – началом двадцатого века. А местами просто концом. Из освещения – льющая печальный свет лампочка под металлическим глухим абажуром с дырочками – вышедшим из строя дуршлагом. Работа неизвестного декоратора. Одним словом – музей. Не камера, а кунсткамера. А вы что хотели? Стены в бархате и канделябры? А на нарах шелковые подушки?

На упомянутой скамье в ботинках без шнурков возлежал одинокий посетитель музея – благообразный хрупкий юноша, подозреваемый властями в низменных проступках. Открытый, честный, как швейцарский банк, взгляд. Россыпь веселых прыщиков, детский пушок над губой. Наверное, есть и крылья за спиной. Налицо ошибка властей. Ничего аморального юноша с такой ангельской внешностью не мог совершить по определению.

Именно об этом подумал Николай, переступив порог отделенческого каземата. Он, как человек, воспитанный на детективно-шпионском кинематографе, представлял злодея несколько иначе. Звериный оскал, руки в наколках, аршин в плечах, на худой конец – камни в почках. А тут вполне положительный персонаж. Ангел. Белокурый ангел. Если б не низкий потолок, взлетел бы. Хотя, как известно, внешность обманчива. Есть такой мужичок на Западе – Дезмонд Чайлд. Маленький, лысый, еврей, да еще и голубой. И кто бы мог подумать, что он написал большинство хитов для «Скорпионз», «Аэросмит» и десятка других сугубо мужественных, тяжелых команд. Впрочем, сейчас не до музыки.

Само водворение в застенки прошло на редкость правдоподобно и не должно было вызвать никаких подозрений у присутствующих в зрительном зале. Коля весьма натурально возмущался произволом, отказывался вынимать из ботинок шнурки, настойчиво требовал составить опись изъятого и даже обозвал дежурного офицера проходимцем, за что чуть не получил дубинкой от сержанта. Короче, вошел в роль, а роль вошла в него. Сидящий в камере не мог не услышать импровизации. Вяземский, как и обещал, не раскрыл дежурному служебную тайну, поэтому дежурный тоже вел себя вполне естественно.

– Не хер народ дурить, сволочь, – дружески посоветовал капитан, похлопывая дубинкой по гордой Колиной спине. После чего мягко подтолкнул в гостеприимно распахнутую дверь: – Будешь надоедать – свяжу «ласточкой»!

Щелкнул засов. Николай, как уже говорилось, бегло осмотрелся, поморщился от запаха и чихнул. Потом подошел к нарам. («Сбросьте чужие вещи на пол, а придет хозяин, скажите „канай отсюда". Будут бить – стучите»…)

– Подвинься.

Тон уверенного в себе, но огорченного неудачным стечением обстоятельств мошенника. Ангел нехотя опустил ноги со скамьи и занял вертикальное положение. Спокойно, без резких движений. Никаких признаков паники в поведении. Словно не в камере он, а на вокзале поезда дожидается. Точно, версия ошибочная. Ангел он, а не разбойник.

Коля заправил в брюки рубашку, ибо ремня его тоже лишили. (Рыцарь, блин!) После уселся рядом с парнем, продолжая негромко возмущаться милицейским произволом согласно утвержденному плану. Но при этом, помня легенду, довольно заметно волновался. (Впрочем, и без легенды волновался, адреналин лошадиными дозами поступал в кровь.) Вытер пот, принялся вращать большими пальцами. Чувствовалось, что шанс остаться здесь надолго у человека весьма реален.

Минут через пять Коля поднялся со шконки и зашлепал «обесшнуренными» ботинками, меряя ширину камеры.

– За что тебя? – как и предполагал Виталий, поинтересовался Ангел.

– Ни за что! – буркнул «мошенник» и вновь вернулся на скамью. – Бред полный…

Пока роль давалась ему легко. Главное, он перестал мандражировать и сумел взять себя в руки. Теперь переходим к системе Станиславского. Окажись в шкуре героя – и публика тебе поверит. Кто у нас герой? Не Гамлет. Прохиндей, натолкавший в компьютер кирпичей и схваченный за хитрую задницу. И понимающий, что задница теперь не скоро насладится мягкостью домашнего кресла. Но не теряющий надежду выйти сухим.

