Текст книги "Третья раса"

ГЛАВА 2

Точка пространства – неизвестна. Реальное время – неизвестно.

Мы очень любим «очеловечивать» свои создания.

Давая имена собственным любимым механизмам, внося эту трогательную нотку во взаимоотношения живого с неживым, человек века двадцатого, сам того не подозревая, закладывал фундамент будущих отношений между создателями и их кибернетическими подобиями.

Кибернетический мозг корабля был именно таким творением.

Он даже имел имя собственное – КИМ, что в расшифровке аббревиатуры означало: Кибернетический Искусственный Мозг.

Однако дело было не в названиях и именах, а в сути.

Электронный мозг космического корабля представлял собой сложнейшую самонастраивающуюся сеть, составленную из отдельных блоков, и нес в себе вполне ясные, описанные программным языком задачи. Вся его индивидуальность, поведенческие функции, генераторы случайных эмоциональных оттенков – все это являлось вторичными, прикладными функциями. Главным же для него было эффективно управлять полетом космического корабля и при этом охранять вверенные ему человеческие жизни.

Однако экипаж, который бодрствовал по сменам и испытывал жесточайшую скуку в процессе затянувшегося на десятилетия полета под достаточно маломощным фотонным парусом, год от года, вахта за вахтой, подтачивал эту самую вторичность, общаясь с Мозгом корабля скорее как с человеком, нежели как с машиной, и находя такой процесс забавным, трогательным и приятным.

Никто на борту, вероятно, не задумывался над тем фактом, что ими самими был выкован искусственный интеллект, ибо корабль, как и вся космическая техника начала двадцать четвертого века, создавался с огромным запасом прочности и мощность бортовой вычислительной машины оказалась настолько велика, что для управления кораблем хватало на первых порах и десятой ее части.

Все остальные программные и аппаратные ресурсы Мозга постепенно, год от года, переходили в распоряжение возникших уже в полете вторичных связей – там властвовали нейросетевые блоки, и этот процесс, в силу ряда причин, оказался необратим.

Бортовой компьютер начал мыслить как человек, действовать как человек и, соответственно, вести себя тоже как человек. Экипаж космического корабля видел это, но не находил такое положение вещей неприемлемым.

Мозг осознал самого себя, но это осознание все же контролировалось его основными программами, не выходило за определенные рамки… до тех пор, пока он не очнулся в изуродованном, разрушенном корабле и не понял, что допустил две чудовищные ошибки – одну в далеком прошлом, а другую в настоящем.

Он понял, что должен исправить их, причем обе, иначе его существование теряло свой смысл, ставилось под сомнение, и он действительно не знал, что будет делать дальше, если вдруг ему не удастся устранить этот внутренний конфликт…

* * *

Тишина…

Гробовая тишина уже давно стала полновластной хозяйкой данного места.

Огромный зал тонул в полумраке, который лишь слегка разгонял призрачный голубоватый свет, исходящий от целого ряда полупрозрачных колонн, расположенных вдоль стены узкого и длинного помещения, чуть под наклоном к ней, так что создавалось впечатление, будто их просто прислонили тут на время…

Некоторые из них были темны как ночь, иные светились, источая бледный нереальный свет, оконтуривавший вертикальные ложа, вдавленности на которых однозначно указывали: тут должны присутствовать люди.

Если бы кому-то удалось чудом попасть в это затхлое, отдающее пылью веков помещение и скользнуть взглядом по теряющемуся во мраке ряду наклоненных к стене прозрачных цилиндрических саркофагов, этот мифический наблюдатель, вкусив вязкой тишины и затхлых запахов данного места, был бы удивлен и шокирован тем, что в одной из низкотемпературных усыпальниц действительно находилось человеческое тело.

Абсолютно нагая женщина, объятая бледным, фантомным сиянием статис-поля, застыла внутри цилиндра, не подавая совершенно никаких признаков жизни… до поры.

О том, что такая пора наступила, оповестил целый ряд событий.

