Текст книги "Один из леса"

Глава четвертая
Люди и уроды

Быстро стало ясно, куда направляется Борзой.

Поняв это, я кивнул сам себе: так вот в чем дело! Хорошо, что стоянка бандитов недалеко, но, если Миха жив, где именно они его спрятали?

На бывшей автомастерской горел костер. Вокруг сидели трое, еще одного я увидел на фургоне грузовика, а пятый расположился на крыше мастерской. Причем последние двое не просто так сидели, это были вооруженные охранники. Иногда они оглядывались, иногда вставали и прохаживались. Интересно, зачем охранять лагерь, который находится почти у самой Ставки? Здесь некому напасть. Разве что конкурирующая банда решит наскочить.

Так или иначе, они насторожены и чего-то опасаются. Это плохо.

Когда стало ясно, что Борзой идет прямиком к костру, я пригнулся еще ниже, перебежал от дерева к кустарнику, а оттуда – к большому куску бетона, лежавшему на границе стоянки. Присел за ним и очень осторожно выглянул.

Всё, дальше двигаться нельзя: костер горит ярко, и если не с грузовика, так с крыши мастерской меня точно засекут. Ладно, что мы тут имеем?.. Прямоугольник асфальта, на нем – длинное здание мастерской, ворота выломаны, виден большой зал. Перед мастерской, задом к ней, стоит грузовик. Слева от машины – ремонтная «яма», справа – костер. Я сейчас гляжу на все это спереди, то есть нахожусь перед покатой кабиной грузовика.

На крыше фургона сидел охренеть какой огромный мужик, метра два ростом, если не больше. Я не мог понять, что у него за ствол, но было такое впечатление, что это ручной пулемет. А вот часового на крыше мастерской почти не видно – виден только силуэт, едва подсвеченный снизу.

Вокруг костра лежали шкуры, на них устроились трое бандитов. Пахло жареным мясом и крепким куревом. Двоих я узнал: Рыба и Кузьма. Бородач-егерь курил, неторопливо затягиваясь, уголек самокрутки разгорался и угасал. Третий сидел ко мне спиной. Обычного роста, бритый череп, очень широкие плечи. Пока больше о нем сказать нечего.

Ну, и где Миха? Заперт в одной из комнат рядом с ремонтным залом? Или связанный лежит на дне бетонной ямы? Нет, последнее – вряд ли.

Когда Борзой подошел к костру, Рыба не пошевелился, а Кузьма с третьим бандитом подняли головы. Великан на грузовике повернулся, скрипнув железом. Часовой на мастерской не двигался – может, заснул?

– Я тебе сказал: долго не бухать, – угрюмо произнес тот, что сидел спиной ко мне. – Почему хромаешь? С рукой что?

Ясно, старший. Главарь.

– Да я… – заговорил Борзой, – там с одним… хреном из леса! Сцепился с ним…

– Сцепился? – на бритой голове заиграли отблески костра, когда главарь всем корпусом развернулся к Борзому, неуверенно топтавшему у костра.

– Ну, так вышло…

– Что ты лепечешь, придурок? Судя по тому, как ты хромаешь, он тебя отметелил.

– Не, Метис, ты послушай…

– Чего мне тебя слушать? Сказано было: скоро дело очень серьезное, ни во что не встревать. А ты?

– Да я… Девка эта, понимаешь? Шлюха – а не дает! Я к ней и так, и сяк… А этот… Ну, он вышибала там новый. Пошли, замочим его, Метис, – горячо шептал Борзой, склоняясь к главарю. – Он жлоб какой-то, из Леса только выполз… у-у, морда тупая! Давай его завалим, к Лесу бога душу его мать!

– Шум, сказано было, не поднимать, – раздельно повторил тот, кого звали Метисом.

– Да какой шум! Мы тихо! Зарежем его, чик – и жмурик!

– А сам, значит, не можешь? – спросил Кузьма, выпустив в небо клуб дыма.

– А ты молчи, борода! – окрысился Борзой. – Вертухай, блин, чья б мычала! Метис, ну, пошли…

Борзой еще ниже склонился к главарю. Я не понял, что произошло, не увидел удара, но кочевник в красной рубашке вдруг отлетел назад и стукнулся затылком об асфальт. Приподняв голову, он застонал:

– Мети-ис, ну ты чего…

– Дурак ты, – тот вроде и не шелохнулся. – Еще раз встрянешь в такое, я тебя убью. Не посмотрю, что племянник. Ты понял? Понял, дурак?

