Текст книги "Акула. Отстрел воров"

Воробьёв промолчал.

Кашпировский достал сигареты. Видимо, он курил достаточно редко и после второй затяжки раскашлялся. Отдышавшись, вкрадчиво улыбнулся:

– Все как-то не вяжется с этим осмотром. То ваши набедокурят, то наши расшалятся. Больно смотреть, как низко упал профессиональный и моральный уровень сотрудников за последние годы. Может, Василь Данилыч, сами поглядим? Все равно эксперта нового ждать…

Воробьёв не считал, что тыловик может адресовать к нему какие-то претензии по поводу ночного скандала, но опять промолчал. Кашпировский, при полной своей бестолковости в качестве милиционера, был все-таки человеком полезным: обещал отремонтировать, неофициальным порядком, прокурорскую автомашину. Воробьёв и сам мог бы запросто найти спонсора, но боялся запятнать руки в преддверии повышения.

Они пошли «глядеть». Что хотели рассмотреть – и сами не знали. Шли неторопливо, с серьёзными лицами, обшаривая взглядами землю. Подвернись серьёзная улика – они бы её не заметили.

Но подвернулась ксива Сазонова.

Из-под снега выглядывал только один уголок темно-бордовой книжечки. Кругом росли кусты, валялся мусор. В двух метрах правее было сильно натоптано, там ночью собирали автоматные гильзы. Соответственно, ещё правее, метрах в пяти-шести, должны были располагаться стрелки. К тому месту и направлялись начальники, но одновременно остановились, прищурились и наклонились, чуть не ударившись лбами.

Худощавый Воробьёв оказался проворнее раскормленного тыловика.

– Ну-ка, ну-ка, ну-ка… Ага!

Фамилия Шурика ничего Воробьёву не говорила, но лицо на фотокарточке показалось знакомым.

– Оперуполномоченный криминальной милиции, – прочитал прокурор с деланным удивлением. – Интересно… Похоже, ваш Супченко не один квасил.

Объяснение, пришедшее в голову Воробьёва, являлось наиболее правдоподобным: пьяный опер ночью выезжал на происшествие и, лазая по кустам, обронил свой мандат. Может, он был и не пьяный, а просто карман куртки прохудился, или имелась ещё какая-то безобидная причина потери, но Воробьёв моментально себя убедил, что имело место вульгарная пьянка. Во-первых, Супченко тому подтверждение. Во-вторых, представить дело таким образом значительно выгодней. РУВД скандал ни к чему, так что можно будет с Кашпировским поторговаться. Глядишь, кроме ремонта машины ещё что-то обломится.

– Разрешите-ка… – тыловик протянул руку к находке, однако прокурор этого якобы не заметил, повернулся к подполковнику спиной и позвал Риту:

– Тростинкина! Занеси в протокол…

Маргарита усмехнулась, рассмотрев удостоверение.

Она много слышала о безалаберности Сазонова, укрепилась в этом мнении, несколько раз столкнувшись с ним по работе, но понятия не имела о его высокопоставленных родственниках.

– Да, Василий Данилыч, сейчас нарисую.

Удостоверение исчезло в кармане её пуховика.

Воробьёв посмотрел на Кашпировского:

– Два ноль в нашу пользу.

– Сейчас внесём ясность, – подполковник достал телефон.

Как и прокурор, он подумал о пьянке. Сазонов не являлся его непосредственным подчинённым, и случись конфуз в другой день, Кашпировский не стал бы с ним разбираться. Но сегодня он являлся ответственным от руководства и вполне мог получить по шапке от начальника главка, который за утраченные ксивы спрашивал очень строго. Гораздо строже, чем за нераскрытые преступления, невыплаченную зарплату или, не дай Бог, гибель сотрудников.

– Сейчас внесём полную ясность в этот вопрос, – медленно повторил он, дозваниваясь до Катышева.

Одновременно подполковник думал о том, как будет торговаться с прокурором, чтобы тот отменил распоряжение оформить находку и согласился разойтись полюбовно: «Бензин? Сто литров хватит? Или дать триста?»

