Текст книги "Сочинитель"

В 1987 году ему передали дело о разбойном нападении на квартиру академика Мальцева. Хоромы на улице Марата неизвестные злодеи «под ноль» не обнесли, взяли только знаменитую коллекцию картин русских передвижников. Занятно, что когда Кудасову поручили это дело, с момента преступления минуло ни много ни мало полтора года, а сам академик, видимо, не перенеся утраты, ушел в лучший мир. Дело это было классическим, стопроцентным глухарем. Но Никита впрягся, досконально изучил материалы, поговорил с кем мог из окружения Мальцева, агентуру свою сориентировал… И подфартило ведь Никите – стукнул один «добровольный помощник» незначительную на первый взгляд информашку, но Кудасову она дала сначала одну зацепочку, потом другую… А потом Никите потребовалась командировка в Москву, где в результате совместной работы с ребятами из МУРа был арестован некий авторитетный урка с погонялом Харитон. От Харитона ниточки к картинам из пропавшей коллекции потянулись по всей стране…

Потянуться-то потянулись, но вот какая особенность проявилась у этой «паутины» – «узелками» ее были люди влиятельные и известные: либо чиновники, занимавшие значительные посты, либо артисты – любимцы всего Союза, либо те дельцы, кого уже тогда называли «теневыми»…

«Теневыми» этих людей называли потому, что деньгами и делами они ворочали огромными, но в официальных бюджетах все это не учитывалось. «Теневые», как правило, редко выставляли напоказ внешние атрибуты своего могущества, хотя реальная их власть была огромной – они владели целыми фабриками и заводами… Была у «теневых» и своя пристяжь, состоявшая в основном из людей проверенных и надежных, сделавших не одну «ходку к хозяину»[16]16
  Ходка к хозяину – попадание в зону (жарг.).


[Закрыть]. Дух захватывало от этой картины… И чем больше «узелков» попадало в поле зрения сыщиков, тем тяжелее им становилось разматывать клубочки. Нет, на них не давили впрямую, все происходило проще и пристойнее. Как только приближался кто-то из них к очередной интересной фигуре, его сразу же (или почти сразу же) перебрасывали на другую, как правило, «более важную и ответственную работу»… И еще одна интересная особенность была в деле о пропавшей коллекции – слишком много покойников, правда, умерших либо «естественной смертью», либо «от несчастных случаев»… Успел Никита заметить и тень Антибиотика в этой «паутине». Даже не столько заметить, сколько прочувствовать. А больше он не успел ничего: после попытки допроса одной очень известной певицы, тогдашней почти официально признанной «королевы эстрады», отозвали Кудасова из командировки и бросили на другой участок работы… Тем не менее та командировка в Москву очень много дала Никите, причем не только в сугубо профессиональной сфере.

…Шел май 1987 года, Кудасов сидел в Москве уже около недели, но города почти не видел, даже до Красной площади с Мавзолеем не сумел добраться – не до того было… Однажды его московский коллега, муровский сыщик Гриша Безруков, не выдержал и наехал на Никиту:

– Все, старичок, завязывай, так пахать нельзя, надо и расслабиться иногда – мозгам разрядка нужна…

Кудасов пожал плечами и вопросительно взглянул на Гришу: мол, что ты конкретно предлагаешь?

Безруков ухмыльнулся и, подняв указательный палец вверх, важно изрек:

– У нас в академии психолог как говорил: у человека существуют три основных направления для разрядки… Какие именно? Это: а) алкоголь, б) секс, в) спорт или любая физическая нагрузка… Согласен?

– Согласен, – кивнул Никита, и Гриша продолжил:

– Поскольку ты, как я успел заметить, человек малопьющий, что нам остается?..

И он ожидающе посмотрел на Кудасова, как учительница, бросившая откровенную подсказку недотепе ученику. Никита поскреб в затылке и кивнул:

– Да я как-то водку не очень… После нее потом с утра башка ни черта не варит. Я бы в волейбольчик с удовольствием где-нибудь постучал…

– Да иди ты в баню со своим волейбольчиком! – заорал, чуть ли не подпрыгнув на месте, Безруков. – Ты что, старичок, деревянный по уши? Ты взгляни вокруг – весна пришла, природа просыпается! А он со своим волейбольчиком! С женщинами надо общаться, чтобы душа мхом не обросла.

