Текст книги "Сизифов труд"

– Who is Петька?

В ответ на сей невинный вопрос Холин удивленно выпучил глаза:

– Ну ты даешь! Бузинов Петр! Он же Буза, он же Ворошиловский от слова «стрелок»! Дело снайперов, помнишь?.. Две тысячи… дай бог памяти… две тысячи второй год! Точно, две тысячи второй! Мы их как раз в ходе массовых зачисток перед трехсотлетием повязали.

– Не-а, не помню. Я ж тогда еще в РУВД трудился. Какие там, к фигам, снайперы? Мы как-то всё поближе к трудовому народу.

– На их команду стрелков-киллеров тогда в общей сложности под пяток убийств повесили, – с профессиональным азартом стал объяснять Холин. – Старшему пожизненное дали, остальным – от восьмерика до двадцаточки. Бузе – а стрелок он, я тебя умоляю! – полновесную десятку. Что называется, попал в самое яблочко. И вот, пожалуйста, встречаю его в центре Питера. Месяца три как на УДО вышел. Э-эх, летит времечко!

– Последний тезис сомнений не вызывает, – согласился Мешок. – Только я не очень понимаю, в чем цимес-то? Ты ж мне по телефону про какие-то страсти поведать обещался. Ну и где они? Ужасы нашего городка?

– Погодь, сейчас будут тебе ужасы. Так вот: мы с ним туда-сюда, как делишки? Как детишки? В общем, решили немного отметить это дело. Ну и завернули в «Вуду-бар». Выпили, то-сё. И вот тут-то Буза мне и вываливает…

…Андрей слушал рассказ Холина вполуха, так как с самого начала отнесся к истории с вербовкой киллера с некоторым предубеждением. Как-то неправдоподобно всё это выглядело. Особенно с учетом якобы абсолютной случайности встречи Гришки с Бузой. Ну не бывает такого в жизни! Разве что в кино. Да и то в очень дешевом кино. Однако последняя фраза Холина заставила Андрея насторожиться. Хотя какое там насторожиться – его буквально подбросило в кресле от упоминания имени. Вернее – погоняла.

– …Стоп, Гриша! Он что, так и сказал? Зеча?

– Во-во, у меня вчера точно такая реакция была! – подтвердил Холин. Завоевав, наконец, внимание Андрея, он приободрился: – Именно так он и сказал. Я, собственно, только потому и решил тебя оповестить, не откладывая в долгий деревянный ящик. Кстати, что там от розыскников по Зече слышно? Или, как водится, всё как в бронетранспортере?

– Ага. В нем самом. Более того, у меня складывается ощущение, что в УРе постепенно теряют интерес к персоне господина Зечи.

– С чего вдруг?

– Потому что с кавалерийского наскока найти не получилось. А потом объявились умники, которые выкатили оригинальную версию. Дескать, поскольку Джамалов был ранен и толком рассмотреть киллера не смог, в опознание могла вкрасться ошибка.

– Какая еще ошибка?

– Мол, рост, темные очки и «зенитовский» шарфик – это слишком расплывчатые приметы. Вроде того, что Зечу могли элементарно подставить. Подогнав под его стереотипный образ совершенно другого человека.

– Идиоты! Могли бы в оправдание своего ничегонеделания придумать что-нить более оригинальное.

– На самом деле, версия ничуть не хуже прочих остальных. Кто может знать наверняка? – пожал плечами Мешок. – Разве что сам Зеча. Дело за малым: встретиться и спросить у него самого.

– Значит, встретимся! И спросим! – загорячился Григорий. – Да, Андрей, тут еще такое дело: Буза, заранее предупредив, чтобы я не считал его сумасшедшим, поделился информацией о том, что заказчик, который вел с ним переговоры, – негр.

– Кто?

– То самое. Негр. «Наш негр, советский» – так его Буза описал.

Мешок эмоционально хлопнул себя по коленке:

– Зашибись! Картина маслом: советский негр заказывает Зече убийство ценою в сорок штук баксов. Ты Ильдару про это ничего не говорил?

– Нет, только тебе.

– И не говори пока. А то наш джигит при каждом упоминании Зечи начинает нервно шарить рукой за пазухой в поисках фамильного кинжала… Ладно, Гриш, спасибо тебе. Информация, что и говорить, хотя и паскудная, но крайне любопытная. Так что, давай, с чистой совестью езжай-отдыхай, а мы тут станем рядить-мерковать: что нам с ней делать. Особливо в свете наших последних событий.