– Алло! Анатолий Василич? Кашпировский приветствует! Нет, не экстрасенс… – лицо подполковника снова немного надулось: традиционная шутка ББ сейчас показалась особенно неуместной, прямо-таки оскорбительной из-за присутствия посторонних. – Сазонов – твой боец? Работает? Ах, только что видел? Прекрасно! Проверь-ка у него ксиву. Что? Сегодня утром проверял? У всего ОУРа проверял? Говоришь, было в наличии? Проверь ещё раз, прямо сейчас. Я тебя очень прошу. Да, есть основания подозревать…

Возникла техническая пауза, пока ББ вызывал Шурика. Потом брови Кашпировского поползли вверх:

– При себе? Прямо перед тобой лежит? Не может этого быть!

* * *

Над местом ДТП кружилась стая ворон.

«Фольксваген» успел проскочить, удар фургона приняла на себя старая «волга». Андреич не смог ни отвернуть, ни затормозить – ушатанная «двадцатьчетверка» слушалась команд с большим запозданием.

«Газель» столкнула машину в кювет и заглохла.

За рулём фургона дрых пьяный водила. Пожилой, заскорузлый, с туповатым лицом. Злости не было его колошматить. Андреич ограничился двумя оплеухами и опустил руку.

Больше всех в аварии пострадал спортсмен-охранник. Выбравшись из машины, стоял, нервно икая, и растирал по лицу кровь, Андреич, разобравшись с водителем, осмотрел охранника: ничего страшного. Ушибленно-рваные раны виска и правой кисти, раскрошились два гнилых зуба.

– Все равно их надо было выдирать, – сказал Андреич, обрабатывая повреждения йодом.

Охранник попытался что-то ответить и замычал от боли: оказалось, он сильно прикусил язык.

– Видишь, мудила, что ты наделал? – вздохнул Андреич, оборачиваясь к виновнику ДТП. – Твоя машина?

– Не-а…

– Значит, хозяин заплатит. Будем ГАИ вызывать.

– А мне все по х… – ответил водитель, заваливаясь на правый бок и закрывая глаза. Голова, облачённая в засаленный «петушок», касалась колёса «газели».

Николай нервно расхохотался:

– Чисто русская заказуха! Киллер-лапотник, бля…

Андреич спустился к «волге»:

– А ничего она! Если вытащить – своим ходом пойдёт.

– Сильно помялась? – Калмычному с шоссе было не оценить масштаб повреждений.

– Починим. Новую-то все равно никто не купит. – Андреич покосился на директора.

Калмычный, произведя в уме какие-то расчёты, без особой уверенности пообещал:

– К весне две машины возьмём по бартеру. Одна вам отойдёт.

Андреич выбрался на дорогу:

– Надо что-то решать. Когда самолёт?

– Через двадцать минут.

– Значит, поступим так. Ты, – начальник охраны кивнул подчинённому, – останешься ГАИ дожидаться. Какая разница, кто был за рулём? Тем более, что этот козёл, даже когда проспится, ничего вспомнить не сможет. Потом договоришься с каким-нибудь грузовиком, чтобы вытащили. Деньги есть?

Парень отрицательно покачал головой.

– Держи! – Андреич достал «пятисотку». – Этого хватит. А мы едем встречать… Иван Иваныч, телефончиком не разрешите воспользоваться? Вызовем дорожный патруль…

Над местом дорожно-транспортного происшествия продолжали кружиться птицы.

* * *

– На меня напали.

– Кто?

– Неизвестные.

– В масках?

– Может, и в масках. Темно было. Не видно.

Акулов видел справку эксперта. Удостоверение Шурика, найденное во дворе физкультурно-оздоровительного комплекса, было признано подлинным. То, которое он предъявил Катышеву – поддельным. Фальшивка была изготовлена довольно грубо и не выдерживала мало-мальски внимательного исследования. Сазонова задержали на трое суток по подозрению в убийстве Громова. Узнав, где работают его родители, Воробьёв схватился за голову, но не стал ничего переигрывать. Как бы то ни было, но от «триста двадцать седьмой»[7]7
  Подделка, изготовление, сбыт или использование поддельных документов.


[Закрыть] Шурику не отвертеться, полный состав преступления налицо, так что чистеньким он не останется, даже если окажется непричастным к расстрелу около комплекса. Несмотря на свою антипатию, Акулов сочувствовал Рите. Какое бы развитие ни получила ситуация, ей, Тростинкиной, как и Сазонову, были гарантированы неприятности. Шурику – официальные, согласно нормам УК. Маргарите – подковерные, когда улыбаются, прежде чем укусить, и не признают условных приговоров.