Кудасов кашлянул и, разведя руками, сказал:

– Понимаешь, я женат. И…

Гриша сморщился, будто съел что-то кислое, и не дал Никите договорить:

– Слушай, ты не в политотделе. И не в инспекции по кадрам. Ты что думаешь – я тебя пробиваю? Ну что ты, в самом деле? Свои же люди…

– Да нет, – смутился Кудасов, – я не к тому… Просто, понимаешь…

– Понимаю, – закивал Безруков. – Конечно, понимаю. Совесть и все такое… Моральные устои… Чего ж тут непонятного? Только женат-то ты в Питере… А мы с тобой сейчас в Москве – в столице нашей великой Родины… Врубаешься? У нас тут знаешь какие классные девчонки есть? Полный отпад!

– В МУРе?

Гриша вздохнул и посмотрел на Никиту, как на тяжелобольного:

– При чем тут МУР? Нет, при чем тут МУР, а? Ты что, совсем меня за идиота держишь? Есть старое правило: не ери, где живешь! Знаешь, как комитетчики говорят: «Не возжелай жену брата и сотрудницу из аппарата!» Золотые слова, между прочим… У чекистов других не бывает… Опять же психолог в академии нам говорил: в личное время старайтесь поменьше общаться с коллегами, вы все и так профессионально деформированы… Так что оставим наших «мурочек» гражданскому населению… Есть тема получше. Я тут с двумя актрисками пересекся. Из «Ленкома»! Слышал про такой театр?

– Слышал, конечно, – кивнул Кудасов. – Даже сходить хотел… На «Юнону и Авось». Только туда билетов не достать…

– Вот и чудно! – обрадовался Безруков. – Вот и славно! Заодно приобщимся к культуре! Все в наших руках, сварганим сами себе спектакль не хуже этой твоей «Юноны». Что мы – глупее режиссеров? Я вон даже сажал одного в прошлом году, правда он с «Мосфильма» был, – дурак дураком дядя оказался, сам себе срок наболтал… Ладно, не в этом дело, давай закругляйся потихоньку, я договорился с девчонками, что встречаемся в семь у «Космоса»… Ладушки?

Никита неуверенно пожал плечами, потом вспомнил вдруг вечный испуг в глазах своей Татьяны и покачал головой:

– Нет, ты знаешь… Давай уж без меня. У меня сегодня как-то настроения нет. И… ээ… мне еще поработать надо.

– Как это без тебя? – расширил глаза Гриша. – Ты че такое гонишь-то? Э?! Совсем «ку-ку», что ли? Как я с ними двумя-то? Куда одну дену? С другого боку положу, что ли? Наши все расползлись уже… Нет, старичок, это просто не по-товарищески будет, не по-офицерски… Ты уж давай собирай волю в кулак. Надо, старичок, понимаешь – надо. Есть такое слово. Это я тебе как коммунист коммунисту говорю.

– Ну, ладно, – вздохнул Кудасов. – Посидеть, конечно, можно…

– Конечно, можно! – возликовал Безруков и возбужденно засучил рукава своего модного пиджака. – И посидеть, и полежать… Все – молчу, молчу! Только посидеть! За театр побазарим, за режиссерские находки. Собирайся!..

Гриша не соврал – девушки и впрямь оказались самыми настоящими актрисами, «служившими» (как они выражались) в Театре имени Ленинского комсомола. Одну – яркую блондинку – звали Вероникой, а вторую – русоволосую сероглазую красавицу – Дашей. Безруков сразу присоседился к Веронике, видимо посчитав, что это вариант надежнее, а Даша как бы «досталась» Кудасову. В переполненный «Космос» они прошли без труда – Гришка помахал швейцару волшебной красной книжечкой, и их сразу усадили за хороший столик, который, видимо, держали для «почетных гостей». Пока Гриша делал заказ, Кудасов поелозил на стуле и, решив завязать светскую беседу, обратился к Даше с ужасно оригинальной фразой:

– Я, по-моему, вас где-то видел…

– В кино, наверное, – улыбнулась Даша и произнесла название многосерийного фильма, совсем недавно вышедшего на телеэкраны. Вероника фыркнула.

