Текст книги "Рейтар"

14

Группа из десяти всадников возглавила нашу колонну и привела на место ночевки. Мы снова разместились в долине, почти как две капли воды похожей на ту, которую сегодня покинули – тоже небольшая, с крутыми, но вполне преодолимыми склонами, сплошь поросшими лесом, в котором к ночи разгалделись птицы. Еще здесь текла речка, совсем узенькая, скорее ручей, шагов пять в ширину, прозрачная, шумная и быстрая, одаряя нас чистой и до зубовной боли холодной горной водой.

Тот, кто нас здесь ждал, неплохо подготовился – для лошадей было припасено несколько стогов свежего сена, да и овес нашелся.

Разбили палатки повзводно, обиходили лошадей да и спать легли. Наутро я отрядил нескольких человек с топорами на склон, поросший густым лесом, чтобы нарубили жердей для обустройства коновязи.

Едва успел остальным распоряжение отдать, как подошел Тесак.

– Злой просит к командиру в палатку зайти.

Я кивнул, сказав Нигану:

– Знаешь, что делать. По плану.

Палатка Хорга стояла на отшибе лагеря, в самом дальнем, тупиковом конце этой небольшой долины, у небольшого водопада, который своим шумом не дал бы подслушать, что там внутри говорят.

Из всех взводных позвали меня да валашца – светловолосого тощего Дария, с лицом постным, как у нотариуса, хотя говорили, что он ни одной войны не пропустил за последние лет пятнадцать. Еще в палатке был сам Хорг, с ним рядом устроился Злой, а напротив них сидели двое незнакомцев – богато одетых и также вооруженных, явно не из простонародья. Один невысокий, коренастый, с тремя пальцами на левой руке – явно при втором за помощника или даже телохранителя. А тот высокий, сутулый, худой, с лицом бледным, на котором заметней всего выделялся красноватый нос и красноватые же глаза – альбинос. Под носом жиденькие усики, которые были там явно не к месту, очень уж вид у них жалкий, но владелец их постоянно трогал и подкручивал рукой, словно стараясь убедиться в том, что они все еще на месте. Скосили на меня глаза с подозрением, но ничего не сказали.

Хорг смотрел на них выжидательно. Тощий и усатый заговорил:

– Нам удалось объявить тайный сбор владетелей, как мы и договаривались. Разве что не в старом замке Пигера, как планировали, а на равнине, в Долине Трех Рек.

– Почему? – спросил Хорг.

– «Каплуны» стали подозрительны, они отказались встречаться в четырех стенах и не на своей земле. А нам пришлось отказаться встречаться у них. Поэтому и договорились на ничью землю.

– А она ничья? – уточнил сотник.

– Нет, конечно, но место там достаточно пустынное и принадлежит Ордену Реки, а они обычно ни во что не вмешиваются.

– Верно, – согласился Хорг. – Охрана?

– Договорились о том, что больше пяти человек охраны никто с собой не берет. Получается, что у них будет бойцов человек с полста, не больше.

– А у вас? Вас же куда больше.

– Будет столько же, – сказал усатый. – «Каплуны» настаивали на том, что с нашей стороны будет столько же делегатов, сколько и от них. Нас, бедных владетелей, много. А их мало. Они приедут все, а от нас только выборные.

– Но от них точно все будут?

Хорг так пристально уставился в глаза к собеседнику, что тот не выдержал, отвел взгляд в сторону. Сказал:

– Собирались приехать все, они боятся беспорядков и на все готовы, чтобы их не допустить. Но гарантий не дам, сами понимаете.

– А не могут они просто навести валашцев? – спросил Злой. – Дадут знать в гарнизон Речного Мыса, например, а оттуда горцы-иррегуляры прискачут. А вы в чистом поле.

– Гарантировать, что такого не будет, не можем, я уже сказал, – вздохнул усатый. – Но другого способа вытащить «каплунов» из берлог не было, они и слышать ничего не хотели. Только когда мы уже сказали, что вот-вот выступим и восстание начнем, тут они засуетились.

