Текст книги "Солдаты Вавилона"

– Прошу, мадемуазель, – сказал один из тех, кто привез ее сюда – высокий, белый, тонкий. – Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее.

Ника послушно села. Кресло, кожаное на вид, оказалось холодным и скользким. Еще в машине ей дали понюхать что-то, и теперь лицо онемело, глаза не мигали и почти не двигались, а мысли стали рыхлыми и медленными. С ней что-то сделали и собирались сделать что-то еще, но значения это уже никакого не имело.

– Смотрите, пожалуйста, сюда, – сказал тонкий.

Собственно, никуда больше она смотреть и не могла – кроме как на экран, большой и плоский – не голо. Экран осветился, появились и стали растекаться, превращаясь во что-то другое, человеческие фигуры, и понять это было невозможно. Потом все стронулось и потекло, покатилось на нее, понемногу убыстряя скорость, и скоро Ника, захваченная этим движением, неслась, едва успевая поворачивать, сквозь живой, кипящий, взрывающийся новыми, неизвестными природе цветами лабиринт, а потом, не удержавшись на краю, полетела куда-то вниз в потоке упруго поддающейся телу перламутровой ртути… Там, куда она падала, медленно вращался багровый водоворот… И тут же резкий сигнал зуммера вонзился в уши. Мигала тревожная лампа на пульте, и автопилот готовился перехватить управление. Если глаза закрыты более трех секунд… Она провела ладонью по лицу. Все нормально. Это туннель. Туннель ее укачал. Она никогда не любила туннелей.

Все, осталось немного… Ч-черт, пот пробил. Ровно год назад разбился Джэб – ехал без автопилота и на ровной дороге уснул за рулем. С тех пор она никогда не выключала автопилот, хоть это и считалось дурным тоном.

На выезде из туннеля по глазам ударило таким световым контрастом, что опять пришлось жмуриться и нервировать этим «черного Сэма». Асфальт казался фиолетовым в обрамлении сверкающих склонов, горы были небесно-белыми, как облака, а небо над ними имело такой сказочно-чистый синий цвет, какого вообще не бывает нигде, кроме как в небе над горами. Машина легла в плавный поворот, и сразу перед глазами, закрывая солнце, воздвиглась темная громада «Горной твердыни».

Площадка паркинга была еще почти пуста: дюжина машин, из них лишь две знакомые: черный «Сабр» барона и новый, купленный месяц назад и уже помятый «Форд-шериф» Яна Богница. Барон, конечно, приехал самым первым – его машина крайняя в ряду… У подъема на мост стоял седовласый дядюшка Гастингс. Увидев ее, он растянул серые губы в широчайшей улыбке.

– Наша маленькая принцесса! – воскликнул он. – Как давно я вас не видел!

– Чуть больше года, дядюшка, всего лишь чуть больше года, – она улыбнулась в ответ. Опираясь на его мощную, как из бронзы, руку, она поднялась по ступеням на мост и оглянулась. Ее «Мерлин» уже стоял в ряду с другими машинами, выделяясь своей плотной тяжестью и нескрываемой мощью, как артиллерийский снаряд рядом с детскими колясками.

– И правда, – согласился старый негр. – Чуть больше года. Но как долго тянулся этот год!

– Ничего, – сказала она. – Тяжелые времена тем и хороши, что проходят рано или поздно.

– Воистину так. Я желаю вам, принцесса, провести приятный вечер… а если захотите поболтать со старым негром и послушать разные истории, как слушала их девочка Аннабель… приходите.

– А чай будет с ромом?

– С черным ямайским ромом из большой зеленой бутыли с литой печатью на пробке…

– Спасибо, дядюшка. Если ничего не случится, я обязательно приду.

И, вновь ощутив себя почему-то девочкой Аннабель, она, пританцовывая, зашагала через мост. Дубовые брусья глухо принимали в себя удары ее каблучков. Вот здесь, где несмываемое темное пятно, двести лет назад стрела поразила преступную леди Канолу…

У ворот донжона дядюшка Гастингс передал ее дворецкому. Аннабель незаметно пожала твердую надежную ладонь старого привратника.

– Ее высочество принцесса Аннабель! – провозгласил, распахивая перед ней резные створки парадного входа, дворецкий.

Оркестр играл что-то легкое, полетное, и леди Денниус, хозяйка, маленькая и подвижная, шагнула к ней, поцеловала в щеку и шепнула: «Ты здесь, слава Богу!» Сэр Денниус, давний друг, наставник, почти отец – напротив, холодно коснулся губами запястья и молча посмотрел в глаза, и Аннабель вдруг поняла, что он боится за нее.

И – почувствовала, что благодарна ему за этот страх.

– Богниц, – сказал барон лениво, – вы неизбежны, как судьба. Как удар молнии. И так же несносны.

– Судьбу вы считаете несносной? – сделал домиком свои белесые брови Богниц; глаза его смеялись.

– Я с ней конфликтую с момента рождения, – сказал барон.

– Нельзя ли несколько подробностей для прессы?

– В раздел скандальной хроники?

– Как можно! В спортивный, разумеется. Кстати, правда ли, что вы оба,

– Богниц поклонился Аннабели, – намерены выступить одним экипажем в «Трансафрике»?

Барон, не глядя, поставил пустой бокал – под бокалом тут же оказался поднос, а мгновением позже при подносе материализовался официант. Другой официант, несущий свежие коктейли, качнулся было в их сторону, но барон отмахнулся от него.

– Это неплохая мысль, – медленно сказал он, – поэтому, наверное, она мне в голову и не приходила… А что скажет ваше высочество? – повернулся он к Аннабели.

– Я вообще не собиралась заявляться на эту «Трансафрику», – сказала Аннабель. Сейчас он спросит: почему? – мелькнуло в голове. Надо что-то сказать… – Хотела бы не торопясь подготовиться к Кубку Наций.

– Это, конечно, цель… – протянул Богниц недоверчиво. – А можно политический вопрос? То есть я обращаюсь к вам не как к знаменитым спортсменам, а как к представителям виднейших фамилий Конкордиума. Ваше мнение о завтрашней Конференции Гор и Долин?

– Я отвечу как частное лицо, – сказала Аннабель. – Я считаю, что в нынешней ситуации любые шаги навстречу друг другу надо только приветствовать – и помнить, что есть вещи важнее застарелых обид.

– А я вообще не отвечу, – сказал барон. – Во-первых, я ничего не понимаю в политике, о чем вы, Богниц, прекрасно знаете. Во-вторых, что бы я ни сказал, это будет вразрез с мнением моей семьи – кажется, так получается автоматически.

– Послушайте, Ян, – сказала Аннабель. – Вы тут знаете всех – кто вон тот человек с черной розой?

– О, это же Яппо. Говорят, он _н_а_с_т_о_я_щ_и_й_ маг. Из старых. Я знаю, что его очень боялся покойный король Томас.

– Понятно, – сказала Аннабель.

Значит, вот он какой, этот Яппо, подумала она. Почему-то думала – старик, с бородой, с посохом… Как Хиид – таким он запомнился ей. Впрочем, может быть, это детские аберрации, тогда все, кто старше тридцати лет и выше пяти локтей, казались глубокими стариками и великанами…

– Король Томас, по-моему, боялся всего, – сказал барон. – Даже собственной тени.

– Вот именно, – поднял толстый палец Богниц.

Барон уже набрал в грудь воздуха, чтобы задать вопрос, когда Аннабель перехватила брошенный мельком на них взгляд высокого человека во всем черном и с черной розой в петлице и положила руку барону на плечо.

– Давайте лучше о скачках, – сказала она. – Или о боксе. Ведь наш друг Ян…

– В прошлом, ваше высочество, в прошлом!

– Не столько в прошлом, сколько в душе, правда ведь, Ян? Вот, допустим, волею судеб вы снова стали спортивным репортером – пари, что будете втрое счастливее, так? Или нет?

– Если с нынешним окладом – о, вдесятеро! Кстати, о пари: хотите свеженький скандал? Помните бой Раулингсон – Ферри? Третьего апреля? В восемнадцатом раунде Ферри проиграл техническим нокаутом?

– Сломал руку, кажется, – уточнил барон.

– Тот самый бой, – закивал Богниц. – Так вот, выяснилось, что оба боксера заключали пари на победу противника! Огромные суммы! Раулингсон дисквалифицирован и по уши в долгах, а Ферри вообще скрылся – но зато с двумя миллионами. Хотя, если его найдут, миллионы ему вряд ли понадобятся…

– То есть руки он не ломал? – приподнял бровь барон.

– Естественно. Массажист в перерыве незаметно впрыснул ему под кожу что-то, вызывающее отек, и Ферри осталось только удачно упасть…

– Свинство, – сказала Аннабель. – Массажист его и продал, наверное?

– Нет, – сказал Богниц. – Случайный снимок, и фотограф не сразу обратил внимание…

– Что осталось более или менее честного, – сказал барон, – так это теннис, шахматы, яхты и большие ралли. Все остальное…

– Я сказал бы иначе, – прищурился Богниц. – Бокс, лошади и футбол. Это продано, куплено и продано снова. Все остальное – с вариантами.

– Лошади, – сказала Аннабель. – Знаете, Ян, есть лошади и лошади…

– Я не имел в виду выездку, – сказал Богниц. – Я говорил про ипподром.

– Самый честный вид спорта – это рулетка, – сказал барон. – Ты знаешь, что всегда выигрывает казино…

– Смотрите, это Берт, – сказала Аннабель.

К ним подходил, заранее широко улыбаясь, Берт Яскульский, рыжий и круглолицый; четыре года назад, когда он только начинал свою карьеру, его простецки-легкомысленная внешность страшно мешала ему. Как и островной акцент. От акцента и веснушек он избавился – но не это, конечно, стало причиной его стремительного взлета. Сейчас он был товарищем премьер-министра Маргитании, второго по значению королевства Конкордиума.

По слухам, влияние его в кулуарах власти самого Конкордиума было колоссальным.

– О, милая Аннабель, как я рад вас видеть! Лео, я слышал, у вас проблемы? Поговорим за картами. Ян, никаких интервью, я отдыхаю. Что интересного в мире? Господа, позвольте мне похитить у вас принцессу…

Конечно, и Берт с ними, думала Аннабель, увлекаемая мягкой превосходящей силой. Как же без Берта… Она автоматически раскланивалась со знакомыми, окидывала взглядом платья и украшения дам, и вдруг оказалось, что они идут как бы по длинному коридору, в конце которого стоит, вовсе на них не глядя, человек в черном, но в последний момент коридор слегка вильнул, и их пронесло мимо, куда-то ко входу в зимний сад…

– Берт, куда вы меня тащите? – спросила она, оглядываясь.

– Как, вы еще не знаете? У Денниусов зацвела инстрелла. Вы видели цветок инстреллы?

– Я выросла в этом доме, Берт, – сказала Аннабель.

– Ладно. Тогда сами подскажите место, где можно поговорить без посторонних. При этом не пропадая с глаз.

– Значит, то, что нас будут видеть беседующими – не страшно?

– Предпочтительно. Мои агенты уже распускают слухи о моих матримониальных намерениях.

– Берт, вы совсем не в моем вкусе.

– Вкусы – вещь переменчивая… впрочем, говорить мы будем о другом.

– Тогда поднимемся на галерею.

На галерее слышен был мягкий шорох климатизатора и ощущались токи прохладного воздуха. Пахло подтаявшим снегом. В зале собралось уже около сотни гостей, разговаривали, пили, знакомились и знакомили, было немало юных дам и молодых кавалеров, и кто-то замечал стоящих на галерее Аннабель и Берта – замечал, обращал внимание, запоминал для последующего перемывания косточек… А что, подумала Аннабель, с их точки зрения – Берт для меня прекрасная партия… как и я для Берта. Принцесса-изгнанница, пожизненная правительница государства площадью в один номер-люкс на территории отеля «Палас», которая не гнушается брать деньги за победы в автогонках… и молодой политик, представитель древнейшего дворянского рода, более древнего, чем коронованные Мартиниусы…

– К развлечению гостей меры приняты.

– Так в чем дело, Берт?

Невидящими глазами Берт смотрел куда-то в противоположную стену.

– Отвечайте, – сделала улыбку Аннабель. – Или вы хотите, чтобы я ушла?

– Я хочу предложить вам участие в грандиозном предприятии. Риск колоссальный. Победитель получает все. Но на кон ставится, пожалуй, не только смертное тело, но и бессмертная душа…

– Заговор?

– Да. Мы хотим вернуть вам корону.

– У меня ее никогда не было.

– Была. Король Евгений за день до смерти тайно короновал вас.

– Не может быть. Я запомнила бы. Мне ведь было уже пять лет.

– Вы пробыли в руках у… мы называем их упырями, но это условно… вы пробыли у них неделю, прежде чем Конкордиум вытащил вас оттуда. Странно, что у вас вообще осталась прежняя личность.

– Берт, вы говорите что-то такое… Может быть…

– Да.

– Что «да»?

– Мы расскажем вам все. В последние несколько месяцев нам удалось добыть немало новой информации об Альбасте, и… это страшно, принцесса. Меры надо было принимать десять лет назад. Я боюсь, что сегодня уже поздно. Но ничего не делать – тем более нельзя. Сейчас Яппо расскажет нам кое-что… и еще – генерала Паулина вы помните?

– Нет.

– Он командовал внешней охраной дворца еще при вашем отце. Неделю назад бежал из-под ареста. Он сейчас здесь. Поговорите с ним тоже.

Конечно, она помнила этого генерала. Маленькая, она боялась его. У генерала – в те времена, наверное, полковника – был низкий лоб, приплюснутый нос, узкие губы и мощные челюсти. Вечно прищуренные глаза напоминали серые льдинки. Он никогда не улыбался. Люди с такими лицами не меняются десятилетиями и становятся стариками в одну зиму. Похоже, что генерал был на грани этого превращения.

Он уже замолчал, а Аннабель все пыталась зрительно представить себе хоть что-нибудь из рассказанного: котлованы, на дне которых живут сотни и тысячи людей – абсолютно, идиотически счастливых людей, которым вообще ничего не нужно; живых мертвецов, по ночам патрулирующих улицы столицы; необъяснимые и жуткие перерождения домашних животных и птиц; покинутые, но продолжающие жить непонятной жизнью села и города; и брата, короля Германа, до недавнего времени – слабоумного морщинистого мальчика, куклу в руках матери-правительницы… он стал выше ростом и тверже лицом, речи его разумны и указы точны, но никто не может встретить взгляд его глаз и остаться в здравом рассудке…

– Он умер, принцесса, – сказал Яппо, поняв, о чем она думает. – И смерть его души была долгой и невыносимо тяжкой. Снедаемая заживо, она…

– Не надо, – сказала Аннабель. – Я поняла. Но – что мы можем вообще сделать? Если все так…

– С нами Яппо, – сказал Берт.

– Яппо… – Аннабель подняла глаза на мага. – Яппо, а почему вы с нами?

– Потому что могущество тех, кого вы назвали упырями, угрожает и мне,

– сказал маг.

– Только поэтому?

– Да, только поэтому. Восстановление справедливости в вашем смысле меня не занимает. Меня вообще не занимают людские отношения.

– Хорошо. А чем конкретно вы можете помочь?

– Информацией. В ближайшие дни я буду знать все о сегодняшней структуре Альбаста. Узнав это, я смогу найти для вас способ проникнуть на его территорию. Научу бороться с магией упырей. Возможно, смогу нарушить их системы наблюдения и воздействия…

– Вы говорите – упыри… – начала Аннабель.

– Это вы так говорите, – поправил ее Яппо.

– А как на самом деле? И – кто они?

– Вот этого вам как раз пока знать не следует. Вы же не хотите, чтобы они слышали, что мы тут обсуждаем? В нужный момент я сообщу вам их настоящее имя.

– А пока?

– А пока, принцесса, остерегайтесь красного света. Закрывайте глаза, отворачивайтесь, не смотрите. С его помощью упыри способны перебрасывать людей в другой мир.

– Как это? – хором спросили Аннабель и Берт.

– Ваше активное начало, ваша истинная личность окажется где-то в другом месте, в другом мире, в другом теле. А это тело останется здесь – пассивной игрушкой в руках судьбы. Все будет как раньше, никто не заметит – только противостоять жизни вы уже не сможете.

– Интересно… – протянул Берт. – Об этом писал Келлер, если я не ошибаюсь?

– Да, Франц Келлер. Он умел перемещаться из мира в мир собственной волей. Трактат «Существование» – вовсе не результат употребления африканских грибов арау-рау, как писали его враги…

– То есть, вы хотите сказать?..

– Дорогой господин, давайте отложим лекции до более легких времен. Скажем, через год после возведения принцессы Аннабель на трон Альбаста я готов познакомить вас с полной картиной мира. Правда, это будет стоить вам нескольких лет жизни и множества иллюзий. Хотите?

– Пожалуй, да.

– Я уважаю такие характеры, как у вас. Я буду заниматься вами с удовольствием.

– А мной? – спросила Аннабель.

Яппо покачал головой.

– Я помогу вам взойти на трон. В ученики вы не годитесь.

– И можно узнать, почему?

– Нет.

Это было сказано так, что от продолжения расспросов Аннабель удержалась.

– Через несколько минут, – продолжал Яппо, – вам придет в голову такая мысль: а почему мы должны доверять этому человеку – то есть мне – и действовать по его указке? Не преследует ли он свои интересы и не использует ли нас для собственных надобностей? Отвечаю: да, преследую. Использую. Из Альбаста сейчас исходит страшнейшая за всю историю Земли угроза для человечества – в том числе и для меня. В моем плане противодействия этой угрозе одним из основных пунктов значится: вернуть светскую власть в Альбасте живым людям. Сейчас у власти живых нет. Если вы откажетесь, принцесса, мне придется начинать головоломную династическую игру или пытаться создать там республику – что сложно, малонадежно и требует времени, которого у нас и без того практически нет. Если вы согласитесь участвовать в этом деле, вам придется принимать на веру все, что я буду говорить, так как добыча доказательств опять же потребует огромного времени и сил. Вот живой свидетель, – Яппо кивнул на молчащего генерала. – Это чудо, что он здесь, с нами. Чудо вдвойне, что это влиятельный человек, за которым гвардия пойдет на смерть. Я долго не видел возможности нанести поражение упырям. Сейчас эта возможность у нас появилась. Если мы ее упустим, то, я думаю, всем нам лучше умереть как можно раньше…

Стало очень тихо.

– Если вы ждете моего слова… – Аннабель начала и замолчала. Ей даже не было страшно. Как перед лобовым столкновением, которого не избежать. Так уже было однажды. – Да. Разумеется, да.

ВИТО

– Докуривай, и пошли, – повторил Стас. Он всегда куда-то спешил, но сегодня это было просто невыносимо.

– Суетишься, – сказал Вито, раздавливая окурок в пепельнице. – Нервничаешь. А смысл?

Стас не ответил. Он прекрасно понимал, что суетиться смысла не имело.

Дверь открылась, и вошли Джиллина и Ноэль Куперман по прозвищу Суперман. Джиллина был в оперкостюме и при полном снаряжении, Супер – в шортах и маечке, с кобурой на предплечье.

– Сидите, сидите, – махнул рукой Джиллина.

– Никак не возможно, – вздохнув, сказал Вито и поднялся с дивана. – В присутствии дамы-с?

Джиллину будто ударили по лицу. Вито догадывался, что слухи о его пристрастиях действительности не соответствуют – иначе не дергался бы так, – но не удержался и ткнул в уязвимое место. Без подготовки. Но Джиллине уже объясняли, и не раз, что непритязательные розыгрыши, принятые, может быть, в армии, здесь, в Корпусе, практиковать не следует. Вот, наконец, Джиллина напоролся на свой камень.

– Брэк, – предупреждая развитие событий, Супер положил руку на плечо Джиллины – и, наверное, не только положил, потому что Джиллина скрежетнул зубами и непроизвольно под рукой подался.

– Не надо, Ноэль, – сказал Вито. – Извини, Джи, сорвалось с языка. Не хотел тебя обижать.

Он подошел к Джиллине и протянул руку. Джиллина через силу протянул свою. Ладонь его была совсем мокрая.

– Идем? – сказал Стас. – Время уже.

– Вот вы тут курите и ничего не знаете, – сказал Супер. – А там приехал Томаш.

– Вот это номер, – сказал Вито. – И что?

– Велено болтаться в пределах досягаемости.

– Ты с ним успел поговорить?

– Я сунулся к нему, но он, знаешь, такой… – Супер изобразил, как Томаш пальцами раздирает слипающиеся веки и никого не узнает. – Сказал только, что новостей целый вагон.

– Черт… – Вито вдохнул и выдохнул, чтобы не позволить начаться нервной дрожи. – Знать бы – получилось или нет?

– Думаю, получилось, – сказал Супер.

– Это надо перекурить, – сказал Стас и заозирался.

– У меня «Гренадир», – полез в карман Джиллина. – Давайте по гренадирчику задавим.

Против «Гренадира» возражений не возникло. Помня об эрмеровских приметах, Джиллина своей рукой раздал сигареты, начав с того, кто слева – с Супера. Супер выцарапал из тесного кармана обшитую кожей зажигалку, прикурил, погасил пламя и подал зажигалку тому, кто слева от него – Вито. Пытаемся обдурить судьбу, подумал Вито. Это уже даже не смешно.

– Ты их сушил? – спросил Стас, принюхиваясь к дыму.

– Нет, а что?

– Вроде горчат…

Голос Стаса дрогнул, и могло показаться, что Стас просто поперхнулся, но Вито все понял и среагировал:

– Клинч!

Он повис на правой руке Стаса, на руке, ставшей вдруг железным рычагом, и на миг замедлил движение этого рычага к кобуре, а Супер в прыжке опрокинул Стаса на спину и заблокировал левую руку, и лишь Джиллина ничего не понял и смотрел остолбенело, руки Стаса напряглись еще, все тело напряглось и изогнулось, Супер вдруг взлетел в воздух, а освободившаяся рука Стаса впилась Вито в шею, и только тут Джиллина бросился в кучу-малу, пытаясь разорвать хватку Стаса и освободить Вито – и теряя бесценные секунды, но тут Супер снова оказался рядом, выхватил из патронташа Джиллины гипноген и прижал его к лицу Стаса. Багровая вспышка ударила по глазам, оставив на сетчатке подобие фотографии, и смежив веки, Вито все равно продолжал видеть то, во что превратилось тонкое нервное лицо Стаса: кровавую вампирью маску. Хватка постепенно ослабевала, по телу Стаса пробегали волны дрожи. Наконец, можно стало подняться на ноги.

– Вот так это и бывает, солдат, – сказал он Джиллине. Джиллина сидел на полу, весь белый, зажимая пальцами нос.

– Вовремя ты просек, – сказал Супер. Он стоял на коленях, плотно зажав голову Стаса, и скенером снимал движения глаз. Это позволяло судить о характеристиках разрушенного кодона. – Еще бы секунда – и все.

– Я с утра на него косился, – сказал Вито. – Что там получается?

– «Матрешка», естественно. Лиловый снаружи, внутри, кажется, желтый. Киллер прогрыз наружный слой – ну, и…

– Дерьмо наши киллеры. Пора пойти и набить морду Алеку. Уже полгода обещает сделать новый киллер.

– Где он мог его поймать? – пробормотал Супер. – Бережемся ведь, как монашки…

– Кумулянт, скорее всего, – сказал Вито. – Черт, как он меня сдавил…

– Но ты молодец, толстый. Мне бы такую реакцию.

– Ладно, не прибедняйся.

– Какое… Ну, Джи, как тебе все это?

– Неслабо, ребята… – Джиллина пошмыгал носом, обтер пальцы о брюки.

– Так я и не понял, кто мне двинул.

– Похоже, что я, – сказал Супер. – Ты в следующий раз не в потягушки играй, а за гипноген хватайся. Учили тебя, учили…

– Да я же знаю… на тренировках – все правильно делал…

– Ничего, Джи, – сказал Вито. – Нормально. Тренировки тренировками, а научиться можно только на поляне. Если за месяц не сморгнут тебя – станешь эрмером.

– Это я понимаю…

Супер отложил скенер и похлопал Стаса по щекам.

– Эй, старый, подъем! Просыпайся!

Стас поднял голову. Взгляд его был мутный и неосмысленный.

– Стас! Ты меня слышишь?

– М-да? Что? А, это ты… чесночная твоя душонка… что?

– Просыпайся, просыпайся. Нам всем пора к Стрептоциду.

– Не знаю такого… Пусти, я сплю. Я пьян и сплю.

– Желтый, – прокомментировал Супер. Вито и сам понял это. Кодоны желтого спектра вызывали сильнейший выброс эндорфинов, и клиника постдеструкционного синдрома напоминала банальное опьянение. На поляне, случалось, это приводило к серьезным ошибкам.

– Что делать, пусть спит, – сказал Вито. – Давайте-ка, ребята, я вас проверю на всякий случай.

Через полтора часа, наконец, все, кого это касалось, собрались в «бункере» – особо изолированном помещении в пристройке. Попасть туда можно было только с помощью специального лифта, управляемого с центрального поста охраны. В случае чего оттуда же, с центрального поста, в бункер подавался усыпляющий газ.

Автономный стац-эрм гудел и попискивал, загружаясь. Томаш нервно расхаживал перед ним, потирая пальцами виски. Выглядел Томаш плохо. Нос заострился, скулы торчали, глаза ввалились и горели. Со щек не сходил лихорадочный румянец. Вито, увидев Томаша, прямо спросил – и получил прямой ответ, что да, Томаш ввел себе «джерри» – род лилового кодона семисотого разряда, который вызывает сильнейшее постоянное возбуждение; вот уже неделю он ходит под «джерри», возможно, нахватался чего-нибудь еще, но проверку и освобождение придется отложить хотя бы до вечера, потому что тогда он сразу уснет – и все, а дело не терпит отлагательств. Но ты уж, Вито, дружище, приглядывай за мной – вдруг…

Всяческие «вдруг» случались все чаще – хотя техника становилась все более совершенной, а методики – отлаженными. Несмотря на введенные программы-киллеры, на ежеутренние проверки гипногенами, на поощряемую склонность обращаться за проверкой по малейшему подозрению, несчастные случаи с эрмерами продолжались. То, что только что было со Стасом, относилось к рядовым и легчайшим инцидентам. В прошлом году была волна смертей от остановок сердца в момент проверки – как оказалось, примитивнейший серый кодон соответствующим образом модифицировал киллер. С этим научились справляться, но весной появились многослойные кодоны, и киллер, разрушив внешнюю оболочку, высвобождал то, что было внутри. Первой их жертвой в Корпусе стал, похоже, Поплавски. Почувствовав усталость и раздражение, он решил, что поймал простой лиловый кодон, попросил кого-то освободить его – и вдруг учинил побоище на этаже, убив четверых и четверых ранив, после чего застрелился сам. Снятая с остывающего мозга ноограмма показала, что височные, теменные и затылочные поля охвачены сверхвозбуждением, и можно только догадываться, что он видел и с кем сражался в свои последние минуты… После этого все стали в обязательном порядке сдавать оружие при проверках, но смертельные случаи продолжались. Бергель сразу предложил перевооружить Корпус – чтобы пистолеты стреляли не пулями, а капсулами с парализующим веществом. Почему-то оказалось, что существующие виды оружия для такой переделки не годятся, и только к осени новые револьверы «серпент» начнут поступать – сначала для натурных испытаний.

Что ж, а пока – надежда, в основном, на то, что за несколько секунд до эксплозии человек начинает вести себя немного необычно и это удается заметить тому, кто стоит рядом…

Эрм издал сигнал готовности, загорелся глазок лазерной головки – и в воздухе повисло изображение того, что Томаш слепил из грязи, осевшей на фильтрах городской информсети.

Вито присвистнул, втягивая воздух. Ноэль ударил себя кулаками по коленям. Не до конца проснувшийся Стас бормотнул неразборчиво, но энергично. Старик Вильгельм встал. Кароль и Бергель одинаковыми движениями взялись за подбородки. Только стажеры: Джиллина и Гектор – ничего толком не поняли. Впрочем, усмехнулся про себя Вито, все остальные тоже вряд ли поняли.

Свертка кодона – условная проекция его свойств на трехмерную сетку – напоминала по форме немного удлиненного морского ежа. На концах некоторых игл были утолщения, а одна из игл, изгибаясь, возвращалась в тело, образуя нечто, подобное ручке чайной чашки.

– Разряд порядка четырех тысяч, – на глаз определил Ноэль. – И цвет от желтого…

– Разряд у этой хреновины – восемь тысяч четыреста тридцать пять плюс-минус пятнадцать, – перебил его Томаш. – А цвет меняется от синего до инфракрасного. Вот так… – он провел рукой над пультом, и свертка пришла в движение; иглы сдвинулись и поплыли к основанию «ручки», укорачиваясь, но делаясь толще, и на самой «ручке» сглаживались и исчезали; а из воронки, обнаружившейся с противоположной от ручки стороны, стали появляться подобия лунных кратеров, между которыми змеились узловатые корни.

– Это же по типу бутылки Клейна! – сказал Вильгельм. – Односторонняя поверхность.

– Именно так, – сказал Томаш.

Кратеры собрались у основания «ручки», превратившись в бородавки, а поверхность кодона вокруг воронки стала зеркально гладкой.

– А ведь это артефакт, Том, – сказал Вито.

Томаш молча кивнул.

– «Черный шар», – добавил Ноэль. – Вот и дождались…

Год назад Ноэль, Вито, Томаш и покойный Сихард в обстановке самой неформальной родили идею о возможности возникновения «черного шара», неуловимого и неуничтожимого кодона; название родилось по аналогии с «черным кубом» – возбудителем компьютерной чумы две тысячи второго года. Занявшись проработкой этой темы, они нашли огромное количество дыр в фильтрах и разработали несколько возможных моделей «черных шаров»; правда, тогда они исходили из предпосылки, что «черный шар» должен иметь возможно меньший разряд, так где-то на уровне полусотни, для лучшего прохождения через фильтр. О том, что могут существовать такие вот выворачивающиеся полиморфные кодоны, тогда просто не догадывались. Тогда о многом не догадывались. Это были как раз последние дни стабильности: киллеры успешно разрушали все известные виды кодонов, а фильтры не менее успешно их все задерживали, и о «черном шаре» заговорили, в общем-то, только для того, чтобы произвести впечатление на дам. Дамам было наплевать, но идея запомнилась…

– Покажи, где исходный материал, а где ты додумал сам, – сказал Вильгельм.

– Додумал вот это, – Томаш показал на утолщение в виде буквы "Н" у конца длинной иглы; гладкая поверхность втянулась внутрь, и кодон вновь походил на морского ежа. – Когда я допер до этой штуки, остальное сложилось само.

– Разверни, посмотрим.

– Довольно простой синий кодон двухсотого разряда. Вызывает положительные эмоции, легкую эйфорию и легкую потерю ориентации в пространстве. Но вот вкупе со всем прочим выступает, можно сказать, сборщиком.

– Именно сборщиком, Том? – решил уточнить Вито.

– Тут двухступенчатый процесс, – сказал Томаш. – Вначале синий играет роль пассивного центра адгезии, и в результате формируется агломерат, не имеющий свойств кодона, но активно собирающий те фрагменты информагентов, которые мы условно назвали грязью…

Парень и вправду нахватался чего-то, подумал Вито, говорит, как лекцию читает. Или это его научное окружение так испортило?..

– …агломерат же, в свою очередь, выступает в роли активного сборщика, полностью формирующего данную структуру.

– Сколько времени занимает полный цикл? – спросил Ноэль.

– Сорок часов.

– Процесс идет на фильтре?

– Да.

– Я думаю, нам нужно, не теряя ни минуты, перенастроить фильтры так, чтобы они задерживали синие кодоны, скажем, от сотых до тысячных – и аннигилировали их без запроса.

– Задание группой Рацека получено.

– Это может оказаться долгой историей… – сказал Вито.

– А что ты предлагаешь?

– Можно попробовать сделать обманку и запустить…

– Это тоже долго. Пока сделаешь и проверишь…

– Кстати, о проверках, – вспомнил Вито. – Том, какой у него эффект?

– Не знаю, – сказал Томаш.

– Ты что, не пробовал его?

– Сам – нет. Ты же видишь, какой я. Дважды вводил лаборантам. Непонятно. Внешний проявлений почти никаких. Становятся… спокойнее, что ли. Послушнее. Вялость появляется. Легкая такая вяловатость. Реакция ухудшается, рефлексы замедляются – совсем немного. Аберраций восприятия нет. Так что эффект неясный…