Текст книги "Оружие Леса"

Глава 2
Мужские разговоры

– Вы очумели, служивые? – возмутился я. – Рядом с «газовой камерой» лагерь разбивать?! Заберите меня кто-нибудь от этих придурков!

Стул подо мной громко скрипнул, когда я попытался встать. Обычно это человеку удается без труда, незатейливое дело – встать со стула, но я-то был связан, руки стянуты за спинкой, и поэтому своей цели не достиг. Жаль, что перчатки у меня забрали. В одной из них спрятан тычковый ножик – были бы они до сих пор на руках, я бы его вытащил и перерезал веревки.

Мы находились в подвале на краю брошенного города. Какой-то большой магазин, трехэтажный, как я понял по дороге сюда. В сгущающихся сумерках разглядел, что крыши нет, верхний этаж наполовину разрушен, над ним торчат кроны деревьев. Как они там проросли наверху, непонятно.

Большая часть подвала была заставлена высокими тумбами с выпуклыми экранами, где были всякие дурацкие картинки: арбузы, монетки, вишенки, машинки и прочая ерунда. Эти устройства до Пандемии назывались игровыми автоматами, покойный напарник рассказывал про них. И чем только люди не занимались от безделья. Это ж надо вести настолько пустую, никчемную жизнь, чтобы тратить время на подобную чушь?

Автоматов в подвале было полно, они громоздились под стенами, некоторые лежали на боку, у других были распотрошены внутренности. Из открытых дверец, будто из вспоротых брюх, вывалились внутренности проводов.

Но не только игровые автоматы заполняли подвал. Сквозь дыры в потолке свешивались корни. Толстые, тонкие, похожие на перекормленных питонов и на маленьких змей. Они не шевелились, конечно, но легче от этого не становилось: на корнях были наросты, смахивающие на кожистые раздутые мешки, и в наростах этих, которые почему-то называли «ульями», находился газ. Ядовитый, тяжелый, к тому же взрывоопасный, он мог просачиваться наружу, и если концентрация его превышала определенный предел, то малейшая искра приводила к взрыву. Все вместе это называлось аномалией «газовая камера».

В подвале корней было очень много, а вот запах газа не ощущался. Наверное, потому что в этом месте давно никто не бывал, не только люди, но и мутанты, зверье всякое и даже птицы сюда не забредали и не залетали, никто не цеплял ульи и не повреждал их. Хотя из перезревшего улья, когда давление становилось слишком сильным, газ мог и сам по себе рвануть, но тут этого пока что не произошло. И все же подвал опасен… а они вздумали посреди него меня допрашивать!

Отряд майора Шульгина состоял из двенадцати бойцов, не считая командира с сестрой. Десять оставались наверху, кто-то дежурил снаружи, кто-то отдыхал, а двое – Шутер и парень с выеденным оспой лицом – стояли у лестницы, ведущей из подвала. Майор широкими шагами прохаживался перед стулом, где я сидел.

– Про тебя, охотник, мне кое-что известно, – говорил Шульгин. – Вот он рассказал, да и Аля…

– А Шутер, выходит, на самом деле был твоим шпионом в банде Метиса? – уточнил я.

– Не был! – возмущенно вскинулся маленький боец. – Не бухти, о чем не знаешь, Стас!

Я не стал уточнять, каким тогда образом бывший бандит оказался в отряде ренегатов. Продолжая ходить туда-сюда, Шульгин спросил:

– Теперь отвечай: что там было, на той базе? К которой Метис со своими так стремился?

– А вы разве туда не дошли? – я незаметно вращал запястьями, чтобы ослабить веревки, стягивающие руки позади спинки.

– Сейчас у нас так распределены роли, охотник: я спрашиваю, ты отвечаешь. Не наоборот, усек? Отвечай.

– Да ты и сам все знаешь. Шутер наверняка все давно рассказал.

Майор повернулся ко мне, наклонившись, уставился в лицо. Глаза у него были светло-голубые и властные. И не очень-то дружелюбные. Он пялился на меня сверху вниз, будто хотел взглядом просверлить дыру в голове. Я некоторое время сидел неподвижно, потом видеть вблизи его рожу мне надоело, и я сказал:

– Ну, и что это значит? Такая картина: «Майор Шульгин смотрит на тебя, как на мутанта»? Отвали, я к мужикам равнодушен.