– Ты имеешь в виду судью Зимина?

– И судью. И еще кое-что.

– А что у нас еще?

– Потом. Сейчас не хочу грузить твою отпускную голову, – отмахнувшись, свернул тему Мешок. – Мобильник там, на всякий случай, не отключай. Будет у тебя в Хохляндии трубка работать?

– Должна. Мне Виталя, как Даниле Багрову, какой-то левый роуминг сделал.

– Вы смотрите, парни, доиграетесь когда-нибудь! – посуровел Андрей. – Учти, за такие вещи я вас прикрывать-вытаскивать принципиально не собираюсь.

– Ничего, мы с Виталей нигде не пропадем, – ухмыльнулся Холин.

– Угу, не пропадем, но горя хватим. Ты сейчас куда?

– Домой. Помыться, поскоблиться, переодеться.

– Подкинешь на Суворовский?

– Запросто, поехали.

– Айн момент, только давай сначала до оперской добредем…

…В оперской перед глазами старинных приятелей открылось зрелище весьма неожиданное: в центре комнаты, на табурете, заботливо поставленном на расстеленную газетку, сидел оперативный водитель Борис Сергеевич в наброшенном поверх рубашки медицинском халате. Вокруг него, вооружившись ножницами и какими-то парикмахерскими прибамбасами, хлопотала Наташа, врезаясь в не по годам пышную седую водительскую шевелюру.

– Ни фига се! – удивленно присвистнул Мешок. – «Это чего в моей камере делается?»[1]1
  Цит. из к/ф «Не может быть».


[Закрыть] Наталья, да ты никак занялась индивидуальной предпринимательской деятельностью? В таком случае где доля руководства за аренду парикмахерского зала?

– Можно начинать смеяться? – не оборачиваясь, буркнула Северова. – Ха-ха-ха.

– Андрей, извини, это я Наталью упросил, – виновато вступился за мастера наполовину обкорнанный клиент. – Понимаешь, оброс как дикобраз. А сегодня, как ни крути, праздник великий. Короче, сунулся в салон у нас по соседству, интересуюсь: сколько возьмете? А девка, парикмахерша, смотрит на меня брезгливо так и говорит: тысяча. У меня ажно глаза на лоб полезли. Скока-скока? Это откуда ж такие цены? А она мне: у вас голова сложная.

– Дык, Сергеич, это ж комплимент! Я всегда говорил, что у тебя не голова, а Дом Советов! Там ведь тоже… всё очень сложно было! – расхохотался Холин.

– У нас в Сумской, помню, такую частушку девки, вернее гарны дивчины, пели, – предался детским воспоминаниям Тарас и, напрягшись, выдал: – «Подстригала я милого – / Оханьки – запарилась, / Отмахнула ему ухо, / Девки чтоб не зарились».

– Дураки, не говорите под руку! А то ведь и правда ухо задену! – рассердилась Наташа. – Ножницы – полное говно! Мужиков в конторе полно, а заточить некому.

– Так это ж самое то! – возликовал неугомонный Шевченко. – И тогда наш Сергеич наконец-то сравняется в своей художественной славе с Ван Гогом!

– Тьфу на вас!

– Коля, будут спрашивать, я на пару часов отскочил в уголовный розыск. Ежели чего, за старшего Олег Семёнович. Он только что звонил, через пять минут будет в конторе, – распорядился Мешок.

– Хорошо, понял, – без энтузиазма откликнулся «вечный дежурный по аэродрому», молодой стажер Лоскутков, которому эти самые вечные дежурства осточертели по самое не могу. Коля искренне мечтал сделаться настоящим опером, эдаким крутым копом со стволом под мышкой. А еще лучше – с двумя и под двумя мышками. Но в подразделении «гоблинов», куда он попал, дабы срочно заткнуть дырку в штатном расписании, его души прекрасные порывы не оценили. Более того – здесь их именно что душили.

– Андрей, а как же крестины? Ты не забыл? Они перенесли на сегодня, – напомнила Северова.

– Во сколько там начало?

– Церковь в три. Банкет в шесть.

Мешечко посмотрел на часы:

– Ну, к трем я всяко не успею. Засим поступим так: вас с Виталием и с видеокамерой делегируем официальными представителями в церкву. Кто у нас сегодня в ночное выходит, судью сторожить?

