Текст книги "Оптина пустынь. История места и святынь. Наставления старцев. Современная жизнь"

После смерти в 1775 году отца Аристарха в новые настоятели был назначен переведенный из экономов Крутицкого архиерейского дома иеромонах Феодосий. Его сменил было отец Корнилий, тоже с Крутицкого подворья, но годом позже он от малопривлекательной строительской должности в почти лишенной монахов Оптиной пустыни отказался и предпочел вернуться к прежним обязанностям в древней столице.

Несмотря на сохранение, а где-то даже и небольшое приумножение монастырем своей хозяйственной основы, в целом период 1764–1795 годов стал для Оптиной пустыни временем нарастающего упадка и запустения, которые пересиливали все старания оптинских настоятелей. Жизнь в монастырях, выведенных за штат, была непростой и наполненной трудами, результат которых и предсказать не всегда можно было. Мирское подаяние не могло полностью обезопасить обитель от губительного воздействия всяких внешних невзгод. Стабильных же казенных выплат, способных поддержать монастырь, если случались тяжкие времена, заштатным обителям не полагалось.

Преподобный Макарий Оптинский о молитве

«Молитва состоит из разных составов: славословие, благодарение и прошение. Мать наша Церковь даровала нам средства к приношению оных, назначив время, и образ, и самые молитвы, приличные всем и каждому и на особенные случаи. Православные христиане, исполняя постановление оной наедине и совокупно, приносят молитвы свои Господу, и веруем, что Он приемлет их… Мы духовные воины, а молитва есть оружие…».

Душеполезные поучения преподобного Макария Оптинского / сост. архим. Иоанн (Захарченко). Введенская Оптина пустынь, 1997. С. 294.

Из бумаг казначея Серапиона за 1770 год известно, на какие средства жили монахи Оптиной пустыни. По его записям, доходы монастыря не превышали 113 рублей 46 копеек, в то время как расходы составили 88 рублей 49 копеек. В конце года остававшаяся незначительная разница между доходами и тратами была поделена между монашествующими. При этом основную статью доходов составляли денежные поступления от сдаваемой в аренду новой монастырской мельницы на реке Клютомне, приносившей обители в разной время от 18 до 25 рублей.

Более обстоятельное известие о доходах монастыря относится ко времени настоятельства отца Андрея в 1785–1789 годах. По запросу из консистории он составил подробный отчет. Из документа следовало, что доходов у обители в год бывает «от разных христолюбцев разного хлеба двадцать пять четвертей (четверть – примерно 120 кг – А. К.); да за имеющийся под монастырем на Жиздре реке перевоз – пять четвертей, или ингда и менее, и более… за мельницу 25 рублев, за горшечную глину 5 рублев, да за рыбную по реке Жиздре ловлю 5 рублев, а всего 104 рубли». «Кружечные», т. е. мирское подаяние, настоятель определил, «по примеру прошлых годов», в 30 рублей. О повседневных расходах монастыря, их размере и назначении можно узнать из подробных счетов и ведомостей, составленных настоятелем Аристархом. Так в июне–июле 1771 года, когда праздновалось освящение собора и придела в честь священномученика Феодора Стратилата, траты составили 12 рублей 28 копеек и стали результатом закупок церковного вина, рыбы, муки, просфор и небольших поименных выплат неизвестного назначения. Деньги также были потрачены «братии на нужды», на покупку солода, хмеля, чеснока. Очевидно, что по разным случаям траты были различны, а расходные статьи многообразны, и при, казалось бы, своем по отдельности небольшом размере, в совокупности они составляли суммы немалые, поглощали большую часть монастырских доходов.

Хозяйство монастырское сохранялось, но только вести его становилось некому. Новых иноков и послушников не было, как вследствие общего упадка монашества из-за неразумной государственной политики, так, наверное, и по причине малой привлекательности оскудевающей обители. Нехватка братии стала постоянной. По штату ее полагалось семь человек, но в действительности это число всегда было меньшим. Случалось даже, что кроме настоятеля, в монастыре не было никакого другого иеромонаха. Часто менялись и сами настоятели, нередко назначаемые в обитель в уже преклонном возрасте, не имевшие сил исправить положение дел в ней; случалось, отказывавшиеся от должности. Благие изменения и новые времена пришли в Оптину пустынь только в 1795 году.

Глава 3
Настоятель Авраамий и возрождение Оптиной пустыни

С 1795 года положение Оптиной пустыни, дотоле скудное и стесненное, получило решительный поворот к постепенному улучшению и во внешних, и во внутренних делах. Именно тогда на обитель и ее нужды обратил внимание епархиальный архиерей. Еще в 1788 году Крутицкая кафедра была упразднена, а подчиненные ей церковные учреждения отошли к Московской епархии. Возглавлявший ее в то время Платон (Левшин), митрополит Московский и Калужский, человеком был весьма образованным, известным тем, что написал книгу о русской церковной истории, впервые в России подготовленную на высоком научном уровне. Он же являлся и ректором Славяно-греко-латинской академии – главного в стране высшего духовного учебного заведения, не уступавшего в то время по значимости Московскому университету. Много митрополит радел и о русском монашестве, на его личные средства был устроен даже новый монастырь, Спасо-Вифанский, изначально являвшийся скитом Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.

Неудивительно, что деятельный митрополит обратил внимание на угасающую Оптину пустынь. Считая удручающее ее состояние недопустимым, стал он прилагать старания к восстановлению старинной, но оскудевшей обители. Попечение о ее заботах, вспомоществование ей архиерей поручил многоопытному архимандриту Николо-Пешношского монастыря, отцу Макарию. Выбор был неслучаен: к тому времени управляемая Макарием Пешношская обитель превратилась в один из самых благоустроенных монастырей России. Недаром митрополит именовал ее «второй Лаврой», под первой подразумевая Свято-Троицкую Сергиеву, главой которой являлся он сам как московский архиерей.

В 1796 году митрополит Платон лично посетил Оптинскую обитель, в ней ему очень понравилось. Так что признал он ее местом «весьма удобным для пустынно-общежительства»[43]43
  Кавелин Л. Историческое описание… С. 86.


[Закрыть]. И поручил отцу Макарию найти нового, приличествующего древней обители настоятеля – человека для устройства Оптиной пустыни «совершенно способного и вполне благонадежного»[44]44
  [Леонид (Кавелин), архим.] Историческое описание… Ч. 1. С. 69.


[Закрыть]. По выбору пешношского настоятеля таким человеком был назначен иеромонах его же монастыря по имени Авраамий. Было новому настоятелю тогда от роду около тридцати девяти лет, шесть из которых он провел в монашестве, выполнял в Пешношской обители послушание огородника. Когда настоятель призвал Авраамия к себе и повелел сопровождать в поездке в Москву, якобы помочь с покупками, тот о намерении поставить его во главе Оптинской пустыни и не догадывался. А когда узнал, стал всячески отказываться, ссылаясь на неспособность принять такое ответственное бремя и на телесные свои немощи. Однако наставления архимандрита и советы пешношской братии все же убедили его принять новое служение и отправиться в Оптину пустынь.

Назначение отца Авраамия на настоятельскую должность, в которой он пребывал более двадцати лет, открыло новую страницу истории Оптиной пустыни, разительно отличающуюся от прежних, исполненных горестей, тягот и нестроений. Отец Авраамий, прибыв в пустынь, своими глазами увидел ее удручающее состояние. Каменной в обители была только церковь, да при ней колокольня. Прочие же строения монастырские, сплошь деревянные и лишенные надлежащей заботы, ремонта, обветшали. Для жилья, кроме настоятельской, пригодна была лишь одна келья. Да больше до того и не требовалось: к приезду отца Авраамия числилось в обители всего три инока, среди которых не было ни единого иеромонаха. Послушников же и трудников здесь позабыли когда и видели.

Предшественники отца Авраамия не раз пытались спасти обитель от все более углубляющейся разрухи, но усилия их оказались тщетными, а намерения – невоплощенными. И отцу Авраамию поначалу приходилось очень трудно. Впору было новому настоятелю после первых неуспехов опустить руки и отчаяться в возможности возрождения обители, но не таков был отец Авраамий.

Сперва положение дел в пустыни действительно привело его в смятение. Как рассказывал сам настоятель, «не было полотенца рук обтирать служащему, а помочь горю и скудости было нечем; я плакал да молился, молился да плакал. Проживши в обители два месяца, не видя ниоткуда помощи к исправлению плачевного ее состояния, и скучая притом по своей духовной родине и прежней мирной бѳспечальной жизни, я отправился на Пешношь, открыть старцу (о. А. Макарию) свою душу и молить снять с меня бремя не по силам. Но вышло иначе: старец принял меня с отеческою любовью, и выслушав мои сетования о скудости вверенной мне обители, велел запрячь свою повозочку, и взяв меня с собою, поехал по знакомым ему помещикам. Они в короткое время, по его слову, снабдили меня всем необходимым, так что я привез в монастырь воза два разных вещей. Возвратясь со сбору, старец пригласил меня отслужить с собою, a после служения и общей трапезы, совершенно неожиданно для всех, обратился к своему братству с такими словами: «Отцы и братия! Кто из вас пожелает ехать с о. Авраамием для устроения вверенной ему обители, я не только не препятствую, но и с любовью благословляю на сие благое дело»[45]45
  [Леонид (Кавелин), архим.] Историческое описание… Ч. 1. С. 70.


[Закрыть].

Так что вернулся в Оптину пустынь отец Авраамий не один. С ним для пополнения местной братии добровольно приехали еще несколько монахов Пешношского монастыря, к которым позже присоединились послушники и трудники, прослышавшие о новом деятельном настоятеле и начавшемся возрождении Оптинской обители. В итоге к маю 1797 года в Оптиной пустыни насчитывалось уже 12 человек: строитель, два иеромонаха – Иоанн и Пимен, иеродиакон Афанасий, монахи Парфений и Игнатий и шесть послушников: Максим, Гавриил, Михаил, Онисим, Евсигней и Матвей.

Так произошло главное – наполнилась Оптинская обитель людьми, и это стало основным залогом будущих в ней благоприятных изменений. Ибо без достаточного числа монашествующих никакое хозяйство и никакие доходы, никакие иные заботы впрок бы обители не пошли. Обретя же сподвижников, прибывших в обитель не затем, чтобы роптать на горькую участь, но для того, чтобы трудиться с христианским самотвержением, настоятелю Авраамию удалось вместе с ними преодолеть все трудности и препятствия в предстоящем предприятии, в восстановлении Оптиной пустыни.

А трудностей было немало. Так, много разного рода проблем создавали монастырю козельские горожане, «инвалидные солдаты», окрестные крестьяне, за предшествующие годы свыкшиеся с мыслью, что обитель слаба, беззащитна, и чинить ей ущерб и разорение можно безнаказанно. А потому воровали без особой к тому опаски монастырский лес, «рубили хворост», используемый обителью для своих нужд. По ночам выкашивали «наилучшие места в монастырских лугах». А вскоре сами луга, решением козельских властей, были отведены под армейские нужды, «для полковой конницы». В принадлежащих монастырю рыбных ловлях вели хищнический рыбный лов – «ловили рыбу усильственно». Дошло до того, что и монастырских лошадей увели, «при попустительстве», как считали в обители, козельских властей, никак не наказавших известных им похитителей. Огорчало монахов и подчас беспокойное соседство, неуважение, проявляемое к обители неразумными обывателями. Они «как зимой ездят через наш лес, – жаловались монахи, – подле самого монастыря, так и летом ходят по нашим дачам (т. е. владениям – А. К.) и поют песни, что и во время божественной службы слышно в церкви». На все это отец Авраамий жаловался уже 30 мая 1797 года в письме покровителю монастыря митрополиту Платону. Послание свое настоятель завершил грустным выводом о том, что его предшественник, отец Иосиф, от должности «отказался не за болезнью телесной, а паче приходящей от сего беспокойства болезнью душевной; посему из послушников многие вон вышли; и прочие выйти вон намереваются». По сути, настоятель Авраамий пытался объяснить митрополиту, что если монастырь не будет огражден от всяких нападок извне, то не будет благополучия и внутри него, ибо при существующем положении «пустынь… не может прийти в подобающее ей устройство и порядок»[46]46
  Кавелин Л. Историческое описание… С. 88–89.


[Закрыть]. Митрополит, поняв всю серьезность положения и обоснованность жалоб отца Авраамия, обратился к светским властям, к калужскому губернатору, требуя защитить монастырь от чинимых ему бед и разорений и добиться от козельцев уважительного к обители отношения. Одновременно архиерей призвал оптинскую братию «сии напасти» «перепобедить» терпением, приличествующим монашеской жизни, и уповать на Бога. И вскоре действительно случилось событие для обители не удручающее, как иные, а напротив, полезное. Об этом известно из второго прошения отца Авраамия к митрополиту: в нем настоятель просит архиерейского дозволения поручику Федору Ивановичу Рахманинову «в приделе св. великомученика Феодора Стратилата на свой кошт (т. е. на свои средства – А. К.) иконостас вновь вырезать и вызолотить и написать святые образа». В данном на это разрешении митрополит ободрял отца Авраамия: «Видите, что иные вас оскорбляют, а других Бог возбуждает к вашему утешению»[47]47
  Там же. С. 90.


[Закрыть].

Принес 1797 год обители и другие блага. К тому времени Екатерину II на престоле сменил ее сын, император Павел Петрович. С его воцарением многие екатерининские указы были отменены, изменены были многие порядки. Коснулись эти изменения и монастырей, для которых наконец-то завершилось отметившее XVIII столетие суровое время невзгод. Новый император относился к монашеству благосклонно, и во многих обителях иноки вздохнули с облегчением, получив государевы милости и послабления. Что до Оптиной пустыни, то по высочайшему указу от 18 декабря 1797 года, ей, как и другим монастырям, в нем названным, было назначено «на вечные времена» ежегодное содержание в 300 рублей. Зная размеры прежних монастырских доходов и трат, нужно ли говорить, каким щедрым должен был показаться этот дар оптинским насельникам, за многие годы привыкшим довольствоваться совсем немногим и кое-как сводившим концы с концами. Но этим монаршая милость не ограничилась: пустыни, в дополнение к прежним ее имениям, были пожалованы мукомольная мельница «о двух поставах» (т. е. с двумя парами жерновов) на речке Сосенной (ныне р. Сосенка) и для рыбной ловли пруд на Митином железном заводе в Перемышльском уезде Калужской губернии. Эти-то государевы пожалования и заложили материальную основу возрождения Оптиной пустыни, обеспечив в немалой степени ее начальное благоустройство на особенно сложном этапе, в первые годы настоятельства отца Авраамия.

В конце XVIII века изменилась и епархиальная принадлежность обители. В 1799 году Оптина пустынь перешла в ведение выделенной в самостоятельную Калужской и Боровской епархии. Переподчинение это отразилось на обители благотворным образом. Теперь она оказалась намного ближе к епархиальному центру, чем в то время, когда входила в состав весьма обширной епархии Московской и Калужской. А потому оптинские монахи могли рассчитывать на большее внимание и попечение со стороны епархиального начальства. И надежды их оправдались. Первый епископ новообразованной Калужской епархии, преосвященный Феофилакт (Русанов), как и митрополит Платон, был человеком высоко и многосторонне образованным, в управлении же епархией столь же твердым и решительным, сколько обходительным и справедливым в отношении подчиненного ему духовенства. К отцу Авраамию епископ проявлял расположение, уважал его настоятельские труды. Подтверждением тому стало данное в 1800 году оптинскому настоятелю епископское поручение заняться начальным обустройством возобновляемого в ту пору Николаевского Черноостровского монастыря в Малоярославце. На эту роль отец Авраамий был назначен «яко человек в общежитии довольно обращавшийся и сведущий в распоряжении строения общежительных монастырей»[48]48
  Кавелин Л. Историческое описание… С. 91.


[Закрыть]. За этой громоздкой канцелярской формулировкой кроется признание заслуг оптинского настоятеля. Значит, к этому времени отец Авраамий уже сумел привести Оптину пустынь в такой порядок, что это стало очевидным в епархии и доставило ему известность способного руководителя монастырской общины, которую калужский епископ стал ставить всем прочим в пример.

С поручением епископа отец Авраамий справился успешно. В строители Черноостровского монастыря был поставлен один из оптинских иеромонахов, Мефодий, а позже его на настоятельском посту сменил другой – Парфений, когда-то пришедший в Оптину пустынь вместе с отцом Авраамием из Пешношского монастыря. И позже, в 1809 году, по просьбе благодетеля Черноостровского монастыря, купца Т. Целибеева, пожертвовавшего средства на его возобновление, и по желанию братии, строителем вновь стал выходец из Оптиной пустыни, иеромонах Макарий (Фомин). Видно, выбор настоятеля из числа оптинской братии всеми считался наилучшим, что говорит о большом уважении и к пустыни, и к стараниям ее представителей на благо Черноостровского монастыря. Забегая вперед, скажем, что на настоятельство отца Макария выпадут тяжелые испытания, постигшие монастырь в грозном для России 1812 году. Тогда обитель, как и весь Малоярославец, будет почти полностью разрушена, так что после войны придется ее заново отстраивать.

Между тем, доверие калужского епископа к отцу Авраамию и расположение его к Оптиной пустыни все более росли и укреплялись. Оттого и поручались оптинскому настоятелю в епархии все новые дела, налагались на него все новые обязанности. В 1801 году «за отличные услуги обители к общей пользе» отец Авраамий был произведен в игумены Лихвинского Покровского Доброго монастыря, к тому времени пришедшего в упадок хозяйством, обветшавшего строением. При этом должность оптинского настоятеля за отцом Авраамием по-прежнему сохранялась. Однако от назначения этого отец Авраамий отказался «по немощи», а больше из опасения, что исполнение настоятельских обязанностей одновременно в двух монастырях вряд ли принесет много благих плодов и приведет к малополезному распылению усилий, во всяком случае, может пагубно отразиться на делах Оптиной пустыни. Епископ внял доводам отца Авраамия и от новой заботы его избавил, оставив, как и ранее, оптинским настоятелем. Но теперь уже не строителем, а в более высоком чине, игуменом. Так настоятельство в Оптиной пустыни, пусть и временно, вновь стало игуменским, как это было до екатерининской реформы 1764 года.

Хорошие отношения настоятеля и епископа, возросшие, благодаря государевым дарениям, доходы, благотворно сказывались на состоянии обители. Снабдив Оптину пустынь самым необходимым, наведя порядок в ее внутренних делах, возродив дух монашеской жизни в обители, и упорядочив ее хозяйство, приступил отец Авраамий, при помощи доброхотных дарителей, к ее строительному благоустроению, замечательно проявив себя и на этом поприще.

Первым делом была обновлена соборная церковь. До того стекла в ней были выбиты, от крика же поселившихся под потолком, в главах и за иконостасом галок было невозможно совершать богослужение. Все это и прочее было исправлено, стекла вставили, а одних только галочьих гнезд, по рассказам очевидцев, вынесли из храма столько, что хватило на несколько возов. Рядом с соборной церковью в 1802 году начали возведение новой каменной колокольни, в 30 саженей (т. е. примерно в 64 метра) высотой. Новая колокольня, служащая и ныне, выдержана была в архитектурном стиле классицизма. Первый ее ярус был построен кубическим, верхние плавно переходят в цилиндрическую форму. В первом ярусе колокольни были устроены святые врата. В третьем – помещены девять колоколов – бденный (праздничный), полиелейный, повседневный, трапезный и пять зазвонных. В самом же верхнем ярусе, под куполом, разместилась палатка для часов.

К колокольне с обеих сторон были пристроены каменные флигели – братские корпуса для монашеских келий. Строительство велось довольно быстро: колокольня, составившая особую внешнюю красу обители и ее своего рода «визитную карточку», и левый корпус были завершены в 1804 году, правый – двумя годами позже.

В 1805 году был положен первый камень в основание самого большого храма Оптиной пустыни, устроенного в честь Казанской иконы Божьей Матери. В нем было устроено три престола: это были, как и ныне – центральный, как и сам храм, посвященный Казанской иконе Божьей Матери; северный – в честь великомученика Георгия Победоносца; южный – Крестовоздвиженский.

Строительству Казанского храма предшествовало одно чудесное событие. Когда во время работ по обновлению монастырских построек разбирали старую ограду, был среди трудившихся и иеромонах Макарий (который, как говорилось, в 1809 году станет настоятелем Николаевского Черноостровского монастыря в Малоярославце). Так случилось, что он упал с немалой высоты и сильно ушибся о землю в том самом месте, где впоследствии был устроен фундамент Казанской церкви. Будучи при смерти, молил он Пресвятую Богородицу продлить его земные дни. И было ему видение: узрел он себя в доме местной помещицы Елены Семеновны Сабуровой, слезно молящегося перед иконой Казанской Божьей Матери. Придя в себя, отец Макарий почувствовал облегчение от болезни и дал обет отслужить благодарственный молебен в доме помещицы, перед той самой привидевшейся ему иконой. Из разговора с хозяйкой он узнал, что та намеревается построить храм в честь сего образа в одном из принадлежащих ей сел. Если же, добавила помещица, монахи согласятся возвести храм в своей обители, она даст денег строительство и пожертвует ему свою икону. Вернувшись в пустынь, отец Макарий рассказал о желании Е. С. Сабуровой настоятелю. Так и было принято решение о строительстве в Оптинской обители Казанского храма. Помещица передала на то значительную сумму денег, а отец Макарий взялся собирать подаяние на отделку церкви.

Еще через четыре года началось строительство больничной церкви в память явления Владимирской иконы Божьей матери. При церкви устраивались шесть келий. Строительный материал на это богоугодное дело пожертвовал надворный советник Петр Петрович Камынин, деньги дали дворяне Богдановы. Оба храма были завершены в 1811 году и тогда же освящены калужским епископом, преосвященным Евлампием (Введенским). Так при отце Авраамии Оптинский монастырь «оделся в… приятную и простую наружность»[49]49
  Кавелин Л. Историческое описание… С. 92.


[Закрыть], которую являет и ныне.

Не остались без внимания настоятеля жилые и служебные, хозяйственные строения монастыря. Все деревянные постройки были отремонтированы. Как было сказано, для устройства келий были сооружены братские корпуса при колокольне. Сверх того, были добавлены еще два здания: настоятельский и трапезный корпуса, первым этажом каменные, вторым – деревянные. Внутри монастырской ограды стараниями монахов был разбит фруктовый сад. Все это деятельным настоятелем было тщательно продумано и разумно устроено.

При отце Авраамии завершился, наконец, длительный конфликт с козельскими горожанами из-за мельницы на реке Другуске, являвшейся предметом распрей и тяжб еще с 1675 года. Вопреки государеву указу 1726 года, козельское общество исхитрилось удержать ее в городской собственности, что было ошибочно закреплено и генеральным земельным межеванием 1775–1778 годов. Оптинским же настоятелям и монахам того и последующего времени не доставало ни сил, ни возможностей, чтобы эту несправедливость оспорить. В 1795 году настоятель Иосиф, предшественник отца Авраамия, стремясь прекратить споры, согласился признать мельницу городской, с тем чтобы Козельск выплачивал за это монастырю в год по 60 рублей. Но горожане и здесь схитрили, составив документ так, что на деле от всяких выплат отказались.

При деятельном отце Авраамии тяжба возобновилась. В 1798 году он подал прошение в столице, дабы повелено было дело о мельнице закончить. Настоятель просил «по всем правилам принадлежащую к Оптину монастырю землю, равно как и мельничное место, за сим монастырем навсегда утвердить; неправо же, учиненное бывшим строителем иеромонахом Иосифом, условие уничтожить»[50]50
  [Леонид (Кавелин), иером.] Историческое описание… С. 113.


[Закрыть]. Настойчивость оптинского настоятеля, хотя и не сразу, но дала свои плоды. В 1801 году было принято решение в пользу монахов, и годом позже многострадальная мельница вернулась в монастырское владение, в котором отсутствовала 98 лет.

Многочисленные хозяйственные, строительные заботы не мешали отцу Авраамию заботиться о приумножении братии, о приходе в обитель новых иноков. Важно было, чтобы пустынь не оскудела вновь монашествующими и оттого не повторился вновь ее упадок, случившийся ранее. Однако настоятель, видя многих людей, желающих и достойных принять иноческий сан, был связан регламентом 1764 года, по которому дозволялось иметь в обители не более семи монахов. Но если ранее, в течение десятилетий упадка, число это оставалось недостижимым и по причине малых доходов едва ли возможным, то теперь оно только сдерживало благоустроение монастыря, вполне способного к содержанию большего числа монашествующих.

Скорбя о том, настоятель держал с братией совет, как быть дальше, как избавиться от нелепой препоны. Поразмыслив, единодушно решили: обратиться с прошением об увеличении дозволенного числа братии на высочайшее имя, к императору Александру I. В послании государю, составленном 21 июля 1808 года, настоятель сначала описал успехи, достигнутые в восстановлении обители, рассказал об обширном строительстве, о благочестивых пожертвованиях. А далее поведал о все более дающей себя знать нехватке братии. «В… пустыни, – писал отец Авраамий, – положено семь братий и с настоятелем, кои едва могут совершать божественные литургии, а иные… бывают одержимы болезнями; почему (из-за чего – А. К.) священнослужение отправляется с крайней нуждою, и чрез оное, стекающимся в число братства разного звания людям, равно приходящим из разных мест богомольцам, наносится ощутительное прискорбие». Желание «всеусердно доставить… стекающимся слушателям душеспасительное удовольствие каждодневным совершением божественной литургии, – пояснял настоятель, – выполнить не можно по малобратственному числу». И это в то время, когда «состоит крайняя необходимость в наставлении (т. е. увеличении – А. К.) штата»; «живущие в… пустыни в числе братства желают воспринять на себя монашеский чин, но по неимению праздных вакаций (свободных вакансий – А. К.) с великим прискорбием выходят вон». После чего отец Авраамий сообщает: «И ныне имеются в… пустыни до пятидесяти человек и неотступно просят меня о водворении их в монашеском чиноположении», и далее переходит к изложению самой просьбы: «Всеподданнейше прошу, дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было во Святейшем Правительствующем Синоде, сие мое прошение принять и… благоволить в… пустыни, к лучшему устройству и благолепию в отправлении службы Божией и ко удовольствию стекающегося народа, равно и желающей быть в монашестве братии, прибавить 23 человека, чтобы составилось тридцать человек, комплект на братство, с оставлением их на таковом же пропитании, как и ныне наша пустынь держится»[51]51
  Кавелин Л. Историческое описание… С. 93–94.


[Закрыть]. Прошение это поддержал своим ходатайством калужский епископ, преосвященный Феофилакт.

Просьба оптинских монахов имела полный успех, что еще раз свидетельствует о возросшей значимости их обители. Указом Святейшего Синода от 18 января следующего, 1809 года предписывалось «к настоящему в Оптиной пустыни штатному положению прибавить еще двадцать три человека, так чтобы число оных и с настоятелем было из тридцати»[52]52
  Кавелин Л. Историческое описание… С. 94.


[Закрыть]. Определенную роль, похоже, сыграло и обещание настоятеля содержать новых иноков на монастырские средства, не испрашивая на то выплат из казны. Таким образом, рост и укрепление монастырского хозяйства, вызванные государевыми пожалованиями, благочестивыми пожертвованиями и мудрым руководством отца Авраамия, доставили Оптиной пустыни возможность умножения братии и процветания обители в будущем.

Благоустроение обители между тем продолжалось. В августе 1811 года, 26-го числа, калужский епископ освятил центральную часть Казанского храма, 23 октября – больничную церковь. Казалось бы, дела обители полностью наладились, и никаких бед ее обитателем ждать не приходится. Но в эту пору безмятежного процветания Оптину пустынь и застала «гроза двенадцатого года». До того ежедневно в храмах обители возглашались моления о мире для всего русского народа, для Козельска, о всяком граде и стране и верою живущих в них. Но пришел на землю Русскую грозный враг, и с ужасом и горестью узнавали обитатели пустыни страшные новости о бедствиях государства Российского, о героических сражениях русского воинства, о разоренных храмах и монастырях, о сожжении столицы и поругании святынь Московского Кремля. С начала Отечественной войны с Наполеоном, который в представлении простых русских людей уподоблялся Антихристу, храмы обители были открыты с раннего утра до глубокой ночи. Пастырское слово и церковная проповедь стали в те дни особенно важными и нужными. И были монастырские церкви наполнены народом, молившимся об избавлении Отечества и их родного края от страшной опасности, о ниспослании победы русскому оружию. Монахи же оптинские истово несли пастырское служение, как и священнослужители по всей России, укрепляли дух народный, внушая людям веру в победу и поднимая их патриотический настрой.

Из воззвания Святейшего Синода ко всем благоверным чадам Российской Церкви от 15 июля 1812 года

«Наипаче же взываем к вам, пастыри и служители алтаря! Яко же Моисей во весь день брани с Амаликом не восхотел опустить рук, воздеянных к Богу: утвердите и вы руки ваши к молитве дотоле, доколе не оскудеют мышцы борющихся с нами. Внушайте сынам силы упования на Господа сил. Вооружайте словом истины простые души, открытые нападениям коварства. Всех научайте словом и делом не дорожить никакою собственностию, кроме веры и Отечества. И если кто из сынов левитских, еще не определившихся к служению, возревнует ревностию брани, благославляется на сей подвиг от самыя церкви… Церковь, уверенная в неправедных и не христолюбивых намерениях врага, не престанет от всея кротости своея вопиять ко Господу о венцах победных для доблестных подвижников и о благах нетленных для тех, которые душу свою положат за братию свою».

Отечественная война в письмах современников (1812–1815 гг.) / сост. Н. Дубровин. СПб.: Тип. Имп. Акад. Наук, 1882. С. 53.

Калужские земли лежали совсем недалеко от театра военных действий, и это делало опасность еще более близкой и остро осязаемой. Однако никаких распоряжений об эвакуации монахов, вывозе монастырских святынь и имущества ни от епархиального начальства, ни от гражданских властей не было. Калужские городской голова и депутаты от купечества с доверием отнеслись к обещанию главнокомандующего русской армией М. И. Кутузова не пустить французов к Калуге, а потому и причин для беспокойства не видели. Но за два месяца до того, накануне Бородинского сражения, жители Москвы тоже не верили, что армия оставит врагу их город, древнюю столицу Российскую… К тому же одновременно фельдмаршал отдал приказ калужскому губернатору на всякий случай быть готовым истребить запасы продовольствия при появлении французов. Это известие всколыхнуло местную общественность, и число желающих оставить губернию и уехать подальше от войны с каждым днем возрастало.