– Мы туда людей послали, следить, – добавил коренастый хриплым, словно простуженным голосом. – Покуда велели на равнину не соваться, но подступы у них под присмотром. Если уходить придется – заслоном будут.

– Понятно, – кивнул Злой и явно задумался.

– Ваша охрана и их охрана вместе будут? – спросил Хорг.

– Нет, в разные стороны разъедутся, – заговорил снова коренастый, и я заметил ножевой шрам у него на горле. – Они потому и согласились, что там вокруг все видно, скрытно не подберешься.

– На карте покажи, – сказал сотник, нахмурившись.

Задача перед ним стояла непростая – как убить десять человек, у которых полсотни бойцов охраны, да еще и навести на ложный след. А это значит, что свидетели расправы должны быть. Кто будет расправляться – тут и гадать не надо, не зря валашских беглых у нас целый взвод.

Пункт встречи «каплуны», которых, как я понял, называли так за примиренческую позицию, выбрали разумно. Действительно, место открытое, в середине какое-то строение с пометкой «Монастырь». Орден Реки, интересно. Мало их вообще-то, и мало о них говорят. В жизнь мирскую не лезут, поклоняются Брату с Сестрой, то есть не еретики, но как-то своеобразно, по слухам, то есть возможные схизматики. Раньше на них внимания не обращали, но после церковного раскола начали замечать – не стало прежней терпимости, что монофизиты, что обновленцы, все на том стоят, что только их вера единственно верная, а все остальное лишь схизмы, трещины на прежде монолитном теле церкви. А вообще вижу – страшное время наступает, если пастыри духовные до прямой вражды дошли, до того, что крови друг друга ищут. Страшное.

– А от высокосвященного Мирга что слышно? – снова вступил в разговор Злой. – Как-то вы о нем умолчали.

– А что высокосвященный? – чуть пожал плечами усатый. – Высокосвященный слухи распускает о том, что высокосвященный Ларде, опорный столп монофизитствующих в Свирре, в соседнем Ирбе убийство организовал за владение рудником. Совместно с валашским посланником, от алчности и укоренившегося в душе зла, кое проистекает от неправильной веры и поношения веры истинной. Народ волнуется, Миргу всегда верили. Как известие дойдет о том, что валашцы эдакое злодейство сотворили, – он предаст их проклятию, а заодно и против Ларде выступит.

– А сколько всего людей выставить сможете? – спросил уже Хорг, обращаясь к коренастому.

– Всего до двух тысяч, – сразу ответил тот.

– А таких, что и в самом деле воевать умеют? – уточнил сотник.

– Сотни четыре, – внес поправки коренастый. – Но в крепком месте и остальные отбиваться смогут. А вот пушек у нас вообще нет, ни единой.

– Откуда им браться, – тихо хмыкнул Злой.

– Пушки есть в гарнизонах, – сказал Хорг. – Ладно, теперь задачи поставлю. Пока два взвода задействуем.

И он обернулся к нам с Дарием.

15

Хоть задачи нам и поставили, но еще трое суток мы должны были оставаться в лагере, упрятанном в горной долине. Теперь, в свете нового дня, мне удалось рассмотреть ее внимательней, после чего осталось только признать, что она была подобрана с умом. Окружающие невысокие хребты, сплошь заросшие деревьями и густым орешником, господствовали не только над долиной, но и над пространством по обратную их сторону, предоставив тем самым идеальные позиции для расположения секретов. Ни с какой стороны к нам теперь невозможно было подойти скрытно.

Когда же я выехал за пределы этих хребтов, то поразился еще больше – со стороны даже сама долина никак не угадывалась, казалось, что горы прижались друг к другу вплотную, без всякого разрыва. Тайник природный, не знаешь – мимо проедешь.