– Джамалов и Крутов. Женька с утра там пасется, а Ильдар вечером подтянется.

– Добре! Тогда остальные, за исключение этой парочки, нехай к шести выдвигаются в кабак. Тарас, ты мне адрес точный на мобилу сбрось.

– Во! Настоящий командир! Пришел, увидел, разрулил! – расцвел Шевченко.

– Между прочим, за тобой числятся материалы по Ожигину. Сегодня – крайний срок! – бесцеремонно погасил рассвет Мешечко. – Не успеешь отослать справку в УБЭП, банкет пройдет мимо тебя!.. Кстати, Наталья, раз такое дело, может, ты и меня как-нибудь пострижешь? Я, конечно, еще не дикобраз. Но близко к тому.

– Перетопчетесь! – фыркнула Северова. – Народ, к общему сведению: сегодня я сделала исключение единственно для Бориса Сергеевича! Из уважения к его сединам. И как самому галантному мужчине в нашем болоте.

– Натаха! А как же я? – возмутился категорически несогласный с такой оценкой Тарас. – Всмотрись повнимательнее! Разве я не галантен? Я тоже требую ухода и соответствующей стрижки.

– Отстаньте от меня, а?! Я вам не добрая милицейская фея!

– Как-как ты сказала? – словно громом пораженный, Андрей застыл на пороге оперской.

– «Добрая милицейская фея», – повторил за Наталью Шевченко и словоохотливо пояснил: – Это у нее поговорка такая. Ты разве не слышал раньше? Это тот идеал, к которому наша Натаха стремится, но пока никак не может достичь.

В ответ Северова угрожающе щелкнула в воздухе ножницами:

– А я вот сейчас возьму, да и кому-то отстригу. Кое-что.

– Молчу-молчу.

– Поговорка, говорите? – в задумчивости пробормотал себе под нос Андрей. – Ну да, ну да… Надо же, забавная какая поговорка… Всё, Гриш, поехали.

Мешечко и Холин вышли, а Тарас, скорчив недовольную физиономию, нехотя поднялся с дивана, потянулся и проворчал, копируя интонацию шефа:

– «Материалы по Ожигину. Иначе банкет пройдет мимо тебя». Напугал, понимаешь, дикобраза голой титькой… Тьфу! – Он похлопал по карманам в поисках сигарет. – Виталя, пойдем к Демидычу, покурим.

– А и то. И пойдем, – оживился Вучетич. – С самого утра во рту никотиновой росинки не было.

– Не забудьте после руки помыть, – сварливо напомнила Северова, продолжая орудовать ножницами.

– Не боись, Натаха, старик таперича стерильный. Они с Холиным в прошлую пятницу три часа в Ямских банях отмокали. И вообще, чего ты, в самом деле, взъелась на человека? Демидыч – нормальный мужик. Между прочим, бывший профессор.

– Ага. Специалист в области разведения нательных насекомых.

– Ни фига! Он этот, как его? Гетерофизик.

– Геофизик, – хохотнув, поправил коллегу Виталий. – Это ты у нас гетеро. Надеюсь. Но, увы, не физик.

– Да. Я – гетеро! И, представь себе, горжусь этим! – вскинув голову, торжественно объявил Тарас и с важным видом прошествовал в курилку.

Дойти до которой, впрочем, ему было не суждено. По причине неожиданного и малоприятного столкновения с выходящим из туалета замначальника по личному составу Олегом Семёновичем Кульчицким.

– О, Шевченко! Очень кстати. Давай-ка зайди к нам в кабинет.

– А можно я сначала того? Покурю?

– Потом покуришь. И вообще – курить вредно.

– Так ведь оно и жить вредно, – пробурчал Тарас. – От этого, говорят, умирают.

Ну да делать было нечего, и Шевченко покорно поплелся за замполичем, гадая, за каким таким он вдруг понадобился? Практика показывала, что ничего хорошего общение с Олегом Семёновичем не сулило. Напротив, сулило сплошь бубновые хлопоты и совсем не пиковый интерес…

– …Бери стул, присаживайся, – предложил замполич, и Тарас послушно сел. – Я как раз к вопросу о курилке. – Шевченко напрягся, припомнив, что минимум один косяк, связанный с курилкой, у него был. Точнее: не с курилкой, а со стоящим в ней диванчиком. На который в свое прошлое суточное дежурство по конторе Тарас уложил приглашенную «для согласования мероприятий по зашифровке» сотрудницу УСБ Инночку Хрусталёву. Результатом укладывания стали так называемые «пятна любви», столь прочно въевшиеся в дешевый кожзам, что они так и не смогли до конца оттереть их ни «Пемолюксом», ни пемзой. – Вчера вечером в комнате отдыха мною было обнаружено вот это, – Олег Семёнович продемонстрировал Тарасу смятый листок. – Узнаешь? Мне сказали – твоя работа.