Он распрямился, скривив рот, отчего сразу потерял половину своей лихой казачьей красоты, и сказал:

– Ты побывал в центре базы, в шахте. Метис, прежде чем отправиться к базе, приходил ко мне. Предлагал союз. Я кое-что знаю от него, кое-что от других… а теперь от тебя узнаю остальное.

Ни черта ты не знаешь, майор, подумал я. Только то, что Метис тебе соизволил поведать, когда зазывал работать вместе, а Метис был себе на уме и много не разболтал. Про тоник ты точно ни сном ни духом, как и про дневник Травника, а то бы уже задал мне прямой вопрос насчет них. Ты только чуешь своим казачьим носом, что тут что-то серьезное, вот и все.

Майор снова зашагал туда-сюда, о чем-то напряженно размышляя. Ну и я размышлял. Он мало что знает, а вот что знаю я? Известно, что Шульгин свалил из Армии Возрождения. Причем вряд ли только с этим десятком бойцов. Их он взял в погоню за мной, но где-то у него наверняка есть лагерь покрупнее, там людей больше. Иначе ему просто нет смысла все это затевать: уходить из АВ, навсегда сделавшись их врагом, создавать свою группировку… Даже с пятьюдесятью, даже с сотней верных людей это не так уж легко. Ведь есть Черный Рынок, хозяин которого, Хан, не заинтересован в появлении новой действующей силы на наших просторах. Потому что на самом деле – не такие уж они и просторные, эти просторы. Так себе мирок, с пятачок, со всех сторон окруженный стеной враждебного Леса. И хотя у нас постоянно вспыхивают большие и малые потасовки, дележ территории между бандами, столкновения за боеприпасы, женщин, топливо, жратву, но серьезных потрясений нет, все давно устаканилось, основные действующие силы поделили зоны влияния и к переделу не стремятся. Пока что, во всяком случае. Появление новой группировки, состоящей из обученных солдат под командованием умелого вояки, может стать камешком, который столкнет с вершины камень побольше – и покатится через Мир Выживших кровавая лавина. Поэтому, узнав про ренегатов, тот же Хан попытается со своими боевыми байкерами их вынести подчистую. Вот майор и шустрит, и допытывается у меня, что там спрятано в центре базы: почуял возможность усилиться, стать крутым. Закрепиться в качестве независимой силы при помощи того, что, по его мнению, я нашел в шатхе. Непонятно только, почему он тогда не принял предложения Метиса, но тут уж я могу только гадать. Были на то у Шульгина какие-то причины, может, просто не доверял он серолицему бандюку с мертвенным взглядом.

– Ничего ты от меня не узнаешь, – сказал я, когда Шульгин в очередной раз проходил мимо. – Потому что я сам ничего не знаю. Я охотник, понял? Даже не следопыт, не сталкер – простой охотник. Мутанта бью, трофеем торгую.

– Это ты кабанам в лесу рассказывай, какой ты простой охотник, – отрезал он. – А мне давно ясно, что с тобой дело нечисто.

– Да что там тебе ясно! – проворчал я. – И вообще, чего тебя мотает как маятник? Нервничаешь? Это мне надо нервничать, я ж у тебя в плену, а не ты у меня. Успокойся уже, казак драный, в глазах мельтешит.

Он с разворота врезал мне кулаком по лицу. Меня отбросило на громко скрипнувшую спинку, чуть стул не перевернул. Веревка впилась в запястья. Я лизнул потекшую по губам кровь, скосил глаза – она капала с подбородка, пятнала камуфляж штанов, добавляя на них стильные темные пятна. Исподлобья я поглядел на Шульгина и ухмыльнулся ему окровавленным ртом. Несдержанный, значит, ты у нас мужик, а? Не любишь, когда тебе перечат, не терпишь неповиновения. Атаман голубоглазый, задница мутантская… ну, посмотрим, кто кому врежет последним.

Вдруг Шульгин тоже усмехнулся, отступив, сложил руки на груди и окинул меня взглядом с ног до головы, будто впервые увидел. Два бойца по-прежнему стояли у него за спиной, наблюдая за происходящим. Я посмотрел на Шутера, и тот отвел взгляд.