– Понял, понял я, – Борзой перевернулся на живот, подполз к костру и с трудом сел.

– Всем спать, – приказал Метис, затем повысил голос: – Боров, Гига – дежурить дальше, через два часа Кузьма с Рыбой сменят. Все, тишина.

Он как сидел – так и лег на бок. Подчинение в банде было, судя по всему, полное, никто в ответ не сказал ни слова. Остальные трое тоже улеглись, подтянув к себе шкуры, накрылись ими. Кузьма щелчком отбросил самокрутку, та упала на асфальт, разлетелась искрами и погасла.

Я продолжал наблюдать. Спустя пару минут Борзой сел, оглядел других, вороватым движением достал из шкур фляжку, раскрыл и надолго припал к ней. Убрал, вытащил пачку сигарет. Веткой выкатив из костра уголек, прикурил.

Стало совсем тихо. На грузовике здоровяк выпрямился, потянулся с громким зевком. И правда великан, больше Кирпича, а ведь тот немаленький. Такого, как вышибалу, на «раз-два-три» не свалишь. Боров – почти наверняка эта кликуха принадлежала именно часовому на грузовике – прошелся по кузову, и я понял, что в руках у него действительно ручной пулемет, с торчащим кверху длинным загнутым магазином. Во дает мужик! Такой ствол весит целую тонну. Встав спиной ко мне на другом конце машины, Боров махнул рукой часовому на крыше, и тот в ответ отсалютовал. Не спит, значит. Великан повернулся боком ко мне, сел и замер.

Я внимательно оглядел грузовик. Фургон обит железом, двери не видно – она в торце, обращенном к мастерской. Сбоку два окна, закрытые железными ставнями. Еще и засовы на них. Снаружи. Почему так?

Миха внутри, вот почему.

Конечно, я не знал этого наверняка, но возникла полная уверенность: он там. Не в одной из подсобок внутри мастерской, не на дне бетонной ямы – в фургоне.

И сейчас мне туда не пробраться. То есть чисто теоретически я могу обойти мастерскую, залезть на нее с тыла, тихо подползти к часовому, Гиге этому, еще тише снять его, также неслышно спуститься, затем, улучив момент, когда Боров будет смотреть в другую сторону, подобраться к грузовику, забраться на фургон, перерезать глотку великану… Но практически – это нереально. Я не ниндзя и не человек-невидимка. На крыше обязательно что-нибудь скрипнет, Гига, или Боров, или кто-то у костра обязательно услышат – в общем, меня засекут. И Мишу не спасу, и сам спалюсь.

Главное, у меня до сих пор очень мало информации. Даже предположений нет, зачем они выкрали напарника. Надо вернуться, еще раз все обдумать, попытаться раздобыть новые сведения, порасспрашивать людей. А завтра действовать. То есть уже сегодня, скоро рассвет.

Была и вторая причина, по которой я не спешил начинать прямо сейчас: мучительно хотелось спать. На ногах с раннего утра, ранен, ходил много от стоянки до Черного Рынка, по веревке ползал, стрелял, дрался дважды. Насыщенный день. А тут пара часовых в разных точках и на разной высоте, трое людей у костра… В таком состоянии точно не смогу разобраться со всеми.

Борзой, докурив, улегся. Я на корточках тихо попятился от своего укрытия, потом выпрямился и пошел обратно в Шатер.

* * *

Заведение уже закрылось. На табурете, завернувшись в одеяло, дремал Борька с АК на коленях, входной клапан был затянут. Я обошел Шатер и попал в свою каморку, воспользовавшись задней дверью.

Днем в коридоре у кухни я заметил большую бадью с водой и теперь решил ею воспользоваться. Разделся, в одних штанах прошел туда, по дороге сняв с крюка, вбитого в столб, тускло горевшую газовую лампу. Наскоро помывшись, вернулся к себе. Хорошо, что шкуры на кровати чистые и, кажется, без блох. Поставив лампу на пол, я положил «махновку» у края койки и с наслаждением вытянулся на ней. Увидел, что не навесил замок на кольцо молнии, закрывающей входной клапан, понял, что встать и сделать это нет уже никаких сил…

Брезент шевельнулся, застежка тихо звякнула. Ствол ТОЗа уставился в лицо вошедшему.