К каждому из наших взводов придали по проводнику из местных егерей, служащих владетелю Бри Блеклому – тому самому усатому альбиносу, который был в палатке у Хорга. Он же, кстати, и владел этими самыми землями. С нашим взводом остался Ольм – невысокий кривоногий мужичок с хитрыми глазами и короткой всклокоченной черной бородой, непривычно для конника вооруженный длинной пехотной винтовкой. Из нее он, если его словам верить, мог попасть пулей в игральную карту на двухстах шагах. И когда Бролт, командовавший вторым десятком взвода, в таком таланте егеря усомнился, тот немедленно сомнения развеял, к тому же разбогатев на две серебряные монеты, которых Бролт, в свою очередь, лишился, проспорив. Стрелял Ольм действительно здорово.

Вел он нашу кавалькаду какими-то невероятными, но вполне проходимыми тропами – недаром, с его слов, служил в егерях у местного владетеля уже пятнадцать лет. За весь поход не встретили ни единой живой души, хотя зверья всякого видели много и даже охотились – подстрелили для котла двух небольших оленей, на которых, со слов все того же Ольма, местные леса были богаты. Он же их и подстрелил, собственно говоря, никому больше такое дело не доверив.

До места шли два дня, путь был хоть и не дальний, но очень путаный. Тропа вилась, как веревка, брошенная на пол да размотавшаяся. В горах, пусть даже таких, как эти, не слишком высоких, пологих и заросших лесом, прямых путей не бывает. Каждый шаг или следует ущелью, или огибает холм, и никак иначе. Еще такие места для засад хороши – мало путей, нет места для маневра, умный засадник способен много врагов положить, оставшись невредимым, если позицию с умом выберет.

На исходе второго дня Ольм привел нас в тихое место, небольшое ущелье, где мы встали биваком, выставив на склонах секреты. Отсюда до места встречи «голытьбы» владетельской с богатыми «каплунами» было всего восемь верст по дороге.

На утро я назначил рекогносцировку, взяв с собой кроме Ольма, без которого никуда, лишь валашца Дария и Барата, на всякий случай, за посыльного и коновода. Выехали с рассветом, Ольм вел по-прежнему уверенно и безошибочно. Мягкий топот копыт заглушался пением птиц, словно состязавшихся в том, чтобы старательней и громче пропеть хвалу наступившему новому дню. Пахло хвоей – нас со всех сторон окружали горные сосны с причудливо изогнутыми стволами и ветками, и удивительно длинными пушистыми иголками, которые опадали ковром на тропу.

– Земля здесь уже монастырская, – пояснил Ольм. – Владетель наш, господин Бри, говорил не раз, что если здешний лес вырубить и оливки посадить, так озолотишься, но монастырь землю продавать или в аренду давать отказывается.

– А если война начнется? – равнодушным голосом, но все же с долей любопытства спросил Дарий.

– Чего не знаю, за то не скажу, – помотал головой проводник, а после добавил: – Но планы у владетеля есть какие-то, не может не быть. У семьи их земель раньше было раза в три больше, но как-то растерялись все. Что валашские «клопы» за налоги забрали да и продали с молотка, а что и сами потеряли – дед владетеля большой любитель был серебром посорить, так и спустил половину достояния. Хорошо, что окочурился вовремя, от неумеренности, а то бы мой владетель и вовсе без порток остался.

– А к кому владение-то отошло, то, что с молотка отдали? – уточнил я.

– Так Бальму, двоюродному брату Пера, что у «каплунов» за главного, – усмехнулся Ольм. – Аккурат вот от той горы, где монастырские земли кончаются, и вон туда на все двадцать верст. Там и оливки, и виноград, и цитрусы всякие. Добрые земли.

– Не забыл о них владетель Бри, стало быть? – с легкой подначкой спросил Дарий.

– Да как о них забудешь? – вроде даже удивился вопросу Ольм. – Оно ведь ему и сейчас свое, в мыслях-то, даром что чужие руки держат.

– Это верно, мыслями многое охватить можно, – уже откровенно засмеялся Дарий. – Хоть соседское, а хоть и княжеское. В мыслях оно всегда к тебе ладно прикладывается, как ленты к невесте, когда та у зеркала крутится.

Ольм гоготнул негромко, от чего я решил, что владетеля своего он уважает умеренно, глотку за его честь рвать не кинется. Хотя… за такого бы и я не кинулся, будь я у него на службе, не произвел он доброго впечатления как-то.