– Алина и вот он, – майор махнул на Шутера рукой, – про тебя всякое порассказали. Я расспрашивал, хотел прояснить, что за личность такая вмешалась в дело. Не люблю темных лошадок. И как ты в банду Метиса попал, рассказали, и как потом Алине помог, когда у болот она спряталась на дереве от двух бродяг. Так что я понимаю, охотник: это у тебя манера такая. Хамить, грубить – выводить людей из себя. И смотреть, как они реагируют, как злятся, на что способны, на что не способны. Ты так врагов просчитываешь, да? Только меня не просчитаешь, не надейся.

Я плюнул кровью ему на ботинки и проворчал:

– Ты что, особенный? Думаешь, многогранный, как стакан? Да нет, ты простой, тривиальный. Я тебя уже просчитал.

– Тогда что я сейчас, по-твоему, сделаю?

– Будешь и дальше тупить, что ж еще.

– Ага… Ну, давай потупим вместе. Оспа, Шутер, тащите бадью со двора. Ту, железную. Воды из колодца в нее набрать – и сюда. Живо!

Оспа воспринял приказ с готовностью, а маленький дезертир удивленно посмотрел на командира, но второй боец дернул его за плечо, и они стали подниматься по бетонной лестнице, ведущей к люку в потолке.

– Искупаться хочешь? – спросил я. – Не стесняйся, я отвернусь.

– Нет, тебе голову помыть, – осклабился майор. – Слушай сюда, охотник: или ты прямо сейчас все рассказываешь, или будет тебе плохо. Под «все» я подразумеваю: что видел в центре базы, что там спрятано? Почему Метис туда так рвался? Что с Метисом стало, где он сейчас? Мой совет: говори. Болтай, пока язык не отпадет. Себе же поможешь.

– Про Метиса могу сказать, а чего ж. Я его завалил. Там, в центре, старая ракетная шахта. Он в нее зачем-то хотел спуститься. Но я ему не дал – убил и его, и Фару. Пристрелил, вот и все.

– А Фару-то за что?

– За то, что иначе он бы меня пристрелил.

– Ну-ну… А Метиса?

– Да мы с ним характерами не сошлись. Эгоист он. Я и сам эгоист, не люблю конкурентов.

– Ладно, а в шахте что оказалось?

– Так а сам ты почему не выяснил, майор? Вы что, до базы не дошли?

– Дошли. Но там как раз кто-то устроил взрыв. Кто – не понять, сбежал. Завалило шахту, да и весь центр базы разворотило… Ну, что в шахте было спрятано?

– Я откуда знаю? Ты че, думаешь, я туда полез? В старую ракетную шахту на какой-то заброшенной базе, где вообще какая угодно дрянь может обитать? Да ты тупой, что ли, казак?

Глаза его сверкнули – ну, не любит мужик, когда ему статус понижают даже словесно, амбициозный тип! – но на этот раз майор сдержался. Тряхнул свешивающимся на лоб чубом и сказал:

– Опять ты меня провоцируешь. А не боишься, что я тебя просто в этом подвале на хрен прибью?

– Я, казак, уже давно ничего не боюсь, – честно сказал я. – Отбоялся, еще подростком. Так что гуляй Лесом.

– Сейчас забоишься, – почти ласково улыбнулся он и кинул взгляд через плечо, когда сверху донесся шум.

На ступеньки сначала упали тени, затем показались трое, волочащие корыто с водой, – Шутер, Оспа и широкоплечий парень с русыми усами и густыми черными вихрами, на которых каким-то чудом удерживалась фуражка с большой кокардой. Он напоминал немного уменьшенную копию майора, тоже весь из себя донской казак, только вертлявее. Этого парня я видел не так давно, палящего с двух рук по стаду горбунов, как же его тогда Аля назвала… ах да: Химка Прокопов. Помощник Шульгина – молодой, а уже сержант.

Следом по лестнице стала спускаться Аля, но майор велел:

– Алина, назад.

– Гриша, что ты собираешься делать? – спросила она.

– Выйди.

– Григорий! Ты мне обещал…

– Выйди! – гаркнул он. – Химка, выведи ее и люк закрой!

