Текст книги "Иван Кожедуб"

Небо манит

Прощай, искусство…

Когда Иван Кожедуб уже заканчивал школу, из армии, с Кушки, вернулся старший брат Яков. Затаив дыхание, Ваня слушал его рассказы о героической борьбе пограничников с нарушителями государственной границы. И его пристрастие ко всему, что связано с армией, стало еще сильнее. Но пока только на подсознательном уровне: Иван все еще хотел учиться на художника. Когда он получил свидетельство об окончании семилетки, отец болел и был дома. Иван прочел вслух свидетельство, и мама даже всплакнула. Никита Кожедуб долго рассматривал документ, а потом сказал: «Я все думаю, сынок, как тебе дальше быть. Учиться рисовать негде – нужно в большой город ехать. Соседи говорят, что тебе надо в колхозе остаться. А я так думаю: сначала надо ремеслу выучиться, стать квалифицированным рабочим – слесарем или токарем. Пригодится и в колхозе, в МТС [машинно-тракторной станции. – А. К.]. Ремесло не коромысло, плечи не оттянет». Ивану и самому хотелось получить профессию. В то лето со всего СССР шли сообщения о новостройках второй пятилетки, о новаторах производства, о внедрении новой техники в народное хозяйство, о его реконструкции, о трудовых подвигах молодежи, об ударных бригадах. И Кожедубу, по его словам, хотелось скорее принять участие во всенародной стройке, делать что-то полезное, нужное.

Желание овладеть какой-нибудь нужной профессией привело Ивана в Шосткинский химико-технологический техникум. Хотя сначала были наивные попытки стать мастером по росписи вывесок. Приехав в Шостку, юноша, проходя мимо здания с вывеской «Шосткинский химико-технологический техникум» и «Педрабфак», прочитал: «Открыт прием в школу рабочей молодежи. Принимаются лица, закончившие семилетку». Иван сначала решил попытать счастья в фабрично-заводском училище (ФЗУ). Но ему отказали. «У нас детей не принимают, – сказал мастер. – Подрастешь, тогда и приходи». Вернувшись домой, юноша, чуть не плача, рассказал обо всем отцу. Тот успокоил: «Вот выйду на работу, постараюсь пристроить тебя на завод. А потом и ремеслу обучишься». Только ждать Ваня не хотел. На следующий день снова отправился в город – посмотреть объявления о приеме на работу. Долго ходил по улицам, но ничего подходящего не нашел. И вдруг его внимание привлекли звуки духовых инструментов. «А может, в духовой оркестр принимают?» – подумал. Оказалось, и здесь неудача: оркестр был военным, а даже в воспитанники оркестра Иван не подходил по возрасту.

Когда юноша снова вернулся домой без настроения, отец дал сыну совет: «Пошли-ка заявление в техникум, где на художников учатся. А там видно будет». Не зная, куда ему обратиться, Иван решил послать заявление в Ленинград – прямо в Академию художеств. Коротко написал о себе, попросил ответить, в какое учебное заведение он бы мог поступить. Само слово «академия» казалось Ивану строгим, значительным. Ответ из Ленинграда пришел скоро. Сообщались условия приема в художественный техникум. Были они нелегкими. «Нет, мне не подготовиться, – думал юноша. – Да если б и подготовился, вряд ли удалось бы поехать». Возражал и отец: «Далеко ехать, расход большой, да и одет ты плохо. Я болею, мать тоже. Куда от нас, стариков, поедешь? Что делать, сынок. Ты еще молодой и рисование от тебя не уйдет. Вот выздоровлю – все-таки пристрою тебя на завод». Тогда Иван пошел к учительнице Нине Васильевне – поговорить с ней, посоветоваться. Но та рекомендовала парню… стать учителем и вернуться в родную школу, учить детей. Соглашаясь с ней, Кожедуб все-таки напомнил: какой бы жизненный путь он не выбрал в дальнейшем, все равно нужно получить полное среднее образование. И без того, чтобы окончить школу рабочей молодежи, не получится.