Тропа вилась вдоль ручья, хрустального и звонкого, против его течения, и вскоре привела к малой полянке, окружавшей водопад, серебристой колонной срывавшийся с высоты аршин в пятнадцать и бивший в гладкую поверхность крошечного озерца, окруженного серыми валунами. Места здесь были столь чудесны и живописны, что даже не думалось о том, что сюда неумолимо идет война. Сама подобная мысль здесь была неуместна, она словно пачкала ту чистоту, что окружала нас со всех сторон.

– Барат, с лошадьми, – приказал я, обернувшись к молодому вольному. – Будем часа через три. Если к полудню не вернемся – уходи к лагерю, доложи Нигану, он тогда за старшего.

– Так, мастер взводный, – доложился тот и принял от меня поводья Кузнеца.

Проблем я, если честно, сейчас никаких не ждал, но порядок прежде меня придуман, а мне только следовать ему остается.

Ольм повел нас дальше вверх по склону, по такой незаметной тропе, скорее даже просвету в зарослях, который заметить, не зная, и вовсе невозможно. Шел он вроде и неторопливо, но вместе с тем ровно и быстро, легко и сноровисто, как умеют ходить горцы, привыкшие беречь силы в горах. Я вроде и сам легкому шагу обучен, у вольных навык подкрасться тихо чуть не за самое важное боевое умение считается, но вот так, как Ольм, – не умею. А может быть, просто тяжеловат, я его раза в полтора больше.

Ольм шел сторожко, скинув с плеча свою длинную винтовку и загнав патрон в ствол. Это правильно, если ты воюешь, то ходи всегда к стрельбе готовым, ждешь ты противника или нет. Я тоже нес свой карабин в руках, а указательный палец правой руки ласкал машинально скобу у спуска, словно нуждаясь в постоянном напоминании о том, что вот, всего на дюйм в сторону, одно движение – и свинцовая пуля вылетит из ствола, чтобы поразить появившегося врага.

Тропа вела вверх, пересекая склон по диагонали, ноги подгибались в щиколотках, быстро уставая от непривычного положения. Становилось жарко, возле лица вились какие-то мелкие, но назойливые и кусачие мошки, от которых постоянно приходилось отмахиваться.

Затем тропа вывела на вершину хребта, поросшую все теми же соснами, и Ольм сделал нам знак «стоп», сам присев на колено за обросшим со всех сторон сухой травой валуном.

– Вон монастырь, – сказал он, указав на скопление небольших каменных домиков за невысоким забором.

Достав из футляра подзорную трубу, я разложил ее, наведя на строения. С десяток домиков, маленьких, явно выложенных своими руками из местного слоящегося камня, из которого в этих краях все строят. В середине – вроде маленькой площади, в которой под навесом видна каменная же чаша с факелом в середине. Огонь и Вода, символы Брата с Сестрой, Заступника и Искупительницы. Возле бассейна сидел на корточках седой человек в буром дерюжном балахоне, подновлявший кладку. Рядом с ним виднелось маленькое ведро с известкой и грудка камней, из которой он время от времени выбирал подходящий.

– Встреча где будет? – спросил я Ольма.

– Вон там, распадок между горами, туда еще дорога ведет, видишь?

– Так… – заглянул я в карту. – Понял. Охрана «каплунов»… за тем поворотом будет, так?

– Так и есть, – кивнул проводник. – Оттуда пять верст до старой винодельни, где переговоры.

Я снова глянул в карту. Дорога одна, «каплуны» придут с этой стороны, «голытьба» – с противоположной. Тут долина открытая, от этого самого места и еще на несколько верст почти что ровное поле, пересекаемое рекой. Как раз у монастыря каменный мостик через нее перекинут, небось монахами и построенный. Места для засады здесь нет. Дальше на склоны у поворота дороги не заберешься, охрана заметит, да и наверняка эти места осмотрит перед тем, как их владетели проедут. Я бы так и сделал на их месте, а противника считать дурнее себя – верный путь к поражению. Обратно поедут по открытому месту, тут засаду быстро тоже не устроишь, а когда доберутся до высот по ту сторону долины, то можно быть уверенными в том, что окажутся в безопасности. Сколько охраны с собой брать – договор только места переговоров касается, а вот в укромном месте поодаль еще людей разместить – словно боги велели, дурак последний так не сделает.