Сержант, поставив вместе с другими бадью на пол, повернулся, расставил руки, будто ловил бегающего по двору непослушного ребенка, и потопал назад по лестнице.

– А ну-ка, Алинка, вали отсюда! – снисходительно заорал он. – Не место тут бабам, иди борщ варить из мутантины!

Алина сверху презрительно посмотрела на него, потом кинула тревожный взгляд на меня и вышла. Химка закрыл люк и сдвинул засов, в это время майор поднял с пола газовый светильник. Разжег. Искоса наблюдая за ним, я прикидывал, за сколько секунд разделался бы с майором. В перчатках – за три, без них – за пять. На «четыре-пять», как я обычно в таких случаях говорю. Носком по коленной чашечке, сразу локтем сбоку в шею, кулак другой руки вгоняю в солнечное сплетение, при этом иду на сближение и финиширую ударом лба в переносицу. И все, и валится бравый казак навзничь, взбрыкнув ногами. Такая вот короткая ката. А с Химкой еще проще будет – на «раз-два» мелкого засранца опрокину, хоть в перчатках, хоть без. Только со связанными за спиной руками все это никак не получится, досада…

Шульгин поставил светильник на ближайший игровой автомат, едва не задев обвивший его корень с толстым наростом, откуда нас всех могло, вообще-то, обдать потоком газа, который вызывает обильное слезотечение и рвоту, а если сильно надышаться, можно и дуба врезать. Я аж зажмурился, затаил дыхание, чтоб сразу не вдохнуть. Улей все же не прорвался, газ не пошел, но когда я открыл глаза, что-то вокруг изменилось. Что-то тонкое, неуловимое… Или не вокруг – изменилось в моей голове? В сознании.

Мерцание.

Святые мутанты! У меня начинается приступ!

Я заворочался на стуле, скосил глаза к переносице, мучительно напрягся, пытаясь подавить набирающие силу видения, которые уже клубились в голове… Без толку – сейчас накроет.

Пока я ерзал, в подвале все шло своим чередом: по приказу майора Оспа с растерянным Шутером подступили ко мне с двух сторон, взяли за плечи, но тут маленький боец сказал:

– Погодите… вы что, собираетесь его туда башкой макать? Пытать?

– А ты что думал, прическу ему помоем? – хохотнул Химка Прокопов, подкручивая русый ус. – С шампунем из крапивы? А после расчешем еще, красоту наведем! Не-е, рядовой, мы из него собираемся всю правду вытрясти, и поэтому…

– Ладно, заткнись, Химка, – перебил Шульгин. – Охотник, ну что ты все молчишь? Макайте его, хлопцы.

Я действительно молчал – потому что уже просто не мог говорить, я почти не видел происходящего вокруг, перед глазами изгибалось, шло волнами и разбегалось кругами темное пространство, в котором мерцали расплывчатые пятна. Как сквозь туман, издалека доносился голос Шутера: «Я на такое не подписывался. Этот мужик меня не завалил, хотя мог и право имел – мы ему тогда засаду устроили. Но он меня не стал валить…» – «Выполнять приказ!» – это, кажется, был голос сержанта, хотя мог говорить и Шульга, я мало что понимал. «Не буду. Это ж зверство натуральное». – «Своевольничаешь? Мы тебя в отряд взяли, приютили, а ты гуманизм тут разводишь? А ну, сюда иди!»

Я еще разглядел, как Шутер отступает от меня, и его место слева занимает Химка, в то время как Оспа стоит справа; услышал звук удара и вскрик, а после ощутил, как меня хватают за плечи, как приподнимают, сдернув связанные руки со спинки стула, и наклоняют вперед… Потом вокруг меня была вода, в ушах хлюпало, а грудь жгло, будто туда залили раскаленный свинец – потому что даже в этом состоянии я понимал, что не должен дышать, – но ни настоящей боли, ни паники не было. Я с отстраненным удивлением наблюдал, как во тьме мерцающие пятна сходятся вместе, и вот они уже слиплись в длинный кривой овал, в нем маячат два темных пятна и горизонтальная щель под ними…

ЛИЦО.