Во-первых, под ячеистым потолком, где в чисто функциональной, совершенно неэстетичной гармонии сплетались толстые трубы для криогенных жидкостей и вились черные связки глянцевитых кабелей питания, вспыхнул неяркий, рассеянный свет, который источали закрепленные среди хаоса труб редкие декорированные плафоны, кажущиеся несколько неуместными на фоне обнаженных техногенных внутренностей корабля.

Следом ожили регенераторы воздуха, чьи вытяжные отверстия виднелись в равной степени как на стенах и потолке, так и в полу. Запах затхлости как-то незаметно исчез, улетучился, а новый воздух помещения казался свежим, бодрящим и даже пах какими-то давно позабытыми ароматами…

На отдельно стоящем пульте управления, с которого контролировались процессы низкотемпературного сна, робко засветилось несколько экранов, и по шеренгам датчиков вдруг пробежал прихотливый узор разноцветных огней.

Цилиндр, где полулежала нагая женщина, внезапно помутнел изнутри, в нем туманным маревом взвихрился какой-то газ, на минуту совершенно скрыв очертания человеческой фигуры. Потом, спустя некоторое время, тишину зала нарушило отчетливое шипение сжатого воздуха, и наклоненный к стене цилиндр внезапно разделился на две половины. Его прозрачный колпак, удерживаемый двумя телескопическими штангами, медленно поднялся вверх. Газ из-под него моментально улетучился. Голубоватое мерцание статис-поля исчезло, и чуть порозовевшее тело женщины теперь удерживалось лишь перехлестнувшими грудь, бедра и живот страховочными ремнями.

Улетучившийся газ оставил после себя резкий неприятный запах медикаментов.

Теперь в изголовье открывшейся камеры, среди сплетения тонких проводков, тянувшихся к укрепленным на теле датчикам систем жизнеобеспечения, стала заметна небольшая прямоугольная пластиковая табличка, на которой красивыми буквами значилось:

«Эллис Хойланд. Второй навигатор. „Антей-1264“.

Спустя полчаса после того, как приборы на пульте зафиксировали появившееся сердцебиение, с полуоткрытых губ Эллис сорвался слабый, мучительный вздох.

Она приходила в себя тяжело, долго.

Ее нагое тело покрылось мелкими бисеринками пота, мышцы то начинали непроизвольно сокращаться, то замирали, окаменев от напряжения, то расслаблялись, и тогда лишь тонкие изломанные линии, ползущие от среза к срезу контрольных мониторов, свидетельствовали в пользу того, что она все еще жива и процесс пробуждения идет своим чередом.

Наконец ее веки дрогнули и открылись.

Эллис было холодно… Мучительно холодно…

Тело моментально отреагировало на первое осознанное ощущение – бледная кожа тут же покрылась мурашками. Эллис с видимым усилием скосила глаза, пытаясь понять, вспомнить, кто она, где находится и почему ей так мучительно тяжело и холодно…

Вид темных криогенных камер, которые возвышались по обе стороны раскрывшегося саркофага, напомнил о многом. Приоткрытые, обметанные лихорадкой губы Эллис сомкнулись в плотную линию. Она попыталась сделать движение, поднять руку, но добилась лишь очередного конвульсивного спазма мышц.

Память медленно возвращалась к ней. Эллис узнала этот зал, вспомнила, что за темные столбы возвышаются вокруг, и ее вдруг охватила неосознанная тревога – почему в криогенном отсеке никого нет?..

Подобные мысли не могли облегчить необычайно тяжелых постэффектов низкотемпературного сна. Никогда еще Эллис не выходила из состояния анабиоза так мучительно и долго.

Господи, Коллинз, где ты? Почему же ты меня не встретил, милый?..