Шевченко узнал. А узнав, вздохнул с облегчением. Так как, по сравнению с приводом в конспиративную контору постороннего человека без согласования с руководством подразделения, листок сей представлялся невинной детской шалостью.

– Ну, это я так… Просто прикололся. На днях как раз «Двенадцать стульев» по телику показывали, вот я и… Навеяло, короче.

– Понятно. Бывает, – понимающе кивнул замполич и продекламировал по бумажке:

 
Гаврила был слугой народа.
Гаврила «гоблином» служил.
Народ, он ведь не без урода.
Гаврила им как раз и был.
 

Текст, безусловно, идиотский, но при этом рифма, ритм присутствуют. Словом, не зря тебя наши ребята поэтом-песенником прозывают. В связи с этим у меня к тебе ответственнейшее поручение.

– Если «ответственнейшее», могу не сдюжить, – предупредил Тарас.

– Надо сдюжить. Короче, в следующем месяце будет отмечаться юбилей Управления кадров при нашем ГУВД. Дата весомая, круглая, так что от нас требуется оригинальный, нестандартный подарок. Так вот, у меня возникла идея напечатать в «Милицейском вестнике» стихи.

– Какие? Эти, что ли?

– Нет, конечно. Никаких приколов – дело очень серьезное. Нужен достойный, красивый, отчасти комплиментарный стих о работе кадровых служб.

– Не, это я точно не смогу. На «кадры» и рифмы-то приличной не подобрать.

– Ну почему же? – Кульчицкий задумался на секунду и принялся рассеянно бормотать, «пробуя на вкус»: – Падре, чадры, мантры… М-да, действительно что-то…

– Надрыв? – не удержавшись, подсказал Шевченко.

Подсказал, что называется себе, на беду.

– Вот видишь! А говоришь – не могу! – восхитился Олег Семёнович. – «Кадры – надрыв»! Красиво, свежо, смело… Всё, будем считать, мы с тобой договорились. Жду от тебя первый, рабочий, вариант… – замполич полистал перекидной календарь, – скажем, к следующей среде. И учти, Шевченко, если стихотворение будет опубликовано, есть шанс получить небольшой гонорар.

– Мне бы лучше парочку отгулов. В качестве творческого отпуска, а? – немедля ввязался в торг Тарас.

– Вот как принесешь черновой вариант, тогда и подумаем, – неопределенно отреагировал на это предложение замполич. – Да-да, входите! – В кабинет замов заглянул возбужденный (или возбу́жденный?) Коля Лоскутков. – Что у тебя, Николай?

– Прошу прощения. Олег Семёнович, только что звонила Анкудинова.

– Напомни, это кто такая?

– Вера Павловна. Свидетельница по делу маньяка Ерина, помните?

– Да-да, что-то такое припоминаю. И что Анкудинова?

– Плачет. Говорит, у нее только что в «Гостинке» сумку порезали и кошелек украли.

– Это, конечно, очень печальная история, – равнодушно констатировал замполич. – Только мы-то здесь с какого боку?

– У нее в кошельке брелок с КТС хранился, – пояснил Лоскутков.

– Что, опять?! Это ж у нас какой по счету ноги сделал? Третий?

– Четвертый. Но не в этом дело. Понимаете, он работает!

– Кто работает?

– Сигнал от него идет. Вполне себе устойчивый. И именно из района «Гостинки».

– Ничего не понимаю. А ну-ка, пошли!

Замполич поднялся и с самым решительным видом двинул в оперскую. Коля и Тарас, переглянувшись, обреченно последовали за ним. Обреченно, поскольку в своем стремлении «порулить» Кульчицкий был непредсказуем и страшен…

– …Вот, Олег Семёнович, видите? – Лоскутков взглядом показал на электронную карту города, в центре которой статически мигала красная точка. – По-прежнему в районе «Гостинки».