Огромное, до оторопи странное, нечеловеческое лицо глядело из клубящейся тьмы Леса. Темные ямы глаз медленно перемещались по нему, зрачков не было, но я понимал, что оно смотрит на меня, каким-то чудом видит в этом подвале из той невероятной дали, в котором находилось. Рот кривился, изгибался… А потом эхо, отзвук голоса долетел до меня сквозь глухой шум, шепот, шелест деревьев, сквозь бормотание неведомых существ, населяющих Лес:

Прими тоники… Потом иди ко мне. Найди меня. Все не так, как кажется. Я расскажу… Ты должен узнать все… Иди… Сын.

Раздался громкий плеск. Звук удара о пол. Всхлип. Судорожный вздох.

Я мотнул головой, разбрызгивая капли, закашлялся. И понял, что плеснулась вода в корыте, из которой вытащили мою голову, что звук удара – от того, что меня швырнули на пол, а всхлип издал я сам, когда втянул воздух в переполненные углекислотой легкие.

Я лежал на боку, кашлял и дергался. И дышал. Дышал! Химка, майор и Оспа стояли надо мной, а Шутер маячил у лестницы, и даже отсюда было видно, что на скуле его багровеет кровоподтек, а левый глаз заплыл.

Мерцающее лицо исчезло, голос в моей голове смолк. Приступ прошел. Я снова был в подвале на краю заброшенного города, в плену у ренегатов майора Шульгина…

Все было так – но теперь все стало по-другому. Ведь отныне я смотрел на происходящее другими глазами. Майор не убьет меня, пока не получит сведения. А я не дам их ему. Что бы он ни делал. Потому что все происходящее, наши разборки, войны группировок, грызня банд, борьба за власть и прочее – все это лишь детские игры, и они не важны для меня. Только Лицо в клубящейся тьме, зов, те слова, что я услышал, – только это по-настоящему важно. Я и раньше знал, что делаю: мне надо дойти до Края, узнать все про Травника или найти его самого, отыскать три тоника… А сейчас цель сложилась окончательно, стала четкой и ясной: найти отца и раскрыть тайну Леса. Вот что главное, остальное – лишь препятствия на пути, которые надо преодолевать.

Шульгин присел на корточки, схватив меня за волосы, приподнял голову и сказал:

– Говори! Что искал Метис на базе? Говори, что знаешь, леший!

Я рассмеялся ему в лицо, закашлялся и прохрипел, скалясь:

– Отвали, казак! Ты не понимаешь… Думаешь, испугаюсь? Пыток твоих? Да иди ты на хрен! Можешь делать что хочешь – я тебе ничего не скажу.

Несколько секунд он вглядывался в меня, а потом со злостью впечатал мою голову в пол. Распрямился и рявкнул – яростно, но с нотками растерянности:

– Чертов мутант… Химка! Ноги ему связать! И бросить там в углу, за корнями!

– Но как же? – удивился сержант. – А это… а еще пытать, товарищ командир? Мы ж только начали, еще пару раз макнуть…

– Да ты на рожу его погляди! – перебил майор. – Он ни черта не скажет, понимаешь ты?

– Не понимаю! – Химка мотнул своими вихрами так, что фуражка едва не слетела с головы. – Как не скажет? Любой скажет, если пытать с толком!

– Химка, слышь, – позвал я. – Почему у тебя волосы черные, а усы светлые? Ты волосы красишь? На Черном Рынке, на окраине, есть бар «Голубой байк». Там крутятся симпатичные пареньки, я сам не видел, мне говорили, так ты загляни, детка, будешь иметь успех…

Он рванулся ко мне, занеся кулак, но майор оттолкнул его и повторил уже спокойнее:

– Связать, бросить в углу. Скоро ночь, нам завтра с утра в поход.

– Ну, не пойму я, командир! Объясни! – взмолился Химка. – Если он вправду, как ты говоришь, ничего не скажет, так на кой он нам вообще сдался? Вальнуть гада прямо здесь, пусть лежит.

– Валить нельзя. Кроме пыток есть и другие способы дознания.

– Какие?

– Про вещества разные слышал? Которые умельцы делают из всяких трав, корений, ягод с края Леса. Тех, что от него аномальности набрались.

– Что за вещества?

– Разные. Одно, допустим, девке в вино подольешь – и она тебе на шею повесится, всю ночь потом с тебя не слезет, как дикая лошадь будет. А другое заставляет говорить правду. Даешь кому-то выпить, и он потом не может брехать.

