Текст книги "Дело о женщине-вамп"

Андрей Константинов
Дело о женщине-вамп

Рассказывает Алексей Скрипка

Скрипка Алексей Львович, 30 лет, русский, заместитель директора агентства по административно-хозяйственной части.

Высоко оценивает свои коммерческие и журналистские способности. Требователен к соблюдению сотрудниками агентства правил внутреннего распорядка.

Семейное положение – холост.

…Коммуникабелен. Насколько достоверны рассказываемые им истории – не выяснялось.

…Любвеобилен. Точное количество связей не установлено. По имеющейся информации, в последнее время поддерживает тесные отношения с сотрудницей агентства Горностаевой В. И.

Из служебной характеристики

1

– Они говорят, что, если денег не будет, они меня посадят или убьют.

– А вы любите острую говядину с карри и жареным рисом? – прервал ее я.

Женщина, сидевшая на стуле напротив меня, уже пять минут рассказывала историю своих отношений с милицией. Пора было переходить к делу.

* * *

Она пришла в агентство в десять утра и сказала, что хочет поговорить с Обнорским.

Обнорского не было. Он уехал читать лекции в Ставропольский край – в станицу то ли Социалистическую, то ли Коммунистическую. С собой он забрал не только своего заместителя Повзло, главного нашего детектива Спозаранника и юриста Лукошки-ну, но даже буфетчицу тетю Таню.

С некоторых пор Обнорский стал разъезжать по стране со своими лекциями о теории и практике независимого расследования. Это чем-то напоминало мне походы в народ членов «Земли и воли» и двадцатипятитысячников. Впрочем, эти поездки в провинцию нам были не в убыток, их финансировал один западный гуманитарный фонд, руководители которого, видимо, считали, что единственное, чего не хватает российскому народу – это умения заниматься самостоятельными расследованиями. Впрочем, чаяния народа они угадали – провинциальный люд лекции Обнорского слушал с большим удовольствием.

С лекций Обнорский обычно приезжал уставший, говорил, как это тяжело – без домашнего уюта, женской ласки и любимой «нивы» нести свет просвещения в глубинку. Поэтому в этот раз кроме юриста Лукошкиной, которая, наверное, олицетворяла в глазах Обнорского женскую ласку, с ним на Ставрополье отправилась наша буфетчица-повариха Татьяна Петровна, Видимо, она должна была обеспечить домашний уют. Может быть, Спозаранник заменял Обнорскому «ниву»?

Я не участвовал в просветительской деятельности Обнорского по двум причинам. Во-первых, однажды я все же имел честь оказаться в команде лекторов имени Обнорского и, можно сказать, не оправдал надежд.

Мне было поручено прочитать лекцию на тему: «Специфика независимого журналистского расследования в сфере мясного и молочного животноводства». Тогда Обнорским владела идея приближения расследования к нуждам населения, а поскольку мы прибыли на Вологодчину, где вроде бы – если верить оберткам от масла – водились коровы, он и поручил мне подготовить доклад на эту животрепещущую тему. Однако я этой лекции не подготовил – то ли времени не хватило, то ли материала не нашел – не помню.

И прочел слушателям не менее интересный доклад. Я его озаглавил так: «Специфика проведения независимого внутреннего расследования».

Раскрывая тему, я рассказал, что очень часто даже в самых дружных и сплоченных коллективах пропадают вещи – карандаши, ручки, расчески, гигиенические прокладки и прочие необходимые каждому человеку предметы. Далее на конкретных примерах из жизни нашего агентства я продемонстрировал методы проведения независимого внутреннего расследования. Например, сказал я, когда у Светы Завгородней год назад из сумки исчезла пачка «тампаксов» и она подняла дикий скандал, следственную бригаду возглавил лично Глеб Егорович Спозаранник. И хотя сначала подозрение пало на одну из женщин (а именно Марину Агееву, которая тогда по малопонятному для меня поводу конфликтовала с Завгородней), Спозаранник все же установил истинного виновника трагедии. Им оказался наш же сотрудник Шаховской, который каким-то образом использовал личную собственность Завгородней в своем автомобиле…

Обнорскому мой доклад не понравился. Он кричал, что я своими рассказами ухудшил имидж нашего замечательного агентства.

В общем, это первая причина, по которой меня не берут в народ.

