Текст книги "Я еду домой!"

Все это сопровождалось дежурной белозубой улыбкой – выразительной, но не искренней.

– Спасибо, – сказал я, тоже улыбнувшись, и прошел за стойку.

Ладно, регистрация регистрацией, но расслабляться рано. Точнее, даже вообще нельзя расслабляться, вовсе. Эта самая регистрация не значит ровным счетом ни-че-го. Вообще. Успокоюсь тогда, когда самолет не только оторвется от взлетной полосы, но и наберет высоту, причем не этот самолет, а тот, другой, который будет после пересадки в Атланте. А окончательно успокоюсь дома, с женой, детьми и котами, за крепко запертой дверью.

На контроле безопасности у меня чуть ли не каждый шов на одежде прощупали, хотя, если честно, я не думаю, что сегодня следует опасаться террористов. Скорее каждый хочет долететь до места без приключений – хуже нет, чем застрять в чужом городе, а то и в чужой стране в период глобальной катастрофы. А меня вот угораздило, провались оно совсем.

Огляделся. Пиво. Хочу пива. Мне надо расслабиться, а то я опять начинаю заводить сам себя. Это от беспомощности – ни черта от меня теперь не зависит. Всю жизнь зависело, всегда пытался делать что-то сам, а вот теперь вынужден ждать божьей милости. И милости этой надо сразу очень много, да чтобы еще выдавали порциями, прикидывая на количество пересадок и продолжительность полета. Ох, е-мое, провались оно…

Позвонить? И что сказать? Для Маши фраза «прошел регистрацию» подразумевает, что я уже вылетел, а на самом деле я понятия не имею, летит кто-нибудь и куда-нибудь? Не было же сегодня двух рейсов, верно? И где гарантия, что наш рейс состоится?

За стеклянной стеной, выходящей на аэродром, раздавался рев моторов. От полосы оторвался пузатый военный транспортник и начал медленно набирать высоту. А не перебросят случайно местных «маринз» куда-нибудь в места поважнее? Хотя… кого отсюда перебрасывать? Летчиков? А что английские «харриеры», которыми вооружен корпус, против американских зомби? Или гобблеров, как их успели здесь прозвать? Проглотов, по-нашему. А ничего. А «маринз», которые именно пехотинцы, то есть предназначены для стрельбы из своих винтовок во врага, здесь и роты не наберется, насколько я слышал. Охрана аэродрома. Кстати, а что делает морская пехота посреди пустыни, в сотнях километров от ближайшего моря? Или они уже пустынная пехота?

Кстати, о пиве. В зале ожидания работало нечто вроде кафе самообслуживания. Я подобрал с полки красный пластиковый поднос и с ним в руках лениво пошел вдоль холодильников с едой. Но аппетита не было и есть не хотелось даже для того, чтобы скоротать время. Передо мной шел высокий худой негр лет сорока, в очках в массивной пластиковой оправе и с маленькой кудрявой бородкой с пробивающейся в ней сединой. Внешне он напоминал мне какого-то киношного проповедника, но я не мог вспомнить, из какого фильма. Я обратил внимание на его запястье, обмотанное бинтом, поверх которого была натянута эластичная сетка. С изнанки бинт был слегка запачкан кровью, так что рана должна быть немалой.

Негр довольно неуверенно действовал левой рукой, заметно морщился от боли и поэтому, когда ставил себе на поднос пластиковую тарелку с большим ломтем пиццы «пеперони», чуть не столкнул стеклянную бутылку апельсинового сока, которую я успел подхватить. Он повернулся ко мне, широко улыбнулся, сказал:

– Спасибо. А то с моей неловкостью я здесь все разобью.

– Что-то случилось? – дружелюбно спросил я, кивнув на его повязку, при этом внутренне становясь все менее дружелюбным.

Не нравилась мне эта повязка в такой вот период развития истории человечества, что как раз сейчас и протекал. Мало ли что у него там, под повязкой?

– Собака укусила, – вновь улыбнулся негр-«проповедник». – Меня никогда не кусали собаки. От меня даже бродячие собаки никогда не убегали. А тут укусила.