– Да разве ж такое бывает? – не поверил сержант.

– Вроде на Черном Рынке кто-то умеет такое зелье варить, – вставил Оспа, стягивая мои ноги веревкой. – Правда, оно опасное, можно и помереть.

– Можно, – кивнул майор. – А нам-то что?

– Так мы что, завтра на Черный Рынок идем? – уточнил Химка, помогая Оспе вязать меня.

– Разберемся, – отрезал Шульгин. – Но из этого охотника я правду вытащу. В бараний рог его скручу, сгною совсем, но получу. Связали? Теперь несите в угол, вон, где узко… Так, кидайте. Все, спать. Завтра нас ждут важные дела.

Глава 3
Биологическое оружие ближнего боя

Ноги мне примотали к рукам так, что пришлось лежать на боку, выгнувшись назад и согнув колени. Пятки почти упирались в ягодицы – ничего хорошего, потому что ноги сначала сильно ныли, а потом онемели. К этому времени наверху все стихло. Сколько сейчас времени, я не знал, но ясно было, что уже глухая ночь. Уходя, люди майора Шульгина забрали светильник, но темнота в подвале была не полной: часть кожистых мешков на корнях источала зеленоватый свет. Мутный такой, неприятный – будто грязный. «Газовые камеры» должны светиться синеватым светом, а тут почему-то зеленый. Может, там внутри какой-то не такой газ, необычный? Новая разновидность аномалии? Свет казался… стухшим, что ли.

Он был совсем слабый, но все же я различал громоздящиеся вокруг игральные автоматы и обвившие их корни. Будто лианы, целый лес лиан, свешивающихся из дыр в потолке. Не все «ульи» светились, большинство как раз нет. Что это значит? Может, мерцают перезрелые, в которых газ уже под таким давлением, что готов вырваться наружу? Или наоборот… Мутант его знает, не разберешь. Ясно только, что майор Шульгин плохо сечет в аномалиях, и в отряде его нет толкового следопыта, раз они встали лагерем прямо над подвалом с «газовой камерой». Я бы в жизни тут не остановился.

Ага, только в результате лежу в углу этого подвала, еще и связанный.

Я пошевелился, пытаясь размять руки, потом выгнулся сильнее и с трудом перевернулся на спину. Каблуки вдавились в задницу, в коленях скрипнуло. Попытался сесть, закряхтел, сжал зубы… раз! – и я сижу, расправив плечи, с поджатыми ногами и вывернутыми за спину руками. Так, уже лучше.

Хотя толку, если разобраться, никакого. Не положили бы меня тут, если б отсюда было легко свалить. Другого выхода, кроме лестницы и люка в потолке, из подвала нет. А наверху – стоянка ренегатов. То есть там с десяток бойцов, причем не все они спят, Химка наверняка расставил часовых. Но дело даже не в них, главное препятствие: проем в потолке, куда ведет лестница, закрыт люком. Наверняка запертым снаружи. Снизу мне его не открыть, да я и не доберусь до люка.

Или доберусь?

Давай-ка подумаем, охотник, что мы в этой ситуации можем сделать? Ну, вообще-то почти ничего… Но можно, по крайней мере, выбраться из этого закутка в углу. Только выбираться надо очень осторожно, корни же кругом, да еще и «ульи». Знал Шульгин, где меня оставить. Какой-то другой, нормальный человек ни за что не рискнул бы тут ползать, слишком уж неприятные последствия бывают от газа. Но я, конечно, не совсем нормальный, это уже давно ясно.

Вот и пополз.

Чтобы выбраться из угла, нужно было протиснуться в просвет между двумя аппаратами и, самое трудное, переползти через третий, лежащий на боку. Он преграждал путь к пустой площадке в центре подвала, где стоял стул…

То есть где он до сих пор стоял! Эти умники его оттуда не убрали, и главное, перед ним стояло железное корыто с водой.