– В подъезде меня отоварили. Я даже сделать ничего не успел! Шарахнули по голове, с одного удара отключили.

– Покажи.

Сазонов наклонил голову, показал место:

– Вот здесь.

Акулор пощупал: шишка была. Определить её давность он не мог. Одно понятно: удар был достаточно сильным.

– В «травму» возили?

– Возили, Ритка выписала направление.

– Хорошо. Дальше.

– Очухался уже на улице. Не знаю, сам как-то выбрался, или вынесли меня из подъезда. Лопатник на месте, часы… Ничего не пропало! Кроме этой чёртовой ксивы. Я её дома хватился.

Сазонов замолчал, играя пачкой сигарет. Улыбаться перестал. Избегал смотреть на Акулова. Определить, о чем он думал, было нельзя. Только гадать. Скорее всего, Шурик прикидывал, насколько можно быть откровенным с Акуловым.

Андрей не понукал. Разминал папиросу, прислушивался к своим ощущениям. Его Шурик всегда, мягко говоря, раздражал. Сейчас это сильно мешало. Врёт или нет? Скорее, второе. В любом случае, трудно поверить, что Сазонов завалил Громова. Все, что угодно, любая другая статья, но только не «мокрое». Акулов видел слишком много убийц, чтобы в это поверить. И по работе, и пока сидел в тюрьме. Шурик отличался от любого из них. Может, он и запорол бы кого-то ножом в пьяной драке, но засада с автоматом, совершенно точно, не его уровень.

– Сначала подумал, что где-то выронил. Вокруг дома все обыскал – нету. Потом вспомнил, что не мог никак выронить. Ксива в закрытом кармане лежала, на «молнии». Стал думать, чо делать.

– Самый простой выход в голову не пришёл?

– Какой? Застрелиться? – Сазонов грустно усмехнулся. – Кто бы мне поверил, расскажи я по-честному? Знаешь ведь, какая у меня репутация. Василич первый и предложил бы писать рапорт на увольнение. Короче, не пошёл я сдаваться. Откуда я знал, что ксива так быстро выплывет? Думал, похожу немного с липовой, а потом, когда случай подвернётся – погоня там какая-нибудь, задержание, – объявлю, что её потерял. В таких ведь ситуациях не сильно наказывают, да? Не увольняют?

– Да. Обычно не увольняют.

– Вот видишь, расчёт был верный! Просто не повезло… Есть у меня один чел, который ксивы мастырит. Поехал к нему, хорошо, дома была фотка с погонами, не пришлось ночью метаться, китель искать. Вот и все…

– Что за «чел»?

– Не, этого я никому не скажу, – Сазонов замотал головой. – Пусть лучше сажают!

– Так уже, считай, посадили.

– Все равно не скажу. На фига? Парень мне доброе сделал, помог, а я его заложу? Да ни в жисть! Ничего, посижу чуток – поумнею. Мамка вытащит, не даст пропасть. Адвокат уже приходил. Знаешь, кто?

– Ну?

– Трубоукладчиков Вениамин Яковлевич. Он такие вопросы свободно решает.

– Тьфу, бля!

До чего тесен мир! Трубоукладчиков был дорогостоящим специалистом, обслуживающим интересы лидеров криминального мира. Он защищал несколько человек, которых Акулов и Волгин отправили за решётку. Андрей не мог не признать: в большинстве случаев Вениамин Яковлевич свои гонорары отрабатывает сполна. Два месяца назад адвокат сам попал в серьёзный переплёт, который вполне мог ему стоить жизни, но как-то выкрутился без особых потерь.

Что ж, Шурик прав. С такими родителями и с таким адвокатом он в камере не засидится. Разве что доблестное УСБ[8]8
  Управление собственной безопасности.


[Закрыть] что-нибудь накопает – но Акулов не верил в этих кристальных борцов с коррупцией. По его мнению, они были способны изобличить разве что таракана на своём письменном столе, или присосаться к чужой разработке и снискать лавры, первыми прогнувшись перед начальником главка. На их счёту было множество случаев стрельбы ракетами по воробьям – но практически ни одного попадания в серьёзную движущуюся мишень.