– Ваша собака?

– Нет, – покачал он головой. – Какая-то девочка шла по улице со своей умершей собачкой на руках и плакала. Я хотел ее успокоить, но собака вдруг очнулась и укусила сначала меня, а потом несколько раз девочку. А затем убежала.

– А что с девочкой?

Я открыл бутылку холодного пива, поставил ее на поднос и накрыл прозрачным пластиковым стаканом.

– Девочку увезла «скорая», пришлось вызвать. Мне они быстро наложили швы и сделали перевязку, потому что я тороплюсь, а девочку забрали. У нее были множественные укусы, собака успела несколько раз вцепиться ей в руки и лицо.

Мы вместе подошли к кассе, за которой сидела настолько дородная тетка с усами, что ее бока вываливались из кабинки, а голые волосатые руки напоминали свиные окорока. Она быстро обсчитала содержимое наших подносов, а затем мы присели за один из длинных столов в полупустом зале.

– Вы не из Юмы? – спросил я.

– Нет, я из Атланты, – опять улыбнулся негр. – Мне еще долго добираться. А вы куда летите?

– Еще дальше. В Москву. Но через Атланту.

– Да, вам не позавидуешь, – покачал он головой. – Вокруг такое творится, что я не уверен, что даже к себе в Джорджию сумею попасть.

В его речи был заметен акцент уроженца американского Юга. Точнее, даже негритянский южный акцент. Что это такое, объяснить сложно – надо раз услышать.

– На регистрации сказали, что рейс ожидается по расписанию.

Я говорил с ним, а сам лихорадочно пытался сообразить – что означает его рассказ? То, что происходит с людьми, может произойти и с животными? А если такая зомби-собака, собака-гобблер, собака-проглот, или как там их именуют, укусит человека, что с ним будет? Сидящий передо мной здоровым не выглядит, если честно. Я вообще не знаю, как он выглядит обычно, может быть, у него почки пять лет как отказали и порок сердца врожденный, но не нравится мне его испарина на лбу, которую он поминутно промакивает белым носовым платком, не нравятся слегка дрожащие руки и неуверенные движения. Уж не собирается ли он… того?..

Негр продолжал что-то рассказывать, скупо жестикулируя, я даже почти впопад говорил «да» или «нет», а самого упорно гвоздила одна мысль: что я буду делать, если он превратится в этого самого проглота в самолете? Рейс-то у нас один и тот же, до самой Атланты. Обречены друг другу, можно сказать, скованы одной цепью в виде билетов.

И что делать? Бросить все и бежать? Заманить его в туалет, пообещав пакетик леденцов, и прокатить на шарабане, и там задушить, спрятав тело в кабинке? Нажаловаться на него в полицию и попросить, чтобы они его немедленно застрелили, причем так, чтобы я видел? Чтобы мне потом не волноваться. А если собачий укус на человека не действует? Тогда почему у него вид такой квелый? Кстати, я так и не понял, как негры бледнеют, но цвет кожи у него и вправду какой-то странный, почти серый.

А если он все же превратится, как я с ним буду справляться? А что будет, если он сам кусаться начнет? И это в самолете, где теснота и сидят чуть ли не на коленях друг у друга? Твою бога душу мать… сообрази тут.

Затем он извинился и ушел в туалет, а я задумался вообще глубже некуда. На одну мысль он меня натолкнул. А сколько вообще может быть вокруг людей, укушенных даже людьми, но не обратившихся к ближайшему полицейскому на предмет, чтобы ему стрельнули в голову? И которых не увезла «скорая». Сказали же мне, что чем сильнее покусан, тем быстрее умирает и быстрее возвращается. А сколько гуляет с такими ранами, которые, по большому счету, и внимания-то не заслуживают при иных обстоятельствах? Куснули человека, но он глянул и счел, что это ерунда. Прополоскал марганцовкой снаружи, спиртом изнутри, пластырь налепил да гулять пошел. И что будет?