Мысль о муже позволила ей немного прийти в себя, собраться с силами. Тревога, проснувшаяся вместе с сознанием, не отпускала, и блуждающий в груди холод казался от этого еще пронзительнее и резче…

Наконец Эллис удалось приподнять руку и уцепиться бледными пальцами за наклонный край низкотемпературного саркофага. Как ни странно, но это ничтожное усилие согрело ее, напомнило о том, что она вновь жива и может, должна двигаться…

Напрягаясь, борясь с дурнотой, которая волнами подкатывала к горлу, она сделала еще одно усилие и вдруг очутилась на ногах. Цепляясь руками за холодные, темные колпаки пустующих камер, Эллис кое-как добрела до встроенных в переборку по обе стороны от выхода из отсека шкафчиков и, распахнув один из них, увидела в его глубинах стандартный набор полетной униформы, нижнее белье и, главное, большое махровое полотенце из синтетической ткани.

Поборов возникшее искушение сразу же схватить его, Эллис дрожащими от напряжения пальцами пошарила по полке, пока не наткнулась на заботливо уложенные в отдельном углублении капсулы стимулятора. С трудом вскрыв упаковку, она вытащила два янтарных шарика, засунула их под язык и резко зажала рот обеими ладонями, ведя мучительную борьбу со своим желудком, который тут же взбунтовался, мгновенно отреагировав на рефлекторную работу слюнных желез.

Спустя некоторое время ей стало значительно легче. Действие стимулятора было оглушающим – Эллис вдруг почувствовала, как кровь ломится ей в виски глухими, ритмичными толчками, да и мышцы уже не казались такими дряблыми и беспомощными, как за минуту до этого.

Взяв с полки полотенце, она тщательно, даже с некоторой брезгливостью стерла с себя липнущие к телу остатки желеобразной массы из криогенной камеры. Потом взяла комплект одежды, с наслаждением ощутив теплое прикосновение ткани к своей заледеневшей коже…

Вместе с ощущением жизни к ней вдруг как-то разом вернулись все страхи.

Тишина вокруг стояла слишком вязкая и неправдоподобная.

Эллис подавила в себе рефлекторное желание кинуться к панели интеркома.

Хороша ты будешь, выйдя на связь по общей сети в таком виде…

Одеваясь, она непроизвольно продолжала слушать тишину, и ее едва осознанный страх стремительно рос.

Даже слабые попытки здравого смысла как-то прояснить ситуацию не помогали – Эллис не забыла, что находится на борту космического корабля, в глубоком космосе, очень далеко от Земли и у немногочисленного экипажа могут быть сотни причин оставить ее просыпаться одну. Любая самая незначительная нештатная ситуация требовала присутствия на рабочих постах всех бодрствующих, и это могло и даже должно было объяснить тишину, но…

Эллис застегнула магнитные липучки униформы, обернулась…

Вот что, оказывается, подспудно тревожило ее!..

Все криогенные камеры, включая те, что предназначены для резервных специалистов, были пусты!..

Такое могло случиться лишь в одном случае – они прилетели!

От этой мысли стало и легче, и тревожнее одновременно. Одни страхи вроде бы ушли, отступили, но на их место тут же вползли новые.

Эллис подошла к вмонтированной в стену панели интеркома, положила палец на углубление сенсора, секунду поколебалась, а потом чуть нажала на мягкий, податливый материал псевдокнопки…

Экран интеркома осветился практически мгновенно.

В его глубинах возник отлично знакомый Эллис фрагмент ходовой рубки «Антея»: несколько секторов обзорной сферы демонстрировали рассыпчатый узор звезд, на их фоне скупо перемигивались огни приборных панелей, на переднем плане в фокусе передающей камеры затылком к ней сидел человек.

Эллис не успела угадать, кто бы это мог быть, как человек обернулся.

Это был капитан Нортон. Дейвид Нортон…

– Да?.. – хмуро осведомился он, пытаясь узнать лицо вышедшей на связь с рубкой женщины. Конечно, как командир корабля, он знал каждого члена экипажа, но в текучке полета, который длился не один год, лица одних становились ближе, роднее, а других – постепенно отдалялись на периферию памяти.

– Эллис Хойланд? – выдержав некоторую паузу, полувопросительно произнес он. – Вы проснулись?

– Да, капитан. – Она невольно выпрямила чуть ссутулившиеся плечи.