А во-вторых, надо же на кого-то агентство оставлять! Как-то на хозяйстве оставили Спозаранника. За какие-то три дня он умудрился выпустить «Инструкцию для сотрудников агентства об использовании помещений агентства и инвентаря агентства». В соответствии с этой инструкцией все двери, окна, шкафы и сейфы в агентстве были опечатаны. И не только опечатаны, но и заклеены скотчем. Снимать печать разрешалось только с письменного разрешения Спозаранника. По инструкции, сразу после использования двери или шкафа его надлежало сразу же заклеить и запечатать обратно. Поскольку Спозаранник опечатал и дверь туалета, очередь к нему за разрешением попользоваться агентским унитазом выстраивалась длинная. А сколько денег он угрохал на скотч и пластилин…

Так что теперь Спозаранник ездит с лекциями, а я остаюсь на хозяйстве.

* * *

Итак, эта женщина пришла, как говорят охранники, около десяти. Потребовала Обнорского. «Нету такого», – сказали ей. Но она не ушла.

В одиннадцать появился я и вот уже пять минут слушал ее историю.

Удивительно, и не слишком молода – скорее всего, за тридцать, и ноги как ноги, и грудь как грудь, и глаза как глаза, а общее впечатление – потрясающее. В общем, эта посетительница чего-то там такое пробудила во мне. Может, это любовь, подумал я. И решил, что надо срочно пригласить потенциальную любовь в ресторан.

– Вы острую говядину любите?

– Я люблю рыбу, раков, устрицы и прочие морепродукты, – быстро ответила она. – Неужели то, что я рассказываю, вам неинтересно?

– Жутко интересно. Но я предпочел бы выслушать вас в более спокойной обстановке.

2

Я заказал острую говядину, рис и жареные пельмени. Она – жутко дорогих кальмаров в кисло-сладком соусе и салат из какого-то другого морского хлама.

Ее звали Инга. Она была одета в очень пристойный брючный костюм, хотя, по ее словам, нигде официально не работала.

– А вы знаете, Инга, один мой знакомый, кстати, как и вы, безработный, однажды решил, что у него мало мозгов – ну, в общем, все вокруг умные, а он как-то не дотягивает, И решил поумнеть. Но книжки читать ему было лень. И он стал есть рыбу, потому что в ней много фосфора, а от этого якобы мозгов становится больше. У него было ежедневное шестиразовое рыбное питание. А по четвергам рыбный день – девятиразовое поедание рыбы. И что вы себе думаете – умнее он не стал. Я считаю потому, что голова у него была маленькая и мозгам просто, по определению, было некуда расти.

Инга слушала меня с интересом. Надо бы, наверное, все-таки поговорить о деле.

– Итак, вы говорите, что сотрудники УБЭП вымогают у вас взятку?

– Да.

– И угрожают уголовным делом?

– Да.

– Что это за сотрудники УБЭП?

– Майор Лишенко и еще один молодой человек, видимо, его подчиненный – мне его представили как Александра Петровича.

– И в чем вас могут обвинить?

– Они считают, что я была участницей одной аферы с фиктивной партией кофе. Якобы некие мошенники предложили одному предпринимателю – Белов его фамилия – купить кофе по довольно низкой цене. Он согласился. Ему показали всякие документы – из таможни, со склада, еще какие-то. Продемонстрировали кофе. Общая сумма сделки была около ста тысяч долларов. В общем, в итоге деньги у него забрали, а партия кофе оказалась чужой. Он приехал на склад, и тут выяснилось, что документы на товар липовые.

– Обычная история.

– А Лишенко мне теперь говорит: с тебя половина суммы, и ты чиста, как стекло.

– То есть с вас требуют пятьдесят тысяч долларов?

– Да.

– А вы участвовали в этом деле?

– Нет.

–Чем же они вас шантажируют?

–Я была знакома с пострадавшим – с Беловым.

– Откуда у вас пятьдесят тысяч, если вы нигде не работаете?

– У меня их и нет.

– А на что вы живете?

– Я три раза была замужем. Мои мужья были очень небедными людьми. Они мне помогают чем могут. К тому же у меня много друзей.

– А почему вы обратились к нам, а не в РУБОП?

– Я боюсь их всех. Этот майор – Лишенко – говорит, чтобы я не дергалась и никуда не жаловалась, а то он меня засунет в камеру, а потом навесит еще пару дел. Кроме того, недавно ко мне домой позвонил мужчина, не назвался. Сказал, что, если я не отдам деньги, вопрос может быть решен и внесудебными методами. Я уверена, что эти менты связаны с бандитами. Меня могут просто убить.