От подножия горы, с которой мы сейчас местность осматриваем, до монастыря шагов семьсот. Не так уж много, если бегом, то можно быстро добраться. А дальше что? А дальше святотатство совершить придется. Чего уж там, список грехов только открывается, еще много что в него добавить придется. А вот «каплуны», как мне кажется, до такого пока не додумались, мирным мышлением живут. За что и поплатятся.

16

Ольм ушел от отряда, засев в одному ему известном месте в ожидании вестей. Мы же двое суток спали да сидели в секретах, которые я усилил до пределов разумного. Надо было и людей занять, и бдительность проявить. Пока ведь мы на слово верим тутошним владетелям да их помощникам, а кто его знает, в чем их истинная цель? На богов надейся, но коня привязывай, недаром так всегда говорили. Вот на нас посмотри: говорим одно, планируем другое, а делаем и вовсе третье. Чем другие хуже? Это только у змеи язык раздвоен, чтобы лгать легче было, а человек и так справляется лучше любого змея.

Вскрыли тюки, что везли с собой, и извлекли оттуда валашскую форму. Присмотревшись, увидел, что пошив не казенных валашских мастерских, а какой-то непонятный. Видать, Круглый Арио озаботился, заказал где-то. А так и не отличишь – мундиры серые, воротники и погоны красные, кожаные кавалерийские каски тоже серые с лакированными козырьками. На груди и рукаве эмблема Третьего Драгунского полка, как раз в этих краях и расквартированного. Все продумано, все предусмотрено у «старшего приказчика».

Дарий, как дезертир из валашских драгун, взялся приводить внешний вид нашей банды «в соответствие». Это как раз труднее всего и оказалось, потому как бойцы были сплошь бывалые, каждый привык к тому, как у него оружие прилажено и снаряжение, и менять все это перед боем по валашскому уставу никто не хотел. Иные и вовсе полагали, что это к неудаче.

Ольм прибежал среди ночи, растолкал меня.

– Что?

– С утра встреча будет, как и планировалось, мастер взводный, – доложился он.

– Хорошо, – кивнул я, потерев лицо руками, чтобы согнать сон.

Умылся холодной водой, Барату приказал ставить чайник, не до сна теперь будет. Сам же с валашцем Дарием засел над картой с пометками, пройтись по плану в последний раз, подробно, поискать слабые места и ошибки. Его задача была проще моей, атаковать отходящих «каплунов» с их охраной в конном строю, так, чтобы они поверили, что напоролись на валашских драгун, и гнать на засаду. А вот засаду устроить – уже моя забота, и тут провалиться нельзя, возможность всего одна.

Взводы разделились, коноводы валашцев взяли наших лошадей, которых погонят следом за своим строем, нам же предстояло выдвигаться в пешем порядке. Десятники осмотрели оружие и снаряжение бойцов, доложили о готовности. Ольм снова возглавил колонну и взвод вольных, одетых в мундиры смертного врага, потянулся за ним следом, как нить за иглой.

Шли быстро, стараясь не терять времени. Слышалось тяжелое дыхание многих людей, топот сапог, иногда позвякивало железо. Ольм время от времени морщился, недовольный таким шумом, но это уже не было важно. Сейчас главное не скрытность, а скорость.

Перебравшись через хребет, пошли вниз, что было еще труднее, кожаные подошвы оскальзывались на засыпанной сухими иголками тропе. Когда добрались до подножия, остановились, залегли в кустарнике и за стволами сосен. Теперь надо было ждать.