– Э-э… да! – сказал Никита, не смотревший этот фильм. – А кого вы там играли?

Теперь девушки фыркнули уже вместе, а Безруков послал Кудасову уничтожающий взгляд и, бодро перехватив инициативу, начал сыпать разными ментовскими шуточками и байками. У Гриши, безусловно, у самого был актерский талант – он рассказывал действительно смешно, при этом не забывал галантно ухаживать за обеими дамами – подливал им шампанское, подносил огонек зажигалки к сигаретам… Никита сидел молча, уткнувшись в свой бокал, и лишь изредка поглядывал на раскрасневшуюся Дашу. Безруков несколько раз с лучезарной улыбкой на лице злобно пинал Кудасова под столом, но активизировать напарника так и не смог. А Кудасов боялся лишний раз посмотреть на Дашу, потому что она ему очень понравилась. И с каждой минутой нравилась все больше и больше… Никита почувствовал себя настолько не в своей тарелке, что часа через полтора после начала посиделок вдруг вскочил, едва не опрокинув стул, и брякнул:

– Вы извините… У меня одно срочное дело есть… По работе. Мне бежать нужно. Желаю хорошего вечера. Было очень приятно…

Произнося все это, на девушек он старался не смотреть. А у Гриши было такое лицо, какое бывает у мента перед тем, как он крикнет: «Стой, стрелять буду!»

Не дожидаясь ответных слов, Кудасов как-то боком выскочил из зала…

На следующий день Безруков встретил Никиту на работе мрачным взглядом и вместо приветствия сказал:

– Тяжелый случай, старичок, тяжелый случай…

– Ты извини, что так получилось, – промямлил Кудасов. Гриша вскочил со стула и воздел руки к небу, будто взывая к высшей справедливости:

– Извини?! Да я чуть не поседел, когда ты от столика рванул! У меня мороженое в горле комом встало!.. Я думал – все, облом полнейший. Вероника с Дашей уйдет из солидарности…

Безруков помолчал немного и усмехнулся:

– Эх ты, такую девку упустил! Дашка – умница, золотая девчонка! Я чуть в нее не влюбился, когда она через пятнадцать минут после тебя тактично «вспомнила» про свое «важное дело»… Дубина ты, Никита…

Гришка махнул рукой и поправил воротничок рубашки, из-за которого выглядывал краешек свежего засоса.

Больше Безруков Кудасова на вечеринки не приглашал, тем более что его – первого – вскоре перебросили на другую работу…

Второй раз Никита увидел Дашу перед самым отъездом из Москвы – его отзывали из командировки, на следующий день он должен был уже уезжать в Ленинград. Московское начальство поблагодарило Кудасова за отличную работу и подарило ему два свободных дня для ознакомления со столицей и столичными магазинами. Поскольку в магазинах Никита все равно ничего не понимал, он решил только купить чего-нибудь вкусненького из сладостей, а потом побродить по Москве. Отстояв длинную очередь в «елисеевской» кондитерской, Кудасов купил шоколадного зайца фабрики имени Бабаева сыну и коробку пастилы для Татьяны. Отдуваясь, он выбрался наконец из магазина и почти сразу натолкнулся на Дашу – она была не одна, ее держал за руку мальчик лет семи.

– Привет, – улыбнулась девушка, будто они виделись совсем недавно, и, наклонившись к мальчику, лукаво сказала: – Знаешь, Мишка, кто этот дядя? Он сыщик!

– Настоящий? – широко распахнул глаза мальчик.

– Настоящий, – ответила Даша вместо онемевшего и стоявшего столбом Никиты.

– А пистолет у вас есть? – тут же поинтересовался Мишка.

– Есть, – прорезался наконец голос у Кудасова.

– Покажите, дяденька сыщик!

Никита беспомощно оглянулся и, запинаясь, сказал:

– Понимаешь, тут нельзя. Тут… э-э-э… людей много…

– Тогда пойдем в сквер, – решительно махнул рукой Мишка. – Там деревья, там никто не увидит… Ну пожалуйста, дяденька сыщик!