– Херней занимаются всякой. Баба какая-то сумасшедшая подскочила, в рожу вцепилась, якобы я ее кинул. Компьютер пустой толкнул. Какой компьютер?! Я эту дуру лупоглазую первый раз в жизни вижу! Мало ли что ей почудилось?! Может, она перепила накануне, а утром глюки начались. Прикинь, идешь по улице, а на тебя пальцем тычут! И самое обидное – ничего никому не докажешь! Они с ней сейчас договорятся, а меня крайним выставят.

Ангел ничего не ответил. То ли его мало интересовали чужие проблемы, то ли. Опыт, несмотря на молодость.

Коля, помня о наступательной позиции, не успокаивался:

– А этот, в комбинезоне, еще грозится. Типа пальцы в тиски засунем, сразу все вспомнишь. Свинья грязная.

– Они могут, – вяло согласился парень, потрогав шею, – тиски у них есть. И не только.

– Что, правда?

– А ты не видел?

– Нет. Меня в коридоре наручниками к батарее прицепили. Типа, сиди, вспоминай. Потом – сюда. Цепь сняли, часы, кольцо. Лопатник отобрали… У меня приятеля одного вот так прихватили и ни хрена не вернули. Жалко, часы хорошие.

Вот это он напрасно. Не должны невинно задержанного человека волновать какие-то цепочки и часы. Его одно волнует – как на свободу выйти. Учтем.

Переходить к основному акту пьесы Коля не торопился, даже помня о дефиците времени. Правильно Гена сказал – тут главное не переборщить. Переход должен быть плавным и логичным. Как в драматургии – одна сцена вытекает из другой. Легко сказать. «Не правда ли, прекрасная погода? Я тут, чисто случайно, услышал, что скоро вам большой пипец…»

Самое прискорбное, Колю постепенно начинала увлекать эта игра. Он уже не так остро переживал по поводу моральной стороны вопроса. Сейчас его посетило что-то вроде спортивного азарта. Не игрока в рулетку или покер, а именно спортивного. Когда результат поединка зависит не столько от удачи, сколько от собственного мастерства.

Скажи ему два часа назад, что он будет сидеть в милицейской камере, да еще в таком качестве. Как прекрасен и непредсказуем этот мир.

Ангел не желал поддерживать разговор. Опять молчит. Это обидно. Обидней, чем спящий зритель в первом ряду. Ставится под сомнение актерский талант. А для творческого человека это самое ужасное. Ладно, как там у Пастернака: «…И тут кончается искусство – и дышат почва и судьба»?

Для начала надо познакомиться. Но тоже плавно:

– Закурить не найдется?

– Отобрали.

– Ах, да.

Актерская игра – это не просто заученный текст произносить. Это целый набор деталей. Как в детском конструкторе. Словно пазлы. Только сложив нужные, получишь результат.

Складывай. Ты – прохвост, неожиданно застуканный жертвой. Тебе светит веселая жизнь. Тебе надо выпутываться. Тебе плевать на проблемы соседа по камере, но его можно использовать.

Коля вновь вскочил со скамьи, сжал кулаки, потом пошарил по карманам, словно за это время в них что-то могло появиться. Опять принялся измерять камеру ногами. Ангел безразлично смотрел на метания «жертвы ошибки».

Десять минут переживаний. «Куда я вписался?! Любовь, однако. Видела б меня сейчас Татьяна».

Зачесались ноги. Насчет животного мира в камере слесарь Вяземский не предупреждал.

– Слушай. Тебя как звать? – Жертва повернулась к Ангелу.

– Рома.

Ангела звали не Ромой. Гена перед «мероприятием» назвал настоящее имя парня. Значит, действительно опытный. Значит, ангельское рыло в пуху. Неужели просек тему?

– Меня Вадик, – тоже соврал Коля. Будем играть по тем же правилам.

Прислушался. За дверьми стучали по доске костяшки. Дежурный с помощником готовились к региональному турниру по нардам. Иногда их отвлекали от тренировки вызовы по радиостанции и телефонные звонки.

– Друг, ты меня не выручишь? Когда выпустят, бабе моей брякни. Просто скажи, что я в ментовке. Эти же не дадут. – Коля кивнул на дверь.

– Если выпустят, – по-прежнему равнодушно ответил Рома.

– А что, могут не выпустить?

– Не знаю.

– Черт!.. Как все некстати. Нарвался на дуру…

Браво! Константин Сергеевич носа не подточит.