– Значит, не расскажешь про своего мастера?

– Какой мне резон?

– А совесть?

– Я и так тебе много сказал. У Ритки в протоколе и половины этого нет.

Помолчали. Потом Шурик спросил:

– Ты ведь сидел в тюрьме?

– Два года.

– Ну и как там, в ментовской камере?

– Хорошего мало.

– Жить-то можно?

– Будь человеком, следи за словами и не подставляй свою задницу.

– А что, можно – чужую?

– Твою запросто могут подставить.

Шурик обдумал услышанное. Было видно, что как бы он ни храбрился, ни уповал на помощь маменьки и адвоката, страх его гложет.

– Кто ж знал, что так получится, – наконец вздохнул он. – Случайность. Думаешь, это был обычный грабёж?

– Не похоже.

– Вот и я о том говорю. Меня ждали. Знали, что я мент, и специально пасли. Знаешь, как мне кажется? Тот, кто меня отоварил – он и Громова завалил. Верняк, отвечаю! Только одно непонятно: они потеряли ксиву или специально подбросили?

* * *

Самолёт приземлился без опоздания.

Два автобуса довольно быстро доставили пассажиров в зал прибытия.

Степанский вышел первым.

Даже в толпе прозевать его было нельзя.

Загорелый, рослый, с заокеанской улыбкой уверенного в себе человека. Высокий лоб с двумя морщинами, седые виски, чёрные густые усы. Расстёгнутое бежевое пальто из очень мягкого материала, с шикарным меховым воротником, более приличествующим, как посчитал Иван Иваныч, женской одежде. Они были почти ровесниками, но Степанский смотрелся если не младше, то намного благополучнее, здоровее потёртого жизнью Иваныча.

Увидев друзей, Степанский широко развёл руки, как будто хотел обнять сразу обоих, но ограничился рукопожатиями.

– Если бы вы знали, как я рад вас видеть, ребята!

Голос у него стал ещё более бархатным, чем прежде.

Андреич скромно держался в сторонке:

– Здравствуйте, Вячеслав Валентинович.

– Кто это? – Степанский по-барски нахмурился.

– Наша охрана, – уточнил Николай. – Заводская.

– А-а-а, – Степанский повернулся к Андреичу спиной, шагнул вперёд и взял расступившихся Калмычного и Петушкова под локти. – Как мне приятно вас видеть, родные мои! Сколько лет, сколько зим… Хотя там, где я живу, зимы нет. Представляете, весь год температура не опускается ниже двадцати градусов. Когда я вылетал, было тридцать шесть. Лето! Если и есть рай на земле, то он в Акапулько. Или где-то в окрестностях…

– Хорошо выглядишь, – Петушков говорил искренне. – Прямо плантатор какой-то.

– А я плантатор и есть. Эксплуатирую бедных латинос, деру с них три шкуры и держу в чёрном теле. Ха-ха-ха!

– Гражданство уже получил?

– А на кой оно мне? Хватает вида на жительство. И потом, я же ведь патриот!

– Не замёрзнешь у нас?

– Да, отвык я от ваших морозов. Но ничего, как-нибудь перекантуюсь. Потных женщин и горячей текилы мне хватало и там. Соскучился я по родному… Знаете, какая тоска берет иной раз? Аж сердце щемит!

Степанский сильнее сжал локти друзей.

– Так возвращайся, в чем проблемы?

– Не могу, бизнес держит. Я и прилетел-то всего на три дня. Даже если не управлюсь с делами, все равно придётся возвращаться. Обидно, что не успею с вами толком посидеть…

С получением багажа заминки не произошло. У Степанского оказалось два чемодана. Чёрный пластмассовый и бледно-жёлтый, в тон пальто, из хорошо обработанной толстой кожи. На крышке чёрного белели наклейки: Амстердам, Вена, Стокгольм, Йоханнесбург, Сидней, Нью-Йорк.

– Да, пришлось помотаться по свету, – вздохнул «плантатор», перехватив взгляд Петушкова.

Сняв чемоданы с ленты транспортёра, он поставил их на пол и выразительно покосился на Андреича. Отставной морпех дёрнул щекой, помешкал и взял жёлтый чемодан. Второй поднял Калмычный.

Вышли на улицу.

Степанский остановился, вдохнул полной грудью.