Народу в зале ожидания все прибывало, становилось шумно. До посадки оставалось уже совсем немного, когда возле двери в мужской туалет началась непонятная суета. Пробежал кто-то в униформе безопасности аэропорта, затем менеджер в белой рубашке. Тем временем объявили посадку на самолет, и люди постепенно потянулись к стойке, за которой оказалась та самая девушка-мексиканка, которая выдавала посадочные. Теперь она их, наоборот, собирала, по одному заталкивая в большую жужжащую машину, которая вместо больших прямоугольников бумаги выдавала маленькие квадратики.

Я вновь оглянулся на туалет и суету возле него. Не нравится мне это все, ох, как не нравится. Увидел двоих в униформе парамедиков, напоминающей полицейскую, но с белыми рубашками и синими брюками. Они бегом неслись через зал, толкая перед собой каталку, один из них нес медицинский саквояж. Голову на отсечение, что это мой черный приятель там или уже умер, или собирается это сделать. И что будет? И что мне делать? Поднимать тревогу? А чем это закончится для меня и моего рейса? А чем закончится, если не подниму? А не вернут ли наш самолет обратно сразу после взлета? А не начнут ли всех подряд проверять? А не загонят ли в карантин? Черт, сколько этих самых «если»…

В полной растерянности, не зная, что предпринять, я понемногу отставал от быстро продвигающейся очереди, пока не оказался последним возле стойки регистрации. Остальные прошли дальше, к посадке на автобус, который должен всех доставить к трапу, я же задержался, вызывая скрытое раздражение девушки за стойкой.

– Посадка уже заканчивается, – с неестественно вежливой улыбкой напомнила она мне, явно мечтая как можно скорее от меня избавиться.

– Да, да, прохожу… – пробормотал я, протягивая ей свой посадочный купон.

Она выхватила его у меня из рук, скормила жужжащей машине, вручив взамен маленький кусочек от него же.

– Выход на посадку прямо перед вами, – продолжала она через силу улыбаться.

Я остался нерешительно топтаться на месте, глядя в сторону суеты в зале. Носилки выкатили из мужского туалета. Уже знакомая картина – один из парамедиков придерживает капельницу на стойке, второй толкает каталку. И так они бодро пересекают большой зал.

– Ваш знакомый? – неожиданно заинтересовалась девушка.

– Нет, ваш пассажир. Он должен лететь.

Для нее почему-то мое заявление оказалось откровением. Она решила свериться со своим компьютером, чтобы убедиться, что не все зарегистрированные пошли на посадку.

От улицы нас отделяла стеклянная стена, и, когда там раздались отчаянные крики, мы обернулись немедленно. Возле автобуса что-то происходило – драка или что-то другое, отсюда понять было невозможно. Несколько человек бросились наутек прямо по летному полю, гулко загремели по металлическому полу шаги в коридоре, ведущему к автобусу, – не понимая, что происходит, люди побежали обратно.

Сидевшие в зале ожидания вскочили, некоторые бросились к окнам. И в этот момент чей-то отчаянный крик раздался прямо в зале. Такой дикий и пронзительный, что я подпрыгнул на месте, а девушка за стойкой взвизгнула и выронила папку с какими-то бумагами, которые рассыпались и бесшумно заскользили по отполированному гранитному полу.

Носилки-каталка с грохотом завалились на бок, а интеллигентный негр в очках, с которым мы недавно так мило беседовали, грыз зубами шею санитара с капельницей, вцепившись руками ему в одежду. Второй санитар пытался его оттащить от своего товарища, но явно опаздывал, потому что у того уже дергались ноги, а кровь забрызгала все вокруг – негру удалось сразу же разорвать артерию.

Сильный удар в спину опрокинул меня на пол, а мимо промчался какой-то тонко верещащий толстяк в красных брюках в обтяжку и с крашеными «перьями» волосами. Засмотревшись на происходящее в зале, я пропустил тот момент, как он выбежал из посадочного тоннеля. За ним с криками бежали люди. Кто-то толкнул девушку, и она упала на четвереньки, кто-то споткнулся об нее и с хрустом наступил ей на ладонь так, что она закричала.