Занятия в школе начались с осени. Там училась в основном рабочая молодежь с заводов, но было и несколько человек из пригородных колхозов. Вместе с Кожедубом в шосткинскую школу поступил его одноклассник, тоже Иван. Уроки заканчивались в одиннадцать часов вечера. Еще двое односельчан учились на педагогическом рабфаке, и парни возвращались в Ображеевку вчетвером. Их дороги расходились за километр до села. Товарищи сворачивали в сторону – на противоположную окраину, Кожедуб шел дальше один, долго перекликаясь с приятелями. В слякоть, в пургу и мороз они ежедневно ходили по семь километров до Шостки да по семь обратно. Учиться было нелегко, особенно много приходилось заниматься русским языком: в сельской школе занятия шли по-украински. Будучи младше всех в школе, два Ивана, попав в незнакомую обстановку, первые дни стеснялись и робели. Но, по воспоминаниям Кожедуба, никто ни разу не позволил себе посмеяться, подшутить над ними. Напротив, все подбадривали сельских парней. Любознательные, начитанные ребята были в курсе всех событий тех дней, всем интересовались. Уже не робея, Кожедуб расспрашивал о производстве. А как-то, совсем осмелев, сказал, что ему хочется работать. Товарищи охотно вызвались устроить его учеником на производство.

Когда Иван начал вникать в производственный процесс, его вызвал директор завода и, зная о творческой натуре парня и желании реализовать свой творческий потенциал, предложил: «У нас организуется библиотека. Хочешь работать библиотекарем?» Когда Кожедуб ответил, что хочет найти более серьезную работу, получил ответ: «В библиотеке у тебя тоже работа будет. И еще какую тебе пользу принесет! Сколько книг прочтешь! Да и товарищи будут спрашивать, что им почитать». Работа в библиотеке оказалась сложной: приходилось ездить за книгами, приходовать их, заносить в каталог, расставлять по полкам. Но трудности компенсировались возможностью читать, и Кожедуб на одном дыхании прочел бестселлер середины 1930-х годов «Как закалялась сталь» Николая Островского. Павел Коргачин стал его любимым героем. С увлечением прочел Иван и «Разгром» Фадеева, и «Чапаева» Фурманова. Все эти книги постепенно убеждали юношу сделать свой выбор в пользу армии. А впоследствии юноша пристрастился и к научно-популярной и технической литературе, стал много читать о знаменитых в те годы авиационных рекордах. Так в жизнь и судьбу Ивана Кожедуба пришла военная авиация, потеснив тягу к изобразительному искусству. Потому, уже учась в Шосткинском химико-технологическом техникуме и занимаясь библиотекой, юноша, по примеру многих сверстников, записался в аэроклуб, который, в соответствии с духом времени, открылся в Шостке, как и практически в подавляющем большинстве советских городов.

Молодежь – на самолет!

Покорение неба стало заветной мечтой юноши в конце 1930-х годов. И в своих мечтах он был не одинок: в СССР был очень популярен лозунг «Молодежь – на самолет!». Тысячи парней и девушек просто бредили небом. Не был исключением и Иван. В аэроклубе Осовиахима, куда он принес заявление с опозданием, Кожедубу сказали, что документы подать еще можно: к летной практике допустят, если парень догонит остальных учеников и сдаст наравне с ними все экзамены по теории. Условия были нелегкие, но решение было принято. На следующий день Иван все-таки подал в аэроклуб заявление, подкрепленное путевкой комитета комсомола и всеми нужными документами, и с нетерпением стал ждать ответа. За дни ожидания он внимательно прочел книги и статьи о подвигах отважной семерки летчиков, первых Героях Советского Союза: М. Водопьянова, И. Доронина, Н. Каманина, С. Леваневского, А. Ляпидевского, В. Молокова, М. Слепнева, о первой воздушной экспедиции на Северный полюс. В те времена летчики в СССР были не просто героями – их боготворили и, случалось, в буквальном смысле слова носили на руках. А встречи с героями-летчиками собирали огромные зрительные залы. Прочел Иван и статьи об истории авиации, об успехах советской авиационной промышленности, созданной в годы первой пятилетки. Большое впечатление произвела на юношу книга Валерия Чкалова о перелете через Северный полюс на самолете АНТ-25.