– Что вы хотели мне сообщить?

Эллис вдруг почувствовала, что краснеет. Господи, как глупо все вышло… Сейчас, наверное, подумает – истеричка. Посоветует зайти в медблок, показаться Святогору…

– Я хотела узнать, все ли в порядке на корабле, капитан? – Несмотря на внутреннее замешательство, голос Эллис остался тверд. – Я вышла из сна в полном одиночестве, и это показалось мне странным.

На лице Нортона не дрогнул ни один мускул. За все время их короткого разговора Эллис не заметила на нем следов какой-либо мимики. Черты капитана казались каменными, застывшими.

– Все в порядке, навигатор. Мы приближаемся к Альфе, поэтому разбужен весь действующий состав экипажа. У вас, видимо, задержался процесс пробуждения. Думаю, тут нет причин для беспокойства. – Он скосил глаза чуть вбок, и это было первым изменением на его лице за весь разговор. – У вас есть еще тридцать минут до объявления общего сбора. – Очевидно, он смотрел на бортовой хроно. – Приятного пробуждения.

Эллис кивнула.

– Спасибо, капитан. Я буду вовремя.

Экран перед ней, мигнув, погас.

И тут же, несмотря на разъяснение ситуации и испытанное от этого облегчение, на нее со всех сторон опять навалилась тишина – злая, давящая, вязкая.

Эллис тряхнула головой, резким движением захлопнула шкафчик и приложила ладонь к светящемуся углублению сканера подле двери.

Овальная преграда с шипением уползла в стену.

Эллис вышла в кольцевой коридор яруса. Тут было светло, тихо и чисто. Стерильно чисто. Вдоль меньшего радиуса закругления стен бежала серая полоса транспортной дорожки.

Она посмотрела в обе стороны коридора и, пожав плечами, пошла к шахте главного лифта.

Шагая по коридору, Эллис, помимо дурноты, внезапно ощутила раздражение. Если ее навязчивые, подспудные страхи напрасны и на борту все в порядке, то отчего ее не встретил хотя бы Коллинз? Уж он-то наверняка не забыл о ней?!.

Мысль о муже почему-то не согрела, как это бывало обычно, а, наоборот, лишь усилила раздражение и вернула тревогу.

Все было не так… Все…

Тело под свежей униформой казалось грязным, оно испытывало зуд, и сейчас Эллис хотела непременно сделать две вещи: принять душ и задать парочку вопросов Коллинзу.

Двери лифта распахнулись при ее приближении, кабина оказалась свободна, и… опять ее поразила эта стерильная чистота!..

Нет, на космическом корабле, конечно, поддерживался порядок, который, с точки зрения земных поселений, можно было назвать словом «идеальный», но она не помнила того, чтобы, заходя в лифт, ощущала тут запах медикаментозной стерильности…

Странно…

Она коснулась сенсора, и капсула лифта провалилась вниз, к уровню жилой палубы «Антея».

* * *

Войдя в каюту, Эллис сразу же увидела его. Коллинз сидел спиной к входу за подковообразным рабочим столом, по краям которого возвышались скошенные панели компьютерных терминалов. Перед ним в пространстве голографической сферы мерцали проложенные в трех измерениях курсовые нити. Все они так или иначе тянулись от их корабля, фантомная модель которого тоже присутствовала в пространственной схеме, к трем планетам, висевшим на разном удалении от звезды, – одна серая, вторая песочно-желтая, а третья выглядела как красно-черный шарик, расколотый линией терминатора на две неравные по размеру части…

Эллис застыла в дверях, глядя на его знакомый, ровно стриженный затылок, и все ее раздражение, которое она испытывала минуту назад, куда-то ушло, испарилось…

Коллинз, милый, как мы давно не виделись с тобой… Целую вечность… Ледяную вечность искусственной смерти…

– Колл… – позвала она, радостно предчувствуя, как он сейчас обернется, увидит ее… обрадуется…

Он обернулся, но совсем не так, как ожидала Эллис.