Закрыв глаза, дождался, когда несколько колючих снежинок упали на лицо.

И проникновенно сказал:

– Здравствуй, родина!

Глава пятая

Акулов нажал выключатель.

Взорвалась лампочка люстры. Под ногами захрустели осколки.

Света из окна было достаточно, чтобы не расшибить колени о мебель и зажечь две настольные лампы, на своём и волгинском столах.

Закрыл жалюзи, и через середину кабинета пролегла тёмная полоса. Заглянул в шкаф. Месяц назад в нем наводили порядок, но всевозможное барахло опять успело скопиться в изрядном количестве. На полке, отведённой для инструментов, лежали плоскогубцы и молоток, набор отвёрток, гвозди, моток изоленты. Лампочек не было, хотя Андрею казалось, что Волгин недавно приносил несколько штук.

Ладно, сойдёт и так. Может, полумрак подтолкнёт к откровенности?

Акулов выглянул в коридор:

– Проходите.

Вдову Громова сопровождал адвокат Мамаев. Высокий, черноволосый. Расстёгнутое кожаное пальто, костюм из тонкой материи. Аромат туалетной воды, такой сильный, как будто правозащитник не брызгался, а купался. Если бы Акулов ездил в больницу вместо Сергея, то мог бы сказать, что адвокат пользуется той же водой, что и Громов. Выражение лица было таким, словно Мамаев репетировал свою роль на похоронах.

В том, что он там будет присутствовать, теперь можно было не сомневаться.

Александра Громова держала на руках ребёнка. Оказавшись в кабинете, девочка начала плакать, и несколько минут ушло на то, чтобы её успокоить. Когда это удалось, вдова посмотрела на сыщика:

– Мне не с кем было её оставить.

Прозвучало, как обвинение.

– Вы так настаивали на встрече, что…

Ещё один камушек в его огород.

И правда, настаивал. Когда удалось до неё дозвониться, она возмутилась:

– Что значит – я «где-то скрываюсь»? Кажется, я могу быть свободна в своих перемещениях. И не обязана сидеть дома… Вы должны понимать, как мне тяжело. Хотите со мной поговорить? О чем?

Акулов предложил два варианта. Он был готов как встретиться в управлении, так и навестить женщину по месту жительства.

– Нет, не надо ко мне приезжать! Зачем это надо? И вообще… Вы что, не можете подождать, пока пройдёт сорок дней?

Теперь Акулов сидел за столом и смотрел на Александру, занявшую «посетительский» стул. Клетчатая мини-юбка с разрезом, сапожки на «шпильке». Лёгкая куртка спортивного типа, с капюшоном. Кажется, великоватая размером и явно не соответствующая остальным деталям гардероба. Последствия нервного потрясения? Плохой вкус? Второпях накинула на плечи то, что подвернулось под руку?

Успокоив ребёнка, Александра передала его Мамаеву.

– Спрашивайте. Что вас интересует? – Одновременно она указала рукой на кожаное кресло у стены, предлагая Мамаеву сесть, но адвокат покачал головой и остался стоять, баюкая малышку.

Девочка задремала. То, с какой нежностью о ней заботился адвокат, наводило на определённые размышления.

Акулов задал первые вопросы. Ответы слушал в полслуха, не забывая изображать живой интерес и кивая, когда Александра делала паузы. Она, несомненно, могла рассказать много полезного – но столь же очевидным было и то, что ничего не расскажет. Ни сейчас, ни сорока днями позже.

Она не предупредила, что придёт с адвокатом. В принципе, Андрей имел основания указать Мамаю на дверь и пообщаться с дамочкой тет-а-тет. Дало бы это что-нибудь? Вряд ли. О причинах, по которым Александра пришла с адвокатом, можно было строить любые предположения, но одно не вызывало сомнений: никто её к этому не принуждал, никакая мафия не приставляла к ней соглядатая из опасений, что вдова наговорит лишнего. Сама этого захотела. И ребёнок… Акулов не верил, что его было не с кем оставить. Взяла с собой, чтобы иметь благовидный предлог в любой момент оборвать разговор или затянуть паузу для обдумывания опасного вопроса.

Спустя двадцать минут разговор был закончен.