То есть вошедшей.

– Хочешь застрелить девушку? – спросила она.

Поспал, называется. Я тихо вздохнул. С другой стороны, даже удачно, мне ведь кое-что пришло в голову по дороге от стоянки бандитов, и девчонка нужна для воплощения плана.

– Стрелять не буду, но могу поцеловать, – сказал я.

Ксюха пошла к кровати. На ней была только мужская рубашка, застегнутая на две нижнюю пуговицу, и больше ничего. Ствол ружья все еще смотрел на гостью. Она приближалась медленно, глядя мне в лицо, пока металл не коснулся нижней части живота, скрытого рубашкой. Словно не заметив этого, Ксюха спросила:

– Где ты был?

– Дышал воздухом.

Я слегка опустил оружие, подцепил край рубашки и медленно повел стволом вверх, задирая ее. С протяжным вздохом Ксюха отстранила ружье, встала коленями на край кровати, затем качнулась вперед – и мягко упала на меня, прижавшись всем телом.

* * *

Она тихо сопела мне в ухо, устроившись у стены, на боку, закинув на меня согнутую ногу и обняв, щекой на моем плече. Лампа погасла, но сквозь щели в деревянной стене проникал тусклый утренний свет.

– Почти утро, – сказал я. – Так и не поспал.

– Жалеешь? – спросила она. – Хотел бы сейчас быть один?

– Не жалею. Но спать-то все равно хочется.

– С утра в Шатре никого. У меня дела по хозяйству, а ты до двенадцати можешь не вставать. Или дольше.

– Не могу, у меня тоже дела.

– Чем ты занимаешься? Охотишься… а еще что?

– Да ничего, – пожал я плечами. – Просто охотимся.

– Охотимся? Так ты не один?

Я пояснил нехотя:

– Напарник у меня есть, Михаил. Он… в другом месте сейчас.

Ксюха погладила меня по груди, ноготком коснулась впадины мод моим горлом и задумчиво проговорила:

– Я видела, как ты дрался. С Кирпичом, потом с Борзым. Ты совсем не боялся. У тебя глаза такие были… как будто равнодушные. Тут частые драки, я же вижу: у мужиков в глазах всегда или злоба, или страх, а обычно и то, и другое. А у тебя не было. Ты что, вообще не боишься?

Глядя в скошенный брезентовый потолок, я сказал:

– Отбоялся уже.

– В смысле?

– Я должен был умереть давно. Можно сказать, что умер. Чего мне теперь бояться?

Она уставилась на меня, приподняв голову.

– Как это – умер? Во время Пандемии?

– Немного позже. Да неважно, забудь.

– Нет, важно. Расскажи.

– Тут особо нечего рассказывать. Это когда мы с Михой познакомились, с напарником… Он старше меня лет на тридцать, наверное. И он на самом деле мой учитель, а не напарник. Только в последнюю пару лет мы как бы на равных стали, а раньше… В общем, мне было двенадцать, родных никого, все погибли или пропали. Я тогда впервые убил человека. Один бомж устроил логово в подвале бойлерной, натаскал туда кучу продуктов из ближайшего магаза, который почти сразу после этого разграбили мародеры. У бомжа была двустволка и еще набор тесаков из мясного отдела. Он в бойлерной засел, спрятался то есть, я один про его логово знал. У меня началось воспаление легких, плюс с голоду уже совсем подыхал. Забрался я на крышу бойлерной с большим камнем и стал ждать. Долго ждал, почти сутки. Бомж наружу вышел по своим делам, потом назад – и я ему на голову сбросил камень. Убил, оттащил тело, вернее, откатил в сторону. Уже совсем без сил. Залез в бойлерную, заперся, поел немного и вырубился. У меня жар начался, видения всякие… Внутри бойлерной – трубы, всё в мазуте, ветошь вонючая, кирпичные стены, глухо, темно. Я за трубой лежу, в тряпье завернулся и брежу. То отца увижу, то мать, хотя ее и не помнил вроде совсем. То чертей каких-то. Мутантов. Потом вдруг стал Лес видеть… – я запнулся.

– Что? – удивилась Ксюха. – Как это, Лес?