Даша смеющимися глазами посмотрела на Кудасова и серьезно попросила:

– Ну покажите же пистолет ребенку, товарищ сыщик! Или у вас опять срочное дело, опять бежать надо?

– Нет, – мотнул головой Никита. – Я, собственно… А где тут сквер?

– Ура! – закричал Мишка, схватил свободной рукой Кудасова за левую руку и потащил обоих взрослых за собой.

– Это ваш сын? – спросил Никита, семеня за мальчишкой.

– Нет, – фыркнула Даша. – Племянник… Сестра попросила побыть с ним. Она с мужем на банкет сегодня идет, а у меня все равно спектакля нет – у нас гастроли начинаются… А что, неужели я выгляжу на такого взрослого сына?

– Я оговорился, – улыбнулся Кудасов. – Я хотел сказать – брат, а получилось – сын…

В тот день они долго гуляли по Москве, Даша показывала столицу Никите и рассказывала про свой город очень много интересного – она была настоящей москвичкой, коренной, в отличие от большинства населения Белокаменной.

Кудасову давно не было так хорошо, легко и интересно. Редкий случай – он совершенно расслабился, смеялся и шутил вместе с Дашей и Мишкой, и даже странная концовка дела по розыску коллекции академика Мальцева не занимала его мысли. А еще он забыл о том, что на следующий день надо ехать в Ленинград….

Они перекусили в индийском ресторанчике на Чистых прудах, а потом снова бродили по улицам – до незаметно подкравшихся сумерек. Ох уж эти московские майские сумерки… Человека из Питера они могут заколдовать не хуже, чем москвича белые ночи на Неве… Даша и Никита даже не заметили, как «уходили» Мишку до полного изнеможения. Кудасов взял ребенка на руки, где тот и заснул благополучно, довольно хрюкнув в крепкую оперскую шею… Тут уж волей-неволей пришлось Никите провожать Дашу до дому – не тащить же ей самой довольно тяжеленького уже пацаненка? Само собой оно как-то все складывалось – и сумерки эти московские, и Мишка уснул…

Даша жила в самом центре – в престижном доме за аптекой на проспекте Калинина… Дверь в квартиру она открыла сама, скользнула в прихожую и, не зажигая света, шепнула:

– Родители на даче… Давай налево сразу, в гостиную, я Мишку на диване уложу.

Никита на цыпочках прошел через просторный коридор, свернул в увешанную картинами гостиную и бережно сгрузил ребенка на широкий диван. Мишка что-то пробормотал во сне недовольно, а ручонки свои, обхватившие шею Кудасова, разжимать никак не желал – пришлось Даше вмешаться, и Никита вздрогнул, когда ощутил прикосновение ее пальцев. Он выпрямился и, тяжело дыша, прошептал:

– Ну… Так я пойду?

– Погоди, – еле слышно сказала она в ответ. – Чаю хоть попьешь… У нас не принято из дома уходить без угощения. Сейчас я Мишку раздену. Подожди меня на кухне…

Она тоже задыхалась – ну, конечно, они же пешком на третий этаж поднялись… Как тут не задохнуться двум молодым людям?

Кудасов ощупью добрался до кухни, уселся там на табуретку и жадно закурил, нашарив на столе пепельницу. Сигарета сгорела в две затяжки, не уняв сумасшедший стук сердца… В кухню, по-прежнему не зажигая света, скользнула Даша:

– Спит как сурок… Ну, так чего ты хочешь? Чаю? Или…

Возможно, она хотела сказать «или кофе», возможно. Наверное, она просто не успела договорить, потому что Никита встал с табуретки и хрипло сказал что-то совсем невразумительное:

– Даша, я не знаю, понимаешь, как-то очень, и потом…

– Я знаю, – прошелестело в ответ, и он почувствовал, как ее руки легли ему на грудь, а потом рот ему (он еще пытался что-то вякнуть) закрыли мягкие, невероятно вкусные губы.

Кудасова даже зашатало от долгого поцелуя – он чуть не сел обратно на табурет, но Даша, неожиданно крепко взяв его за руку, потащила молча в какую-то комнату с большой кроватью…

– Ну же. – Она дышала все чаще и чаще, словно не стояла в темной квартире, а бежала куда-то. – Как эта твоя сбруя расстегивается?