Александра первой покинула кабинет, в дверях бросив короткое «до свиданья!». Адвокат с ребёнком задержался. Будучи заметно выше ростом Андрея, он тем не менее умудрился посмотреть как-то снизу и задушевно спросил:

– Скажите, а вообще есть надежда, что это убийство когда-нибудь будет раскрыто?

В его глазах плескалась скорбь.

Стоило труда удержаться от удара по челюсти.

– Ах, какой бандитизм… Что творится! Что творится, Господи, Боже мой…

Андрей в окно наблюдал, как они шли к машине. Во двор управления посторонний транспорт не допускали, но Мамаев как-то уломал постового и припарковал свою тачку возле крыльца. Акулов хоть и разбирался в автомобилях, но определить эту модель не мог. Большая новая иномарка, посреди крыши – стеклянный люк. Пискнула сигнализация, Мамаев, передав девочку матери, открыл заднюю дверь. Наклонился в машину, что там поправляя. Когда он выпрямился, стало видно детское сиденье, закреплённое на диване…

В процессе допроса Александра несколько раз подражала героине «Основного инстинкта», закладывая ногу на ногу таким образом, что Акулов теперь точно знал, какое нижнее бельё предпочитает вдова. Шёлковое, тёмного цвета, с орнаментом из цветочных бутонов. Анализируя разговор, он попытался увязать это со своими вопросами, но не нашёл явной зависимости. Вряд ли таким пикантным способом она хотела сбить его с толку или же заставить забыть о неосторожном ответе. Скорее всего, просто нервничала.

Было от чего.

Она не сказала ни слова правды, за исключением своих установочных данных.

Вкратце её рассказ был таков: с Громовым она познакомилась три года назад при обстоятельствах, которые не помнит. Спустя какое-то время он сделал ей предложение, и она его приняла. С тех пор нигде не работала, занималась домашним хозяйством (прежде была инструктором фитнес-клуба). О своей деятельности Василий Петросович жене не сообщал. Уходил, приходил. Клал на тумбочку деньги. Дарил на 8-е марта цветы. С друзьями не знакомил, о врагах не рассказывал. Каких-то людей она видела, когда они ходили в ресторан или поиграть в боулинг, – с мужем здоровались, говорили, рекомендовали новое блюдо или помогали выбрать шары.

– Вы их можете описать?

– Люди как люди.

– Тоже примета. Бывают люди как боги. Может быть, имена?

– Саша, Петя… Достаточно?

Спокойное лицо, прямой взгляд. Движение ног, блеск колготок. Разрез на юбке расходится, женщина не торопясь его поправляет. Акулов трёт подбородок, рисует чёртиков в блокноте. Можно прекращать допрос прямо сейчас, ничего ценного он не услышит, даже если выпроводит адвоката.

О том, кто мог покушаться на Громова, ей ничего не известно. Она была дома и в первый раз, и вчера.

– Значит, вы понятия не имеете, чем занимался ваш супруг?

– Мужчины о таких вещах не говорят.

– Да?

– Я думаю, ваша жена тоже не знает, чем вы занимаетесь на работе.

– Недавно он купил новый джип…

– Одолжил деньги у какого-то друга.

Акулов раскрывает паспорт Александры, смотрит штапм о прописке. Усмешка появляется невольно: он давно знает адрес, указанный там. Посёлок железнодорожников в тридцати километрах от города, улица Второй каланчи, барак номер пятнадцать. Смотрит на Александру. Она понимает без слов:

– Василий когда-то работал в депо.

– Стрелочником?

– Он ведь, как и я, иногородний, вы знаете. Когда был военным представителем на заводе, то жил в общежитии. Потом его оттуда попросили. Пришлось как-то устраиваться. Мы были прописаны там, но снимали в городе квартиры.

– Сразу несколько?

– Поочерёдно.

Акулов, переписав в блокнот данные, отдаёт паспорт:

– Вы приезжали в больницу?

– Как я могла не приехать? Сразу, как врачи разрешили.

– И он вам ничего не сказал?

– Мой муж прошёл Афган.

– Это не значит, что он должен был молчать.

– Это значит, что ни при каких обстоятельствах он не стал бы советоваться с женой. Странно, что вы этого не понимаете.

Движение ног, блеск колготок…

* * *

…Андрей прижался лбом к холодному стеклу.

Машина адвоката выехала за ворота. Постовой закрыл железные створки, повесил замок. Поправляя ремень автомата, направился в дежурную часть.

