Текст книги "Хроники Пустоши (сборник)"

Стараясь держаться в тени, Туран быстро шел вдоль домов. Когда он миновал длинный помост, где в ряд стояли приземистые пустые сендеры, впереди показался Макота.

По сторонам от атамана шагали двое бандитов, Морза сбежавший пленник знал, а вот имени второго, высокого и худого, не помнил. Все трое были вооружены. Остановившись, Туран сдернул с плеча обрез. Люди вокруг не обращали на него внимания. Он прицелился – и опустил оружие. Слишком далеко, из дробовика надо стрелять, когда цель ближе. Пистолет… Нет, тоже не годится. Туран хорошо помнил, что произошло во Дворце: он попал в спину атамана, тот упал, сразу вскочил и побежал дальше. Скорее всего, в его куртку вшиты пластины, значит, стрелять надо в голову, но с такого расстояния легко промахнуться, а рисковать нельзя.

Отступив к помосту, Туран оглядел ряд сендеров с выпуклыми лобовыми стеклами и закрытыми кабинами. Сторож, крепкий конопатый детина, спал. Бандиты приближались, еще немного – и бывшего пленника заметят.

Туран перелез через ограждение и забрался в ближайшую машину. Вверху приглушенно гудел ветряк, с тихим скрипом покачивались лампы в жестяных плафонах. Он уселся на затянутое кожей сайгака сиденье, вытянув ноги под рулевую колонку, оглядел кабину. Правая икра все еще побаливала после того, как на Квадрате ее скрутила судорога; Туран помассировал лодыжку, голень и положил руку на рычаг передач.

Бандиты, подойдя к краю помоста, остановились возле сторожа. Туран перебрался на соседнее сиденье и выставил в окошко ствол обреза, прикидывая, на какой высоте будет голова Макоты, когда тот пройдет мимо. Между атаманом и помостом окажется Морз, но это нестрашно – если выстрелить из двух стволов, дробь снесет обоих, а то и всех троих. Макота не погибнет сразу, зато у Турана будет время, чтобы выскочить из машины, приставить к его виску пистолет и нажать на спуск. А дальше…

Он не знал, что будет дальше, не строил никаких планов на будущее. Со времен разорения фермы все его мысли занимала месть, ни о чем другом Туран не мог думать. Он разделается с Макотой, а что потом – не важно.

Туран Джай прицелился. Бандиты стояли в нескольких шагах от линии огня.

* * *

У края помоста Макота задержался, разглядывая сендеры. Все же машина нужна ему. Атаман прикинул, что Каланча перережет горло спящему охраннику так, что тот и пикнуть не успеет. Других не видно, а хозяин автолавки, скорее всего, храпит в своем доме рядом с помостом. Убив охранника, можно просто сесть в сендер и уехать. А то и угнать две, даже три машины… Нет, все-таки две, Морз не умеет сендеры водить, только мотоциклетки.

Макота не любил покупать. Это было для него в новинку – расставаться с деньгами, чтобы получить какую-то вещь. Есть ведь другие способы завладеть желаемым: украсть или отобрать, убив прежнего владельца. Убивал Макота не из-за кровожадности – хотя и был жесток, – а просто потому, что мертвые не мстят. За время пути он много раз спрашивал себя: почему пожалел фермерского шакаленка, оставил в живых? Ответ был один: из-за денег, ведь раба-бойца можно продать на Корабле. Вот и сейчас при виде плохо охраняемых машин прагматизм атамана вступил в борьбу с жадностью. Пара сендеров – это ж большие деньги! Но с другой стороны, что будет, когда хозяин обнаружит пропажу? Если услышит шум двигателей и выскочит из дома? Тогда придется убить и его, а это уже вряд ли получится сделать тихо и незаметно. Вокруг шатается куча народу, к тому же хозяин в доме может быть не один.

Макота с сожалением покачал головой. Не годится. Укради он сендеры – и Квадрат придется покинуть немедленно, задолго до утра выехав в пустыню без проводника, ведь Така появится только на рассвете. А если задержаться, всполошится охрана Моста, начнет обыскивать его, на Квадрате найдут украденные сендеры и у Макоты потребуют ответа. Нельзя начинать на Мосту серьезную потасовку. Большинство бандитов разбрелись кто куда, быстро их не собрать…

– Чё, хозяин? – спросил Морз, заметив нерешительность атамана.

