Текст книги "Рождение Зоны"

Глава 4

Кое-как натянув серую форму, подошедшую по размеру и оказавшуюся на редкость удобной – костюм защищал от холода и ветра, но при этом не сковывал движения, – мы с Никитой подхватили оружие и кинулись за Искрой – наверх, на ветви.

Стояла ночь, было практически темно, только высоко в кронах деревьев горели светлячки фонарей, да в сторону стены били прожекторы, выхватывая из лесного мрака изгородь, шевелящуюся активней обычного.

– Нечистые плохо ходят по деревьям, – объясняла Искра, – они сильнее всего на земле. Нас спасает, что на расстоянии их сила уменьшается.

Мы достигли широкой горизонтальной ветви, по которой спешили жители деревни: мужчины и женщины в сером, почти все вооруженные, с небольшими тусклыми ручными фонариками.

– У нас мало патронов, – сказал Пригоршня Искре. – Мы не сможем много стрелять.

– Май что-нибудь придумает. Он там, – Искра кивнула на соседнее, ближайшее к стене, дерево, – брат командует этим сектором.

Девушка двигалась по веткам с завидной ловкостью, Пригоршня едва поспевал за ней, да и я тоже. Впрочем, мы старались. Всеобщее возбуждение и предвкушение боя передалось и нам. Кроме того, прыгая ночью по веткам огромного дерева, очень сложно поверить, что все происходит по-настоящему и на деревню действительно идут враги. Да что там – сложно поверить в существование такой деревни!

Мая мы нашли через несколько минут. Он устроился в развилке ветвей, наблюдая за лесом в подзорную трубу.

– Пригоршня и Химик прибыли! – приглушенно рявкнул Никита.

Командир вздрогнул и уставился на нас, как на сумасшедших.

– У нас так принято, – пояснил напарник, смутившись. – Командуй, Май. Мы оба – опытные бойцы.

– Дело не в умении драться, – тихо сказал парень, – а в том, насколько быстро нечисть подчинит ваш разум. Случается врожденная способность противостоять им, но редко, кто-то упорно тренируется и достигает результатов, лучше всего сопротивляются старики – их разум уже сформировался и закостенел, сложно повлиять на мнение старого человека. Но старики много знают, поэтому не стоят в первой линии.

Пригоршня поморщился, пытаясь что-то сообразить. А меня осенило:

– Мы невосприимчивы к их влиянию. В нашем мире тоже есть нечисть, мы называем их манипуляторами и умеем бороться. У нас есть специальные приспособления, правда, всего лишь два, чтобы держать разум закрытым.

– Точно! – оживился Никита. – У меня в рюкзаке остались арты…

– «Луну» от пси-воздействия ты брал? – бросил я.

– Да, две штуки. Тебе дать?

– Спасибо, есть. Как почувствовал, что пригодится. «Светляка» возьми, вдруг лечиться придется.

– Сейчас сходим и заберем, – ответил я. – Ты, командир, лучше расскажи, какой план, что делать будем?

Май улыбнулся жутковато:

– Будем героически и не очень умирать.

После такого оптимистичного вступления он посвятил нас в план защиты. Основная проблема была в том, что манипуляторы-нечисть могут подчинить себе любого человека. Как долго он продержится – вопрос личной устойчивости, но обычно речь идет о нескольких минутах, и редкие герои сопротивляются полчаса. Чем ближе манипуляторы и чем их больше, тем хуже. Поэтому в первом ряду защиты – на стене и на ветвях деревьев перед ней – стоят самые психически сильные. За ними, на некотором расстоянии – вторая шеренга. Люди из второго ряда бдительно следят за первыми, чтобы вовремя заметить попавшего под воздействие манипулятора и убить его. И занять его место… Старики и те, кто много знают, укрываются в глубине деревни вместе с детьми, легко попадающими под воздействие и бесполезными в бою. С верхних ветвей врага обстреливают, обороняя периметр.

Просто и безысходно.

– На нас идет орда, и первые отряды уже близко, – закончил свой рассказ Май. – Против такой толпы нечисти нам не выстоять. Мы все готовы умереть.

– Помощь из Небесного города? – спросил Пригоршня.