Акулов задумался о роли Мамаева во всей этой истории.

* * *

Тиканье настенных часов раздражало.

Этого прежде с Петушковым не бывало. Он вообще не обращал внимания ни на звук, достаточно громкий для изделия таких габаритов, ни на обратное движение стрелок, Сегодня обратил. И второй раз это сбило его с мысли.

Калмычный сидел за столом, опустив голову и положив перед собой руки. Разглядывал ногти.

Степанский развалился в кресле. Действительно, ни дать ни взять – плантатор. Ни за что не скажешь, что он эмигрировал в Мексику каких-то три года назад. Полное впечатление, что там родился и с детства привык командовать прислугой на вилле.

Вытянутые ноги Степанского почти касались двух чемоданов, которые принёс в кабинет начальник охраны. Он не поставил их у стены и не убрал в шкаф, а бросил чуть ли не посреди помещения. Недовольство, что ли, так выразил? Поставил и ушёл, сухо обещав явиться по первому зову. Остаться ему не предложили, хотя обсуждаемые проблемы его тоже касались. И, как оказалось в дальнейшем, не в последнюю очередь…

Все было сказано. Калмычный уложился в четыре минуты, вопросами его не перебивали.

– Позвони Громову.

Калмычный взялся за телефон. Набрал номер мобильника:

– Выключен.

– Звони домой.

– Он там не сидит.

– Моли Бога, чтоб он там не лежал… с ножом в глотке.

– Типун тебе на язык! – Иван Иваныч сильно удивился: обычно Степанский любые неприятности встречал с юмором и не уставал повторять, что без них жизнь казалась бы пресной; сейчас же он смотрел на бывших компаньонов так, словно они были во всем виноваты, тогда как он к той давней истории не имеет ни малейшего отношения.

– Звони.

На аппарате Калмычного был включён режим громкой связи.

Длинные гудки поплыли по кабинету.

– Недавно там автоответчик стоял, – удивился Николай.

Ответил незнакомый мужской голос:

– Алло.

Калмычный растерялся и, после секундного замешательства, посмотрел на дисплей, где светился набранный номер. Ошибки не было. Тогда он сказал:

– Мне нужен Василий Петросович.

– Кто спрашивает?

– Простите, а кто будете вы?

На лице Калмычного сильнее обозначились морщины. Он уже понял, что с Громовым случилась беда. Скорее всего, трубку в его квартире снял следователь. Представив, как его будут таскать на допросы, Иваныч решил оборвать разговор, если собеседник снова попытается выяснить его личность.

Помешкав, неизвестный вздохнул:

– Ладно, сейчас… – после этого он отошёл от аппарата, и дальнейшие его слова было разобрать трудно. – Саша… Там кто-то… Поговоришь?

Жену Громова Калмычный видел два раза, и она ему не понравилась. Конечно, Александра была привлекательной женщиной, но жить бы с ней Иваныч не стал. И другу бы не посоветовал.

– Да. Кто это?

– Калмычный.

– Васю убили. – Ни тени эмоций; голос – как у живой куклы.

– Когда?

– Ночью. Взорвали в машине. Мне звонил следователь.

Воротник рубашки стал тесным. Иваныч, засунув под него указательный палец, несколько раз сильно дёрнул.

– Где это… было?

– Господи, откуда я знаю?! Кажется, возле бани какой-то. И чего его туда понесло вместо дома? – Теперь эмоции проявились. Что-то близкое к истерике… Нет, скорее – сильное раздражение. Только непонятно на кого. На звонящих, донимающих одинаковыми вопросами? На убийц? Милицию? Мужа, позволившего себя уничтожить?

– Мы чем-нибудь можем помочь?

– Чем? Сама справлюсь! Вы бы ещё… – Александра неожиданно бросила трубку.

Перезванивать Калмычный не стал. Сидел, стараясь не встречаться со Степанским глазами. Кажется, тот готов был испепелить его взглядом. Поразила реакция Петушкова.

Бледный, как мел, Николай тихо спросил:

– Взорвали? Около бани? Не может этого быть…

Тиканье часов, голоса за дверью – кто-то разговаривал с секретаршей. «Только посетителей сейчас не хватало», – поморщился директор завода.