Пролежали больше часа, на дороге не было никакого движения. Пару раз крестьянские лошадки провезли груженные хворостом возы – монастырь не только не запрещал сбор валежника в своих лесах, но даже поощрял, вот беднота местная и пользовалась. Однажды прошла группка детей, пятеро, размахивающих хворостинами и изображавших какую-то кровавую битву. И лишь потом, когда дети скрылись за изгибом дороги, превратившись в маленькие точки, едва заметные даже в подзорную трубу, появились те, кого мы ждали.

Группа из примерно тридцати всадников шла по дороге рысью, поднимая за собой облако пыли. Пригляделся. Все справные, на сытых конях, хорошо вооруженные. Владетелей видно сразу, и по одежде, и по осанке, и по чванным мордам. А что, они тут, после валашского князя и его «клопов», самая большая власть.

Всадники перебрались через мост, проскакали мимо монастыря и, следуя повороту дороги, повернулись к нам почти что спинами. Будь мы ближе, так стрелять было бы проще простого, прямо как в ярмарочном тире мишени выстроились. Подстрели всех жестяных всадников – и балаганщик даст тебе игрушку, мяч какой-нибудь или свистульку.

Отряд удалялся от нас, закрываемый завесой пыли, и вскоре скрылся за пологим склоном небольшой горы, на другом краю долины.

– Пошли! – скомандовал я, вскакивая на ноги.

Подгонять никого не было нужды, все понимали, что открытое пространство до монастыря надо пробежать как можно быстрее, и самое главное – не дать никому оттуда уйти. Ноги несли меня так, что и Кузнец бы позавидовал такому аллюру. Горячий воздух со свистом врывался в легкие, пот тек на лицо из-под кожаной неудобной каски, мундир, тесноватый и грубый, прилипал к телу.

Ближе и ближе скопление каменных домиков, до них сто шагов осталось, пятьдесят, вот уже рукой подать. Из ближайшего вышел человек в буром балахоне, немолодой, лысый, с короткой седой бородой, взглянул на нас с недоумением. Что могло понадобиться солдатам валашского князя в мирном монастыре? Никогда светская власть не посягала на права власти духовной, не вмешивалась в спокойное течение жизни в монастырских стенах.

Да вот подсказывает мне что-то, что закончились такие мирные времена, церковный раскол все глубже, и за каждой частью расколовшейся Церкви стоят люди со своими интересами. И при этом настолько влиятельные, что способны движением руки бросить в бой целые армии, подкрепляя свое мнение. И мы, красные, взмокшие, пыльные, топающие сапогами и бряцающие железом, и есть наконечник копья, первый отряд тех самых армий, что вскоре пройдут по земле, разметав остатки покоя.

Монах, предчувствуя недоброе, сделал шаг назад, второй, явно размышляя о том, не следует ли обратиться в спасительное бегство, но решить ничего не успел. Вскинув на бегу карабин, я прицелился ему прямо в лицо, крикнув:

– Стой где стоишь!

Его главной реакцией было недоумение. Еще вчера такое было невозможно, это было столь же невероятно, как падение неба на землю, и вся череда чувств отразилась на лице монаха.

Его схватили, грубо, за шиворот, почти сбив с ног, потащили в сторону самого большого из домов монастыря, к трапезной. Мои вольные побежали по домам, пинками распахивая незапертые двери и вытаскивая растерянных и испуганных монахов.

– Всех туда, – показывал я на распахнутые двери трапезной. – Ниган, караул выставь!

Невысокий коренастый вольный с рыжей бородой, по имени Балк, тащил мимо высокого худого старика в таком же буром, как у всех остальных, балахоне. Привлек мое внимание большой бронзовый знак Воды и Огня, свисавший с его шеи. Жестом остановив Балка и отослав его дальше, спросил у старика:

– Отец-настоятель?

Тот лишь кивнул, вежливо и со сдержанным достоинством, затем спросил в свою очередь:

– Что понадобилось армии валашского правителя от малого монастыря, упрятанного между гор?

– От монастыря? – переспросил я. – От монастыря ничего не понадобилось, нам нужны лишь ваши стены и окна, ненадолго. Вреда мы вам не причиним.

– Вы уже причинили, – сказал тот, пристально взглянув мне в глаза. – Вы вошли сюда силой и оружием, вы подняли руку на братьев.