– Интересно-интересно! – пробормотал Кульчицкий и, добавив металла голосу, зычно приказал: – Значит, так, слушай мою команду: Вучетич, Джамалов – на выезд!

– Я, конечно, дико извиняюсь, – весьма нахально отозвался на сей призыв Вучетич, – но вообще-то я сегодня с ночи. И в данный момент у меня законный отсыпной.

– В таком случае что ты делаешь в конторе? Езжай, отсыпайся.

– И рад бы, да не могу. Приказ.

– Какой еще приказ? – Выражение лица Олега Семёновича в данный момент свидетельствовало о крайней степени недовольства.

– Приказ Андрея Ивановича. Через час мы с Натальей и с видеокамерой должны выдвигаться в Парголово. А за неисполнение приказа, сами знаете, что бывает.

– Хорошо, допустим. Тогда…

Замполич обвел глазами комнату.

– Не-не, я тоже не могу! – отчаянно замахал руками Тарас. – У меня тоже приказ. И тоже от Андрея Ивановича. К шести часам подготовить материалы по Ожигину. Для передачи в УБЭП.

– Ну знаете ли!!! – взвился Кульчицкий, охреневший от столь наглого проявления открытого саботажа.

– Олег Семёнович, давайте я вместо Тараса поеду? – гася страсти, неожиданно для всех предложила Прилепина. – У меня сейчас все равно никакой особой работы нет.

Страдальческое лицо замполича смягчилось:

– Лично я не возражаю. В общем, так: Ольга Николаевна, Ильдар, – срочно выезжайте на «Гостинку» и разберитесь на месте, что там за чудеса происходят. И учтите, брелок хорошо бы отыскать. На этих потерпевших не напасешься. А он, ко всему прочему, денег стоит. Николай, что с сигналом?

– По-прежнему устойчив. Если и перемещается, то лишь в пределах универмага.

– Отлично! – Кульчицкий покровительственно потрепал стажера по плечу. – Приказ: никуда от пульта не отлучаться, будешь ориентировать коллег. Всё, с Богом! Ильдар, ты – старший.

– Благодарю за доверие, – мрачно откликнулся Джамалов.

– Да, как приедете, определитесь на местности и сразу мне отзвонитесь. Ясно?

– Яснее некуда.

– Да, может, вам на всякий случай оружие взять?

– Обойдемся. На кого охотиться-то? Поехали, Ольга.

Джамалов и Прилепина ушли. Олег Семёнович еще какое-то время понаблюдал за огоньком на карте, но тут его снова осенило, и с криком: «При возникновении любой нештатной ситуации докладывать мне лично!» – он бросился догонять наноопергруппу «гоблинов».

– Старик дорвался до помидоров, – усмехнулся Тарас, возвращаясь за компьютер и разворачивая страничку «Вконтакте».

– Чего? – не догнал Лоскутков.

– Я говорю, любит Олег Семёнович постоять у штурвала. Сразу такая стать, такая породистость в осанке. А голос-то, голос! Наполеон! Маршал Жуков! Жириновский!.. А что, Мыкола, согласись, классно я их развел?

– В каком смысле развел?

– Да в таком, что бумагу для ОБЭП я с утра сделал. И даже отправил. Просто мне дико неохота было на «Гостинку» подрываться.

– Ну ты и жучара! – неодобрительно покачал головой Вучетич.

– Просто не люблю я эту Анкудинову, дура она редкостная, – взялся оправдываться Тарас. – И вообще, не хочу на банкет опаздывать. – Шевченко блаженно зажмурился. – Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган.

– А чего тебя Кульчицкий к себе тягал? Неужто в сексоты вербовал?

– Ой, блин! Лучше не спрашивай. Совсем Семёныч умом тронулся. После курсов своих, психологических, – скривился Шевченко и, неприятно вспомнив про «ответственнейшее» поручение, вполголоса бормоча, попробовал покатать под языком рифмы для торжественной оды: – «Работа их сплошной надрыв – скромнее нету кадровы́х… Не… Лажа… На службе они постоянно бодры – дел личных на страже стоят здесь кадры́… Бобры?.. Добры?.. Во!.. Гаврилу бросили на кадры. Гаврила кадрами рулил… Но большей частию дебил… Тьфу! Идиотство какое-то!..»