«Затопчут девку, козлы!» – подумал я, бесцеремонно схватил ее за шиворот и потащил в сторону, из-под ног бегущей в панике толпы.

Она, не понимая вообще ничего, кроме того что ее воротник пережал ей горло и ее куда-то волокут, дергалась и вырывалась, пока я не заорал на нее: «Заткнись!» Тогда она просто испугалась и уставилась на меня ничего не понимающими темными глазами.

– Паника! Затопчут! – крикнул я, и у нее на лице мелькнуло что-то вроде ответной реакции.

Кричали уже везде и все. По прежнему кричали на улице, кричали в зале, и даже через мельтешащие ноги мне была видна огромная ярко-красная лужа на каменном полированном полу, которую быстро разносили ногами в стороны. А затем с улицы, кажется, с крыши терминала, протрещала короткая автоматная очередь. И это оказалось последней каплей – все бросились к выходу, обратно в город. Вне зоны паники оказалось всего два человека – девчонка, которую сбили с ног, и я сам, не впавший в панику лишь потому, что ожидал если и не этого, то чего-то очень похожего. Или еще худшего, хотя куда уж хуже.

Я суетливо огляделся, прикидывая, что предпринять. Ломиться на выход? Там такая толчея, что могут ребра поломать, и к тому же залитый с головы до ног кровью негр в очках, покачиваясь, шел к не обращающей на него внимания толпе. Хотя…

– Давай за мной! – крикнул я девушке.

– Что? – переспросила она.

В себя она еще явно не пришла. Я попытался схватить ее за руку, но она вырвала ее и закричала, но уже не от испуга, а от боли.

– Что?

– Не знаю. – Она чуть не плакала. – Кажется, пальцы сломали.

Действительно, два пальца на руке, которую она протянула мне, торчали под странным углом, смуглая кожа на ладони была содрана до крови.

– Главное, что не покусали, – заявил я резонно, старясь выглядеть спокойным, хоть это плохо получалось. – В общем, держись за мной и не отставай. Понятно?

– Понятно.

Ладно, хоть это хорошо. Главное – без паники. Зал большой, места много, зомби всего один. Нет, не один, а два… три… четыре…

Сразу трое мертвяков вышли из коридора, ведущего к автобусу. Двое из них были в униформе аэродромного персонала, все перемазаны кровью. С ними шла толстая женщина в шортах, обтягивающих жирные бледные колени с прожилками фиолетовых вен. Крашенные в соломенный цвет волосы торчали клочьями над жутким бледным лицом с тремя подбородками и с измазанным свежей кровью ртом. Увидев нас, они остановились, как по команде, а затем направились в нашу сторону.

Опа… а я хотел с той стороны прорываться, через стоянку легких частных самолетов. Не выйдет… дьявол, безопасность полетов, пропади она пропадом! Никакого оружия и ничего на оружие похожего: палки в этом зале не найдешь. Вообще ничего, даже тарелки со стаканами и те из тонкого, как бумага, пластика. Как в психушке для буйных, мать его!

– Бежим! – крикнул я и побежал вдоль стеклянной стены, выходящей на поле. Девушка бежала следом, прижимая раненую руку к груди, пачкая кровью белую блузку, но не отставая. Хорошо, что здесь на высоких каблуках ходить не принято: на ногах у нее легкие туфли на мягкой подошве, а то бы за собой тащить пришлось.

Мертвяки направились следом за нами, но неспешным шагом, так что разорвать дистанцию у нас получилось. Я посмотрел на беснующуюся толпу, прорывающуюся обратно через узкий лабиринт из ударостойкого стекла, сконструированный специально так, чтобы пропускать как можно меньше людей одновременно.

Крик стоял такой, что не слышно было собственного голоса. Стеклянные стены гудели под ударами, люди наваливались на спины впереди стоящих изо всех сил, создавая лишь большую пробку в проходе, пытались лезть через верх. Метавшийся возле толпы охранник аэропорта был вооружен только дубинкой и «тазером» – электрошоковым пистолетом. В зону безопасности с оружием не пускали никого – значит, и пользы от него будет не больше, чем от меня.