Дальше был какой-то омут, вынырнув из которого Никита даже не пытался гадать, сколько же, собственно, прошло времени. Хоть и говорят ученые, что время, мол, непрерывно – ан нет, бывает, и останавливается оно. Не для всех, правда, далеко не для всех…

– Ну вот, – сказала голая Даша, целуя лежавшего на спине Никиту (на нем, естественно, элементов одежды также не наблюдалось). – Слава Богу! Я из-за тебя чуть невроз не заработала. В кои веки девушке мужик понравился – и на тебе, по «важному делу» сбегает!

Кудасов ничего ответить ей не сумел, потому что в коридоре послышалось шлепанье маленьких босых ног, и Даша, ойкнув, еле успела накрыть его одеялом с головой, одновременно схватив с пола свой сарафанчик.

– Тетя Даша, – донесся до Никиты приглушенный одеялом Мишкин голос. – Почему ты плакала? Громко так, я даже испугался… А почему ты такая голая?

– Жарко, Мишенька. – Дашин голос подозрительно прерывался. – Я… Я не плакала… Мне просто сон приснился.

– Страшный?

– Нет… Очень хороший сон.

– А почему лев рычал? – не унимался Мишка.

– Какой лев, малыш? Не было никакого льва…

– Был, – упрямо сказал мальчик. – Ты плакала, а лев рычал… Я думал, он тебя съесть хочет, и испугался… Можно я с тобой полежу, тетя Даша? Мне страшно…

– Нет… Не бойся, маленький. Это был просто сон… Пойдем, я тебя побаюкаю…

– А лев не придет?

– Нет… не бойся, он не придет. Львы вообще добрые, их бояться не надо, они детей не едят…

– А взрослых?

Голоса потихоньку становились глуше, и Никита понял, что Даша уводит Мишку в гостиную.

– Взрослых только иногда – когда они сами этого хотят…

Он лежал под одеялом, боясь даже пошевелиться, и ждал, когда она вернется. Никите показалось, что прошла чуть ли не вся ночь, когда раздался наконец в комнате Дашин шепот:

– Эй! Товарищ сыщик! Вы тут льва не видели?

Потом она скользнула к нему под одеяло, и Кудасов снова окунулся в омут…

Хоть и замирало для них время, а ночь-то все равно пролетела очень быстро… Когда стало светать, Никита предпринял было какие-то попытки объясниться, но Даша, крепко обняв его, зашептала в самое ухо:

– Не говори ничего, не надо! Я и так все знаю – и про жену твою, и про ребенка. Я тебя у них не украду, я все понимаю. Никто ни о чем не узнает… Мне просто очень хорошо с тобой было, Никита… Ты меня не забывай… Слышишь? Какие у тебя руки сильные…

Утром Дашина сестра заехала за Мишкой (Кудасова пришлось спрятать в кладовке), а потом был еще целый день, который они провели не отходя от кровати надолго и далеко…

Вечером Даша поехала проводить Никиту на Ленинградский вокзал. На перроне они долго молчали, стоя у вагона и держась за руки. Когда проводница в очередной раз напомнила о скором отправлении, Даша сунула в карман Кудасову прямоугольный кусочек картона:

– Это мой телефон… Если будешь в Москве и захочешь меня увидеть – позвони.

Он, спохватившись, попытался было продиктовать ей номер своего служебного телефона, но Даша покачала головой:

– Я тебе звонить не буду… Позвони сам, если захочешь… Только мы послезавтра на гастроли уезжаем. Это надолго…

В ту ночь, когда скорый поезд нес Никиту из Москвы в Ленинград, он, ворочаясь без сна на жесткой полке, впервые физически ощутил, что чувствует человек, у которого ноет сердце.

Кудасов много раз пытался звонить Даше из Ленинграда, но в Москве либо раздавались бесконечные длинные гудки, либо трубку брали незнакомые мужчина и женщина, наверное, это были Дашины родители… Никита им не представлялся и ни о чем не спрашивал, он просто вешал трубку. В Дашином доме, наверное, привыкли к подобным звонкам.