* * *

В цикле «Петербургских повестей» классик русской литературы Николай Васильевич Гоголь подметил, что к двум часам дня на Невском проспекте «уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они наконец вытесняются нежными их родителями, идущими под руку со своими пестрыми, разноцветными, слабонервными подругами». После чего «мало-помалу присоединяются к их обществу все, окончившие довольно важные домашние занятия». Здесь следует заметить, что в наши дни расклад дефилирующих «по главной улице с оркестром» приблизительно такой же. С той лишь разницей, что к вышеназванной категории гуляющих ныне присоединяются многочисленные туристы и чуть менее многочисленные, но зато куда как более организованные воры-карманники. К слову, ошибочно мнение, что в роли «щипачей», «ширмачей» и прочей узкопрофессиональной нечисти выступают преимущественно гости культурной столицы из ближнего зарубежья. Ничего подобного! Разрабатывать эту неиссякаемую золотую жилу залетным чужакам местные мазурики не позволяли, не позволяют и не будут позволять впредь. Ибо, как устами своего героя сказал еще один классик, на этот раз уже литературы российской: «Это наша корова, и мы ее будем доить!»

– …Вот ты постоянно таскаешь бумажник в заднем кармане. Что крайне опрометчиво с твоей стороны.

Ильдар и Ольга подходили к «Гостиному Двору»: на дорогах в эту пору было не протолкнуться, так что они решили прогуляться пешком. Благо от конспиративной квартиры до Невского каких-то пятнадцать минут неспешного хода. По пути Прилепина, по просьбе коллеги, посвящала его в тонкости и нюансы непростого «карманного» ремесла.

– Бумажник следует носить только в переднем кармане. На воровском жаргоне задний так и называется: «чужой карман». – В интонации Ольги слышались назидательно-учительские нотки. – Хотя… – Прилепина бросила взгляд на литую, накачанную фигуру Ильдара. – Как раз таки в твой карман лично я бы на их месте лезть не рискнула. Иначе может статься накладно.

Джамалов довольно хмыкнул, явно польщенный комплиментом.

– Получается, в этом плане «Гостинка» наиболее опасное место?

– Опасное, – подтвердила Ольга. – Но не самое. К примеру, шансы лишиться наличности на выходе из метро «Канал Грибоедова» на порядок выше.

– Почему именно там?

– Это очень популярная, достаточно большая станция с очень узким выходом. Соответственно, людей много, потоки сжимаются. Так что с точки зрения карманников – это оптимальное место. К слову, там «банкует» твой земляк, некто Мирза. Не слыхал про такого?

– Нет. А кто это?

– Карманник минимум с двадцатилетним стажем. Сейчас ему уже под пятьдесят, и на «Грибанале» его знают все: от милиционера до потерпевшего. По разным подсчетам в подчинении у Мирзы находится 20–30 человек.

– Что значит в подчинении?

– Сам он больше не ворует, лишь организовывает и контролирует процесс.

– Типа менеджера? – сыронизировал Джамалов.

– Вроде того.

– То есть сидит на голом окладе?

– Ну, не таком уж и голом, – возразила Прилепина. – Суди сам: в метро карманные воры собираются в группы по 5–6 человек. Ежедневно на «линию» выходят и работают сразу несколько таких групп. Причем орудуют по-стахановски и, если требуется, могут остаться сверхурочно. Скажем так: никто из них не уйдет, пока не добудет минимум сотню долларов. А теперь помножим воров на доллары, а все вместе на 365 дней и в итоге получим цифру, мягко говоря, бешеную.

– Однако! – присвистнул Ильдар.

– Вот именно. А когда на кону такой куш, отбить желание воровать вряд ли удастся… Вон, смотри, Ильдар! Это не она?

– Она самая и есть, – подтвердил Джамалов, вглядываясь в сгорбленную фигуру женщины, сидящей на каменной скамеечке рядом с остановкой общественного транспорта. – А как ты догадалась? Ты же ее ни разу не видела?

– Все потерпевшие выглядят одинаково, – грустно усмехнулась Ольга…

…Вера Павловна Анкудинова оказалась не старой еще женщиной приятной глазу полноты. Даже затрапезного вида ширпотребное китайское платье с расползшимися по некогда алому шелку облезлыми драконами отнюдь не портило общего впечатления, а напротив, выгодно подчеркивало все жизненно важные выпуклости и впадины. И только красные от недавних слез глаза, вкупе со взглядом – тяжелым, настороженным, – выдавали в ней человека, которого окончательно достала и эта жизнь в целом, и все ее составляющие в частности.