Негр, уже без очков, доковылял до ближайших к нему людей, пытающихся друг по другу выбраться из зала, вцепился руками в волосы толстяку в красных брюках, оттягивая ему голову назад, и впился зубами в лицо. Брызнула кровь, тот заорал так, что перекрыл весь многоголосый вой паникующей толпы. Ближайшие к нему люди шарахнулись в сторону, словно их окатили кипятком из пожарного шланга.

Санитар, которому мой недавний собеседник и любитель собак разорвал горло, так и лежал в большой луже крови, растоптанной по всему залу подошвами. Рядом с ним лежала перевернутая каталка и раскрытый саквояж, из которого высыпались какие-то медицинские приблуды.

Я вновь бросил взгляд на наших преследователей – они так и продолжали идти за нами, не ускоряясь, но и не отворачивая в сторону. Долго так не пробегаем – зажмут в углу. А следом за ними из коридора выходили еще мертвые: уже не меньше десятка. Откуда их столько набралось? Что там случилось?

– Есть еще выход из этой зоны, кроме ворот? – спросил я девушку.

– К стойкам регистрации – нет, все проходят проверку, – испуганно сказала она.

– В одних воротах?

– Нет, есть еще одни, служебные.

– Где выход из них?

Она показала рукой прямо туда, откуда шли мертвяки. Действительно в углу зала виднелась невзрачная дверь с табличкой. Но тогда придется прорываться через мертвяков. И если не будем достаточно проворны…

– Как она открывается?

Я разглядел возле двери электронный блок с кнопками. Если у нее нет ключа или кода…

Девушка молча приподняла на красной тесемке висящий у нее на шее ключ-карту с фотографией.

– Хорошо, – обрадовался я несказанно. – Сейчас мы прорвемся туда. Ты откроешь дверь картой – я прикрываю тебя. Но внутрь сразу не забегаешь, говоришь мне, что все готово. Есть вопросы?

– А мы сумеем?

Вид испуганный, руки трясутся, но не паникует. Это хорошо. А то я уже сам… на грани паники. Боюсь я этих мертвяков, если быть откровенным.

– А куда мы, на хрен,[18]18
  Все ругательства в романе даны не в буквальном, а в эквивалентном переводе.


[Закрыть] денемся? Должны суметь.

Тут я сказал чистую правду. А куда нам еще деваться?

– Всё, за мной! Держись прямо за моей спиной! – скомандовал я и побежал к перевернутой каталке.

Теперь вся надежда на нее. Без прикрытия мы точно не прорвемся, а вот она, эта самая медицинская каталка, даст нам маленький шанс. Мы завернули за ряды диванчиков для ожидания, обежали колонну с телевизорами, на которых светились строчки расписания вылетов, пересекли свободную середину зала. Сквозь крики и стоны лезущих друг у друга по головам людей прорвался резкий треск очередей – это опять кто-то стрелял на улице, наверное, «маринз» с крыши. В кого… можно предполагать, хоть можно при этом и ошибиться.

Когда мы были уже рядом с каталкой, убитый санитар зашевелился и рывком сел, ворочая головой и оглядывая новый для него мир мутными мертвыми глазами. Интересно, что он видит теперь, с той стороны? Идиотская мысль, и почему пришла в такой момент?

Увидев поднимающегося мертвеца, бегущая за мной девушка завизжала. Все произошло так неожиданно, что я даже остановиться не успел. К тому же подошвы заскользили по размазанной на полированном граните свежей крови, от которой в воздухе висел тяжелый металлический запах. Если бы попытался остановиться, то свалился прямо на этого новоявленного зомби. И я сделал то, что мог единственно совершить в этой ситуации, – с ходу, изо всех сил, что было дури пнул его подъемом ступни под подбородок. Удар вышел не хуже, чем у футбольного вратаря, выбивающего мяч на половину поля противника. Я сам взвыл от боли в сухожилиях, но при этом услышал явственный треск сломавшегося позвоночника. Мертвяка даже подбросило немного, опрокинув назад.