– А сроки выплаты денег назывались?

– Пока нет. Что вы мне посоветуете?

– Во-первых, есть больше устриц. Знаете, когда их ешь, они пищат. Правда, я лично никогда не слышал, но знающие люди уверяют, что это так. Один мой знакомый – он, кстати, на мясокомбинате работает директором по безопасности – считает, что человек по своей природе хищник и поэтому должен питаться не падалью, а живыми существами. Только слопав что-нибудь живое, у него на душе наступает гармония и покой. И когда этот мой знакомый вгрызается в устрицу, а она под его зубами пищит, у него происходит что-то вроде оргазма. Попробуйте, не пожалеете. Ну, а во-вторых, дайте мне пару дней на изучение вашей истории.

– У меня есть доказательства, – быстро сказала Инга. – Я записала наш разговор с Лишенко на диктофон. И еще у меня есть фото: этот Лишенко вместе с бандитами.

– Чего ж вы раньше не сказали. Где они у вас?

– Дома. Если хотите, мы заедем сейчас.

– Конечно, хочу.

3

В агентство в тот день я не вернулся. Инга жила на четвертом этаже очень пристойного дома на Московском. Обстановка квартиры – сплошной модерн. Кровать – водяная. Губы – мягкие. Комплексов – никаких.

Утром я вышел из ее дома с аудиокассетой и распечатанной на принтере фотографией, на которой были изображены три мужика.

Горностаева уже стояла возле моего кабинета. Не обойти. Я как можно более радушно сказал: «Привет, Горностаева», – и поставил ей на вид, что она курит всякую дрянь в неположенном месте. Она не отреагировала. По глазам было видно, что не спала и разговор предстоит жесткий.

Она спросила, где я был. Она искала меня всю ночь. А моя труба на ее звонки не реагировала.

– Аккумулятор сел, – ответил я. – И вообще, Валя, ты знаешь, как я к тебе отношусь.

– Как?

– Хорошо, – со стопроцентной искренностью в голосе сказал я.

– Ты хоть презервативом пользовался? – продолжала допытываться Горностаева.

– Один мой знакомый, кстати, он тоже журналист, никак не мог выговорить слово презерватив. Ну, не получалось у него, хотя все остальные слова выговаривал нормально. И вот когда он приходил в аптеку, начиналась полная неразбериха. У него раздраженно спрашивали: «Чего-чего вам, молодой человек?» Он в ответ мычал что-то невразумительное и показывал пальцем то куда-то в сторону, то почему-то в направлении пола. «А, так вам презерватив!» – наконец кричали ему на всю аптеку обрадованные фармацевты. В общем, так и погубили они человеку всю личную жизнь…

– Так ты с этой бабой был?

– Какой такой бабой?

– Которая вчера утром тут торчала.

– Ах, с бабой! У меня с ней была короткая деловая встреча. И вот что, Горностаева, давай не смешивай личное с общественным. Наши с тобой отношения – это личное. А то, где ты куришь, и то, с кем я встречаюсь – это общественное.

Я решительно открыл дверь в свой кабинет и скрылся от злобной Горностаевой.

В общем и целом Горностаева была девушкой неплохой. Ноги вполне пристойные, если в мини-юбке, и работает хватко. В агентстве до недавнего времени были уверены, что она или розовая, или вообще никакая. В том смысле, что она не только ни с кем не встречалась, но и на мужиков внимания не обращала. Я так долго гонял ее за курение в не отведенных для этого местах и разбрасывание грязных кофейных чашек на всех подоконниках агентства, что наши отношения естественным порядком дошли до постели. Вернее, сначала до кресла в моем кабинете, потом до стола в ее комнатке. Горностаева узнала, что такое любовь. Оказалось, что любовь – это я.

Это было очень почетно, временами даже приятно, но некоторые сложности в мою жизнь вносило.

Обнорский нашим романом живо интересовался. Особенно его беспокоило, чтобы это не отразилось на потенциале агентства. «Ты, Леха, смотри, – говорил он, – делай с Горностаевой что хочешь, но чтоб никаких, понимаешь, декретов».

4

Надо было поработать над делом Инги. Я позвал к себе Родиона Каширина.