Коллинз зачем-то встал и только тогда посмотрел на нее, повернувшись всем корпусом, словно волк, у которого от природы не гнется шея.

– Здравствуй, дорогая, – протянув Эллис обе руки, спокойно, едва ли не бесстрастно произнес он.

Нервная дрожь предательским холодком скользнула вдоль позвоночника Эллис.

– Здравствуй… – растерянно ответила она, не понимая причины такой ненормальной, очевидной перемены его поведения. – Коллинз, почему ты меня не встретил при выходе из сна? Что случилось? – Этот вопрос вырвался у нее помимо воли, в нем неосознанно сконцентрировались все то недоумение и подспудный страх, которые копились в ее душе с момента пробуждения каких-то полчаса назад…

– Ничего, – спокойно ответил он, пожав плечами. – Эллис, мы входим в систему Альфы, и весь экипаж занят по горло. Я тоже работал, как видишь…

Эллис кивнула, от обиды непроизвольно закусив губу.

Да, она на секунду позволила себе забыть, что они прежде всего являлись членами экипажа космического корабля, астронавтами, и такой ответ являлся вполне разумным, закономерным, логичным, но… только не в устах моего Коллинза!..

– Хорошо, милый… – У Эллис вдруг стало так погано на душе, что она даже не коснулась протянутых ей навстречу рук. – Извини, я хочу принять душ и переодеться.

С этими словами она прошла мимо, каждым своим нервом ожидая, надеясь, что вот сейчас он наконец опомнится, бросится вслед, обнимет, извинится. Скажет, что просто заработался, устал, и тогда все вокруг опять потеплеет, станет прежним, нормальным, понятным, уютным и человечным, но…

…Она услышала, как за ее спиной Коллинз, что-то бормоча себе под нос, уселся назад, в кресло перед работающими терминалами навигационного симулятора.

– Извини, Эллис, я не могу сейчас… – дошел до ее слуха обрывок произносимой им фразы.

Она вошла в душевую кабинку, открыла воду и с отвращением содрала с себя недавно надетый комбинезон.

Выдавив из краника порцию мыла в ладонь, она шагнула под упругие, теплые струи воды и принялась с непонятным самой остервенением намыливаться, будто желала очиститься от своего страха, недоумения, обиды…

Может быть, с ним что-то случилось, пока я спала? Может, он изменил мне? Влюбился?

Нет… Нет, это полная чушь…

Эллис знала, что Коллинз не мог влюбиться ни в кого другого, даже если бы очень этого захотел, по крайней мере тут, на борту «Антея». Ее уверенность была вполне оправданна и основывалась на том жестком отборе, который они проходили в период предполетной подготовки. Только одна пара из сотни претендентов попадала в список экипажа. Первая попытка человечества достичь иных миров стоила так дорого и на нее возлагалось столько надежд, что рисковать, пренебрегая какими бы то ни было факторами, никто не хотел и, очевидно, не имел права. Полная, стопроцентная психологическая совместимость как всего экипажа в девяносто шесть человек, так и отдельных его составляющих – пар мужчина – женщина, – была достигнута путем жесточайшего отбора, тысяч тестов, проверок, изнурительных совместных тренировок… Каждый из них являлся настоящим профессионалом в нескольких областях человеческих знаний, и, как уже было сказано, экипаж представлял собой исключительно пары – в нем насчитывалось равное количество мужчин и женщин. В период долгого, почти семнадцатилетнего перелета они бодрствовали посменно, так же парами, по десять постов на весь корабль, то есть двадцать человек одновременно. Потом смена на шесть месяцев уходила в криогенный сон, а другая, соответственно, пробуждалась.

Нет, за те несколько часов, что Коллинз, проснувшись, провел без нее, ничего подобного не могло произойти в принципе.

Единственное, что могла предположить Эллис, – с Коллинзом, наверное, что-то случилось во время криогенного сна. Может, он болен или испытал шок при некорректном пробуждении? Такое, к сожалению, уже бывало, и не раз. Процедура низкотемпературного упокоения четырех пятых экипажа значительно экономила ресурс корабля и решала проблему полноценного отдыха «лишних» смен, но крионика являлась достаточно молодой наукой, и процессы гибернации организма не всегда поддавались стопроцентному прогнозированию.