Верю! Верю! Реплика сыграна! Да, в словах досада, что так глупо влип, но глаза!.. За дело, за дело тебя сцапали. Виновен, ох как виновен! Повторить! Бис! И результат не заставил себя долго ждать:

– Ладно, давай телефон. Позвоню.

Такой вариант Виталиком тоже предусмотрен. Не свой же домашний номер давать. Есть специальный, к которому никто не подойдет.

Коля продиктовал:

– Запомнишь?

– Запомню.

– Спроси Лену. Скажи, я влетел, она знает, что делать.

Еще один намек, что виновен, что не случайный он здесь человек. А свой, уголовный. Правильный.

А толку с этих намеков? Секунды бегут, костяшки стучат, талант искрится, а интрига провисла. Никакого движения. Зритель храпит или ушел в буфет. Нужен нестандартный ход.

– А белье дают, не знаешь?

– Чего? Какое белье?

– Ну, постельное. Этот, в комбинезоне, сказал, что до утра сидеть придется. Значит, обязаны обеспечить нормальный ночлег. Белье, кормежку… Я ж не по своему желанию здесь. И не по своей вине.

– Белье. – чуть ожил парень и озвучил то, что сокамерник может получить вместо белья. Естественно, слово было антиобщественным и неприличным.

О чем бы еще поговорить? О театре, музыке, о книгах? О наркотиках, наконец? Чтоб хоть чем-то зацепить.

Еще пять напрасно прожитых минут. Пару стеклопакетов продать можно.

– Тебе стеклопакеты, кстати, не нужны? Немецкие, фирма. У меня дырка есть.

Блин, какие стеклопакеты? Опять мимо! Не может человек, которому «улыбнулась» фортуна, думать о стеклопакетах. Но Ангел, кажется, не врубился.

– Нет.

– Тебя-то за что?

Предупреждали, чтоб не спрашивал, но. Предупреждать легко.

Ответит – не ответит?

– За что и тебя. Обознались.

Даже как-то обидно за бесцельно проведенные в институтских стенах годы. Правда, там искусству провокации не учили. Интересно, а где учат? И учат ли вообще? «Объявляется дополнительный прием абитуриентов по специальности стукач-многостаночник. Высокое качество обучения, квалифицированные преподаватели, гарантированная работа после окончания, социальная и физическая защита…»

– Хуже нет, когда так. Самое обидное, что ничего не сделать. Сиди, как дурак, и гадай: посадят – не посадят…

Да, талант, может, и есть, а вот практики пока маловато. Поэтому пора переходить к шоковой терапии:

– Слушай, а это не на тебя старух вешают?..

Юридический термин «вешают» был знаком Коле по тем же детективным кинопроизведениям.

Сработало! Сработало! Зацепился! Ура! Чего я кручусь вокруг да около?! Давно надо было в лоб! По-нашему, по-менеджеровски! А то – стеклопакеты…

Псевдо-Рома насторожился, словно бурундук, почуявший приближение совы. Теперь главное – не вспугнуть.

– На меня… А ты откуда знаешь?

– Слышал, пока в коридоре сидел. Они дверь не прикрыли.

– И что слышал?

– Так, немного. Мол, сомнений у них никаких. Кого-то ждут…

– Кого?!

Искренний интерес в глазах. Неподдельная тревога в голоске. О, сынок, да ты, похоже, душегуб! Пальчики-то затряслись, глазки забегали, мысли засуетились, прыщики покраснели. Запахло баландой.

Осталось придумать, кого они ждут. Чтобы окончательно сломить сопротивление противника и довести его до исповеди.

Блин, да что может быть проще правды?! Проще и надежней?! Только еще более правдивая правда! Почему бы не рубануть? Мочи его, мочи!

– Старух каких-то. Одну с Юго-Запада, вторую не помню. Серьги у нее вырвали. С зелеными камушками. Не брюлики, так – ширпотреб. Она якобы людей запомнила. Обоих. Сейчас приедет узнавать.

Победа! У бурундучка паралич воли. Шерстка дыбом, уши в трубочку. Ногти на руках грызть начал.

– К-как узнавать? Она же… не видела…

– Откуда ты знаешь? Я вот тоже уверен был, что…

Коля недоговорил. Мол, никого я не кидал.

– А что, что еще слышал? – продолжал переживать ангел.