Май пожал плечами.

– Я ничего не знаю. Это знает только Головня, остальным – ни к чему.

И правда, если противник может заниматься «психическим шпионажем», о наших планах ему знать не обязательно. А значит, и нам не обязательно.

– Какое оружие есть? Взрывчатка?

– Только обычное. И того – не очень много.

Заметив наше недоумение, Май пояснил:

– Горожане снабжают нас необходимым, но не сверх того. И у них сейчас, наверное, не самые лучшие времена – поставки становятся все меньше. Я могу дать вам по одному пистолету…

– Не нужно. Мы не умеем с ним обращаться, – Никита поморщился. – Будем пользоваться своим. Но у нас боезапас ограничен, уложить всех врагов мы не сможем. Нужно подумать.

Командир поднял руку раскрытой ладонью вперед, призывая замолчать:

– Об этом мне тоже нет необходимости знать. Действуйте, я доверяю вам, вы же люди. Если выживем, скажу спасибо. Если нет… Я не верю в загробный мир, и вряд ли мы встретимся там. Так что позвольте выразить радость от нашего знакомства, пусть и такого недолгого.

Мы обменялись короткими крепкими объятиями. Меня начало потряхивать, как бывало при приближении Выброса – наверное, я чувствовал орду манипуляторов, а может, в крови просто поднялся уровень адреналина.

– Отойдем, – бросил мне Пригоршня.

Мы свернули в сторону от основной «магистрали» и сели на шершавую кору.

Никита поправил шляпу, никак не гармонирующую с серым защитным костюмом.

– Значит, так… Умирать нам не нужно. Но помочь ребятам мы обязаны, иначе их всех перебьют. Да? – я кивнул. – Сейчас соберем боеприпасы и артефакты и подумаем, что делать. Возражений нет?

– По первому пункту нет. По второму… не представляю, как мы это сделаем. В лесу не ориентируемся, да и темно. Будем светить фонариками – нас тут же заметят. К тому же, если и правда идет орда, то всех не перебьем.

– Значит, заставим их поверить в то, что нас много. В помощь из города я что-то не верю. Видимо, горожане – те еще жлобы, раз оружия не дали… И надо всегда рассчитывать на худшее.

– Согласен. Пойдем за артами – авось по дороге мысль в голову придет.

Мы чуть не заблудились, но все-таки нашли дом Искры и Мая.

Патронов у нас было в самый раз для диверсии, но маловато для войны. Плюс – несколько зарядов для гранатомета, пять «лимонок», фонарики и, собственно, все.

– Если потащим все оружие, будем громкими и медленными, – заметил Пригоршня. – Это тебе не псевдоплоть валить, тут думать надо. Возьмем винтовки и пистолеты. Дробовик оставим – ни к чему. Гранаты возьмем.

Я кивал, перебирая контейнеры с артами. Взял один небольшой, положил туда «луну» и «светляка». В голове крутилось навязчивое «врагу не сдается наш гордый “Варяг”».

Вот уж не думал, не гадал, что буду рисковать жизнью в чужом мире, защищая чужих людей. Мы могли бы, конечно, сбежать, но тогда шансы отыскать Небесный город и вернуться домой, как и шансы просто выжить здесь, стремятся к минус бесконечности.

Дверь отъехала в сторону, впуская морозный (ночью похолодало) воздух, и вошла Искра. Она выглядела немного сконфуженной и расстроенной.

– Май меня отослал. Хотя я хорошо сопротивляюсь нечисти! Отправил внутрь, даже во второй ряд не пустил. Плохо быть ребенком зимы…

– Просто он о тебе заботится, – объяснил я девушке. – И очень хорошо, что ты здесь. Расскажи, что знаешь, про повадки нечисти и их верховых моллюсков.

– Это ты про фибию? Обычный тупой зверь, шустрый и громкий, может затоптать. Ест траву и мелких зверушек. Защищает территорию. В общем, на них легко охотиться, самое трудное – пробить панцирь. Если фибию ведет нечисть, зверь лишается своей воли и послушен седоку. Если сбить седока, фибия пугается и убегает, сшибая своих. Глупое же животное.

– Хорошо, – медленно проговорил я, – а их седоки? Вся нечисть на фибиях?

– Если идет орда – нет. Столько фибий не найдешь во всем лесу! Часть нечистых идет пешком.

– Они вооружены?

– Копья. Палки. Каменные ножи и то оружие, которое отняли у людей. Но отнимают мало… Мы не даемся с оружием в их лапы.

– Искра, насколько все-таки умна нечисть? – задал я самый главный вопрос. – Если они не смогут заглянуть в мой разум, поймут ли, что я замыслил, по поступкам?

– Не знаю. Когда их много, они умнее. Будто все вместе. По одиночке совсем глупые. Но все равно они тупее людей, потому что у человека много интересов, а нечисть хочет одного – убивать.

– Кажется, я знаю, что надо делать. Пойдем, Никита.

Мы рассовали запасные магазины по карманам, напялив разгрузы поверх серых костюмов.

– Давай возьмем попить, – предложил Никита. – А то по закону подлости застрянем в лесу без воды.

С этим не поспоришь. К счастью, у местных оказались системы, похожие на кэмелбеки, крепящиеся за спиной и снабженные шлангом с загубником для удобства. Наполнив их водой, мы покинули дом Искры, и по земле, где нас никто не слышал, отправились к живой изгороди.

– Значит, фибии бегают быстро, а впадая в панику, могут затоптать и своего, – принялся излагать я, – фибий много, они, надеюсь, пугливые. Осознал?

Никита в задумчивости поскреб подбородок:

– Осознал. Голова ты, Химик! Основная задача – подобраться к врагу. Но это я возьму на себя. Ты, главное, меня слушай.

В деревне, за оградой, я уже пообвыкся, и во внешний мир выходить, мягко говоря, не тянуло. Не знаю, сколько времени осталось до рассвета, небо было по-прежнему черным. Когда глаза привыкли, оказалось, что деревья слегка светятся, что позволяло не врезаться в них и не спотыкаться о корни, даже выключив фонарики.

Прохода в живой изгороди не было, нам пришлось карабкаться на дерево и спускаться по другую сторону от нее под пристальными и сочувствующими взглядами «первого ряда» защитников. Я не удержался – сунул руку в карман и сжал «миелофон». Хор голосов:

– Может, они помогут?

– Я долго не продержусь, меня сразу возьмут под контроль и пристрелят.

– Этот, со сковородкой на голове, серьезный тип.

– Город наверняка не придет на помощь. Никто не придет. Мы все умрем! Быстрей бы все это кончилось. Только бы не мучительно.

Я выпустил артефакт. Да, ничего нового не узнал, значит, и манипуляторы ничего нового не узнают. Пригоршня скользнул вниз уже за изгородью, я последовал за ним, и мы остались одни в темном враждебном лесу, кишащем опасными тварями.

При нас были артефакты, гарантирующие защиту от манипуляторов – по крайней мере, от их ближайших родственников из Зоны. А помогут ли от орды здешней нечисти – скоро узнаем.

Никита остановился, тронул меня за руку и указал направление: налево, вдоль стены. В темноте он был едва заметным бледным пятном, сливающимся, если замирал без движения, со стволами деревьев. Я активировал «луну» – она сильнее засветилась голубоватым, пришлось прятать ее в карман.

Тихо, медленно мы пошли вперед. Напарник надеялся, что мы обогнем основные силы противника и зайдем если не с тыла, то с фланга.

– Пригоршня, – тихо окликнул я. – Сейчас ты – командир. Я возьму «миелофон», если что, просто отчетливо думай, я услышу.

– Хорошо, – подумал Никита. – Договорились.

Когда миновали изгородь, Пригоршня скомандовал идти вглубь, в лес. Он предполагал, что стадо фибий мы услышим издалека.

Это было странное передвижение. Шурша листьями и все-таки периодически спотыкаясь о выпирающие корни, мы брели наугад, как во сне. Деревья саванами белели по сторонам. Казалось, мы идем по кладбищу или лабиринту ужасов – немые, слепые, навстречу опасности.

Орду действительно было слышно издалека.

Манипуляторы молчали, как и мы, пользуясь мысленными сигналами. Но при этом шуршали и гремели пластинами панциря гигантские сухопутные трилобиты – фибии, и пехота шелестела листьями на ходу. Судя по всему, приближались они медленно. В темноте, когда ориентируешься только по слуху, оценить масштабы происходящего трудно. Мне почудилось, что на нас прут несчетные тысячи манипуляторов.

Стало так жутко, что вспотели ладони, и тут же я услышал отрезвляющую мысль Пригоршни:

– Вот паскуды! Так их через качель! Волну страха перед собой гонят!

Значит, наступая, войско манипуляторов гонит перед собой паническую волну. Я слышал, что манипуляторы Зоны могут заставить человека бежать, не оглядываясь, так, что только пятки сверкать будут. Видимо, большое количество мутантов генерировало волну мощнее – пробивало сквозь защиту. Представил, каково придется людям, когда мутанты подойдут ближе к деревне, и мой ужас отступил.

В конце концов, что я, манипуляторов не видел? Видел и даже убивал!

А уж моллюсками меня и вовсе не запугаешь.

Ориентируясь на звук, мы обошли орду по широкой дуге так, чтобы оказаться с фланга. И Пригоршня дал команду сближаться. Я некстати вспомнил про аномалии, пусть и редкие в этом мире, но от этого вовсе не менее опасные. Вот вляпаемся в какую-нибудь «молнию» – и все, останутся от нас кучки пепла.

Но пока что нам везло. Никита шел довольно быстро и осторожно, мне оставалось, в меру способностей, повторять его действия. Мысли напарника были отрывистыми и злыми: он готовился к бою, накручивая себя.

А я пытался представить будущую операцию. В плане, казалось, все безупречно: посеять панику в рядах врага, заставить фибий растоптать пехоту, сделать наступление невозможным.

В теории все хорошо, но вот реальность обладает, по-моему, наипаскуднейшим чувством юмора. Как раз самые продуманные планы летят в тартарары из-за случайности или совпадения. Не говоря уже о пресловутом «человеческом факторе».

Темнота впереди начала редеть. Сперва мне подумалось, что занимается рассвет, но уже через мгновение я понял, что манипуляторы освещают путь. Это логично: если мы с Пригоршней худо-бедно ориентировались среди белеющих деревьев, то орда просто рассеялась бы, отдельные отряды утратили бы контакт.

– На дерево, – подумал Никита.

Карабкаться по исполинскому стволу в темноте, лишь слегка разбавленной отблесками факелов (честно говоря, без этих отсветов было лучше видно), – то еще удовольствие. Поди, разбери, где выступ коры, где надежная опора, а где иллюзия, пятно тени. Никита двигался первым, и несколько раз чуть не сорвался. Я следовал за ним довольно легко – во мне меньше массы и цепляюсь я лучше. Но все равно, пока мы достигли первой ветви, семь потов сошло.

С высоты мы наконец-то увидели опасность.

Лес будто заполонили багряные светлячки – столько было факелов. Панцири фибий отражали их свет, и сухопутные трилобиты мерцали. Между ними, как пехота времен Македонского – между слонами, двигались ряды нечисти. Манипуляторы держали строй, в войске прослеживалась некая структура. Я попытался прикинуть численность, исходя из плотности на квадратный метр, но ничего не получилось: деревья мешали увидеть орду целиком, создавалось впечатление, что она бесконечна. Тысячи и тысячи… А может, всего лишь сотни – у страха глаза велики.

Впрочем, для успешного штурма деревни этого достаточно. Фибии протаранят живую изгородь, и кустарник ничего не сможет сделать – за панцирь не уцепишься колючками.

От злости сжались кулаки.

– Значит, так, – очень старательно подумал Никита, – ты берешь и жахаешь из подствольника в самую гущу. Потом стреляем по всему, что бежит.

Я тронул его за рукав, отдал «миелофон» и в свою очередь подумал:

– Не пойдет. Фибии под контролем манипуляторов. Сначала надо «снять» наездников, потом пугать зверей. И почти без паузы. Сможешь?

Напарник кивнул и вернул мне артефакт:

– Отдача сильная. Упрись в ствол спиной. Видишь вон ту, с вождем?

Я присмотрелся и понял, что он имеет в виду. На спине одной из фибий, медленно ползущей (силы для атаки они, что ли, копят или подстраиваются под пехоту?) практически под нами, восседал манипулятор, одетый более чем пышно: закутанный в шкуры, и с причудливым головным убором, он напоминал североамериканского индейца. Его Никита и окрестил «вождем». Первая цель. Отлично.

– Потом – слева на час и сзади на двенадцать, дальше – по обстоятельствам.

Я кивнул: цель ясна. Поудобнее встал в развилку, приняв стрелковую стойку, зарядил подствольник и вскинул винтовку к плечу. Вес я перенес на отставленную назад правую ногу, ссутулился, щекой прижался к прикладу. За спиной – ствол. Не хотелось бы чебурахнуться с такой высоты.

Мыслей Пригоршни я больше не слышал, потому что выпустил «миелофон». И поэтому терпеливо ждал отмашку, стараясь дышать помедленней. Вдох, выдох. Руки не дрожат. Крайняя фаланга пальца – на спусковом крючке. Главное – плавно выбрать спуск, чтобы не дернулся ствол. Впрочем, при стрельбе из гранатомета меткость – не самое важное.

Рядом со мной, приготовившись к стрельбе, застыл Никита. Он опустился на одно колено для большей устойчивости.

Вдох, медленный выдох.

Никита выстрелил. Я заранее приоткрыл рот, чтобы звуковая волна не так сильно ударила по ушам, но все равно в голове зазвенело. Вождь свалился с фибии. В рядах манипуляторов произошло замешательство. И я выстрелил.

Отдача была гораздо сильнее, чем от обычного патрона. Приклад лягнул в плечо так, что я спиной впечатался в дерево, не удержав равновесия, и пожалел, что не последовал примеру Пригоршни, не стрелял с колена.

Жахнуло знатно, прямо в цель.

Фибию подбросило и перевернуло кверху суставчатыми ножками, животное задергалось. Не знаю, что имела в виду Искра, говоря, что панцирь фибии сложно пробить – мне это удалось, к сожалению. Тварь издохла.

Манипуляторы озирались, силясь понять, откуда ведется огонь. Я отправил в подствольник следующий патрон.

Не нужно было слышать мысли Пригоршни, чтобы догадаться: он беззвучно матерится.

У меня осталось два заряда. Стрелять именно в трилобита оказалось плохой идеей, я решил ударить чуть в сторону. А лучше…

Никита «снял» очередного седока. Я, не тратя времени, опустился на колени и выстрелил прямо в середину видимой части войска.

На этот раз фибию подбросило, но не убило. Лишенная всадника, она повалилась набок, засучила ножками, перевернулась и на полной скорости поперла обратно в лес, сшибая всех на своем пути. Кажется, тварь катилась прямо по пехоте, задевая товарок. С других фибий падали всадники, хаос нарастал. Пригоршня палил наугад, уменьшая численность войска. Я выпустил последнюю гранату (тоже – наугад) и принялся стрелять из винтовки по манипуляторам. Давящее ощущение ужаса, исходящее от них, отпустило, истаяло: захватчикам было не до этого. Они суетились, бегали, вереща от страха (впервые я слышал, какие звуки издают манипуляторы), сталкивались. Упорядоченное войско превратилось в паникующую толпу.

Я работал четко, как в тире: пуля за пулей, точно в цель. Конечно, твари двигались, но скученность их была столь высока, что патроны я зря не тратил. Потери, относительно численности орды, были не столь велики, но с каждым трупом паника нарастала – видимо, манипуляторы объединялись в подобие коллективного разума, и смерть каждой особи больно била по остальным.

Лесная темень посерела, четче высветились силуэты деревьев, утратив нематериальность ночи. Как всегда бывает перед рассветом, резко похолодало. Воздух стал кристально чистым и запах зимою – снегом, морозами, прозрачным смертоносным небом.

В поредевшей темени видно было происходящее.

Лесные исполины – деревья – казались колоннами, поддерживающими низкий небосвод. Среди них, как в зале театра, метались статисты – манипуляторы и фибии. Огромные моллюски, очумевшие от испуга, носились кругами, подминая под себя телепатов. На серых листьях, устилавших землю, чернела кровь. Фибии, как танки, раскатывали нечисть в кашу, переламывая кости. Воздух полнился предсмертными криками, хрустом и шорохом.

Две фибии столкнулись и забуксовали, обуреваемые жаждой жизни. Они не в силах были разойтись. Вокруг метались манипуляторы, утратившие всякое сходство с мыслящими существами. По сторонам уже никто не смотрел. Похоже, никакая опасность нам не угрожала, и мы наблюдали, затаившись.

Патроны кончились.

Никита уселся на ветку, свесив ноги. Меня потряхивало – выходил адреналин.

Это все-таки первоначально было не войско, а орда, потерявшая управление и разум после смерти «вождя» и других манипуляторов.

Обмирая, я замечал среди мечущихся и вопящих тварей самок и детенышей. Малыши хороши у любого биологического вида и (кроме, пожалуй, запеченного с гречневой кашей молочного поросенка) пробуждают материнский или, в моем случае, отцовский инстинкт. Головастые, круглоглазые, бестолковые и беззащитные, они гибли первыми, как и их матери – пониже среднего манипулятора, более тонкие, удивительно похожие на человеческих женщин.

Меня накрывало отчаянием – не собственным, а отчаянием телепатов, столь же сильным, как недавняя волна ужаса.

Чувство было тошнотворным – растерянность, беспомощность, паника.

– Все, – вслух сказал Пригоршня, – хана завоеванию. Спускаемся и дуем к деревне.

Лес все светлел, видно было уже хорошо, хотя солнце не поднялось, и предметы не отбрасывали тени.

Истратив все боеприпасы, мы возвращались. Пригоршня каким-то чудом запомнил, куда нужно идти. По дороге нам не попалось ни одного манипулятора, и живой изгороди мы достигли очень быстро – куда быстрее, чем шли до места схватки.

Молчали. Думаю, даже не особо эмоционального Никиту проняло.

Часовые приветствовали нас дружными криками. Весь первый ряд обороны, обреченный, в общем-то, на смерть, радовался нашему возвращению. Почему-то война и смерть ассоциируются в нашем сознании с темнотой и холодом, кажется, что днем ничего жуткого не произойдет… хотя Киев фашисты бомбили утром, при торжествующем свете солнца. И одиннадцатого сентября в Нью-Йорке было тепло, но падали башни. Нам думается, белым днем ничего не случится. Мы ошибаемся. Не суть важно пережить ночь – так же гибнут и летним полднем, важно отразить атаку.

По дереву мы перебрались за стену. Нас встречал лично старейшина Головня в окружении человек пятнадцати охраны. Все жители деревни были или рыжими, или светловолосыми, и казались мне братьями. Не дожидаясь вопросов, Никита радостно отчитался:

– Диверсионный отряд в составе Химика и Пригоршни с боевого задания прибыл в полном составе. Враг деморализован и обращен в бегство. Нашествие отбито!

Головня открыл рот, но быстро взял себя в руки и вздернул бороду. Его сопровождающие дружно вскинули брови, но вскоре заулыбались – ступор быстро прошел. Молодой рябой охранник не сдержал чувств и сгреб Пригоршню в объятиях, похлопал по спине. Шесть человек рванули в разные стороны, и донеслись радостные вопли: сначала звучали единичные голоса, потом они слились в крик торжества. Звенел женский смех, до слуха долетали обрывки фраз. Незаметно для Головни я коснулся «миелофона», и чужая радость обрушилась разноцветным потоком: тысячи чувств сплелись в тугой жгут единения, связывающий всех этих людей. Меня будто подбросило на невидимой, но осязаемой волне, и я задохнулся от радости.

Наверное, что-то подобное чувствует неизлечимо больной, которому сказали, что диагноз ошибочен. Или мать, знавшая, что сын погиб при теракте в метро, когда он постучал в двери. Или женщина, которая отчаялась иметь детей, но случилось чудо.

Эмоции были настолько искренние и мощные, что я помимо воли благостно улыбнулся.

– Вы уверены, что они не вернутся? – строго поинтересовался Головня. Чтобы перекрыть поднявшийся гвалт, ему пришлось повысить голос.

– В скором времени точно не придут, – сказал Пригоршня и стянул шляпу. – Командир, нам бы в тепло, а то не привыкли мы к такому дубаку. Там, откуда мы пришли, сейчас тепло.

– Идем со мной, – проговорил Головня, разворачиваясь. – Община благодарна вам, чужаки. Вы были возле орды, но не попали под власть нечисти, как вам это удалось?

– В нашем мире тоже есть нечисть, – заговорил я. – Мы научились от них защищаться, у нас с собой пара приборов, которые в этом помогают.

– Теперь понятно, – сказал старейшина и с ловкостью обезьяны принялся карабкаться по переплетению ветвей.

Мы с Пригоршней чувствовали себя неуклюжими детьми. Навстречу попадались люди, светящиеся счастьем, издали махали нам руками. Те, что были близко, лезли обниматься и благодарить. Такого я еще не видел и был слегка оглушен обрушившимся шквалом эмоций – они доставали и без «миелофона», который я спрятал в контейнер, чтобы совсем не сдуреть от чужого счастья. Просто День Победы какой-то! Чувствую, что нас тут будут чтить как героев, и монумент поставят. Точнее, вырежут из дерева.

– Пригоршня, ты когда-нибудь мечтал стать героем? – озвучил мысль я.

Напарник крякнул:

– Как-то нет. Но приятно, черт побери! Не так уж тут и плохо.

Год назад мы с Пригоршней ходили в Зону со сталкером по прозвищу Самочкин. Сам он называл себя Эндрю и на Самочкина обижался до слез. Зона любила его, особенно – пьяным. Видимо, веселил он Зону, и она до поры до времени его берегла. С виду интеллигентнейший человек от десяти капель спиртного превращался в бандерлога и тотчас терял адекватность: мог улечься посреди леса: «Мне здесь нравится, я тут живу», полезть в радиоактивную воду, повертеть голым задом перед стадом взбешенных кабанов, рвануть за любой подвернувшейся юбкой и огрести по морде. Видимо, Пригоршне слава вскружила голову, как Самочкину – водка, и он тоже решил остаться тут жить.

– Мне дома больше нравится, но если хочешь, оставайся, – съязвил я и чуть не сорвался с качающегося подвесного моста, где не было перил.

Понемногу рассвело, и мир обрел некую материальность, окрасился в привычные серые тона.

– Головня, – прокричал я. – Нам бы до Небесного города добраться. Может, карту нам дашь?

Старейшина промолчал, лишь жестом поманил за собой.

Мы поднялись в его жилище, выдолбленное в дереве. За столом сидел кряжистый мужик, похожий на престарелого гнома, с ярко-рыжей бородой, которая так и не поседела.

Завидев нас, гном поднялся и чуть склонил голову:

– Приветствую вас, гости. Я – старейшина Луч, от имени всей общины благодарю вас. По просьбе Головни я связался с Небесным городом и рассказал о вас, там очень заинтересовались и ждут на заставе.

– Спасибо, – кивнул я, уселся за стол напротив него, не зная, чему больше радоваться: хорошей новости или теплу.

Пригоршня опустился на лавку рядом. Тотчас появилась Мила с подносом, где был глиняный кувшин и тарелка с поджаренными кусками, видимо, мяса фибии.

– Благодаря вам полегло не только много нечисти, но и фибий, теперь у нас есть мясо, и можно неделю не ходить на охоту, – проворковала она, сервируя стол.

Хлеба, как я понял, у них не было. Гарниром служила каша из злаков, если издали посмотреть, зерна напоминали набухший овес. Что меня порадовало – огромные семечки, нарезанные ломтями. Какие же тут тогда орехи? Размером с голову – неделю есть можно? Вспомнился старинный анекдот: Мичурин полез на сосну за укропом, его арбузами завалило.

– Уважаемые старейшины, – проговорил я, косясь на Пригоршню, который уже начал дегустировать гигантские семечки. – Вы говорили, что связались с Небесным городом, и они нас ждут. Мне хотелось бы переговорить с кем-то из них, это можно устроить?

Луч потупился, пожевал ус и поднялся:

– Это надо обсудить с горожанами. Если они захотят.

– Думаю, захотят, – промычал Пригоршня с набитым ртом.

– Подождите меня здесь.

Когда старейшина открыл дверь, помещение наполнилось воплями ликования, ледяной ветер стеганул по ногам. Я поежился, взял кусок семечки. Она оказалась маслянистой и по вкусу напоминала что-то среднее между кедровым орехом и фундуком.

– Вкусная еда, – оценил Пригоршня, он все никак не мог наесться после дня впроголодь, а может, тому виной холод, что, как известно, стимулирует аппетит.

Среди местных толстяков не наблюдалось, значит, с пищей и у них были проблемы, и зимой они перебивались летними запасами.

Не прошло и десяти минут, как в дверном проеме возник Луч и поманил за собой:

– Гости, горожане хотят с вами поговорить.

Пригоршня тотчас вскочил и глянул на меня, я дожевал мясо фибии и зашагал к выходу.

Когда мы вышли на улицу, там уже вовсю шли гуляния, огней горело больше обычного, били то ли барабаны, то ли тамтамы, на небольшой поляне разожгли костер, и к нему понемногу стягивался народ, что было, на мой взгляд, непредусмотрительно, и я обратился к старейшине:

– На вашем месте я оставил бы наблюдателей на боевых постах. Вдруг нечисть вернется.

– Дозорные по-прежнему на местах. На подходах к поселку тоже часовые. Молодежь сейчас разделывает убитых фибий – в лесу все тихо, орда ушла.

Я поискал Мая, но не узнал его в толпе: у каждого третьего парня были длинные светлые волосы. Мы двинулись в сторону, противоположную той, где кипел бой. Почти рассвело, и взору открылась вторая часть деревни: здесь деревья были потолще, и в каждом стволе наблюдалось по три-четыре двери, соединяющиеся с центральными мостами с помощью подвесных лестниц. Женщины, спешащие в центр, несли котомки с едой. Нас узнавали и приветствовали, Пригоршне доставалось больше внимания и женских улыбок. Знал бы он, как они называют его шляпу!

По паутине мостов мы добрались до центральной поляны размером с футбольное поле, окруженной широчайшими стволами с многоэтажными жилищами. Никогда бы не подумал, что люди способны жить в поселке, одновременно напоминающем термитник и паучатник. Если подняться над деревьями, мосты и канаты наверняка будут похожи на паутину.

Над площадью, где собралась толпа человек в двести, мы направились к одному из исполинских стволов. Крепыш Луч взобрался по канату на толстую, в пару обхватов, ветку, цепляясь носками мокасин за выступы коры. Мы с Пригоршней последовали за ним и очутились возле округлого домика наподобие скворечника. Сделан он был из коры, а внутри – выстлан металлом, кое-где уже поржавевшим. На полке стоял металлический ящик типа советского радио, а под ним находилась клавиатура с множеством рычагов.

Загородив обзор, Луч принялся щелкать рычагами, донесся характерный свист ненастроенного радио, и вскоре сквозь него пробился сипловатый баритон:

– Центр слушает.

– Это Луч, направление юго-восток. Гости со мной.

– Пусть говорят.

Луч отодвинулся, ткнул в медную пластину пальцем и прошептал:

– Это приемное устройство.

Уходить он не стал, переместился ближе к выходу и навострил уши: его-то миновал наш рассказ о другом мире.

– Доброе утро. Говорит пришелец Химик, – я выдержал паузу, и мне ответили:

– Спасибо, что помогли нашей деревне отбиться. К сожалению, Небесный город и человечество в целом переживает трудные времена, потому нам просто нечем им помочь.

– Теперь и мы переживаем трудные времена, без патронов-то, – подал голос Пригоршня, привалившись к стене и скрестив руки на груди.

– У нас огнестрельное оружие, – пояснил я. – В качестве заряда оно использует стальное устройство – патрон. Пуля из патрона пробивает плоть врага.

– Да, такое у нас использовалось задолго до эпохи расцвета. Сейчас производить огнестрельное оружие слишком энергозатратно и дорого, но скоро, чувствую, придется, – собеседник на том конце линии вздохнул. – У меня к вам вопрос. В ваш мир через телепорт случайно попали наши люди. Что с ними сейчас?