– Значит, так, Родион. Надо бы узнать все про одну женщину. Зовут ее Инга, фамилия Корнеевская. Живет на Московском проспекте. Она говорит, что проходит по уголовному делу о мошенничестве, которое ведет УБЭП. Хорошо бы выяснить, что это за дело и кто такой майор Лишенко. Да, вот еще фотография – здесь якобы этот самый майор с какими-то бандитами. Попробуй установить, кто это.

Я стал слушать взятую у Инги кассету с записью ее разговора с сотрудниками УБЭП. В общем, его содержание примерно соответствовало тому, что говорила мне Корнеевская. Речь шла о каком-то уголовном деле. Мужской голос довольно противного тембра говорил Инге, что она может сесть, и сесть надолго. Ну, на год-то – до суда – уж точно. А изолятор – не сахар. Потом заговорили о каких-то тысячах долларов, которые неплохо было бы вернуть. Так что, с одной стороны, это действительно напоминало вымогательство майором милиции крупной взятки, а с другой – мало чем, на мой взгляд, отличалось от обычных методов работы сотрудников милиции с подозреваемыми. У них так всегда: попугают – авось расколется. Но Инга держалась крепко.

На этом обвинение майора не построишь, сказал я сам себе и решил на время забыть о деле Инги Корнеевской. К приезду Обнорского надо было разработать проект инструкции о форме одежды для сотрудников «Золотой пули».

Внешнему виду подчиненных Обнорский уделял особое внимание. Видимо, это осталось у него от службы в армии. Периодически у Обнорского появлялась идея пошить всем форму. Что-то типа: черный верх, белый низ. Или наоборот. Но нам с Повзло до сих пор удавалось охладить управленческий пыл Обнорского. Во-первых, говорили мы, у многих сотрудников агентства работа непубличная, и нечего им светиться в новой форме с галунами и аксельбантами. А во-вторых, добавлял я, это ж денег стоит. А финансовое положение агентства – не ах, чтоб так разоряться.

Обнорский аргументам внял. Но частично – предоставить сотрудникам полную свободу в выборе одежды натура не позволяла. И я должен был быстренько в письменном виде попытаться удовлетворить армейские ухватки Обнорского, не слишком ограничив при этом журналистов в их праве носить то, что хочется и что позволяют средства.

Первый пункт инструкции я изложил быстро. «Сотрудники агентства обязаны ходить на работу в начищенной обуви». Я знал, что для всех бывших военных главное – это начищенные сапоги. Теперь надо прикинуть, сколько нужно будет закупить щеток и кремов. Ну, четыре щетки, пожалуй, хватит. Жалко только, что обувь у народа не одного цвета. Была бы черная – купил бы пятикилограммовую банку гуталина: на полгода хватит. А тут опять расходы…

Следующим пунктом инструкции следовало бы изложить требование ношения чистых подворотничков. Обнорскому бы понравилось. Но, боюсь, народ не поймет.

С внешним видом мужчин все было довольно просто: брюки – любые, но чистые и со стрелочками. Шорты – запрещены. Желателен пиджак с карманами. Рубашка – выглаженная. Менять не реже чем раз в два дня.

С женщинами сложнее. Я указал рекомендуемую длину юбок для дам – не выше двух сантиметров от колена (интересно, от какой части колена эти сантиметры считать? – ну, не будем вдаваться в частности). Разрез на юбке – не выше середины бедра (эх, придется всех наших женщин предварительно замерить. Надо закупить линейку подлиннее).

Обнорский был хоть и жуткий бабник, если считать по количеству женщин, которые в разные периоды жизни скрашивали его быт, но никаких фривольностей сотрудницам «Золотой пули» не разрешал. Поэтому в проекте инструкции я указал на необходимость всем женщинам носить лифчики (нет, лучше напишу – бюстгальтеры, выглядит интеллигентнее). Так и запишем: «носка бюстгальтеров для сотрудников агентства женского пола обязательна круглогодично ».

Тут я подумал, что получается какой-то бред – как будто лифчики носить надо, а трусы не надо.

Исправил фразу. Получилось: «носка бюстгальтеров и трусов для сотрудников агентства женского пола обязательна круглогодично». Хорошо вышло.

Последний пункт инструкции звучал просто замечательно: «Контроль за исполнением возложить на заместителя директора агентства по хозяйственной части Скрипку А. Л.».

5

Утром на следующий день Каширин положил передо мной отчет о первых результатах по делу Инги Корнеевской.