Неделя промчалась в каждодневных занятиях. Кожедуба все-таки вызвали в аэроклуб и дали направление на медицинскую комиссию. Врачи долго простукивали, прослушивали и осматривали молодого человека. Наконец председатель комиссии, пожилой доктор с седой бородой, сказал, похлопав Ивана по плечу: «Здоровье богатырское. Годен». А спустя еще два дня Иван Кожедуб был зачислен в аэроклуб. Но о своем намерении летать, а не овладевать рабочей профессией, как было в свое время решено на семейном совете, юноша ничего не сказал ни отцу, ни братьям – заранее знал, что они будут против аэроклуба. «Вы много пропустили, – сказал комиссар, – придется догонять товарищей». В конце концов дома все утряслось, но вот в аэроклубе Кожедуба ожидали первые трудности: чтобы стать летчиком, надо было хорошо усвоить теорию полетов. «Летчик должен знать и любить теорию, – объяснил Кожедубу начальник летной части, начлет. – Без нее в воздух не поднимешься». Комиссар спросил, что привело Ивана в аэроклуб. Узнав, что парень решил без отрыва от обучения в техникуме приобрести летную специальность, он сказал: «Это правильно. Сейчас, когда так сложна международная обстановка, наша молодежь, как никогда, должна быть готова к защите Родины». Тогда юные учлеты не догадывались, что Европа уже стоит на пороге Второй мировой войны. Их комиссары, кстати, тоже знали далеко не все – верховное командование тщательно скрывало истинное положение дел, а официально Германия считалась другом Советского Союза.

Совмещать учебу в техникуме и в аэроклубе действительно оказалось нелегко. С девяти до трех шли занятия в техникуме, а с пяти – в аэроклубе. Но ни одной лекции в техникуме, ни одного занятия в аэроклубе Иван Кожедуб не пропустил. Кроме того, он по-прежнему оформлял стенгазету в техникуме. На домашнюю подготовку оставались выходные дни, поздний вечер, раннее утро. А по утрам, как всегда, Иван тренировался в спортзале техникума. Он по-прежнему увлекался легкой и тяжелой атлетикой, участвовал в студенческих соревнованиях. Утренние тренировки постепенно вырабатывали у него не только быстроту и выносливость, но упорство и настойчивость. Они закаляли юношу, помогали выдерживать большие нагрузки.

Во время учебы Ивана после долгой болезни скончалась его мать, после похорон отец перебрался в Шостку и поселился в общежитии. С тех пор, по воспоминаниям самого Кожедуба, в родное село его тянуло все реже: ведь без мамы дом опустел…

После экзаменов по теории авиации и авиатехнике студентов-учлетов наконец вывезли на аэродром. Их разделили на летные группы. Группа, в которую попал Иван Кожедуб, была четвертой по счету и состояла из двенадцати учлетов. На каждую группу был выделен самолет, во главе каждой стоял инструктор. Учлеты уже знали, что от него во многом зависит их будущее, их «почерк» в воздухе. Во время подготовки к экзаменам к ним иногда заходили летчики-инструкторы. Но инструктора группы, в которую попал Иван, Александра Семеновича Калькова, студенты пока не видели: он еще не вернулся из отпуска. Кальков, прежде модельщик киевского завода «Ленинская кузница», в авиацию пришел в 1933 году, был военным летчиком, отлично владел техникой пилотирования. Говорили, что он хороший методист, один из лучших инструкторов: умелый, опытный, требовательный, даже придирчивый – спуску не даст. Человек он прямой – о недостатках скажет резко, без обиняков. «В воздухе всякое бывает, – говорил позже своим ученикам Кальков. – Запомните: во-первых, тщательно контролируйте машину перед вылетом, чтобы неприятных происшествий было меньше; во-вторых, в полете сохраняйте полное спокойствие. Делайте все по порядку, не спеша, но поторапливаясь».

Во многом благодаря Александру Семеновичу у Ивана Кожедуба выработался свой «фирменный» стиль и собственная техника пилотирования, которая очень скоро помогла ему стать неуязвимым в воздушных боях.

После окончания аэроклуба в феврале 1940 года, когда Ивана призвали в армию, он настоял, чтобы его зачислили в Чугуевскую военную авиационную школу летчиков. После зачисления в училище он последовательно прошел подготовку на самолетах УТ-2, УТИ-4 и И-16. Осенью того же года Кожедуб совершил два так называемых «чистых» полета на И-16: самостоятельно, без инструктора, поднялся в воздух, на большой скорости взлетел на большую высоту и выполнил несколько фигур высшего пилотажа, не сбавляя скорости. Это оценивалось очень высоко, но Кожедуб, к своему глубокому разочарованию, был оставлен в училище инструктором – как один из лучших курсантов. Он много летал, экспериментировал, оттачивая пилотажное мастерство. «Было бы можно, кажется, не вылезал бы из самолета. Сама техника пилотирования, шлифовка фигур доставляли мне ни с чем не сравнимую радость», – вспоминал позднее Иван Никитович.