– Ничё. Идем. – Макота зашагал дальше.

Морз нагнал его, Каланча пристроился с другой стороны. Они достигли середины помоста, атаман краем глаза уловил движение справа, повернул голову, Морз спросил: «Кто там сидит?» – и в этот момент громыхнул выстрел.

* * *

Туран вдавил оба спусковых крючка, но за мгновение до этого ногу опять свело судорогой. Он дернулся, едва не вскрикнув от боли, – и дробь пролетела над головами бандитов.

Морз с воплем повалился на бетон, прижав руки к темени. Каланча замер с разинутым ртом. Отпрыгнувший Макота сбил его с ног.

Скрипя зубами от боли, Туран бросил разряженный обрез, выхватил нож и ткнул им в правую икру. Еще раз, ниже, еще… Потекла кровь – и судорога прошла. Он кинул взгляд на бандитов, дернул кольцо стартера, вытянув короткий тросик из гнезда под баранкой. Двигатель завелся с полоборота, Туран вдавил газ, навалился на руль. Сендер рванул вперед, к Макоте. Атаман, с изумлением увидев в машине фермерского шакаленка, вскинул револьвер и выстрелил в лобовое стекло.

На стекле разошлась паутина трещин. Снеся ограждение, сендер выскочил на бетон, и Макота прыгнул навстречу – когда надо, он умел соображать очень быстро. Атаман сделал единственное, что могло спасти его: бросился под машину, накрыв голову руками. На миг стало темно, грохот оглушил, жаркий дым из выхлопной трубы обдал затылок, а потом автомобиль пронесся над ним. Морз, упавший чуть в стороне, остался жив, но широкое колесо переехало Каланчу. Сендер повернул, Морз вскочил, бросился следом. Завопил проснувшийся сторож, в доме хозяина автолавки зажегся свет. Макота, встав на колени, несколько раз выстрелил вслед машине.

– Взять его! Взять! Взять!!! – орал он, давя на спуск.

* * *

Атаман исчез из виду – будто провалился куда-то, Туран не понял, что произошло. Он вывернул руль, чтобы не врезаться в дома на другой стороне Моста.

Сзади раздались выстрелы. Пуля взвизгнула у головы, лобовое стекло осыпалось, и тут же кто-то громко задышал над ухом. Не оглядываясь, Туран ударил локтем и попал в лицо Морза. Тот повис на машине, ухватившись за трубу, приваренную к крыше, пытаясь влезть внутрь. Туран пригнулся к рулю. Впереди с криками разбегались люди.

Морз стал протискиваться в кабину. Туран крутанул руль – сендер вильнул к стене ближайшего дома, хозяин которого как раз выглянул на шум. Машина снесла раскрывшуюся дверь, Морза сбросило на бетон, он покатился, размахивая руками.

Туран не знал, убит атаман или нет, но момент был утерян – возвращаться бессмысленно, даже если Макота жив. Оставаться опасно, надо бежать с Моста. Но как? На берегу ворота, там не прорваться. Мост вроде бы заканчивается на вершине горы, Назар что-то рассказывал про огромный конус из коралла, бывший остров, выращенный предками на дне моря, которым когда-то была Донная пустыня, а недавно и Крючок упоминал его. Вторые ворота наверняка тоже стерегут, но вряд ли оружие охранников направлено на Мост, опасности они ждут со стороны пустыни, откуда могут прийти мутафаги и людоеды. Туран либо прорвется с ходу, либо бросит сендер и попытается проскользнуть мимо охраны. Потом спрячется в пустыне. Макота – если он жив – отправится дальше к Кораблю, и тогда можно будет напасть вновь.

Мелькали плетеные стены, впереди разбегались люди. Обрез валяется на сиденье рядом, в ленте на поясе полно патронов с дробью, есть немного и для пистолета, еще нож и стилет. Туран мало что знал о Донной пустыне, но с оружием у него был шанс выжить. Он надеялся, что на окраине пустыни не так опасно: рядом люди, а они привыкли уничтожать все, что мешает им. Главное – вырваться с Моста.

Слева показался въезд на Квадрат. Оттуда на дорогу выбежал Крючок с револьверами в руках, повернул голову на шум, увидел беглеца в машине и открыл огонь.

Туран еще успел подумать: надо было прирезать Крючка, когда тот лежал беспомощный, с мамми на плече. Жалость не доводит до добра. Хочешь убить чудовище – стань им. Он проявил милосердие и этим погубил себя.

Крючок стрелял с обеих рук. Первые пули ушли в воздух, а потом он попал в переднее колесо. Сендер швырнуло в сторону, Туран навалился на руль и почти сумел выровнять машину, но ее занесло, бросило поперек бетонного полотна – окутавшись черным дымом, она перевернулась.

* * *

– Ты мне по душе, шакаленок! – объявил Макота, расхаживая перед стоящим на коленях пленником.

Запястья Турана примотали к лодыжкам, он выгнулся назад, едва удерживая равновесие. Тело покрывали синяки, во рту не хватало зуба. Вывихнутую руку Крючок вправил, но плечо до сих пор ныло. Очень болели ребра после удара о руль сендера.

– Но, слышь, злюсь я на тебя сильно, – добавил Макота. – Все ж таки мне тебя кончить надо. Хотя еще лучше – завести подальше в пустыню и связанного оставить, чтоб людоеды нашли да сожрали или катраны обглодали до косточек.

Было позднее утро, Мост остался позади. В низине между слоистыми холмами машины стали кру́гом. Телегу, которую недавно тащил Туран, волок новый ящер, рядом с Крючком сидел кучерявый темнокожий человек.

– Но тут от еще чего, – продолжал атаман, – на Корабле я тебя продать смогу. За раба для боев много получить можно, ежели у него болячки какой нет и руки-ноги целы. Хотя староват ты уже, там щенков покупают, чтоб обучать их с детства. Ну так я тебя на «бегающее мясо» отдам, хоть чё-то выручу. Неохота мне деньги терять, и так я их скоко потерял. Но и убить тебя ох как хочется! Так чё мне делать, скажи? – Наклонившись, он заглянул Турану в лицо.

Пленник молчал, и Макота лениво, с оттяжкой двинул его в челюсть. Повалившись на бок, Туран замер у ног атамана, неподвижно глядя перед собой. Макота сдвинул назад соломенную шляпу, и та повисла на ленте, перехлестнувшей его шею.

– Молчишь, шакаленок? Чё ты молчишь? Ты у нас гордый или глупый? А я вот чё сделаю! – Он полез в кошель и достал большую серебряную гривну, отчеканенную киевским монетным двором. На одной стороне был выбит профиль тамошнего Владыки, на второй – цифра «1» и крест с распятым мутантом.

Атаман огляделся – стоящие вокруг бандиты ждали, что будет дальше. Он поднял монету над головой и громко сказал:

– Вот она все решит! Так и знайте: атаман Макота слово держит. Владыкой кверху упадет – шлепну шакаленка. Не буду людоедам отдавать или катранам, прям здесь пристрелю. – Он достал пистолет и направил в голову Турана. – А ежели крест выпадет – довезу до Корабля и там продам. Но не в бойцы. Вдруг выживет? Или сбежит? Не-е, я все равно его смерть хочу увидеть, пусть даже деньги на том потеряю.

– К игрищам ведь приедем, хозяин, – подал голос Морз, оседлавший мотоциклетку. Ему повезло: дробь лишь счесала кожу с темени, теперь рану прикрывала повязка.

– Верно, – согласился Макота. – Значит, продам его на «бегающее мясо». Всем места́ на Арене куплю, будем смотреть, как бойцовые мутанты его терзают. Все слышали? Ты слышал, шакаленок? Владыка или крест? Крест – поживешь чуток, Владыка – умрешь на месте.

Он подбросил монету, она взлетела, вращаясь, посверкивая в лучах солнца. И упала в пыль перед лицом лежащего пленника. Туран скосил глаза.

Макота выругался – и нажал на спуск.

Пуля ударила в центр пятака, подбросила его в воздух.

– Везучий, шакаленок! – Атаман зашагал прочь. – Значит, поживешь еще. Ну, чё пялитесь? В путь! Крючок, Така – заберите падаль на свою телегу. В клетку его! Едем!

Часть третья
Пустыня

– Стой! – Крючок дернул поводья. Манис бежал, раскачивая хвостом, оставляя когтями глубокие царапины в корке застывшего ила. Он тянул за собой скрипящую осями телегу с клетью, в которой на корточках сидел Туран. Повозку с одним мутантом прицепили к мотофургону, а маниса впрягли в телегу, на которой стояла клетка пленника. Берег Донной пустыни остался далеко позади, Мост исчез из виду. С самого утра Така вел себя странно. Сначала он велел Крючку ехать по следам какой-то машины, едва видневшимся в иле, через некоторое время – взять левее, хотя с той стороны пустыня была точно такая же, как и в других направлениях, а теперь вот вообще сказал остановиться. – Стой! – повторил Крючок недовольно, натягивая поводья. Вслед за его повозкой, возглавлявшей караван, начали тормозить машины. «Панч», скрежетнув тормозами, чуть не раздавил мотоциклетку Морза.

Спрыгнув с телеги, проводник прошелся по илу, что-то высматривая и приседая у кочек. Така трогал черно-серые камни, губы его беззвучно шевелились, жаркий ветер трепал колечки черных волос. Крючок искоса наблюдал за людоедом и молчал, ведь Макота приказал слушаться проводника. На пленника лопоухий вообще не глядел. Туран заметил, что в последнее время Крючок ведет себя по-новому. Бандит как будто испытывал вину оттого, что выстрелами остановил его на Мосту. А может, что-то еще происходило у него в душе, Туран не знал. Так или иначе, Крючок стал более угрюмым, часто застывал, глядя в одну точку, словно вспоминал о чем-то, а еще старался не смотреть на пленника в клетке.

Ящер зашипел, высунув раздвоенный, как у змеи, язык. Вернувшись с прогулки по илу, Така положил ладонь на длинную башку в желто-коричневой чешуе. Маниса трясло, ноги ходили ходуном, хвост мелко дрожал.

Така забрался на повозку и показал вперед. Крючок дернул поводья, ударил маниса шестом по голове – тот побежал. Испуская клубы дыма и взрыкивая моторами, машины каравана потянулись следом. Туран улегся в клетке, закрыл глаза, отрешенно прислушиваясь к происходящему снаружи.

Вскоре ящер начал спотыкаться, харкать кровью и в конце концов рухнул на бок. Караван снова остановился.

Вылезший из «Панча» Макота подошел к рептилии, пнул носком сапога в тяжело вздымающееся брюхо и велел добить, чтобы разделать на мясо. На это Така сказал, что добить – можно, чего твари мучиться, а разделать, чтоб после съесть, – никак нельзя, опасно, ящер порченый был.

В телегу Крючка впрягли последнего маниса, но возник вопрос: что делать с той повозкой, которую он раньше тащил. Снова использовать фермерского шакаленка? Тут не Пустошь, тут пустыня, надолго Турана не хватит, упадет, как тот ящер, и Макота потеряет монеты, которые намерен выручить за продажу раба. Атаман с сомнением поглядел на мутантов в клетках. Один спал, налопавшись своей кашицы, пятнистый по привычке сидел, ухватившись за прутья, и осоловело глядел на людей. Что, если этого красавца впрячь? Да нет, куда там. Если он под наркотой – то сонный и вялый, а если без наркоты – нервный и на всех бросается, в любом разе телегу не потащит. Значит, надо цеплять ее к одному из мотофургонов – но к какому? К тому, что с топливной цистерной? Или к тому, что везет воду? Куда ни прицепи, дополнительный груз слишком сильно замедлит самоход.

Еще на Мосту Така предлагал слить всю воду из цистерны подчистую, мол, арбузов для каравана достаточно. Но Макота решил иначе, ведь вода в пустыне на вес золота, что бы ни рассказывал людоед. Теперь тот повторил, что от воды можно избавиться. Макота снова отказался. А после понял: другого выхода нет.

К цистерне было не прикоснуться – так она нагрелась на солнце. В горячей воде вымыли и постирали все, что можно было вымыть и постирать, остальное слили в три большие бадьи, которые достали из самоходов. Полуголые бандиты гомонили, радуясь внеплановой остановке, хлопали друг друга по спинам свернутыми в жгут мокрыми рубахами, чистили уши, носы, мыли небритые рожи, плескались и гоготали. В смятом ведерце Крючок принес воды Турану, тот разделся и кое-как вымылся. Собственное тело показалось незнакомым – слишком худым, жилистым, со шрамами на плечах и груди.

Когда вода в бадьях стала черной от грязи, Макота приказал вылить ее, а емкости спрятать обратно в фургоны. После этого проводник забрался на клетку Турана и оттуда прочел перед кланом короткую речь. Суть ее сводилась к тому, что они покидают менее опасный береговой район пустыни и отныне надо слушаться Таку, как отца родного. Он снова поедет на повозке, и повозку ту никто не должен обгонять, равно как нельзя удаляться от нее в сторону или отставать.

Две повозки с клетками мутантов прицепили к мотофургону. Только караван отъехал от стоянки, с неба спустилась большая черная птица и стала деловито клевать сдохшего ящера. Рядом приземлились еще две, грифы с клекотом принялись бить друг друга крыльями. Туран, наблюдавший за ними между прутьями, отвернулся. Возле фермы отца грифы тоже водились, только куда меньших размеров и пугливее – машины еще толком отъехать не успели, а эти уже пируют. Непуганые, в пустыне им раздолье. Кстати, в ожерелье на шее проводника среди раковин с бусинами болтались и когти грифа. А еще там был мешочек из выбеленной кожи – Туран несколько раз замечал, как людоед ласково поглаживает его крепкими смуглыми пальцами.

В полдень, когда жара стала невыносимой, Макота скомандовал привал. Така настоял, чтобы проехали немного дальше, объяснив Крючку: здесь пустыня злая, здесь нельзя.

Когда он выбрал место для лагеря, транспорт выстроили в круг, и людоед во всеуслышание объявил, что за пределы круга выходить ни в коем случае не надо, чего бы ни случилось. И вроде все поняли, что Така не шутит, но нашелся-таки один, который постеснялся справлять малую нужду при товарищах. Он пролез под днищем грузовика и неспешной походкой, показывая, что не боится россказней какого-то дикаря, отошел от стоянки шагов на двадцать, повернулся к бандитам спиной. Они хохотали ему вслед и подначивали. Смельчак, отвечая шуточками, журчал в свое удовольствие. А потом вдруг замолчал, пошатнулся и упал на спину.

– Гаврош! – позвал стоявший рядом с телегой Малик.

Тот, раскинув руки, засучил ногами. Агония длилась недолго – вскоре он затих. В лагере повисла тишина.

Проводник покачал головой, подошедший Макота спросил у него:

– Слышь, чего это с хлопцем приключилось? Опасно там? Забрать его можно?

Людоед кивнул:

– Можно, да. Нет медуз.

Он поманил пальцем двух самых молодых бандитов, Дерюжку с косоглазым Лехой, но те не пошевелились. Макота положил ладонь на кобуру. Така пролез под грузовиком, и молодежь гуськом, шаг в шаг, потопала следом.

Когда Гавроша положили у ног атамана, тот сказал:

– Он же не мертвый!

Бандит на земле иногда вздрагивал, ноги дергались, пальцы сгибались и разгибались.

Макота многое повидал на Пустоши, но в Донной пустыне он раньше не бывал, местных условий не знал. К примеру, атаман и не подозревал, что человек с дырой в горле может еще жить.

– Рыба-игла, – пояснил Така.

Лежащий в клетке Туран прислушался к разговору. Из рассказа людоеда стало ясно, что в Донной пустыне обитают твари, которые годами сидят в иле, дожидаясь, куда бы отложить икру. Точнее – в кого бы. Если расковырять Гаврошу шею, можно найти внутри тонкую гибкую рыбку, которая умеет вытягиваться в струнку, становясь тверже камня. Но проводник не советовал этого делать – шибко хорошо рыбка прыгает, мало ли.

– Он еще жив. – Така почесал загорелую шею, потрогал кадык. – Икра там. Пять дней жив будет. Может, семь. Потом мальки вылупятся. Пожрут его изнутри, им вкусный он. Таке нет, Така не ест кого ведет.

– Ну и чё делать теперь? – спросил Макота.

– Така помочь не умеет. Никто не умеет. Умрет мужик.

Атаман кивнул и приказал добить Гавроша. А сам отвернулся и пошел к себе в «Панч».

Бандиты нерешительно переглядывались. Один из них, которого звали Кромвель – высокий, худой, с узким серым лицом и белыми волосами, с треснувшим моноклем, от которого к уху тянулась проволока, – достал из кобуры длинноствольный серебристый револьвер. Кромвель пришел в банду откуда-то с запада, говорил с заметным акцентом и был лучшим в клане охотником на сайгаков. Во время путешествия Туран заметил, что убийства доставляют охотнику удовольствие, лицо Кромвеля, когда он всаживал пулю в кого-то, в зверя или человека, розовело, глаза становились шальными.

Он встал над дергающимся Гаврошем, направил длинный ствол ему в голову и выстрелом разнес череп. Некоторые отвернулись, молодой Дерюжка тихо охнул, а Леха вдруг согнулся пополам, держась за живот. Его стошнило.

Бандиты стали расходиться. Така залез на повозку, сел рядом с сумрачным Крючком и сказал:

– Ветер меняется. Иловая буря скоро.

* * *

В детстве у будущего атамана не было даже игрушек, зато теперь он мог позволить себе всё. Или почти всё. Закинув ноги в сапогах на атласные подушки, которыми был обложен диван в салоне «Панча», Макота потягивал ягодную настойку из стакана и закусывал вяленым мясом.

Механики Дворца основательно переделали грузовик. Железные ящики и сундуки выкинули. Острые углы срезали, а что нельзя было срезать, заварили листами жести и обили планками из красного дерева. Древесина источала приятный аромат. Пол покрывал дорогой ковер, в крыше появился люк.

Кузов разделили на два отсека. В одном устроился Макота, второй, с закрытыми броней узкими лючками, он оставил охране.

Атаман думал, хмуря рыжеватые брови. Подергал себя за ус, налив еще настойки, выпил залпом. Потянулся за трубкой. Хотелось выплеснуть раздражение, разбить кому-нибудь из подчиненных морду в кровь. Но нельзя. Пусть люди думают, что Макота хладнокровный, настоящий хозяин. Впереди длинный путь. Он покачал головой, подумав, что зря не взял с собой Чеченю – глуповатый, но деятельный и исполнительный порученец пригодился бы сейчас. Но ведь кого-то надо было оставить за старшего во Дворце…

В бронированную дверь постучали. Ругнувшись, атаман поставил стакан на пол и достал из-под подушки пистолет. Подняв круглую заслонку «глазка», едва разглядел в пыльном мареве Крючка. Отодвинув тяжелый засов, распахнул дверь.

Караван еле полз, и Крючок, оставив Таку управлять повозкой, перебрался на «Панч». Скривив губы, атаман оглядел лопоухого. Крючка он одновременно и презирал и уважал: доходяга, наркоман конченый – и все же был в нем какой-то стержень, ржавый, треснувший, но пока еще не сломавшийся. Вроде и кривоногий Крючок, и ростом невысок, и мышцами похвастаться не может – а мало кто в отряде захочет связываться с ним. Разве что хладнокровно-бесстрашный Кромвель да еще бывалый, многоопытный Морз и злобный бритоголовый здоровяк по кличке Бочка. Ну, Малик, который из омеговцев, да и то вряд ли… Остальные, если дело до драки дойдет, спасуют: когда надо, лопоухий может очень решительно и быстро действовать. Макота хорошо помнил, при каких обстоятельствах Крючок попал в клан – тогда еще небольшую банду, – и спрашивал себя иногда: а помнит ли сам Крючок? Помнит, кем был раньше, какие события произошли тогда? Или вытравил всякие воспоминания дурман-травой?

– Ну, чё приперся? – спросил Макота.

Челюсть Крючка монотонно двигалась. Он мотнул головой, глядя под ноги атамана, произнес равнодушно:

– Черный говорит: буря начинается.

– Черный? Людоед, что ли? Какая еще буря? Ехай дальше!

– Иловая. Говорит: надо еще немного проехать, стать кру́гом и стоять, пока не утихнет.

– Слышь, каким еще кру́гом?! – возмутился атаман и плечом отпихнул Крючка в сторону. – Мы к Кораблю спешим, скоко можно по этой пустыне шкандыбать… – Высунувшись наружу, он замолчал.

Небо почернело, с востока через слоистые холмы на караван катило темное, как совесть Макоты, облако.

– Разъешь тебя некроз! – Атаман побыстрее спрятался обратно. – Ладно, едем, докуда он скажет, и ждем, пока оно не утихнет.

* * *

Горячий ветер завывал между холмами – приближалась песчаная буря. Хотя это в степи, откуда Туран родом, она была бы песчаной, а здесь, на дне высохшего моря, ветер закручивал в смерчи черно-серую иловую пыль. Она забивала нос, от нее горчило во рту и слезились глаза.

Бойцы Макоты повязали на лица платки, чтобы хоть как-то спастись от колкой взвеси, кружившей в воздухе. Крючок опустил голову, сдвинул на лоб шляпу.

После того как монета решила судьбу пленника, атаман потерял к нему интерес. Раньше Макота наведывался каждый день, следя, чтобы Туран добрался до Корабля живым и здоровым, теперь же редко подходил к повозке, а на пленника и вовсе не глядел.

Караван едва тащился, иногда меняя направление. Вокруг стояла завеса пыли – в трех шагах еще можно что-то разобрать, но дальше лишь серая мгла.

Така спрыгнул с телеги и пошел впереди, через шаг наклоняясь и подолгу приглядываясь к илу. В отличие от бандитов, проводник обходился без платка и шляпы.

Вскоре он повернул обратно, размахивая руками. Крючок натянул вожжи, ящер зашипел.

– Совсем плохо будет. Кому жить надо, пусть в машинах прячется, – сказал проводник Крючку. – Даже ящеру худо будет.

– Мы в грузовике с охраной пересидим, – решил бандит. – А шакаленок здесь останется.

Така покачал головой:

– Я тоже здесь.

– Сдурел! – удивился Крючок, спрыгивая на землю. – Пошли.

Не обращая на него внимания, проводник залез в повозку и уселся на передке. Лопоухий ушел к «Панчу», но вскоре появился вновь, да не один, а с Лехой, Маликом, Стопором и Хангой. Следом высунулся Макота, размахивая пистолетом, проорал что-то и ткнул стволом в сторону мутантов в клетках. Те беспокойно ворочались и прикрывали глаза широкими коричневыми ладонями.

Бандиты открыли большие двери в торце «Панча», со стороны отсека, где сидела охрана. Наружу выпрыгнули механик Захар и еще двое молодцов. Отворачивая лица от ветра и недовольно перекрикиваясь сквозь его завывания, все потопали к повозкам. Пятнистый вытянул лапы между прутьями. Крючок отдал команду, бандиты разошлись, с четырех сторон подхватили клетку, подняли и медленно понесли к «Панчу». Мутант привстал, клетка зашаталась в их руках, но до грузовика оставалось уже недалеко – и вскоре пятнистый исчез в широких дверях. Наблюдая за происходящим, Туран прикинул, что клеть едва вошла внутрь, заняв всю ширину отсека. Еще одна – и места внутри точно не останется.

Бандиты залезли в отсек, втолкнули клеть поглубже и вернулись за второй. Когда и она очутилась внутри «Панча», они закрыли двери и вместе с Крючком направились к мотофургону с топливной цистерной, собираясь переждать бурю там.

Така все это время сидел на повозке спиной к пленнику, ссутулившись, обхватив себя за колени. Манис, улегшись на брюхо, энергично елозил лапами и хвостом, зарываясь в ил. Ветер рвал брезент, накрывавший клетку; Туран опасался, что его вот-вот сорвет. Хорошо бы снять ткань да обмотаться, чтобы ветер не так хлестал – крупинки больно кололи лицо, руки, плечи. А если ураган усилится?

Привстав, Туран начал разматывать медную проволоку, которой прихватили брезент к прутьям. Он спешил, обдирал пальцы в кровь. Что-то подсказывало: времени почти не осталось. Ветер уже не выл – надсадно, злобно гудел. Клетка шаталась под его ударами, покачивалась телега.

Четыре угла – четыре куска проволоки. Туран размотал два, зажмурился, на ощупь отыскал третий. Брезент кидало из стороны в сторону, он хлопал по крыше, ударяя по пальцам. Если высвободить последний угол, ветер сорвет брезент…

Серая метель бушевала вокруг. Машины каравана стали темными пятнами во мгле.

Пришлось просунуть левую руку между прутьями и удерживать брезент за край, а правой разматывать проволоку. Пыль забивала нос и рот, Туран тяжело дышал, сердце колотилось в груди. Он едва смог втащить брезент в клетку; упав на дно, завернулся. Подоткнул полы, втянул голову в плечи и ухватил хлеставший по лицу угол.

Стоял полдень, но было темно, как ночью. Когда дыхание успокоилось, Туран отважился выглянуть из-под брезента. Манис зарылся в ил, наружу торчал лишь конец хвоста. Не заметив проводника, Туран перевернулся на бок, крепко сжимая края брезента, покосился вверх.

Така сидел на крыше клетки, поджав ноги. Чтобы не пялиться на него снизу, Туран переполз к прутьям… и обомлел.

Рассекая мглу, высоко над телегой летели широкие ромбы с длинными хвостами. Усеянные шипами отростки источали бледно-голубое свечение. Овеваемые мутными потоками существа размером с «Панч» легко скользили в вышине, их было много, очень много – Туран не смог сосчитать. Они волнами пролетали над стоянкой, и никто, кроме пленника и проводника, не видел их. От восхищения Туран открыл рот и сразу закашлялся, наглотавшись пыли.

Он приподнялся, любуясь грациозной силой этих созданий. Захотелось встать во весь рост и подпрыгнуть, пробив головой прутья, чтобы ветер подхватил тело, поднял к стае. Она была само́й свободой, летящей над Донной пустыней.

Пальцы Таки, вцепившиеся в прутья, побелели от напряжения. Ветер взвыл, порывом Турана прижало к решетке, а Таку едва не сбросило с крыши. Отпустив прутья, проводник выпрямился во весь рост, широко расставил ноги.

Бушевал ветер, потоки серой крупы колыхались темными полотнищами. Така подставил им лицо, запрокинув голову, поднял руки. Снизу Туран видел, как шевелятся его губы – людоед что-то говорил, обращаясь к стае над головой.

А потом, в одно мгновение, все кончилось.

Последняя волна существ пронеслась вверху, исполосовав небо росчерками светло-голубого сияния, и умчалась вдаль, унося бурю с собой. Только что они плыли над стоянкой каравана – и вдруг оказались далеко, где-то у линии горизонта.

И почти сразу стих ветер. Пыль еще кружила в воздухе, но косые лучи солнца уже продырявили мглистую завесу, золотыми столбами уперлись в окаменевший ил.

– Что это было? – прошептал Туран, выплюнув ком грязи, и добавил громче: – Кто это был?

В звенящей тишине собственный голос показался ему оглушительно громким. – Кто это? Кто они?

Стоящий на крыше Така вдруг упал. Тряся головой, дополз до края клетки и полез вниз. Туран удивленно смотрел на него. Проводник сполз на передок повозки, перевалившись через борт, рухнул в ил. Некоторое время его не было видно. Быстро светлело, мглистая завеса расходилась, обнажая высокое голубое небо. Наконец проводник встал, держась за колесо, повернул к Турану серое от пыли лицо.

– Скаты, – произнес он. – Скаты небесные. Они живут в буре, в ветре, не могут иначе. По всей пустыне кочуют. Така тоже кочует. Така старый, пора уйти ему. Не взяли. Хотел, просил…

– Но ты не старый, – возразил Туран.

– Много лет Таке. – Проводник провел рукой по черным как смоль волосам. – Очень старый, только похоже, что молодой. Душа Таки как камень теперь. Была как пух – легкая, летала над землей. Теперь твердая, тяжелая, не поднять. Старый. Хотел к ним, в небо… Не взяли.

– Куда не взяли?

Така не ответил. Сел, привалившись спиной к колесу, и долго еще смотрел вслед небесным скатам, давно исчезнувшим из виду.