В августе в Ленинград неожиданно заявился в короткую командировку Гриша Безруков, Кудасов столкнулся с ним однажды в коридоре второго этажа Большого дома. Увидев Никиту, Безруков радостно замахал руками, потом долго хлопал Кудасова по плечам – короче, проявил бурную и искреннюю радость. Они отошли перекурить, Гришка рассказал последние московские милицейские новости и сплетни из министерства. Потом, словно внезапно вспомнив о чем-то, Безруков вдруг заулыбался и сказал:

– Да, тебе привет из «Ленкома»… Помнишь еще, что в Москве такой театр есть?

У Кудасова засосало под ложечкой, но он попытался сделать «морду чайником», спросив что-то вроде «какой привет» или «от кого привет»… Гришка в ответ разулыбался еще шире, посмотрел на Никиту укоризненно и покачал головой:

– А ты ведь меня тогда купил – в «Космосе». Актер ты, Никита. Лицедей. Я, дурак, было поверил…

Никаких имен произнесено не было, но Кудасов умел просчитывать все очень быстро, поэтому сразу понял: обещавшая, что «никто ни о чем не узнает», Даша все-таки не удержалась и рассказала про ночь с Никитой своей подружке Веронике – конечно, под большим секретом, под страшную клятву, что Вероника больше ни единой душе… Ну а подружка, естественно, трепанула Безрукову. Ох, женщины, женщины… И ведь главное – они совершенно искренне считают, что умеют хранить тайны и секреты, а потому страшно обижаются, если мужики им чего-то не говорят…

Кудасов недоуменно пожал плечами и улыбнулся:

– Я не понимаю, о чем ты?

– Да я сам ничего не понимаю в этой блядской жизни, – хмыкнул Безруков и добавил: – Уважаю. Насчет меня – не переживай. Как говорил Остап Бендер: «Могила, гражданин Воробьянинов».

– Я не переживаю, – буркнул Кудасов, и больше они к «театральным проблемам» не возвращались.

До Даши он сумел дозвониться только в октябре – чтобы на свои слова: «Привет, Даша, это я, Никита… Как дела?» – услышать в ответ: «Дела? Нормально дела, со съемок вернулась, смотри – скоро фильм выйдет, „Белая стая“ называется… Да, я, кстати, замуж выхожу… Алло, ты меня слышишь?»

Кудасов молча повесил трубку и долго потом тупо смотрел на телефонный аппарат…

Все пережить ему помогла опять-таки работа – а ее с каждым месяцем становилось больше и больше. По стране весело и разудало шагала перестройка, жизнь становилась до невозможности интересной… На волне развития так называемого кооперативного движения во всех крупных городах тогда еще единого Союза произошел чудовищный скачок только зарегистрированных вымогательств и разбойных нападений, но Кудасов, например, очень хорошо знал, что еще большее количество этих преступлений оставались «латентными», то есть скрытыми… Бывшие фарцовщики и спекулянты, на глазах превращавшиеся в «коммерсантов и предпринимателей», не спешили обращаться за помощью в ту самую милицию, которая еще совсем недавно отправляла на нары их самих. Странным, очень странным был в те годы «советский бизнес». И мало кто знает, что масштабные финансовые аферы начинались уже тогда – в том числе и в банках, которые, правда, еще назывались сберкассами… Государственная машина реагировала на то, что потом назовут «организованной преступностью», очень робко и стеснительно, но хорошо, что вообще реагировала – в 1989 году в системе МВД была создана наконец специальная структура, ориентированная именно на борьбу с оргпреступностью. В Ленинграде «шестое управление» создавалось на базе одного из отделов уголовного розыска. Никита попал в «шестерку» с первого дня, когда еще словосочетание «организованная преступность» однозначно не рекомендовалось употреблять всуе…

В том же 1989 году, в ноябре, Кудасова выдернули на неделю в Москву для участия в какой-то странной разработке – в столице тогда насобирали зачем-то оперов-важняков со всего Союза (человек тридцать, не меньше), продержали их в Москве неделю, а потом распустили по домам, так толком ничего и не объяснив…