Около года назад Анкудинова выступила свидетелем обвинения по делу маньяка Ерина, на счету которого числилась серия из четырех изнасилований, совершенных на территории лесопарка Сосновка. Ерину светил полновесный десятерик, но самый гуманный в мире суд приговорил его лишь к принудительному содержанию в психиатрическом стационаре. Откуда тот благополучно сбежал восемь месяцев спустя. А еще через две недели Веру Павловну разбудил ночной телефонный звонок от шизанутого «крестника», в котором Ерин доверительно сообщил о том, что, будучи плененным пышными формами Веры Павловны, кои имел счастье созерцать на судебных слушаниях, он приложит все усилия, дабы со временем встретиться с их (форм) обладательницей в интимно-романтичной обстановке. Хотя бы в том же самом парке Сосновка, в котором Анкудинова так любит прогуливаться со своим королевским пудельком. По кличке Беня.

Звонок этот стоил Вере Павловне сердечного приступа и месячного лечения в кардиологической клинике. После чего, в связи с поступающими в адрес свидетеля телефонными звонками с угрозами физической расправы, в отношении Анкудиновой было вынесено постановление о применении мер безопасности. Точнее, мера на данном этапе предусматривалась пока только одна. Проходящая в служебной инструкции по 5-му подпункту 2-го параграфа и поименованная как «Выдача индивидуальных средств связи и оповещения об опасности».

– …Здравствуйте, Вера Павловна, вот и мы.

– Здравствуйте, молодые люди, – печально приветствовала «гоблинов» Анкудинова и молча продемонстрировала разрезанную по днищу сумку. – Видите, что творится? Среди бела дня. В самом центре города. Кошмар, правда?

– Да, это он, – сухо подтвердил Джамалов. – Что ж вы, Вера Павловна, казенное имущество в кошельке таскаете?

Та в ответ принялась жалобно оправдываться:

– Я… я… наоборот, думала, что самое надежное место. Я ведь в своей жизни, верите, нет, еще ни разу, ни одного кошелечка не потеряла. Правду люди говорят: и на старуху бывает проруха. Бог-то с ними, с деньгами, там рублей восемьсот было, не больше. А вот с брелочком с вашим… Подвела я вас, ох, подвела.

– Ильдар, вы тут с Верой Павловной посидите минуточку. А я сейчас попробую дозвониться до одного человека.

Ольга отошла в сторону и, порывшись в мобильной записной книжке, набрала искомый номер. Который в своей еще такой совсем недавней другой жизни порою набирала по службе по нескольку раз на дню…

– …Степан? Привет! Узнал?

– Олька, ты? Какими судьбами, красавица? – ворвался в эфир радостно-возбужденный голос бывшего коллеги Прилепиной по службе в «карманном» отделе.

– Да вот, возникла необходимость.

– А просто так, без необходимости, что, старым друзьям уже не позвонить?

– Да ладно тебе, Стёпка, ты же знаешь как я тебя люблю. Ну что, как там у вас дела? Как служба?

– Это не служба – это наказание божие за грехи наши. Так что, ты очень правильно сделала, что перевелась.

– Всё так плохо?

– Помнишь присказку Золотова? «Подъем! – сказал котенок, когда его понесли топить». Так вот, у нас теперь команда «Подъем» звучит по нескольку раз на дню. Ладно, подробности при личной встрече. Что там у тебя за необходимость?

– Ты не в курсе, кто из наших тихарей сегодня на Невском трудился?

– Так я и трудился. Час назад как вернулся.

– О, это я удачно набрала! Слушай, ты в «Гостинку» заглядывал?

– Заскакивал. Но сегодня так, больше для порядку.

– Из «мойщиков» кого видел?

– Бабу Дусю видел. Эсмеральду. Ну и Шмага со своими там терся. Куды без него?

– Шмага? Его что, до сих пор не посадили?

– Как же, посадишь его. Практически живой памятник. Карманной тяге.

– Спасибо, Стёпа, поняла.

– А у тебя там что, обули кого?

– Ага.

– Ну, тогда точно нужно Шмагу трясти. Хочешь, могу подскочить-помочь?

– Не стоит, сама справлюсь. Всё, целую тебя. Всем нашим большой привет.