– С этим лучше смириться, – ответил я ему. – Смирение, насколько я помню, тоже приближает человека к духовному совершенству. Если вы не можете повлиять на обстоятельства, то лучше найти в себе силы с ними примириться. Разве не так?

– А разве мы не смирились? – с удивлением поднял бровь настоятель. – Разве кто-то из братии сопротивлялся?

– Тогда о чем мы говорим? – делано удивился я.

– Кстати, вы не валашец, – вдруг сказал настоятель, вглядевшись мне в лицо. – У вас другое произношение. Кто вы на самом деле?

Я молча постучал пальцем по эмблеме полка, что поблескивала на груди моего серого мундира.

– Разумно, что вы не осквернили уста ложью, – усмехнулся настоятель, – а лишь согрешили жестом. Впрочем, я не настаиваю, хотя у меня складывается впечатление, что замыслили вы что-то очень плохое. И нечестное.

– Вы сталкивались с честностью в этом мире? – спросил я его. – Им правят такие силы, которым даже подобное слово незнакомо, и это продолжает вас удивлять?

– Если мы вынуждены принимать подобное со смирением, то это не значит, что мы должны соглашаться с тем, что так и должно быть, – сказал настоятель. – Иначе зачем тогда существует вера и церковь, как не для того, чтобы стремиться это исправить? Дальше прозреть течение реки нашей жизни, сделать воду в ней чище и слаще для утоления жажды?

– Простите, святой брат, но… вы наивны, как мне кажется, – сказал я. – Церковь раскололась даже в единстве веры, а ведь настоящая причина раскола была в презренном металле, в налогах и десятине. Церковь служит земным князьям, укрепляя их власть и помогая править стадом. Разве это не так?

– Впавшие в грех не определяют лицо веры, – сухо ответил настоятель, упрятав сухие тонкие руки в просторных рукавах своего балахона.

– Трещина пролегла не только по телу Церкви, но и по всему обитаемому миру, грядет страшное время, и такие же святые братья, как и вы, идут во главе новых полчищ, готовых жечь и убивать, – начал заводиться я. – Целый народ был выбит на западной границе Валаша, и пусть кто-то мне скажет, что Блаженный Престол не благословил эту бойню? Первый Престол монофизитов, решивший, что князь Орбель Второй вершит доброе дело, убивая целый народ, – они ведь обновленцы, верно?

– Мне нечего ответить, – сказал настоятель. – В глазах Блаженного Престола наш Орден Реки такая же ересь. Пока с нами мирились, но в главном вы правы – грядут плохие времена. Особенно для таких малых схизм, как наша. Не одна, так другая сторона пройдет по нам, втоптав в грязь мимоходом.

– И что вы будете делать? – спросил я, немного удивившись искреннему ответу.

– А что мы можем делать? – пожал тот плечами. – Река времени течет сквозь множество миров, и, может быть, мы окажемся там, где не будут вершить грех убийства, прикрываясь святым. Как знать.

Я вспомнил, в чем была ересь этого самого Ордена Реки. Единые по вере с остальной Церковью, они отрицали единственность человеческой жизни, в которой он должен был поступками своими заслужить достойное посмертие. Монахи ордена полагали, что человеку дается бесконечно жизней, но каждая следующая будет именно такой, какую ты заслужил в предшествующей. А смерть – смерть всего лишь переход через Реку Времен, гибель прежнего и возрождение к новому.

– Как знать, – повторил я за ним. – Могу я вас спросить о чем-то?

– Разумеется, – кивнул он.

– Я видел свою семью у реки. Во сне. Они сказали, что ждут меня.

Вопрос я так и не задал, но настоятель ответил, покачав головой:

– Так вот ты кто и откуда… Они тебя ждут. Ты видел Реку Времен, дающую покой и приют тем, кто ждет, чтобы идти дальше вместе. Но ты должен беречься. Я вижу, какой ты избрал путь – путь мести и крови. Берегись того, кто придет к твоей семье.

– Кто придет к моей семье, святой брат? – спросил я его.