Не так уж ты разумен, лихой казак майор Шульгин. И сержант твой Химка – так и вообще глупый малый, по усам видно. Я подобрался вплотную к провисшему между игровыми автоматами корню. На нем мерцал гнило-зеленым светом «улей» размером с голову. Вблизи хорошо видно, как туго натянулась кожистая поверхность – будто раздутый, готовый лопнуть волдырь. Стало ясно, что светятся именно перезревшие «ульи», готовые выпустить газ. Как бы мне эту штуку не задеть…

После корня я оказался перед новым препятствием – лежащим на боку автоматом. Он был выпотрошен, из дыры в боку вывалились жгуты проводов, поблескивали микросхемы, экран разбит. Плевое препятствие для человека в обычном состоянии – перешагнул и забыл, но для меня сейчас это было как толстая ветка для червяка. То есть преодолимо, но надо потрудиться. Я лег на живот. Извиваясь, дергая ногами и тихо ругаясь, перевалился через аппарат и оказался на краю свободного пространства в центре подвала. С другой его стороны начиналась лестница. Я обполз стул, к этому времени ноги-руки уже ломило и саднило во всех местах сразу. И спина ныла. Но зато онемение прошло, вот радость.

Обогнув стул, я повернулся спиной к корыту и опрокинулся назад. Страшновато было, все казалось, что сломаю спину о железный край, хотя для этого нужно очень уж постараться. Выгнулся дугой, головой уперся в дно. Хорошо, что воды там оставалось не так много, все-таки я сильно дергался в руках Оспы с Химкой, лягался… наверное. Сам-то я этого не помнил.

Поелозив еще немного и сдвинувшись дальше, я добился того, что стянутые запястья и ступни оказались в воде. И надолго замер, отдыхая, глядя в темный потолок с дырками, сквозь которые свешивались корни. Давай, веревочка, мокни, раскисай… Пролежал так минут, наверное, тридцать, и за все это время не услышал ни звука. То один, то другой мешок угасал или разгорался ярче, свет в подвале иногда немного менялся, но вот звуков не было никаких, и в ушах, если долго не шевелиться, начинался такой неприятный вибрирующий звон.

Наконец, решив, что хватит, я кое-как выбрался из корыта, убедился, что металлические края его загнуты и о них перепилить веревку не получится, – и отправился в обратную дорогу. Возле перевернутого автомата снова пришлось повозиться, но, в конце концов, я сумел вооружиться куском стекла из разбитого экрана. Плохое стекло – в смысле, для моих целей не очень подходящее, края толстые и как бы сглаженные, почти без острых граней. И все же влажную веревку оно с грехом пополам перепилило, раскромсало в волокнистую тряпочку, которую я несколькими сильными рывками смог порвать.

Вот так! Удача любит смелых, сильных и упертых как бараны. Я встал. Пошатываясь, на негнущихся ногах прошел к стулу, сел и потом долго массировал колени, лодыжки, икры, стопы. Разминал кисти, плечи, качал из стороны в сторону головой, хрустя шейными позвонками. Несколько раз вставал, приседал, даже тихо попрыгал. Размявшись и попив воды из корыта, стянул с себя остатки веревок, поднялся по лестнице и припал ухом к люку. Тишина – вообще ничего не слышно. Я осторожно потрогал люк, попытался приподнять крышку. Заперт, что и требовалось доказать. Ну, ладно, что дальше делаем?

Спустился обратно, перевернул на бок стул и тихо отломал ножку. Из толстого конца торчал загнутый гвоздь – таким если как следует засандалить по голове, то и череп пробьешь. Это, конечно, хорошо, только проблемы не решает: как отсюда выбраться? До рассвета несколько часов, утром сюда придут вооруженные бойцы, выспавшиеся, полные сил – мне с ними не сладить. Прорываться надо сейчас, пока ночь и большая часть отряда спит, причем сделать это можно единственным способом: заставить их сверху открыть люк. Получается, мне в него стучать, что ли? Тогда они просто сразу поймут, что пленник сумел избавиться от веревок. А если поскрестись как-нибудь так назойливо, подольше, достать часового, который наверняка дежурит у люка? Чтоб он решил: по лестнице забралась крыса, и открыл бы люк, чтоб шугануть тварь. Тухлая, конечно, идея, и совсем не факт, что часовой не подымет сразу тревогу, как минимум не разбудит начальство. Однако другие варианты у меня отсутствуют – люк изнутри не открыть, больше ходов из подвала нет, значит, нужно добиться, чтобы люк открыли снаружи.