Правда, поначалу не все ладилось с огневой подготовкой. Впервые выполняя упражнения по стрельбе из пулеметов, Иван Кожедуб был почти уверен, что уложил в щит все пули, – ведь глазомер у него был неплохой. Но когда дежурный объявил результаты, оказалось, что он промахнулся. Молодой летчик был разочарован и даже пристыжен. Но инструктор тогда прочитал расстроенному Ивану небольшую лекцию: «Когда Валерий Павлович Чкалов стал служить в воинской части, он уже блестяще пилотировал. Но вначале Чкалов стрелял неважно. Он откровенно и прямо сказал об этом командиру части и начал упорно тренироваться. Валерий Павлович достиг замечательных результатов: вышел на первое место по всем видам стрельбы. Упорной и постоянной тренировкой можно всего достичь». Надо ли говорить, что вскоре Кожедуб добился хороших показателей стрельбы.

Первая любовь

В советское время было не принято упоминать некоторые факты из биографии летчика Ивана Кожедуба. Но несколько лет назад стали известны подробности его жизни, которые принято считать сугубо личными. Когда журналисты собирали материалы для фильма «За життя непереможений», приуроченного к 85-летию со дня рождения Ивана Никитовича, его племянник, Валентин Яковлевич Кожедуб, впервые разрешил обнародовать переписку юного Ивана Кожедуба. Письма были адресованы девушке Вере Евдокименко, жительнице села Горбово Новгород-Северского района (часть этих писем Валентин Кожедуб позже передал в экспозицию шосткинского музея И. Н. Кожедуба). Оказывается, переписка двух молодых людей длилась несколько лет. Те, кто имел возможность прочитать эти письма, отметил: герой войны был не только отважным летчиком, но и романтичной натурой. К тому же стиль писем подтверждает: свой творческий потенциал Иван не растерял, а поэтический талант отца перешел к нему по наследству.

О первой любви Ивана Кожедуба, Вере Евдокименко-Пророк, журналистам удалось узнать не очень много. Она родилась в 1923 году в Горбово, здесь же окончила школу, а после окончания педагогического института долгие годы работала учителем математики в родной школе. В 2002 году Вера Юрьевна уехала в город Гомель к дочери Светлане.

Как же личная переписка Ивана Кожедуба попала в музей? Оказалось, что перед отъездом Веры Евдокименко в Гомель к ней приезжал проститься Валентин Кожедуб. Он и раньше интересовался письмами своего дяди Вани – Ивана Никитовича Кожедуба, но тогда Вера Юрьевна не нашла их, а вот теперь они оказались под рукой. И она их отдала. Женщине в голову не приходило, что письма предадут гласности, хотя она не видит в этом ничего зазорного: их содержание никак не порочит ни ее, ни Ивана Никитовича. С ним Вера Евдокименко познакомилась в конце 1930-х годов, когда приходила в гости к его брату Якову. «Иван Никитович хорошо рисовал акварелью и масляными красками. Некоторые из своих картин дарил мне на память, – вспоминает она. – Будучи студентом Шосткинского химтехникума, Ваня однажды летом отдыхал в Новгород-Северском доме отдыха. Возвращаясь домой в Ображеевку, он зашел к нам, в Горбово. У нас был патефон, а Ваня в Новгород-Северском купил пластинку. На одной стороне была украинская народная песня «Козаченьку, куди ïдеш?» Мы заводили патефон, слушали».