Первые два дня в столице Кудасов еще как-то пытался запрещать себе думать о Даше, но это получалось плохо, потому что отсутствовала работа, которой можно было бы заэкранироваться… На третий вечер Никита не выдержал и купил у спекулянта с рук билет в «Ленком» на спектакль, где играла Даша. Она к тому времени стала уже довольно известной актрисой, снялась в нескольких фильмах и даже была удостоена премии Ленинского комсомола…

Спекулянт хоть и содрал с Кудасова атомные деньги, но билет дал действительно хороший – третий ряд партера, самая середина. Даша играла одну из главных ролей, но Кудасов так и не понял за весь первый акт, о чем, собственно говоря, идет речь в пьесе, – он смотрел на женщину с русыми волосами и серыми глазами и ничего не слышал. Ближе к антракту ему показалось, что их глаза на мгновение встретились… Когда занавес закрыл сцену, а зрители потянулись в фойе и к буфетам, Никита остался сидеть на своем месте, прикрыв глаза. Понимая, что второй акт может превратиться для него в настоящую пытку, Кудасов решил уйти со спектакля, но осуществить свое намерение не успел – на кресло рядом с ним опустилась Даша, прямо так вот – в гриме и в платье фасона середины XIX века.

– Привет, – сказала она. – Как дела, товарищ сыщик?

– Нормально, – пожал он плечами. – Как у тебя?

– Тоже ничего, – тряхнула она головой. – Да, ты знаешь, я же развелась три месяца назад…

Никита ничего не ответил, и Даша вдруг заторопилась:

– Слушай, мне уже бежать надо – сейчас антракт закончится…

Она вскочила с кресла и, словно вспомнив что-то, поднесла руку к голове:

– Ты как сегодня – проводить до дому меня сможешь?

Кудасов молча кивнул.

Ноябрьская ночь восемьдесят девятого года была, конечно, совсем не такой, как майская в восемьдесят седьмом… И все-таки она тоже была нежна, коротка и бесконечна. Они о многом переговорили в ту ночь – им было что рассказать друг другу, хотя Никита, конечно, больше слушал… Даша, чтобы расставить все точки над всеми «i», жестко и конкретно выдвинула следующие условия: никаких взаимных обязательств, никаких обещаний, никто никому ничего не должен… Что ей мог предложить в ответ Кудасов? Его сыну Димке шел тогда одиннадцатый год…

После той ноябрьской ночи прошло почти четыре года, за которые они смогли увидеться всего семь раз. Актерская профессия требует практически такой же полной самоотдачи, как и профессия опера. Дашина звезда зажигалась все ярче, и у нее, как и у Никиты, практически не было свободного времени – все съедали репетиции, спектакли, съемки, гастроли, фестивали…

Никита Никитич вздрогнул и очнулся от незаметно подкравшейся вязкой дремоты. Несколько мгновений он удивленно смотрел на свой стол и на разложенные на нем бумаги – будто не совсем понимал, где он и что, собственно, делает… Ах да… Его вызывал к себе Ващанов – разгон давал за статью, которую Серегин написал. Что он еще говорил? Да, что работать надо лучше… Потом Кудасов вернулся к себе в отдел, сел за стол и достал из сейфа «досье Челищева», собирался еще раз его полистать… Как же это он умудрился задремать – прямо над бумагами, которые никак не предназначены для чужих глаз? А если бы кто-то к столу подошел? Грипп, это все грипп этот… Вымотал совсем. Отлежаться бы, действительно. А с другой стороны – вроде и отпускает уже… Нельзя сейчас болеть, именно сейчас – нельзя. Когда такой прессинг идет, никак нельзя никакую свою слабость показывать… А ведь точно – все с Мухи и Ильдара началось… Антибиотик… Какая-то мысль интересная была по поводу Мухи и Антибиотика… Кудасов потёр виски, но голова соображала плохо, видимо, дремота не до конца еще прошла. Муха и Антибиотик… Нет, мелькнувшая мысль упрямо не желала высвечиваться в мозгу повторно. И черт с ней! Вспомнится, никуда не денется…

Шеф 15-го отдела снова уткнулся в листы досье, переданного ему Обнорским. Особенно внимательно он рассматривал вычерченную Челищевым схему – она состояла из квадратиков, кружочков и треугольников, внутри которых были написаны имена и клички. Это была схема «империи» Антибиотика – такая, какой она представилась бывшему следователю прокуратуры… Конечно, Челищев не мог знать всего. На отдельных листах некоторые элементы расшифровывались более подробно, кое-каким фигурантам давались развернутые характеристики с указанием черт характера, пристрастий и слабостей.