Не знаю, может ли такое его убить, сомневаюсь. Поэтому времени терять я не стал, а, схватившись за измазанный в крови край каталки, рывком поставил ее на колеса, направив в сторону желанной двери.

– Держись за мной! – снова заорал я и, налегая изо всех сил, начал разгонять каталку перед собой.

Жаль, что недостаточно тяжелая… Хотелось бы куда тяжелее – чтобы как каток! Чтобы плющила всех, кто попадется.

Первой на пути попалась уже давно, судя по виду, умершая женщина в консервативном сером костюме в тонкую полоску. Каталка, разогнавшаяся до такой скорости, что я едва за ней успевал, просто отшибла ее в сторону с такой силой, что та заскользила на спине, отлетев под ближайшие ряды диванчиков. От нее остался в воздухе стойкий запах мертвечины, от которого меня прямо на бегу чуть не стошнило, едва успел сдержать рвотный позыв.

Следующим был омерзительного вида мертвяк в черных шортах и белой рубашке, с почти начисто объеденным лицом. Одна нога у него тоже сохранилась не полностью, и поврежденный сустав неустойчиво подгибался. Я успел это заметить и чуть изменить направление движения своего громоздкого оружия.

Удар получился по касательной, нога подогнулась, как я и рассчитывал, и зомби упал лицом на каменный пол, попытавшись, впрочем, схватить бледной грязной рукой за щиколотку бегущую следом девушку. Та заорала в ужасе, перепрыгнула через руку, но не отстала и не свернула. А я несся впереди как локомотив.

Серьезно помешать мне могли двое, как раз крутившиеся возле служебной двери. Невысокий мексиканец, убитый совсем недавно – даже кровь не запеклась на разорванной шее, – одетый в комбинезон компании по ремонту кондиционеров, и молодой пухлый мужик, на которого напали сзади и успели объесть с него весь затылок, часть плеча, а заодно и стащить набок скальп с окровавленного черепа.

В мексиканца моя каталка врезалась с ходу. Получилось неплохо, даже руки на рукоятках «высушило» вибрацией. Он отлетел, ударился о стену и свалился. А вот второй, с перекошенным скальпом, успел вцепиться в каталку руками, и, когда я потянул ее на себя, он пошел следом. Так мы не договаривались!

– Открывай! – закричал я девушке.

Та суетилась возле замка, зажав карточку в дрожащей руке и с перепугу не попадая ею в щель считывателя.

– Не суетись, спокойно! Я их к тебе не подпущу! – прокричал я, сам перескочил через каталку и изо всех сил толкнул ногой мертвяка, не ожидавшего такого маневра.

Ботинок просто утонул в жирном животе, нормального человека от такого удара пополам бы сложило, а этот лишь сделал несколько шагов назад, даже не собираясь падать и не изменив выражения мертвого лица. Тем временем к нам направились все остальные мертвяки, ошивавшиеся в этом конце зала. Лишь трое первых, жирная тетка и монтеры, целеустремленно направились к паникующей и застрявшей в проходе толпе.

Оттолкнув мертвяка, я вновь завладел каталкой и опять ухватился за рукоятки. И когда зомби снова пошел в нашу сторону, я с маху толкнул его этой вертлявой каркасной конструкцией. На этот раз он упал навзничь, но поднялся мексиканец-кондиционерщик, а слева подходили разложившаяся женщина в сером костюме и сильно хромающий тип в черной форме непонятного назначения.

Я резко развернул носилки, ударил ими разложившуюся, которая снова не успела среагировать и свалилась, от нее осталось пятно какой-то слизи на белом пластиковом покрытии каталки. Затем описал носилками полукруг, так что резиновая обивка их колес запищала по гранитному полу, и вновь сбил с ног мексиканца.

– Ну же? – уже не выдержав, заорал я девчонке.

Да сколько можно возить карточкой по щели и набирать четыре цифры кода? Нас же сейчас здесь в клочки порвут, а еще через пять минут мы сами будем тут за всеми гоняться. Да быстрее же, овца!