Письма Ивана Кожедуба к Вере Евдокименко начинались рисунком самолета, цветочками, а потом словами «Здравствуй, Верочка!». «Ваня любил самолеты, жил этим. Тогда вся молодежь этим увлекалась. И я – в том числе, – рассказывала Вера Юрьевна журналистам. – Об Иване Никитовиче у меня остались самые лучшие воспоминания. Все его помнят как великого патриота нашей Родины. Это летчик-ас. Думаю, что он был отличным учителем молодых пилотов… Если бы не проклятая война, возможно, это был бы еще и знаменитый художник. Все, кто его знал, вспоминают о нем только с самой лучшей стороны как о легендарном летчике, отличном человеке». В 1940 году, уже обучаясь в Чугуевской школе летчиков, Иван писал Вере: «Хочу летать, как Чкалов. И пока глаза будут видеть землю, а руки держать штурвал – буду летать!» И еще: «…ты любишь весну, майские вечера. Весной есть о чем поговорить вдвоем. Раз ты затронула весну, я написал о весне: Уже весна, моя весна / Ты тепло принесла / Хорошо уже весной/ На поляночке лесной».

Эти письма помогают восстановить некоторые события в довоенной биографии Ивана Кожедуба. В мае 1940 года юный Иван делится с Верой своей радостью: «17 мая летал самостоятельно на новом типе самолетов. Эта дата войдет в историю моей жизни. Любить самолет надо как свою жену, и он тебя не подведет». Также он писал, как скучает по родным местам: «Очень хорошо идти лугом в росе. Кругом поют соловьи, медленно выплывает луна, и на реку падают лучи, река блестит, трава, как шелковая, а в реке и озерах квакают лягушки». А вот на летном поле все совсем по-другому: «Солнце медленно выплывает из-за горизонта, и его лучи падают на грозные самолеты, и они блестят, как зеркало. По аэродрому чирикают пузатые воробьи, в воздухе ревут мощные моторы». Летом 1940 года, когда Вера окончила девятый класс, Иван пишет: «Получил твою фотографию. Очень ждал, чтобы посмотреть на девушку, которую не видел два года. Долго смотрел на фото. Ты мне казалась другой, но буду представлять тебя такой, какая ты на фотографии. Желаю тебе на отлично окончить школу».

Забегая немного вперед, следует сказать, что с началом войны переписка прервалась, но в марте 1944 года возобновилась. «Я знаю, что брат Яков погиб под Сталинградом, а Гриша – в концлагере, – писал Кожедуб в одном из писем. – Я получил орден Красного Знамени за 20 сбитых самолетов. Это моя месть за братьев. Надеюсь на встречу, тогда вспомним молодость, когда жизнь ”била ключом”». А вот более позднее письмо: «Выполняю свою священную обязанность по уничтожению авиации противника. Счет сбитых самолетов – 60. Это тот труд, который я вложил в историю борьбы против немецких захватчиков. Бить врага не числом, а умением – этими словами мы дышим на сегодняшний день. На днях вышлю фотографию. Крепко жму твою руку, дважды Герой Советского Союза Иван Кожедуб». А за несколько месяцев до победы Вера получала письмо, в котором есть такие слова: «Мои юные годы проходят в огне и дыму. Это закалка для будущей жизни. Бои идут на окраине Берлина. Счет сбитых самолетов – 62. Дело идет к концу, скоро встретимся и вспомним юные годы. До скорой встречи, Ваня».

Война началась

Отставить фронт!

Оценивая сейчас настроения советского общества накануне вторжения гитлеровских войск на территорию СССР, трудно дать им однозначную оценку. С одной стороны, профессия военного была невероятно популярной. Молодые люди охотно шли в армию, потом – в военные училища. Страна, которая постоянно нуждалась в бойцах и командирах и экономика которой работала на укрепление оборонной мощи, явно готовилась к войне и ждала ее. Но с другой стороны, страна, где по улицам городов ходило множество военных, в том числе – молодых красивых парней с отличительными знаками командиров, и в кинотеатрах которой с успехом шел фильм «Если завтра война», демонстрирующий несокрушимость Красной армии, казалось, напряжения не чувствовала, приближения войны не ожидала. И когда 22 июня 1941 года немецкая авиация бомбила наши города, это застало людей врасплох и повергло в панику.

О том, что в реальность войны не особо верили даже сами военные, писал в своих мемуарах и Иван Кожедуб. «Все, что мы читали, что слышали по радио о войне на Западе, нам казалось чем-то отдаленным, не имевшим к нам отношения. Правда, настораживали письма товарищей, служивших в частях. В начале июня Петраков писал нам, что дух у них боевой, что «тревожат» их почаще, чем нас. О том же писал и Иванов, служивший в своих родных краях – на границе Белоруссии. Я же летал к Харькову. Любовался руслом Северского Донца, новостройками, колхозными полями, вольными зелеными просторами. Вспоминал Ображеевку. Отец писал часто обо всех новостях, о хороших видах на урожай, беспокоился обо мне и уже мечтал, что осенью, после выпуска курсантов, я приеду домой на побывку. Мечтал об этом и я». Потому, когда утром 22 июня командир эскадрильи во время завтрака объявил боевую тревогу, летчики поначалу удивились: он так никогда не кричал. Видно, что-то случилось, решил тогда Кожедуб. Раньше летчиков обычно собирали ночью, до подъема, и, засекая время, проверяли быстроту сбора и подготовки самолета. Когда самолеты начали выруливать, летчики смотрели, чтобы не обрубить друг другу хвост: приказ рассредоточить боевые машины был получен впервые.

После того, как самолеты были рассредоточены по летному полю, комэск собрал личный состав на митинг и объявил: началась война. Боевые действия развернулись на фронте от Балтийского до Черного моря. Бойцы Красной армии оказывают героическое сопротивление врагу. Советские летчики уже вступили в бой. «В Московской, Ленинградской областях, – говорил командир, – по всей Украине, а следовательно, и здесь у нас и еще в некоторых других местностях объявлено военное положение. Призываю вас к спокойствию и бдительности! Помните: враг коварен и может пойти на любую провокацию! Будем жить в боевых условиях: день уплотним еще больше. Сейчас как никогда нужны организованность и дисциплина во всем». Иван, как и все его сослуживцы, был убежден: за этими словами последует приказ собираться на фронт – бить врага. Но то, что они услышали от командира эскадрильи, не укладывалось в голове молодых «соколов»: «Фронту нужны хорошо подготовленные летчики. Стало быть, ваша задача – еще скорее и лучше готовить курсантов. Работать придется с огромным напряжением».

Летчики не скрывали разочарования: им приказывали оставаться в тылу и готовить истребителей, которые, в свою очередь, будут отправляться на фронт и начнут сражаться с врагом. Им же пока приказали вырыть щели, чтобы прятаться во время налета, и ямы для самолетов. На аэродром привезли пулеметы, курсантам выдали винтовки. Вечером первого дня войны молодые летчики прослушали первую оперативную сводку командования Красной армии. Передавали, что авиация противника атаковала ряд аэродромов и населенных пунктов, но повсюду встретила решительный отпор советских истребителей и зенитной артиллерии. О том, что с первых дней войны армия на самом деле была в растерянности, не получала четких приказов и хотя действительно сопротивлялась, но чаще всего даже не отступала, а панически бежала, в то время говорить было не принято и даже запрещено под страхом смертной казни. Правда о 1941 годе была открыта много позже, через пятьдесят с лишним лет, но эта правда отнюдь не умаляла героизма бойцов и командиров Красной армии, показывая в то же время бездарность высшего руководства. В результате хорошо оснащенная армия теряла людей и технику, а враг за считанные месяцы захватил территорию Украины и подошел к советской столице – Москве.

Но если бы об этом положении вещей говорили вслух тогда, в начале войны, боевой дух Красной армии оказался бы подорванным. Пока же, веря в неизбежность победы, Иван Кожедуб, как и его товарищи, готовился вступить в бой с врагом. Правда, вместо этого летчики по ночам поднимались по тревоге и прятались в щели, прислушивались к гулу вражеских самолетов. Немцы уже предпринимали налеты на Харьков, рядом с которым, в тридцати километрах, находился чугуевский аэродром. Вражеские самолеты пролетали и над излучиной Северского Донца – река служила для противника хорошим ориентиром, особенно в лунные ночи. «После налетов мы долго не могли успокоиться, – писал Кожедуб. – Да как смеют проклятые фашисты бомбить наши города – там же дети, женщины, старики!» Вскоре немцы стали совершать налеты на электростанцию, находившуюся недалеко от их аэродрома. Прожекторы скользили по ночному небу, нащупывали самолеты противника. По ним били зенитки, и, забыв об опасности, летчики выскакивали из щелей. Однажды зенитчики на глазах у всех сбили вражеский самолет, и это событие долго обсуждалось молодыми летчиками.