В свое время Кудасов слышал о Сергее Челищеве много хорошего от знакомых работников прокуратуры… Дескать, парень головастый, компанейский, следак, кстати говоря, очень грамотный… Лично столкнуться с Сергеем Никите Никитичу не довелось… А потом, с осени 1992 года, о Челищеве пошла совсем другого рода информация: циничный, жестокий человек, лидер одной из группировок, ближайшая связь Олега Званцева, замыкавшегося непосредственно на Виктора Палыча Говорова…

В процессе изучения досье перед Кудасовым возникал третий образ Челищева – нервного, измученного, выжегшего себя изнутри совестью парня… Нет, Никита Никитич не жалел покойного Черного Адвоката – Кудасов вообще не был человеком жалостливым. «Сам себя парень в угол загнал, – думал шеф 15-го отдела, переворачивая страницы досье. – Заблудился в трех соснах… Видать, стерженек-то внутренний у него ломким оказался…»

Кудасов раздраженно потер лоб – он не любил слабых людей, вернее, слабых мужиков. Слабость, считал он, украшение женщин. Как можно рассчитывать на слабого мужчину? Ведь погубит же такой и себя, и того, кто на него положился… Вот как Челищев этот – сам погиб, своего друга Званцева сгубил, еще кучу покойников вокруг себя наскирдовал. Даже бабу свою уберечь не сумел. У мужа законного отобрать умудрился, по слухам, даже ребенка ей заделал, а от пули отвести не смог… Правда, труп Екатерины Званцевой обнаружен не был, но Кудасов не сомневался в том, что и она погибла в той июньской мясорубке… Разве могла уйти далеко одна слабая беременная женщина? Шлепнули где-то и закопали. От Антибиотика уйти трудно… А в том, что Челищева и остальных убрал Виктор Палыч, Никита Никитич был уверен… Толку-то что, в этой уверенности? Доказательства отсутствовали… Если бы этот Челищев, вместо того чтобы в Рембо играть, вышел бы на нормальное сотрудничество!

Кудасов зло скрипнул зубами и поймал себя на мысли о том, что раздражение-то надо направлять не на покойного Сергея… Он-то как раз выйти на контакт пытался, да Степа Марков очень не вовремя погиб… Хотя разве может хороший человек погибнуть вовремя? А потом, как раз он, Кудасов, а не какой-то дядя упустил время, не успел найти Челищева… Какой источник информации мог бы из парня получиться! И жив был бы… Нет, лукавил сам с собой Никита Никитич – подсознательно Сергей Челищев все-таки вызывал у Кудасова труднообъяснимую симпатию – потому и злился начальник 15-го отдела.

Многое из того, что Челищев собрал в своем досье, было известно Никите Никитичу и раньше, но попадалась там и абсолютно эксклюзивная информация. Например, о том же Мухе… Кудасов перелистнул несколько страниц и нашел заинтересовавшие его строки:

«Так… Мухин Всеволод Петрович…» Характеристики пропускаем, там ничего нового… Так… Ага – «предположительно должен замкнуть на себя сферу торговли энергоносителями через следующие фирмы и государственные предприятия… Новая схема фактически позволяет установить монополию…» Вот оно что… Монополия…

Кудасов снова потер лоб и невидящим взглядом уставился в стену. Если Челищев не ошибался – тогда понятно, почему такая суета после ареста Мухи началась. Нефть и бензин… Новая схема, позволяющая монополизировать золотоносную жилу в регионе… А ведь Питер – это еще и выход на Запад, это нефтяные терминалы! Если Муха был ключевой фигурой в раскладе, если успел замкнуть на себе основные контакты… Тогда каждый день его пребывания в тюрьме – это колоссальные, трудно предотвратимые убытки для «империи». А Челищев, похоже, не ошибался… Нет, все-таки как глупо у парня жизнь сложилась! Сам виноват, и жалеть его нечего… В благородного мстителя поиграть решил, с Антибиотиком в одиночку потягаться…