Ольга убрала телефон и, вернувшись к своим, уточнила у Анкудиновой:

– Вера Павловна, вы сейчас не очень спешите?

– Отспешилась уже, – тяжело вздохнула та. – У меня ведь даже на проезд денег не осталось. Всё до копеечки утащили, паразиты. Вот сижу жду, когда дочка за мной приедет.

– Тогда никуда с этой скамеечки не уходите и обязательно дождитесь нас. Хорошо?

– Хорошо.

Прилепина кивнула Ильдару: дескать, пошли, есть идея.

И они направились в некогда самый крупный и известный петербургско-петроградско-ленинградско-петербургский магазин. Который в наши дни ощутимо потерял в статусе и теперь является всего лишь одним из. Из многочисленных и простому смертному ценонедоступных городских мегабутиков…

…Шмагу отыскали в открытой летней кафешке, стихийно развернутой в том месте, где знаменитая «галера»[2]2
  Сленговое название, сформировавшееся в 1970-е годы. Так называли аркады второго этажа здания «Гостиного Двора», где традиционно собирались фарцовщики и их потенциальные клиенты.


[Закрыть] под углом в девяносто градусов резко сворачивает с Садовой на Невскую линию. В гордом одиночестве он сидел за самым козырным столиком с видом на здание Думы и, покуривая, потягивал кофеек. Не такой как у прочих, не-ВИП посетителей (растворимый, из банки), а натуральный, заварной.

То был мрачный, шкафоподобный тип в дорогом стильном костюме с большим количеством перстней на пальцах обеих рук. Но не на цацки, а именно на сами пальцы в первую очередь обратил внимание Джамалов. Были они длинные, ухоженные как у женщины и резко диссонировали с остальными, словно бы грубо вытесанными, частями тела.

«Наверное, все профессиональные карманники столь трепетно относятся к своим рукам. Всё равно как хирурги к своему инструменту», – подумал Ильдар. Но тут же вспомнил слова Прилепиной о том, что в подавляющем большинстве случаев «щипачи» берут отнюдь не ловкостью, а исключительной наглостью и совершеннейшим знанием психологии обывателя.

– Ба, какие люди! – расплылся в приторной улыбке Шмага. – Иоланта Николаевна! Вот уж сюрприз так сюрприз! А слухи ходили, что вы нас покинули. Чуть ли не в ФСБ перевелись.

– Ну что вы, Владимир! Разве я могу вас покинуть? – изобразила на лице неменьшую радость от встречи Ольга.

– Присаживайтесь. Кофейку? Зиночка, еще кофе принеси!

– Два кофе, – поправила Прилепина, садясь напротив. – Знакомьтесь, это мой коллега. Его зовут Ильдар.

Шмага настороженно покосился на незнакомца и с легкой неприятцей в голосе буркнул:

– Очень приятно. Зина, ту кофе!

– Я вас покину ненадолго. Отойду, позвоню Кольке. Узнаю, что там у нас с сигналом, – шепнул на ухо Ольге Джамалов.

– Да-да, конечно, – одними губами показала та. После чего обернулась к Шмаге, снова наградив карманника искусственно-лучезарной улыбкой. Потому как кашу маслом не испортишь.

– Как жизнь, Володя?

– Э-эх, Иоланта Николаевна! Да разве это жизнь? Так, жалкое подобие.

– Ну, не знаю, не знаю. Выглядите очень неплохо.

– Вы мне льстите. На самом деле я – полная развалина. Как в том анекдоте, знаете? – Барменша Зиночка оперативно поставила перед ними две чашки дымящегося эспрессо и молча удалилась. – Так вот, объявление на заборе: «Пропала собака. Особые приметы: один глаз, хромает на одну лапу, одно ухо надкушено, другого нет, на морде шрамы. Отзывается на кличку Счастливчик».

– Смешно, – вежливо улыбнулась Ольга, скосив глаза в сторону говорящего по телефону Джамалова. Тот в ответ показал ей взглядом: дескать, сигнал с КТС по-прежнему устойчив и по-прежнему где-то рядом. – Володя! – попросила она, поднимаясь. – Можно вас на минуточку?

– Всегда пожалуйста, – кивнул Шмага, вставая следом.

Они подошли к тому месту, где, нетерпеливо переминаясь, ждал Ильдар, и Прилепина указала рукой на фигурку сидящей на гранитной скамеечке потерпевшей гражданки Анкудиновой.