Оказалось, что ей тридцать два года – я так примерно и думал. Родилась в Одессе. Образование высшее – инженер. Три раза была замужем. Фамилию не меняла. Сейчас в разводе. Квартира на Московском, в которой она меня принимала, – расселенная три года назад коммуналка, записана на некую гражданку Иванову.

Инга выступала соучредителем трех фирм с ничего, не говорящими названиями. Не судима. Автотранспортом не владеет.

– А что с УБЭП? – спросил я у Каширина.

– Есть такой Михаил Лишенко – замначальника отдела. Больше пока никакой информации.

– А по фотографии?

– Пока ничего.

– А кто такой этот пострадавший от мошенников Белов?

– Да ты бы хоть узнал у этой дамочки, что за фирма у этого Белова. Как его имя-отчество? Год рождения? В Питере Беловых – несколько тысяч…

– Ладно, Родион, не ругайся. Я данные Белова выясню, а ты не хочешь ли пока взять и вот так, по-простому, поговорить с этим майором Лишенко? Сказать, что, мол, ты – журналист агентства, интересуешься делами о мошенничествах. Может, он чего и сболтнет…

* * *

Вечером я позвонил Инге и сказал, что мне нужна от нее дополнительная информация. «Приезжайте», – сказала она. Я приехал. И уже к утру знал об этом Белове все. Но устал страшно.

6

Горностаева со мной не разговаривала и демонстративно стряхивала пепел на пол. А у меня даже не было сил сказать ей какую-нибудь гадость.

Каширин пришел злой.

– Поговорил я с твоим майором. Сука редкостная. Меня послал разве что не матом. Сказал, что для агентства этого засранца Обнорского слова не произнесет.

– А чего это он?

– Просто сволочь. Давай его посадим.

– Сажает, Родион, как известно, суд. Но мы можем и помочь нашим правоохранительным органам избавиться от позорящих их субъектов. У меня вот был знакомый, инженер, так в советские еще времена от него ушла жена. Об этом стало известно у него на работе, собрали собрание коллектива и стали этот факт его биографии обсуждать. Коллектив решил: поведение этого моего знакомого осудить, и его портрет повесить на доску позора вместе с фотографиями прогульщиков и пьяниц.

– И повесили?

– Повесили. А тут жена взяла и вернулась. Ну, этот инженер бежит в профком и говорит: у меня, мол, баба возвернулась, поскольку я такой замечательный. И мой портрет надо перевесить с доски позора на доску почета. А ему отвечают, что мы твой портрет с доски позора по такому случаю, конечно, снимем, но до почета ты, брат, не дорос. Ну, расстроился он почему-то сильно. Запил. И его портрет опять повесили на доску позора. Так до конца перестройки и висел. В общем, раньше люди совестливые были, им и морального наказания было достаточно. А майора этого, Лишенко, действительно, посадить было бы неплохо.

* * *

Каширин развил дикую активность, и вскоре план кампании по посадке майора Лишенко вчерне был готов.

Во-первых, Родион выяснил, что Лишенко в свое время уже отстраняли от работы – его подозревали в получении взяток. Но доказать ничего не удалось, и после очередной смены руководства главка майора не только восстановили, но и повысили.

Во-вторых, на фотографии Лишенко был изображен с неким Ваней Кувалдой – среднего уровня бандитом то ли из пермских, то ли из казанских. Третьего типа на снимке опознать не удалось.

В-третьих, индивидуальный предприниматель Андрей Павлович Белов был не только подозрителен, по определению, но и три года назад проходил свидетелем по делу, которое вел Лишенко.

Все складывалось одно к одному: сотрудник УБЭП был явно коррумпирован. Но взять его можно было только на взятке.

– Значит, так, – резюмировал Каширин, – обращаемся в РУБОП, выкладываем им все наши косвенные улики. Они гарантированно заинтересуются. Потом эта Корнеевская отдает Лишенко кейс с меченными деньгами. Он берет, тут врывается РУБОП. Лишенко сидит. Мы счастливы, потому что беременны.

– План хороший. За исключением беременности, – внес корррективы я. – Шеф беременности не одобрит. Хорошо бы, конечно, дождаться Обнорского – он возвращается послезавтра.

– Конечно, дождемся. Я пока – предварительно – поговорю со знакомыми рубоповцами. А ты должен склонить Корнеевскую к сотрудничеству с РУБОПом.