Электронный замок победно пиликнул, щелкнула задвижка, причем этот звук раздался у меня в сознании так громко, словно сам Господь Всеблагой щелкнул чем-то там на небесах персонально для меня.

– Готово!

Правой рукой я оттолкнул от себя каталку в направлении противников, выигрывая лишнюю пару секунд, левой схватил за недавно еще белый воротник блузки девицу, бросившуюся было в дверь «поперек батьки», и сам заскочил туда первым, таща упирающуюся спутницу за собой. Но даже в таком унизительном положении она все же блеснула – успела захлопнуть дверь, обезопасив нас от нападения с тыла.

– Стоять! – раздался чей-то истеричный голос.

Я обернулся налево. За столом, расположившимся за детекторной рамкой, стоял охранник совершенно детского вида, больше пятнадцати и не дашь, и целился в нас из пистолета. Впрочем, детским у него было только лицо – круглое, с маленьким ртом, маленькими же близко посаженными глазками и оттопыренными круглыми ушами, делавшими его похожим на шарж. А вот все остальное было большим и хорошо раскормленным. Эдакий порося-переросток. Зато этот порося достаточно сноровисто держал в руках пистолет, который был направлен на нас. Круглое лицо под черной бейсбольной кепкой было потным, язык часто облизывал губы, в глазах буквально полыхал пожар паники. Такой ведь и пальнуть может.

Порося и я одновременно вздрогнули, когда что-то тяжелое врезалось в дверь, в которую мы только что забежали.

– Тим! Прекрати дурака валять! – вдруг решительно направилась к поросю девчонка. – Не узнал?

Тот опять вздрогнул, лицо его попыталось выразить какую-то мысль, но не выразило, и он, наведя пистолет уже на нее, резво отскочил в сторону, оказавшись вполне в зоне досягаемости. Идиот, он же даже в нее способен сейчас выстрелить! Но через секунду его пистолет повернулся ему в грудь, еще через одну он переселился ко мне в руку, а сам порося с грохотом рухнул спиной на свой стол, сдвинув его и заставив скрежетать стальными ножками по каменному полу. А затем я направил пистолет ему в нос – круглую розовую картофелину на белом конопатом лице – и спросил:

– Будешь вести себя хорошо?

Никогда не учите все боевые искусства на свете, если для вас это, конечно, не смысл жизни. Отработайте с десяток достаточно разнообразных приемов, но отработайте так, чтобы ваше тело исполняло их без всякого участия мозгов. Что я и сделал в свое время, а потом понемногу продолжал поддерживать «телесное знание», а в результате вышло так, что вот эта самая «беретта» направлена в нос ее бывшему обладателю.

– Будешь вести себя хорошо? – повторил я и слегка пнул в пухлый бок обалдевшего охранника, исключительно чтобы разговор завязать.

– Буду, – часто закивал тот.

Девушка-мексиканка, к ее чести будь сказано, панику не поднимала и отбивать охранника не бросалась. У нее и мексиканский акцент еще заметен, так что американская законопослушность не должна было до конца укорениться.

– Ты почему тут прячешься? – сдерживая злобу, спросил я его. – Там же паника, надо людей выпускать, у тебя здесь выход запасной, а ты закрылся, свинья резиновая. Ты же охрана!

Я еще раз его пнул, уже сильнее, но тот ничего не ответил – лишь начал часто мотать головой, то ли отрицая все на свете, то ли полагая, что я начну его сейчас убивать, и заранее против этого протестуя.

– Где еще оружие? – проникновенно спросил я его, приблизив зрачок дула прямо к его переносице, давая возможность рассмотреть внутренность ствола и представить, как оттуда вылетит пуля и вынесет его мозги через развалившийся затылок фонтаном бурого дерьма.

Я уже хорошо изучил здешние службы безопасности. Если у них есть караулка, то пистолетами на поясе они никогда не ограничиваются – обязательно что-то еще есть в резерве. Тем более что часть их людей в зоне безопасности вынуждена ходить без оружия. А значит, их оружие где-то хранится, причем где-то здесь.

– Там… – снова облизав сильно потеющую верхнюю губу, указал он на шкаф у дальней стены.