– Все откроется в свое время, – сказал он. – Я не вправе подсказывать тебе ничего, тем более что могу ошибаться и принимать за истину лишь смутное ее отражение в поверхности реки. Отведи меня к братии, больше мне нечего тебе сказать.

Монахов, которых было около двадцати, заперли в трапезной, темной и бедно обставленной. У дверей выставили караул, а остальные бойцы взвода заняли позиции в домиках, у маленьких окон, и за невысокой, примерно по пояс, каменной оградой монастыря, давшей вполне полноценное укрытие. Заметить засаду с дороги было невозможно, а позаботиться о том, чтобы не дать осмотреть место заранее, должны были валашские дезертиры Дария. Пока все шло по плану.

Ожидание тянулось долго, время текло как деготь по шершавой доске. Жара тяжело давила сверху, гудели пчелы над цветами, что выращивались монахами, где-то высоко в небе пели птицы. Картина была такая мирная, что даже самому не верилось в то, что мы этот покой сейчас нарушим.

Дважды в монастыре были посетители. Сначала приехал за святой водой крестьянин на телеге, потом зашли двое пеших пилигримов. И все оказались в трапезной, в окружении запертых там святых братьев. Когда солнце ушло уже далеко за полдень, на дороге вновь показались всадники, те же самые.

– Приготовиться! – крикнул я. – Огонь только по моей команде.

Карабин улегся в узкий проем окна, флажок предохранителя упруго подался под пальцем.

– Выбивать старших, никто не должен уйти! – на всякий случай повторил я уже многократно отданный приказ. – Из охраны несколько должны прорваться. Вопросы?

Вопросов ни у кого не было. Отряд приближался, уже можно было разглядеть в подзорную трубу отдельных всадников. Шли они рысью, впереди несколько человек в дорогой одежде, о чем-то горячо спорящих между собой, за ними, вытянувшись в колонну по два, следовала их охрана.

– Сейчас… сейчас… – пробормотал я, ожидая появления взвода Дария.

Линия кавалеристов в серых мундирах показалась из леса и сразу сорвалась в галоп, одновременно догоняя колонну и двигаясь ей наперехват. За ними коноводы гнали наших коней, но издалека было похоже, что отряд как минимум в два раза больше того, каким был на самом деле. Кто-то из охранников замахал руками, показывая на приближавшихся лжедрагун, в колонне явно растерялись. «Каплуны», наверное, не чувствовали за собой никакой вины перед валашской властью, но сам факт присутствия на переговорах с бунтовщиками мог быть расценен как измена. И сейчас они явно не знали, как правильно реагировать – ждать приближения солдат страшно, а отбиваться – уже преступление, без всяких скидок.

Дарий помог им принять решение. Послышался разбойничий свист, а затем захлопали выстрелы. Меткость их на скаку была невелика, но кто-то все же упал на дорогу, вывалившись из седла. В колонне «каплунов» началась суматоха, затем все всадники разом сорвались с места в карьер, вытягиваясь по дороге длинным неряшливым строем.

Топот лошадиных копыт приближался. Вот до них пятьсот шагов примерно, вот четыреста, вот уже триста, двести…

– Огонь!

Первыми выстрелили четыре гранатомета, выпустив оперенные снаряды по дуге навстречу всадникам, а затем вперегонки затрещали карабины. Все, что я мог скомандовать, я уже скомандовал, поэтому просто приложился к винтовке, выцеливая рослого всадника в шитом золотом голубом сюртуке, который скакал прямо на меня с перекошенным от страха лицом.

Карабин грохнул выстрелом, плюнул облачком свинцового дыма, несильно ударил в плечо. Всадник схватился за грудь, выпал из седла под копыта набегающей сзади толпе. Разом рванули под ногами передних лошадей дымные взрывы гранат, пугая, сбивая с шага и заставляя столкнуться. Началась сумятица, всадники падали на твердую сухую землю, лошади спотыкались и налетали друг на друга. Строй взвода Дария остановился, его кавалеристы вели огонь с седел, облачка серого дыма срывались со стволов карабинов.