– Говорю, бредил. Почти умер, помню даже темный туннель и свет в конце… Ну, про который говорят, что перед смертью люди видят. Свет уже совсем близко, я почти в него влетел, но тут сзади будто позвали, я оглянулся – а там лицо. Как будто в туннель заглянул кто-то. Протянул ко мне руки, схватил и вытащил обратно. Потом оказалось, что это Миха. Он зашел в бойлерную, искал убежище на ночь. Так, случайно… И спас меня. Прямо оттуда, с той стороны вытащил. Остался со мной, выходил. Ну и научил выживать.

– И ты… – начала она.

Я перебил:

– И я с тех пор ничего не боюсь. Не потому, что такой крутой, просто разучился. Как будто выжгло это из меня тогда… Все, забудь, что я рассказал. Больше не буду про это. Как тебе этот Борзой, очень не нравится?

– Конечно, не нравится! – вскинулась Ксюха. – Он трус! Женщины это чувствуют.

– Сильно достает?

– Сильно, – вздохнула она и медленно-медленно повела ногтем вниз по моей груди. – Но теперь ты меня защитишь?

– Я постоянно возле тебя не буду. А Борзой этот без тормозов парнишка, судя по всему.

Пока я говорил, палец продолжал ползти вниз, достиг моего живота и пошел дальше.

– С ним надо вопрос решить раз и навсегда, – заключил я, взял руку Ксюхи и вернул ее обратно на грудь.

– Как это – решить вопрос? Ты его убьешь?

– Какая тебе разница, что я с ним сделаю? Тебе нужно, чтобы он больше не приставал, правильно? Вообще не появлялся, ни когда я рядом, ни когда меня нет.

– Ну… да, – согласилась девушка. – Конечно, я этого хочу. Но что ты можешь сделать?

– Что могу – я сделаю. Но мне надо, чтобы и ты кое-что сделала. Помогла немного.

– Как?

– Знаешь лесопилку где-то в километре на юг отсюда?

– Знаю, ее все знают. Заброшенная, там еще речка рядом.

– Правильно. Сейчас мне надо поспать, а после обеда… Слушай внимательно…

* * *

Лесопилку окружал высокий забор в проломах, неподалеку по дну каменистой расселины текла быстрая холодная речка. Здесь было несколько строений, и самое большое – столярный цех. В центре его стоял станок для распилки бревен, с широкой станиной, из которой выступал ржавый диск циркулярной пилы.

Плотно обмотав полосками меха доставшийся в наследство от Кирпича резиновый молоток, я сидел на балке над входом. Цеховые ворота были выломаны, в проем задувал ветер, шевелил траву, проросшую между половыми досками.

– Ксюха! – позвал знакомый голос, и в проеме возникла тень. – Ты где? Сама ж сказала приходить, а теперь прячешься!

Донеслись шаги.

– Хватит, вылазь давай, – недовольно добавил Борзой, входя внутрь.

Когда он прошел подо мной, я согнул ноги в коленях, зацепился ими за балку и кувыркнулся лицом вниз, взмахивая молотком.

Хрясь! – и Борзой без звука валится на пол. Хватаюсь за балку, спрыгиваю, выдергиваю из чехла на бедре кочевника обрез, потом бью его молотком еще раз – по темени.

Нога снова болит. Наплевать. Спустя минуту Борзой лежит на станине, руки – ноги разведены в стороны и привязаны к скобам, диск пилы – аккурат между ног. Устрашающее зрелище, жаль, что не получится запустить станок, электричества на лесопилке давным-давно нет.

Пока Борзой не очнулся, я хорошенько обыскал его. В сумочке на ремне обнаружились тридцать железных рублей, небольшой брусок золота, десяток начиненных дробью патронов к обрезу, начатая пачка сигарет «Кэмел» и коробок спичек.

Когда Борзой пришел в себя, я с сигаретой в зубах прохаживался вдоль станины, сжимая в одной руке молоток, а в другой нож Миши. Приподняв голову, кочевник посмотрел на диск пилы, перевел взгляд на меня и заорал:

– Снова ты, сучара?! Тебе чего надо?! Тебя же уроют, падлу!

– Не строй из себя смелого, – посоветовал я. – Ты не смелый, мы оба это знаем. Времени мало, сейчас ответишь на мои вопросы, тогда отпущу.

Последнее было ложью, но я не собирался быть с ним благородным.

– Да хрен тебе на рыло! – снова заорал он. – Знаешь, что наши с тобой сделают? Метис что сделает?! Освежует живого! Голову отрежет и в зад засунет! А ну отпустил быстро!

Я опять прошелся вдоль станины, затягиваясь и выдыхая дым через нос. Потом взмахнул рукой…

– А-а-а-а!!! – завопил Борзой, когда молоток впечатался в его лодыжку.

– Ты что творишь, паскуда?! Прекрати!!

Я еще раз ударил по тому же месту. Он взвыл дурным голосом. Удовольствие от всего этого я не получал ни малейшего, но именно поэтому дело нужно было закончить побыстрее. С видом маньяка, покачивая молотком, снова обошел станину. Наклонился над Борзым. Глаза его наполняли злоба и страх. Те самые злоба и страх, о которых говорила Ксюха. Я показал ему раскрытый нож.

– Это – моего напарника. Которого вы схватили вчера.

– Так ты… – выдохнул он изумленно. – Я думал – из-за девки! А ты охотник?! Мутант, тварь! Урод шизанутый! Мы же тебя растерзаем, суку беспородную, мы…

Я сделал быстрое движение ножом, и алая нить протянулась через его шею у подбородка. Потекла кровь.

– Прекрати! – взвизгнул он.

– Отвечай на вопросы, иначе буду тебя то бить, то резать. Резать – и бить по ране. Охрененная боль. Поэтому лучше просто отвечай на вопросы, Борзой. Михаил жив или нет?

– Пошел ты к матери!.. – завопил кочевник и захлебнулся, когда молоток ударил по подбородку снизу. Кровь из разреза брызнула, как под давлением, потекла по шее и скулам.

– Не надо мать всуе поминать, – посоветовал я. – Жив или нет?

– Жив он! Жив!

– Тихо говори. Тихо и внятно, чтоб я не переспрашивал. И возьми себя в руки, ты мужик или курица? Просто отвечай на вопросы. Ты понял?

– Понял, – прохрипел он.

– Где держите Михаила?

– В грузовике. На нашей стоянке грузовик крытый…

– Знаю. Зачем его схватили?

– Ну, нужен для чего-то Метису.

– Для чего нужен? Мы – простые охотники. А вы приехали за пятнадцать километров. Для чего?

Он часто моргал, глядя на меня. Потом сказал:

– Не знаю я. Не знаю! Метис никогда не говорит, что задумал.

Зрачки Борзого расширились, когда лезвие ножа плашмя прижалось к щеке под веком так, что кончик почти коснулся глаза.

– Сейчас вырежу тебе глазное яблоко, – пообещал я. – Отвечай: для чего выкрали моего напарника?

– Ты тварь, сволочь, – прошептал он. – Зверь, в натуре зверюга!

– Отвечай или прощайся с глазом. Почему забрали напарника?

– Потому что его Кузьма узнал.

– Что значит – узнал?

– Кузьма раньше, давно, вохровцем был. Или как их… Ну этим, охранником, ментом. Конвойным. Зэков перевозил. Твой напарник недавно на Черный Рынок заезжал, сам…

– Патроны покупал, – кивнул я.

– Не знаю, может, патроны, Кузьма его увидел случайно. Узнал.

– Что Кузьма конкретно говорил?

– Мне ничего не говорил. Они с Метисом толковали. Наш старший никогда ничего не рассказывает, пойми! Я только так… урывками… Догадался или что подслушал… Кузьма твоего напарника перед этой, падемией…

– Пандемией.

– Да, перед Пандемией видел. Кузьма куда-то зэков привез… Непонятно куда. Какое-то место такое… стремное, короче. Этот, Миха твой, там был. Может, служил или что? Не знаю.

– Дальше говори.

– Ну, не знаю я больше ничего! Метис решил: если твоего напарника схватим и он расскажет что-то, то мы разбогатеем. Пойдем в то место, где его видел Кузьма, и крутыми заделаемся.

Сигарета в зубах дотлела до фильтра, я выплюнул его и сказал, похлопав пленника ножом по щеке:

– По-моему, ты что-то недоговариваешь.

– Все я договариваю! Метис думает, что после этого дела он самого Хана сможет скинуть! На всем Черным Рынке главарем стать!

– Скинет Хана? – удивился я. – Не чересчур ли? Это что ж за место и что в нем такое спрятано, чтоб в результате можно было захватить власть на Рынке?

– Это ты у Метиса спроси, он так решил, а я не при делах!