– Что тебя удивляет? – Степанский повернулся к Николаю. – Возле бани нельзя людей убивать?

– Они ведь и нас могли…

– Значит, не захотели. Вот что, ребята, – «плантатор», продолжая сидеть с вытянутыми ногами, несколько раз стукнул кулаками по подлокотникам, – я улетаю первым же самолётом. Можете думать все, что хотите, но я рисковать не собираюсь. И вам советую поступить так же.

– Куда я поеду? – Калмычный дёрнул щекой. – Тем более, мне пока никто не угрожал.

– Будешь ждать? Ну-ну. Героическое решение! А я, простите, слишком стар для таких подвигов. Мне врач прописал не волноваться. Я жить хочу.

– Но ведь должен быть какой-то выход, – пробормотал Петушков.

– Я вам его подсказал. А ты, если хочешь, можешь сходить в милицию. Только не забудь рассказать, из-за чего все началось. Тебе обеспечат охрану… тюремную.

– В той истории только Громов был виноват.

– Попробуй это кому-нибудь объяснить. Я что, возражаю? Глядишь, тебе и поверят.

– Не бывает так, чтоб не было выхода.

– Купи пулемёт.

– Можно попытаться договориться. Точно! Нужно предложить денег!

Степанский посмотрел на него, как на ребёнка, взявшегося рассуждать о взрослых вещах.

– Как ты собираешься это сделать? На кладбище отнесёшь, положишь к памятнику вместе с цветами?

– Он позвонит ещё раз.

– С чего ты взял?

– Мне так показалось.

– Ну-ну. Громову, я смотрю, позвонили. Так позвонили, что весь город услышал.

Петушков покачал головой:

– Ты не понимаешь…

Степанский, выслушав его, махнул рукой:

– Фигня все это, Лично я ничего платить не собираюсь. А вы поступайте, как знаете. Иваныч! Набери справочное аэропорта…

Через минуту он уже ругался с оператором:

– Что значит – погода нелётная? Только что была лётная! Я понимаю, как все быстро меняется, но… И когда? Здорово!

Положив трубку, он проворчал: «В России, как всегда, бардак» – и подошёл к окну. Долго стоял, уперев руки в бока и глядя на небо.

– И где они снегопад разглядели?

Возвращаясь к креслу, задумчиво посмотрел на Калмычного:

– Рвануть, что ли, на поезде?

Сел, снова побарабанил кулаками но подлокотникам. Принял решение:

– Останусь до завтра. Надеюсь, за это время новой революции не произойдёт?

– Не обещали. Делами заниматься не будешь?

– Да уж какие тут дела! По сравнению с вашими у меня не дела, а так, мелочишка! В гостиницу соваться нельзя. Как чувствовал, прихватил ключи от одной конуры.

В подтверждение последних слов он продемонстрировал увесистую связку, извлечённую из кармана пальто.

– Мне нужен Андреич.

– Зачем?

– Чемоданы носить. А если серьёзно – пусть со мной перекантуется до утра. Проводит на самолёт. Не возражаете?

Возразить мог бы только Калмычный. Иваныч кивнул седой головой:

– Бери.

– С деньгами его не обижу, можешь не переживать. Если понадоблюсь – звоните на «трубку».

– Адреса не оставишь?

– Зачем? В гости никого не приглашаю… Прилетайте ко мне в Акапулько – там и погуляем как следует. А сегодня, простите, не до того…

* * *

Молодой охранник положил Андреичу на стол заявление об увольнении, придавил бумагу ключами от «волги» и молча вышел. Прочитав корявые строчки, Андреич чертыхнулся. Догонять молодого не стал. Хлопнула тяжёлая дверь, потом силуэт охранника мелькнул за окном. Андреич взял ключи и вышел из одноэтажного кирпичного флигеля, в котором размещалась его служба.

Машина стояла под фонарём, так что можно было ещё раз оценить все повреждения кузова. Извлечение из кювета стоило «волге» дополнительных царапин и вмятин. Андреич вспомнил про новую машину, обещанную Калмычным. Это не вызвало ничего, кроме горькой усмешки. Обещания звучали постоянно, и не только из уст генерального. Столь же постоянно они не выполнялись. Директорат предприятия тратиться на безопасность не любил. Даже зарплату норовили постоянно урезать, так что уж говорить об оснащении.