– Да ничего особо больше. Типа, у них все на мази, парнишка сядет стопудово. Так и сказали – сто-пудово. Смешное слово, я запомнил. Да, вот еще: за приятелем твоим поехали. Поэтому и меня сюда заперли. Очереди дожидаться. Блин, а это мои проблемы?! Очередь… У меня бизнес стоит, а я тут в очереди сижу! За свои же налоги! Охерели в атаке! – Коля, как требовала роль, «тревожился» прежде всего о собственной участи: – Сколько они с тобой разбираться будут? Час, два? Неделю?

– Не знаю.

Полудохлая мышь пропищала бы громче.

– Так это все-таки ты?

Ангел утвердительно кивнул головой, но ответил: «Нет». Болгарин, наверное. Держится еще, не сдается.

Теперь успокоиться, не перегибать и довести дело до логического конца. Хотя оно и так доведено. Лично у Коли нет никаких сомнений, что перед ним «тот самый Мюнхаузен». Хорошо бы узнать, куда он серьги дел. А еще лучше вернуть. Татьяна бы обалдела, а конкуренты зашлись в бессильной злобе.

– Да, хреново дело, брат. Ленке моей ты вряд ли позвонишь.

– Сука старая. – прошептал Ангел, хрустнув костяшками.

Коле очень хотелось учинить расправу тут же. Двинуть кулаком по прыщавой роже. Но. Он здесь не за этим.

– Сука – не наука… Я тебе не завидую, брат.

Ангел заскрипел зубами.

– И еще. Этот, в комбинезоне, напарника своего за серьгами послал.

– Куда?!

– Не сказал. Мол, бери тачку и пулей за серьгами…

Конец пьесы. Занавес. Но вместо аплодисментов – свист и топот зала. «Стукач! Мерзавец! Наседка ментовская! Парень, не верь ему!!!..»

Вернувшись в офис, Коля позвонил Виталику:

– Ну как? Признался?

– По полной! – Голос дачного соседа звенел чистой радостью. – Четырнадцать эпизодов! И ваш в том числе! Только из камеры взяли – сразу поплыл! И подельника сдал с потрохами, и про обрез раскололся. Дома лежит, в кладовке! Мы и не знали! Классно ты его загрузил! А говорил, не сможешь! Талант, он и в камере талант!

– А где серьги, сказал?

– В скупку сдали. На Гороховой. Они все золото туда сбывали. Генка помчался изымать. Если их не перепродали, получите обратно.

– Слушай, а можно я их сам Татьяне верну?

– Вообще-то, по закону мы должны возвращать, но для тебя я устрою.

– Спасибо. Да, забыл сказать – он Ромой представлялся.

– Это от стыда, наверное… Но ты его чем-то взял. Убедил в своей, так сказать, честности.

– Стеклопакетами, наверно.

– Пакетами так пакетами. Главное – результат. Благодарю за помощь! С почином!

Виталик, вообще-то, немного слукавил. В принципе, задержанного можно было расколоть и без помощи соседа. Не такой уж он непробиваемый. Просто решили пойти по более надежному пути. И не ошиблись.

Ноги у Ника чесались еще пару дней.

Коле повезло – серьги еще не купили. Опер-сле-сарь Гена, выдавая их напрокат, попросил черкануть расписку.

– Старик, я не сомневаюсь, что ты наш, но таков порядок. Это вещдок. Вдруг потеряешь.

Николаю резануло ухо слово «наш», но он не возмутился.

– Завтра верни. И предупреди бабулю своей дамы, что ты ей ничего не показывал! Потом будет опознавать официально, с понятыми.

На пороге кабинета-мастерской Вяземский притормозил Колю:

– Слушай. Телефончик не оставишь? На всякий случай. Если снова кого-нибудь прихвачу. Ну, ты понял. Но это только в самом крайнем случае. Обещаю. Поможешь?

Коля не знал, что ответить. Но телефон оставил.

– Если тачку надо починить, подгоняй. Сделаю бесплатно. И без очереди.

Вечером Николай приехал к любимой. Торжественно вручил семейную реликвию. Бабушка, увидев сережки, расплакалась и принялась их гладить одним пальцем, шепча «мамочка». Таня смотрела на Колю, как маленькая девочка на доброго волшебника. С восторгом и удивлением:

– Как ты их нашел?!

– Сказал же, найду. – уклонился от прямого ответа волшебник. – Я многое могу, а для тебя – еще больше.

– А все-таки? Как?

Про внедрение в преступную среду скромный герой, разумеется, не поведал. Ведь под словом «подвиг» подразумевается нечто красивое и благородное, а не камерные блохи на ногах. Пришлось сочинить голливудскую историю про то, как несколько дней подряд сидел в засаде возле кассы, как анализировал ситуацию и вычислил преступников методом дедукции. А, вычислив, позвонил знакомому милиционеру, который взял их с поличным и отправил прямо в тюрьму.

– Здорово. Спасибо, Коля, ты настоящий друг.

Тем же вечером Татьяна дала понять молодому человеку, что у него явное преимущество перед остальными конкурентами, и он может рассчитывать на победу. Теперь он официальный и единственный бойфренд.

Первые дни после произошедшего бойфренд чувствовал себя не совсем уютно. Казалось, что люди на улицах обращают на него внимание, провожают подозрительными взглядами и перешептываются, показывая пальцами. (Так вот ты какая, паранойя!) Прежде чем выйти из квартиры, смотрел в дверной глазок – не прилетела ли весточка от Ромы в виде стоящего на площадке киллера с битой или пистолетом. Кто знает, что рассказал Роме слесарь Гена? А может, ничего не рассказывал, тот сам догадался, с кем на нарах сидел. И попросил дружков-налетчиков объяснить соседу по камере, что тот категорически неправ. Но, тьфу-тьфу, пока в подъезде или подворотне менеджера никто не дожидался.

На всякий случай Коля перезвонил Виталику, узнать судьбу белокурого ангела.

– Дак в тюрьме он! – твердо заверил дачный сосед. – В «Крестах»! Парашу обнимает! А где ж еще? Не на подписке же его за двадцать эпизодов оставлять!.. Не переживай. Выйдет не скоро, лет через семь.

– Виталик… У меня такое чувство… Будто я гранату в детский сад бросил.

– Прекрати! Бабульки, которым ты сохранил пенсии и уши, должны вручить тебе еще одну гранату.

Количество эпизодов увеличилось на шесть, но милицейские показатели Николая не волновали. Несколько ночей его мучила жестокая бессонница, а в редкие минуты забытья снилась камера. Правда, во сне она представала старинной комнатой, украшенной картинами, канделябрами и немецкими стеклопакетами. Они с ангелом Ромой сидели за богато накрытым столом, пили французский коньяк и рассуждали о гражданской позиции. Самое интересное, Рома не упрекал Коляныча, что было совсем уж нелогичным. Потом ангел, расправив перепончатые крылья, доставал из кладовки винтовочный обрез и улетал в окно, оставляя после себя смрадный камерный запах. Но прежде чем скрыться за ватными облаками, Рома обещал, что обязательно вернется. И это обещание всякий раз вызывало у Коли такую мучительную боль в груди, что он просыпался.

Пришлось посещать психотерапевта, принимавшего пациентов в винно-водочном отделе ближайшего гастронома. Терапевт порекомендовал водку. Три раза в день перед едой, и всё как рукой… Можно даже без еды. И желательно взять больничный.

Водка помогла. Пациент слегка успокоился, боль и бессонница прошли, мрачные мысли исчезли.

Зато осталось кое-что другое. Приятно щекочущее чувство победы. Не бурный восторг олимпийского чемпиона, получившего золото, потому что облажались соперники, но тихая радость грибника, нашедшего первый гриб в сезоне. Или радость продавца, который ухитрился всучить покупателю дефектный товар. Я смог, я победил. Прилив гордости. Захотелось закрепить успех, убедиться, что победа не была случайной, что он, Коля, мастер с большой буквы «М».

А еще, как это ни парадоксально, организм вдруг потребовал новую дозу адреналина. Подобное бывает у начинающих наркоманов. После первого укола – никакого кайфа, наоборот, сплошной дискомфорт и расстройство желудка, но при этом почему-то желаешь повторить. (Блин, как бы ломки не начались!) В офисе же дозу не получишь. Если, конечно, стеклопакеты не объявят запрещенным товаром и не начнут расстреливать за их продажу на месте.

Странно, но до «подсадки» Коля не замечал за собой ничего подобного. Может, он особенный? Или с болезненными отклонениями? Вроде клептомана, ворующего не ради наживы, а ради удовольствия. Скажи ему, что он словит легкий кайф от стукачества, вызвал бы собеседника на дуэль. Хотя, как говорил Гена, здесь не стукачество, а разведка. Разведчик – это почетно, про них кино снимают и сказки пишут. Мата Хари, любимый штандартенфюрер, Вася Векшин, невинно убиенный заточкой. Сядь тогда в камеру, к примеру, тот же Виталик, ни у кого бы и в мыслях не возникло заклеймить его позором. Никто же не тыкал пальцем в Шарапова из «Места встречи…», когда он в банду забурился: мол, подонок – фартовых пацанов застучал!.. Хотя ведь застучал. Нечестным фраером оказался. (И деньги со сберкнижки, которую ему бандюганы открыли, так и не вернул, между прочим!) Но на Шарапове погоны, к тому же сами пацаны не подарки. Значит, он герой, пример для подражания. И Доцента Сан Саныча из тех же «Джентльменов удачи» язык не повернется стукачом назвать.

А я, выходит, разоблачив ангела в двадцати безобразиях, – мальчиш-плохиш! Подонок и стукач! Как же так? Неправильно. Я тоже герой! Пускай и без погон. Рыцарь без стука и упрека!..

Поэтому, когда Виталик позвонил и попросил помочь еще раз, Коля сильно не сопротивлялся. Встретились на улице, возле отдела. На сей раз получать дозу адреналина предстояло не в камере, а на свежем воздухе. Да и работенка оказалась более творческой.

Некий молодой трудящийся подвергся насилию среди бела дня. Шел себе спокойно по улице, любовался архитектурой. Вдруг рядом притормозила малоприметная машина хрен-пойми-какой марки, из нее выскочили три других трудящихся и, приставив к горлу страшный нож, а к груди большой пистолет, проявили интерес к наличности. И как назло рядом не оказалось ни одного случайного свидетеля.

Вроде бы обычная история. Но беда в том, что наличность потерпевшему не принадлежала. Была она собственностью фирмы, где упомянутый гражданин числился курьером. И наличность немалая. Нерадивый жмот-хозяин вместо того, чтобы нанять профессиональных инкассаторов, поручал перевозить черный и серый нал дешевому курьеру. За что и поплатился. Мало того, не стал разбираться сам, как все нормальные бизнесмены, а побежал с заявой не к братве, а в полицию.

Курьер откровенно путался, не мог назвать четких примет господ нападавших, из чего напрашивался дедуктивный вывод – а не помыл ли он, сука, денежки сам, сочинив историю с ограблением и свалив все на невинных, точнее, несуществующих налетчиков?

Но вывод предстояло обосновать. Трудящийся же твердо отстаивал свою версию, с возмущением отвергая подозрения следствия. Мол, не меня колите, а ищите тех злодеев, кто деньги отобрал и глаз мне подбил… Глаз курьера действительно хранил свежие следы воздействия твердого предмета. Но это ни о чем не говорило. Ради таких деньжищ можно и оба глаза подбить. И даже среднее ухо.

«Крышей» или собственной службой безопасности хозяин фирмы по скупости не обзавелся, поэтому очень рассчитывал на помощь властей и даже посулил приличную премию в случае возврата похищенного.

Доказать, что преступление – плод извращенной фантазии курьера, как раз и предстояло разведчику Николаю. «Познакомишься с ним на лавке в отделе, – напутствовал Бонда «центр», – потом тащи в распивочную, тут неподалеку».

Повод для знакомства тот же, что и в прошлый раз. Меня тоже подозревают. Правда, тему с кирпичным компьютером решили не повторять. Мир, как известно, тесен, нет никаких гарантий, что ангел не повстречается когда-нибудь с курьером.

Но новая легенда не менее красочна. Познакомился в ресторане с одинокой дамочкой, та пригласила домой. Дальше, как обычно, – легкий ужин с шампанским, любовь на тахте, сон, тихое утреннее прощание навсегда. Навсегда, потому что есть молодая супруга, которая сейчас у мамы в деревне. А днем дамочка прибежала в милицию и заявила, что у нее пропали бриллиантовые серьги! И никто, кроме гостя, их стырить якобы не мог.

Гостя вызвали, застращали и велели хорошенько подумать в коридоре. Гость, естественно, ничего не брал и крайне возмущен поведением коварной женщины, затеявшей получить отступные с незадачливого семьянина. Курьеру, в свою очередь, тоже велели хорошенько подумать, посадив на скамеечку под стенд с правилами пожарной безопасности.