Я осмотрел, насколько мог сделать это с пола, дыры в потолке. Они были не слишком большие и, если задуматься, вызывали всякие вопросы. Ведь потолок этот – бетонная плита. То есть корни пробили в ней ходы? Что ж там за растение такое, которое сумело запустить в подвал свои древесные щупальца?

В общем, через дыры не выбраться, и единственное, что я еще могу, – это вооружиться, чтобы увереннее себя чувствовать против того, кто откроет люк. Или против тех. Если его вообще откроют. На моей стороне будет только скорость: вмазать по голове, выскочить, убежать… Скорость и еще темнота. Ножка стула с торчащим гвоздем – слабое оружие. Нужно что-то более убедительное, но взять его негде.

И тут меня осенило. Как это негде? Есть где! Куча биологического оружия в моем распоряжении! Я вернулся к перевернутому аппарату, сел на него, нашел осколок, которым пилил веревки, и взялся за свисающий дугой корень. Тот самый, на котором болтался светящийся мешок размером с голову. Корень начал раскачиваться, пришлось работать осторожно. Жесткие волокна пилились плохо, но минут за десять я справился, и в моих руках оказался кусок длиной в полметра, на середине которого было округлое раздутие, мерцающее зеленым. Очень осторожно я потрогал его – стенки туго натянуты и кажутся совсем тонкими. Так этот пузырь расперло, что если ткнуть стеклом, сразу прорвется.

Газ в мешках ядовитый, но не очень. То есть не мгновенно-смертельно-ядовитый. А еще важно, что он густой и тяжелый. Не расходится по воздуху мгновенно, не травит все вокруг, действие его скорее как у струи, бьющей из газового баллончика.

Я намотал концы корня на запястье так, что мешок пришелся на тыльную сторону ладони. Согнул кисть, выставив руку перед собой. В другую взял осколок. Нормально, пыхнуть кому в рожу – самое то. Ножку от стула сунул за пояс штанов, ремень-то у меня отобрали вместе с перчатками.

Поднялся по лестнице, встал на одно колено на верхней ступеньке и принялся скрести стеклом по крышке люка. Она была железной, звук получился тот еще. Посерьезней пытка, чем макание головой в воду, аж челюсти сводит от этого скрежета. Я поскреб немного, подождал, потом слегка постучал по крышке. Снова поскреб, чувствуя себя при этом немного по-дурацки. Но ведь нет другого способа, нет. Поскреб еще. Услышал шум с другой стороны люка – совсем слабый, но явственный. Потом лязг, это засов сдвинули. И голос, тоже очень тихий. Шепот…

Крышка распахнулась, и я увидел двоих, стоящих по ту сторону проема.

Шутер пригнулся с «калашом» в руках, причем он держал оружие прикладом вперед, и у ног его лежал Оспа, получивший, как я понял, только что прикладом по лбу. Рядом с Шутером застыла Алина. На плече сумка из черной кожи, в руке пистолет «СПС». Относительно легкий, но вполне мощный, пуля из такого прошибает четырехмиллиметровую сталь. Хорошо, что красотка с перепугу не саданула в меня, когда распахнулась крышка люка.

Тот находился посреди большого темного зала с высокими окнами, закрытыми брезентом. Вокруг спали, завернувшись в одеяла и плащи, бойцы из отряда майора Шульгина. Его самого я не увидел, а вот Химку разглядел, он лежал возле кострища, в котором догорали угли. По всему залу из дыр в потолке свешивались корни – те самые, концы которых оплели подвал. Получается, растения, которые эти корни сюда запустили, растут еще выше – на втором этаже или даже на разрушенном третьем, и корневая система их проникла сквозь несколько перекрытий. Или это не корни? Они ведь нужны дереву для питания, но эти просто висят в воздухе, так зачем они? Может, их правильнее называть ветвями или лианами…

Я успел сдержать движение, не пробил «улей» стеклом. Отвел в сторону руку, глядя на тех, кто, судя по всему, собирался меня спасти. Пару секунд мы являли собой немую картину в стиле «И тут я офигеть как удивился», а потом я приложил палец к губам, покосился на неподвижного Оспу, кивнул Шутеру, за плечо притянул к себе Алю и прошептал: