Текст книги "Оптина пустынь. История места и святынь. Наставления старцев. Современная жизнь"

Отец Авраамий, понимая сложность положения и изменчивость военной фортуны, решил принять меры предосторожности, велел подготовить к перевозке, упаковать в дорожные сундуки церковную утварь, ризницу, библиотеку. Часть монастырского имущества была укрыта в тайнике под соборной церковью. В дремучем же лесу, в пятнадцати верстах от обители, монахи отыскали неприметную и труднодоступную пещеру, в которой думали на первое время укрыться с остальными ценностями в случае приближения неприятеля.

А угроза такого поворота событий была очень велика. Выйдя из Москвы, Наполеон стремился во что бы то ни стало прорваться к Калуге, на Калужскую дорогу, чтобы затем отводить свою лишенную продовольственных запасов армию на запад через богатые, еще не тронутые войной земли. Удастся ли французскому императору это сделать, решалось всего в 60 верстах от Калуги, в произошедшем 12 октября ожесточенном сражении под Малоярославцем. Длилось оно целых 17 часов, город восемь раз переходил из рук в руки, был почти полностью разрушен. Обе стороны дрались отчаянно, но в итоге верх одержали русские воины. Французской армии пришлось отходить на запад по ранее разоренной Смоленской дороге, превратившейся для захватчиков в путь скорби, отчаяния и гибели. М. И. Кутузов смог сдержать обещание, данное калужским горожанам. И не пришлось оптинской братии спасаться в лесной чащобе, а Оптиной пустыни – повидать хозяйничающего в ней врага.

Когда весть о победе под Малоярославцем дошла до Оптиной пустыни, возликовала братия, встретила ее с великой радостью. На третий же день после того, 14 октября, был в обители отслужен торжественный, с коленопреклонением, благодарственный молебен во славу победы русского оружия. Завершился он крестным ходом вокруг обители, совершенным при большом стечении обрадованного народа.

Для отца Авраамия, человека уже немолодого, тревоги военной поры не прошли бесследно. Сказались, вероятно, и переживания беспокойных лет возрождения обители. Вскорости по минованию военной опасности, обратился отец Авраамий к калужскому епископу, преосвященному Евлампию, дабы тот дозволил ему по болезни взять в помощники оптинского же иеромонаха Маркелла. В делах управления Маркелл был сведущ, ибо в течение двух лет, прервав пребывание в пустыни, служил экономом в Калужском архиерейском доме. Теперь же отец Авраамий просил передать иеромонаху Маркеллу присмотр за порядком и благочинием в обители, а равно за ее устройством и хозяйством. Епископ, зная о телесном недуге настоятеля, просьбу его удовлетворил и повелел оптинской братии слушаться иеромонаха как самого игумена.

К 1815 году, когда звезда Наполеона совершенно закатилась, о былой угрозе с его стороны в обители никто и не вспоминал. Тот год в монастыре был отмечен знаменательными событиями: были закончены и освящены оба придела Казанского храма. Крестовоздвиженский придел освятил соборне преосвященный Евгений (Болховитинов), епископ Калужский и Боровский, а другой, в честь великомученика Георгия Победоносца – так же, соборне, архимандрит Новоспасского монастыря. Эти праздники стали последней большой земной радостью отца Авраамия. Здоровье его все более ухудшалось, а потому он вновь обратился к епископу, прося совсем уволить от настоятельской должности и позволить провести остаток дней в пустыни простым монахом, в уединенной келье. Но на сей раз архиерей отцу Авраамию отказал и убедил отложить уход на молитвенный покой еще на некоторое время.

Однако время это оказалось непродолжительным. Силы настоятеля все более истощались, здоровье его было подобно угасающей лампаде. В конце 1816 года отец Авраамий разболелся пуще прежнего. Предчувствуя скорую кончину, собрал он вокруг себя оптинских монахов, завещал им жить в мире, согласии и единодушии, трогательно простился и последним усилием благословил. 14 января следующего года отец Авраамий отошел в мир иной и был погребен безутешно скорбящей братией в паперти Введенского собора.

Как начальник был отец Авраамий к им же собранному братству строг и взыскателен, не допускал нарушения общежительных правил. Но при том всегда был для подопечных доступен, от братии настоятельским чином не отгораживался, во все дела и сомнения иноков вникал лично, посредников в управлении не терпел. Имущества никакого от должности своей отец Авраамий, как сам рассказал в духовной грамоте, не нажил. Как писал Л. А. Кавелин, имевший возможность общаться с монахами, лично помнившими отца Авраамия, «его сердечная простота, соединенная с духовной мудростью и увенчанная достоподражательной жизнью, вселяла к нему невольное уважение, он был радушен и приветлив в обращении и, при совершенной нестяжательности, милостив и сострадателен к бедным… никто из посетителей обители не оставлял ее без того, чтобы не унести в сердце памяти о добром ее настоятеле»[53]53
  Кавелин Л. Историческое описание… С. 101–102.


[Закрыть]. В настоятеле Авраамии братия видела назидательного отца, обитель имела в нем в нем попечительного и искусного руководителя, и всякий находил в нем истинного христианина, направляющего на деятельную духовную жизнь.

По кончине отца Авраамия новым настоятелем стал его былой помощник, Маркелл. В должности этой он пребывал до 1819 года, когда был, по собственному прошению, уволен и переведен в Калужскую Свято-Тихонову пустынь. Преемником ему назначили отца Даниила (Александрова), до того эконома Калужского архиерейского дома.

В настоятельство отца Даниила в Оптиной пустыни был введен новый устав, до того уже действующий в Коневском Рождество-Богородичном монастыре, старинной обители, «двойнике» Валаама, так же как и он расположенной на острове среди Ладожского озера. В 1824 году Святейший Синод утвердил для Коневского монастыря устав, который был рекомендован для введения в других общежительных обителях и разослан «для подражания» по российским епархиям. Восьмого сентября 1824 года новый устав Оптиной пустыни был утвержден специальной грамотой калужского епископа с приложением архиерейской печати, «для всегдашнего хранения изложенных в нем правил».

Преемники преосвященного Феофилакта на калужской кафедре, епископы Евлампий и Евгений, также не оставляли Оптину пустынь своими заботами. Первый пожелал даже провести в ней остаток своих дней, для чего в обители построили особую келью, позднее названную «настоятельской». В 1819 году калужскую епископскую кафедру занял преосвященный Филарет (Амфитеатров), известный как безупречным образом жизни, так и богословским трудами. Был он также и ценителем пустынной монашеской жизни, «любя, – как сам говорил, – от самой юности всей душою монашеское житие»[54]54
  [Ювеналий (Половцев), архим.] Жизнеописание настоятеля Козельской Введенской Оптиной пустыни архимандрита Моисея. М.: Б. и., 1882. С. 37.


[Закрыть]. Оттого по отношению к Оптинской обители преосвященный был настроен весьма благосклонно и оказывал ей полное свое благоволение. Епископ пленился красотой оптинских мест и удобством их лесов для уединенной жизни монашествующих. А потому зародилась у него мысль устроить здесь скит, чтобы укрепить в духовном отношении полюбившуюся ему обитель. Так в 1821 году было принято решение об учреждении при Оптиной пустыни скита в честь Св. Иоанна Предтечи и Крестителя Господня.

Сюда епископ решил позвать пустынников, до того подвизавшихся в Рославльских лесах в Смоленской земле. Леса эти издревле были отшельническим краем. Так, еще в XVI веке вел здесь подвижнеческую жизнь преподобный Герасим Болдинский. Особое же значение для русского монашества глухие, непроходимые, удаленные от городов Рославльские леса приобрели в тяжелое для него восемнадцатое столетие. Нередко именно сюда направлялись, спасаясь от преследований власти, те, кто искал истинного монашеского подвига, а не проживания на казенном жаловании в штатных обителях. Те, кого в находящиеся под бдительным чиновничьим оком монастырях, в силу ограничительных указов, сделавших постриг редким и недостижимым, попросту не принимали. Те, кто не мог, подобно другим русским монахам, уйти на Афон или в монастыри соседних с Россией православных Молдавии и Валахии. Так наполнился Рославльский край множеством маленьких пустынек, уединенных келий, укрытых в лесной чаще скитов, населенных отшельниками, удивительными по чистоте и неприхотливости жизни. Когда же, к началу XIX века, политика власти в отношении монашества изменилась, и таиться более надобности не стало, начался в Рославльском крае подлинный расцвет пустынножительства, прославившегося по всей России. В первой четверти столетия здесь побывали пустынножителями отцы Досифей, Дорофей, Мелхиседек, Селевкий, Феофилакт, Илия, Сергий, Матфей, Арсений, Георгий, Софроний. Сюда же около 1805 года удалился для отшельнической жизни оптинский иеромонах и духовник Афанасий, из числа тех, кто пришел в Оптину пустынь вместе с отцом Авраамием из Пешношского монастыря. Иеромонах Афанасий, имея большую склонность к отшельничеству, поначалу хотел отправиться для уединенной монашеской жизни на Афон, уже получил на то разрешение, но услышав о подвижничестве в Рославльских лесах, на Святую Гору ехать передумал, решив в них и поселиться. Весной же 1811 года сюда пришел послушником Т. И. Путилов, впоследствии известный как преподобный отец Моисей, архимандрит Оптиной пустыни.

Вот к этим рославльским пустынникам и обратился епископ Филарет, желавший, чтобы они принесли в новоучреждаемый оптинский скит существующие у них традиции и дух монашеской жизни. От имени же игумена Даниила преосвященный Филарет обещал переселенцам самый радушный прием со стороны оптинской братии.

Часть III
Становление Оптиной пустыни как средоточия русской православной духовности

Глава 1
Преподобный Моисей: путь в монашество

Будущий архимандрит и старец Оптиной пустыни Моисей, в миру Тимофей Иванович Путилов, появился на свет 15 января 1782 года в многодетной купеческой семье, в городе Борисоглебске Ярославской губернии. Отец его, Иван Григорьевич, сам был из Серпухова. В возрасте десяти лет остался он без родителя и в большой бедности, с того времени всю жизнь трудился не покладая рук, содержа бывших на его попечении мать, младших брата и сестру. Отличался Иван Григорьевич большим благочестием, неотступно соблюдал правила, приличествующие православному христианину, любил церковное чтение. В праздничные дни пел на клиросе и научил церковному пению своих детей. И воспитывал он их в подобном же благочестии и страхе Божьем. В училище Иван Григорьевич детей отдавать не хотел: опасался пагубного влияния на их нравственность. А потому сам обучал их грамоте, чтению и письму. Мать Тимофея, Анна Ивановна Головина, была женщиной простой, неграмотной, но от природы умной. Как и супруг, отличалась она благочестием, была смиренна, в молитве усердна, любила нищую братию Христову, бедных людей, коим всячески старалась помогать. Всю жизнь Анна Ивановна была верной спутницей и помощницей своему мужу.

Вот в такой достойной семье Тимофей вырос и получил воспитание. Но вскоре предстояло ему покинуть родные пенаты. По достижении восемнадцати лет Тимофея и его младшего брата, четырнадцатилетнего Иону, отправили обучаться купеческому делу к московскому откупщику Карпышеву. Во время обучения братья не раз бывали в известных монастырях и у разных подвижников монашеской жизни. Пребывание в древней столице облегчало им посещение прославленных храмов и святынь, поиск духовных книг, к чтению которых юноши пристрастились с большой силой. Тимофей, как вспоминали очевидцы, всякую свободную от работы минуту посвящал чтению, и к нему же возвращался, едва за очередным покупателем закрывалась дверь лавки, где он трудился.

В это время и зародилось у братьев стремление к монашеству. К купеческому же занятию сердце их не лежало. В Москве братья познакомились с затворницей Иоанно-Предтеченского монастыря Досифеей. По людской молве, под именем этим в обители была заточена Екатериной II незаконнорожденная, трагической судьбы дочь императрицы Елизаветы Петровны, княжна А. Тараканова. К тому времени проводила она жизнь в духовных подвигах; после кончины Екатерины стала пользоваться большей свободой, могла принимать тех, кто приходил к ней за советом. Досифея, видя расположенность Тимофея и Ионы к иноческой жизни, посоветовала им окормляться у благочестивых насельников московской Новоспасской обители – иеромонахов Александра (Подгорченкова) и Филарета (Пуляшкина), имевших опыт духовного общения с прославленным Паисием (Величковским).

К декабрю 1804 года братья полностью укрепились в решении избрать монашескую стезю. Но просить на то родительского соизволения они не решились, понимая что Иван Григорьевич, видевший в них, прежде всего, своих помощников и преемников в миру, выбор иноческой жизни не одобрит. А потому пошли на хитрость: сказали отцу, что от прежних хозяев «за невозможностью жить у них» уходят, но нашли себе нового работодателя, который возьмет их в услужение. Для того, чтобы как-то объяснить свой отъезд, сказали они также, что прежде чем начать работать на нового хозяина, желают посетить Киев, дабы поклониться тамошним святыням, а заодно и родственников повидать. На деле же, получив благословение иеромонаха Александра, отправились Тимофей и Иона в Свято-Успенскую Саровскую пустынь. Там уже подвизался в монашестве родственник Тимофея и Ионы, до того женатый на их рано ушедшей из жизни сестре. В Саров они прибыли в мае 1805 года и были здесь хорошо приняты настоятелем, отцом Исайей. Только отсюда братья написали отцу письмо, в котором поведали о своем местонахождении, о том, что живы-здоровы и «в расположении к жизни иноческой не уклонны»[55]55
  Мавлиханова Е. А., Кочетов Д. Б. Исайя II // Православная энциклопедия. М.: Церковно-научный центр Русской Православной Церкви «Православная Энциклопедия», 2011. Т. 27. С. 147.


[Закрыть].

Из письма монахини Досифеи братьям Путиловым в Саровскую пустынь от 20 октября 1805 года

«…Достигши спокойствия совести, и будучи наставляемы отцем Александром, не страшитесь мирного возмущения со стороны родственников, имея Отца и Матерь, иже на небеси. Впрочем, хотя дядя, сестры и прочие родственники в неудовольствии по свойству плотскому, и мятутся, яко в мире ища наказаний… может быть, Бог смирит сердца и ваших родственников, если веры утверждение не поколеблется в сердце вашем, и не сделаете отступления, дав себя похитить волку из стада Христова и растерзать среди прелестьми ослепленных».

[Ювеналий (Половцев), архим.] Жизнеописание настоятеля Козельской Введенской Оптиной пустыни архимандрита Моисея. М.: Б. и., 1882. С. 184.

Узнав обо всем, Иван Григорьевич, и без того переживающий за судьбу сыновей, сильно разгневался, велел им вернуться назад. Но братья от своего решения не отступили, будучи укреплены в нем, как и прежде, иеромонахом Александром и саровским настоятелем. И монахиня Досифея писала в Саров, успокаивая и обнадеживая братьев, что «Бог смирит сердца ваших родственников, если веры утверждение не поколеблется в сердце вашем и не сделаете отступления»[56]56
  Мавлиханова Е. А., Кочетов Д. Б. Указ. соч. С. 147.


[Закрыть]. Так и случилось. Со временем сердце отцовское в самом деле смягчилось, и Иван Григорьевич, хоть и после долгих споров и взаимных убеждений, родительски благословил на постриг сначала Тимофея, а потом и Иону.

Прибыв в Саровскую пустынь, братья застали ее в цветущем состоянии. В то время в пустыни жил светильник Церкви преподобный Серафим, туда же удалился на покой после восстановления Валаамского Свято-Преображенского монастыря и игуменства в нем отец Назарий (Кондратьев). Известен был высокой духовной жизнью и настоятель Исайя. Став послушниками в Саровской пустыни, братья выполняли разные работы. Поначалу определили их на послушание в хлебню, здесь они должны были следить за огромной печью, за тем, чтобы всегда были в ней дрова. Потому приходилось сначала залазить в ее внутреннее пространство, терпя сильный жар, а затем в поту выбираться наружу, в не всегда тепло протопленное помещение. Оттого Тимофей однажды сильно простыл и разболелся. Выполнял он и другие послушания: был одно время трапезным, а когда слег с параличом всеми любимый и почитаемый настоятель Исайя, был определен к нему в услужение. Помогал Тимофей больному старцу не только в уходе, но и вел, подобно секретарю, его переписку с важными духовными и светскими особами, уже тогда мало-помалу приобретая опыт руководства внешней жизнью монашеской общины.

Так как в это время Саровская пустынь, в которой собрались многие благочестивые монахи-наставники, духовно процветала, Иона решил здесь остаться. Впоследствии, приняв постриг, уже с монашеским именем Исайя, стал казначеем, а затем, с 1812 года, сначала саровским строителем, а позже игуменом. Тимофей же отправился далее, и в 1808 году пошел в Москву. Почему он не захотел, подобно брату, остаться в Саровской пустыни, неизвестно. Быть может, потому что стремился к более уединенной духовной жизни. Быть может, по иной причине. Сам он напишет в одном своем письме: «Удалился из Сарова по неведомым мне судьбам». Так или иначе, но в том же 1808 году Тимофей познакомился в Москве с учеником афонского старца, преподобного Василия (Кишкина), казначеем Брянского Свенского Успенского монастыря Серафимом и по его приглашению, а также и с одобрения иеромонаха Александра из Новоспасского монастыря, отправился в Свенскую обитель. Решение было не случайным. В этом новом для Тимофея монастыре жили известные старцы: кто-то из них был, как и казначей Серафим, учеником преподобного Василия, подвизался на Святой Горе, кто-то до того получал наставления от преподобного Паисия (Величковского).

Кроме того, как мы уже знаем, в близких к Свенской обители Рославльских лесах, имели пристанище пустыннолюбивые иноки. Известные свенские монахи, когда несли послушание в обители, а когда и удалялись в лесное уединение. За год до появления в Свенском монастыре Тимофея, на пустынножительство в Рославльские леса ушел бывший оптинский иеромонах и духовник Афанасий, когда-то соратник восстановителя Оптиной пустыни отца Авраамия. Как считает биограф преподобного Моисея, он, отправившись в Свенский монастырь, именно к рославльским старцам и стремился в конечном итоге попасть, приняв перед тем постриг[57]57
  [Ювеналий (Половцев), архим.] Указ. соч. С. 14.


[Закрыть].

В 1809 году, распоряжением Орловской консистории, Тимофей был зачислен послушником в Свенскую обитель. Послушание он нес пономарское и привычное уже письмоводительское. На следующий год определили было Тимофея к постригу, но, по формальным причинам, так и не постригли. От послушника, несмотря на долгое время, проведенное им в Сарове, потребовали заново пройти все три положенные года монастырского искуса, считая с момента перехода его в Свенскую обитель. К тому же в Москве возникли проблемы и с разрешительными бумагами по казенной части. Получив их наконец, послушник не стал возвращаться в монастырь, а отправился в те самые желанные для него Рославльские леса.

Тогда-то, весной 1811 года, Тимофей и поселился у былого оптинского духовника. Под духовным руководством отца Афанасия послушник провел десять лет и им же был келейно пострижен в монашеский образ с именем Моисей, в честь преподобного Моисея Мурина, раскаявшегося египетского разбойника. Духовным же восприемником новопостриженного стал другой пустынножитель, отец Досифей, проведший в Рославльском крае более сорока лет.

Преподобный Моисей в письме брату Александру и отцу о пользе своего отшельничества в Рославльских лесах

«Удалением же от мира, освободившись всех чувственных встреч, увлекающих ум и мысли, все духовное занятие становится живее, сладостнее, потому что ум, освободясь случаев к рассеянию, начинает собираться к себе, а чрез то и душа начинает чувствовать присутствие Божие; благоговейный к Нему страх и любовь ощутительнее, и чувства внешнего человека внутреннему, то есть уму, становятся покорнее. Для того то нам, желающим спасения Божия, но имеющим немощное и испорченное грехом естество, весьма хорош, легок и действителен способ к покаянию – удаление от света. Понеже ум, через уединение и внимание, собираясь к себе, видит исходящая от сердца и к нему приходяшие противныя мысли, а видевши, разумеете свою нечистоту, и, не терпя оной, понуждается к очищению…

17-го июля 1814».

[Ювеналий (Половцев), архим.] Жизнеописание настоятеля Козельской Введенской Оптиной пустыни архимандрита Моисея. М.: Б. и., 1882. С. 200.

Сохранился рассказ отца Моисея о времени, проведенном в лесной пустыни, о том, как было устроено там монашеское житье. «Когда я пришел в Рославльские леса, – вспоминал он, – тамошние пустынники жили в трех кельях: в одной иеросхимонах о. Афанасий, от него в версте о. Досифей, а в версте от него о. Дорофей, который впоследствии… переселился ближе к нам, поставив себе келью от нашей саженях в пятидесяти. Поселясь с о. Афанасием, я построил для него и для себя новую келью; это был первый опыт моего зодчества. Келья имела шесть аршин в квадрате, с крыльцом, под навесом; прихожая в два аршина длины и два ширины, далее квадратная комната в четыре аршина в длину и ширину, ибо от нее была отгорожена перегородкой спальня, шириной так же как и прихожая, в два аршина; между прихожей и спальней в углу находилась печка, которою нагревалась вся келья… Под самою нашею кельей протекала лесная речка Болдачевка, а в полутора верстах впадала в нее речка Фроловка. На берегу ее был колодезь; в речке этой важивалась и рыбка. Бывало, перегородим ее… и неретки «(т. е. ловушки для рыбы – А. К.) ставим…

Всю церковную службу, мы правили каждодневно у себя в келье, начиная с двенадцати часов ночи, полунощницу и утреню; после утрени, через час, соборный акафист Божией Матери; после акафиста, часа через два, часы с изобразительными, и наконец, вечерню часов в пять вечера. В воскресные и праздничные дни приходили к службе ближайшие старцы: о. Досифей, о. Дорофей, а иногда кто-либо из других рославльских пустынников, живших в большем расстоянии от нас. Отправя вместе службу, пообедаем, что Бог послал, и разойдемся до следующего праздника. На Пасху же и на Рождество и в другие нарочитые праздники приходил из ближайшего села Лугов (верстах в 7) старец священник и приобщал нас запасными дарами, дабы и мы не были лишены сего духовного угощения.

В свободное от молитвенных правил время занимались рукоделием, кто какое умел: писали… отеческие книги, занимались огородом, на котором, впрочем, по неблагоприятной почве, не родилось других овощей, кроме репы. Летом собирали грибы, ягоды и усердствовали благодетелям, а от них получали печеный хлеб, крупу, а иногда и бутылочку масла, для приправы пустынной трапезы. А когда случится недостаток, питались и сухоядением, дорожа всего более духовной свободой и безмолвием. Волки постоянно выли около нас, в продолжение целой зимы; но мы уже привыкли к их вою, как бы к вою ветра; а медведи иногда обижали нас, расхищая наши огороды. Мы их видали весьма близко и часто слышали, как они ломали по лесу деревья, но никогда они нас не трогали и мы жили с ними в мире. И от разбойников помиловал нас Бог, хотя и часто слышали, что они бродят у нас в околотке»[58]58
  [Ювеналий (Половцев), архим.] Указ. соч. С. 31–32.


[Закрыть]. Впрочем, однажды трое злодеев все же решились напасть на пустынников, стали ломать дверь их кельи, но бежали, устрашенные оказавшимся в то время в гостях у монахов молодым, физически крепким крестьянином.

Помимо этого рассказа, сохранились записки отца Моисея. Делал он их не для того, чтобы хранить, но изливая на оказавшихся под рукой листах бумаги мысли, не высказанные вслух, наполнявшие его и вырывавшиеся от полноты сердца. Ибо был отец Моисей, как сам писал, «в разуме грехов своих и недостоинства», молчалив, в речах немногословен, особенно же не любил говорить о себе. Исписанные старцем синего цвета листочки не сгинули среди бумажного хлама, сваленного в темноте заброшенного чулана; через десятки лет они были найдены и стали бесценным свидетельством, приоткрывающим завесу скромного иноческого молчания, проливающим тихий и ясный свет на внутреннюю жизнь отца Моисея в Рославльской пустыни. На одном из таких листочков старец записал молитву, которую приносил радея о пользе братии.

Молитва преподобного Моисея о пользе братии (из записок старца)

«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! Щедрый и милостивый, долготерпеливый и многомилостивый, многоблагоутробный, человеколюбивый, незлопомнивый и истинный, не прогневайся на ны зело, ниже помяни беззаконий наших, но призри и ныне яко благоутробен и избави ны от врагов наших. Спаси Господи и помилуй раба Твоего, брата моего (имя рек). Подаждь ему, Господи, ведение, память и бодрость в делание советуемых ему заповедей Твоих, душевный мир и телесное здравие во исправление дела послушания, да со страхом Твоим и смиренною мыслью, без размышления и роптания и всякаго преткновения лукаваго исполнить все нужное в простоте сердца, сообразно с пресвятою волею Твоею. Без Тебе бо, Владыко Господи, ничтоже можем благо и благоугодно творити. Того ради дерзаю аз недостойный и всякаго греха исполненный молить благость Твою: даруй нам истинный разум и силу во всем сотворити волю Твою; да ни делом, ни словом, ни помышлением прогневаем Тебе, Создателя нашего; но вся дела наши, советы и помышления да будут во славу пресвятаго имени Твоего, молитв ради Пречистыя Матери Твоея, предстательством честных небесных Сил безплотных, святых Ангелов хранителей наших и преподобных и богоносных Отец наших, Иоанна Дамаскина, Акакия иже в лествице, Досифея и всех Твоих святых. Аминь!».

[Ювеналий (Половцев), архим.] Жизнеописание настоятеля Козельской Введенской Оптиной пустыни архимандрита Моисея. М.: Б. и., 1882. С. 18–21.

В 1812 году, опасаясь французов, монахи на некоторое время оставили пустынь. Отец Моисей отправился в Свенск, а оттуда в Белобрежскую обитель, где по приглашению ее настоятеля поселился в той самой уединенной келье, где до того подвизались преподобный Лев Оптинский, его учитель отец Феодор и иеросхимонах Клеопа, о которых будет рассказано ниже. По миновании иноземной угрозы пустынники вернулись в Рославльские леса, куда в 1816 году пришел еще один представитель многочисленного семейства Путиловых – Александр, последовавший по стопам старших братьев. Позднее он стал известен как преподобный старец Антоний Оптинский.