Мог бы и сам заметить: это же не сейф. В стеклянном шкафу стволами вверх стояли два помповых ружья с пистолетными рукоятками и телескопическими прикладами, на каждом из которых висело по дополнительному патронташу на пять патронов. Я увидел на ресивере клеймо «Моссберг» – это уже неплохо. У меня и в Москве «моссберг» имеется, только этот с виду покруче, совсем тактический. Я достал один из дробовиков, проверил наличие патронов в магазине – полон. Очень мило с их стороны. Проверил второй дробовик – такой же эффект.

– Встать на колени, пятки скрестить, руки за голову, – скомандовал я «поросе».

Тот не стал медлить с выполнением команды, и через несколько секунд я стал обладателем его нейлонового тактического пояса – с четырьмя запасными магазинами к пистолету, рацией в чехле и наручниками. Вот это очень по-американски – носить сразу несколько запасных магазинов. Джефф, что склады охраняет, носит с собой целых шесть, он мне сам показывал. Очень, очень хорошая привычка.

Наручники пригодились сразу: я приковал ими пленного к тяжелому письменному столу, пропустив его руки под стальной нижней перекладиной. Удачно получилось – из-под стола торчала только откормленная задница в серых форменных брюках. Так и сиди.

– Ты стрелять умеешь? – спросил я у девчонки, разглядывающей поврежденную руку.

– Немного. Брат научил, – кивнула она.

Ей было явно больно, пальцы посинели и распухли, но она держалась, лишь покусывала губы. И как она стрелять будет? С другой стороны, даже со сломанными пальцами лучше быть человеком вооруженным, нежели безоружным.

– Держи, – сказал я, протягивая ей второй дробовик и загоняя патрон в патронник. – Жди меня здесь, наведи ствол в дверь. Никому не открывай до тех пор, пока не убедишься, что это я. Понятно?

– Как убеждаться?

– А я вот так постучу в дверь…

Я выстучал костяшками пальцев на поверхности стола бессмертный ритм «Спартак – чемпион!».

– Запомнила? Если придет кто-то живой и при власти – сдавай оружие, если не придет – храни его как свою бессмертную душу. Понятно?

Она молча кивнула. А я наконец снял со спины рюкзак, а с рюкзака мотоциклетную куртку, быстро натянув ее на себя. Выловил из карманов перчатки, прикрыл руки. Нормально – они с эластичными вставками, сидят как хирургические. Рюкзак просто бросил на стол, не отказав себе в удовольствии слегка пнуть в зад охранника под ним. А затем направился к двери, прижав приклад к плечу и наведя дробовик на дверь. К счастью моему, двери открывались большой поперечной перекладиной – стоило лишь толкнуть ее от себя, – такое на случай пожара делается. В общем, я просто толкнул перекладину ногой.

Перед проемом никого не было, каталка, перевернутая набок, валялась метрах в десяти. Я быстро выглянул налево, прикрываясь самой дверью – до ближайшего мертвяка, идущего от меня, метров десять, и в мою сторону он не смотрит. Я быстро выскочил в зал, рывком захлопнул за собой дверь, обернулся. Мексиканец в комбинезоне стоял у стены и смотрел на меня. Похоже, он не понял, откуда я взялся, – до того меня закрывала распахнутая дверь, а додумать я ему не дал. «Моссберг» лягнулся, эхо со звоном метнулось по залу, мозги мертвяка разлетелись по всей белой стене, а тело мешком завалилось в сторону. Вот так… прямо как на стрельбище, на занятиях по «практическому дробовику». Хорошо, что я не ленился…

Я оглянулся назад, перезаряжая и не опуская оружия. Ни один из уходящих мертвяков не обратил никакого внимания на выстрел. Зато с обратной стороны еще один оставался – непонятный мужик в гавайской рубашке, бледный, почти не поврежденный, скорее похожий на наркомана, чем на мертвяка. Он решительно и довольно быстро шел прямо на меня, поэтому застрелить его труда не составило. Все, пусто с этой стороны, главное – выход из зала.