– Ладно, – задумчиво сказал я, убирая нож от его лица, – давай повторим, чтобы все было понятно. До Пандемии Кузьма перевозил уголовников. Привез очередную группу куда-то… точно неизвестно, но в том месте был Михаил. Кем он там был, чем занимался – ты не знаешь. Хотя место интересное и необычное. Кузьма там Михаила видел и запомнил. Пока все ясно, но дальше странность. Зачем вам Михаил сейчас, если Кузьма там был? Почему он сам не отведет Метиса в то место?

– А может, туда доступ какой-то особый, и теперь только напарник твой знает, как попасть? Или, может, Кузьма вообще не в курсе, где это место. Ну, сидел в этом… в автозаке, маршрут не запомнил. Я не знаю!

– А мне кажется: знаешь, но темнишь.

Я поднял с пола обрез Борзого и нацелил на его правую ступню. Он взвыл:

– Перестань, охотник! Я все рассказал!

– С этого расстояния дробь разворотит ступню. Только клочья останутся с дробленой костью, такое не лечится.

– Прекрати!!!

– Рассказывай остальное.

– Ну не при делах я! Не в курсе!

– Отвечай, вы Мишу пытали?

Он замолчал.

– Пытали? – ствол уперся в ступню.

– Мы… нет…

– Правду говори! – Мой палец напрягся на спусковом крючке, и Борзой заметил это, задергался.

– Пытали, но он ничего не сказал! Метис тогда решил к Бадяжнику обратиться! Мужик такой есть на Рынке!

– Это тот, что наркоту варит из всяких трав, которые на краю Леса растут? При чем тут Бадяжник?

– Он вроде умеет такую штуку делать, называется, как ее… сыворотка правдивости или как….

– Скополамин, что ли? Я про него читал в одной книге.

– Ну, типа оно самое. Не прямо его, но похожее что-то. Короче, такую сыворотку умеет бадяжить, ее терпиле вколешь – и он тебе все расскажет, как родной. Хотя оно опасно вроде, если доза слишком большая, можно дуба врезать. Метис решил напарнику твоему эту штуку вколоть.

– Когда?

– Сегодня, а когда ж? Уже, наверное, и вколол, не знаю. Бадяжник в обед обещал сыворотку отдать, а щас уже к вечеру дело. За ней Гига должен был пойти. Клянусь, охотник, Лесом клянусь, мамой клянусь – ничего больше не знаю!

В глазах его был панический ужас. Я опустил обрез.

– Теперь заткнись и замри.

Он так и сделал. Я накинул на плечо ремень ТОЗа, перерезал веревки – сначала на его ногах Борзого, потом на руках – и приказал:

– Сесть. Теперь встать. Лицом к воротам. Выходи.

Когда я направился следом, он сказал:

– Ты меня убьешь.

– Нет, отпущу.

– Как это – отпустишь? – кочевник сбился с шага. – Убьешь. Я же иначе к своим вернусь и все расскажу. Ты меня теперь отпустить не можешь.

– Да выходи ты! – я толкнул его стволом между лопаток, выпихивая наружу. – Не отпущу, конечно, но свяжу и положу в сарае. Сигу расскажу, где ты, после он тебя освободит. Иди вперед, перед забором сворачивай вправо.

Мы миновали двор лесопилки и пошли вдоль ограды. Вдруг Борзой, истошно закричав, прыгнул вбок и нырнул в дыру в заборе.

– Стой! – Я бросился следом.

Почти сразу за оградой был склон расселины, по которой текла река, а на другом берегу росли густые заросли, где беглец мог легко скрыться. Он с разбегу прыгнул, и я выстрелил из обреза. Дробь ударила Борзого в спину, он с воплем рухнул вниз. Донесся громкий плеск. Бросив обрез, я сдернул с плеча «махновку», подскочил к обрыву.

Быстрое течение волокло кочевника вдоль расселины. Здесь было неглубоко, тело перекатывалось через валуны, вокруг расплывалось пятно крови. Непонятно, жив или нет… Я прицелился и снова выстрелил. Попал, кажется, в плечо, тело в воде сильно дернулось. Течение перетащило его через большой валун, дальше становилось глубже. Оно бултыхнулось туда, целиком ушло под воду… и больше я его не видел.

Перекинув через голову ремень ТОЗа, я подхватил обрез и со всех ног побежал к Шатру.