Да, Коллинз вполне мог пасть жертвой какого-нибудь случайного вывиха криогенных процессов. Эллис по себе знала, как это неприятно, да и другого разумного объяснения его странному поведению она не находила. «Но если так, значит, я повела себя как эгоистичная дура? – вдруг подумалось ей. – Возможно, он не совсем владеет собой, недавно проснулся, а тут подход к системе, такая дикая нагрузка на всех навигаторов. Да, наверное…»

Размышляя над этим, Эллис вдруг успокоилась. Чувство опасности, какой-то неправильности происходящего немного притупилось, поблекло.

Его нужно развеять… – решила она. – Да и самой поменьше напрягаться, мало ли какая пакость может пригрезиться по выходе из низкотемпературного гроба, и не такое бывало…

Обида от таких мыслей исчезла совсем, осталась разве что досада на свою собственную черствость.

Она подставила лицо упругим струям теплой воды, расслабляясь, согреваясь…

– Господи, Коллинз, ну что ты там бормочешь? – через некоторое время не выдержала она, расслышав сквозь шелест падающих струй воды, что он продолжает монотонно бубнить себе под нос какие-то фразы. С чисто женской непоследовательностью в мыслях Эллис вдруг представила его сидящим за столом, вспомнила, чем они любили заниматься в тесной душевой кабинке, и ее охватило наконец это чувство радостного, пьянящего осознания собственной жизни…

Никогда еще выход из криогенного сна не был для нее столь мучителен и непригляден, как на этот раз.

– Коллинз… – негромко позвала Эллис, отлично зная, что он услышит ее. – Иди сюда, милый…

За полупрозрачной, матовой стенкой душевой кабинки стихло бормотание, и раздались мягкие, тонущие в ковровом покрытии каюты шаги.

Она ждала, что он поймет ее призыв, но Коллинз вел себя как сущий истукан – он открыл раздвижную дверь в том виде, как был пять минут назад, – в форменном полетном мундире, с застегнутым наглухо тесным стоячим воротничком.

– Эллис, дорогая, я не… – попытался произнести он все ту же идиотскую фразу, но не успел ее окончить. Эллис вдруг захотелось его проучить, и она потянула мужа под струи воды прямо в одежде.

Он попытался оттолкнуть ее, но, потеряв равновесие, оказался рядом с ней, под теплыми, шуршащими струями.

Она успела заметить, как он дернулся, будто его ударило током. Черты его лица дрогнули, но не исказились, а скорее изломались, он издал странное, непохожее на речь шипение… а потом вдруг начал наливаться свинцом, обмяк на ее руках…

Эллис вскрикнула от неожиданности: все случившееся заняло от силы пару секунд…

Вода по-прежнему била из душевых отверстий кабинки.

Она еще не понимала, что произошло, пытаясь удержать от падения навалившееся на нее тело мужа, как вдруг внутри у Коллинза, под одеждой, что-то отвратительно зашипело, и смрад горелых кремниевых микросхем смешался с отвратительным запахом растворяющейся пеноплоти…

Эти запахи она не могла спутать ни с чем – так воняет перегоревший бытовой автомат.

Эллис дико взвизгнула, пытаясь оттолкнуть от себя огрузневшее тело, на котором пузырилась кожа. От страха – откуда взялись силы – она уперлась ему в грудь, ощущая в руках покалывание электрических разрядов, пихнула и…

Коллинз… Ее Коллинз вывалился из душевой кабинки будто испорченный манекен…

Он ударился об пол спиной и затылком, но мягкое ковровое покрытие поглотило звук, превратив его в тихий шлепок.

Как описать тот шок, что пережила Эллис в эти секунды?

Она стояла под струями теплой воды, нагая, сжавшаяся в комок, ее колотила нервная дрожь, губы побелели, кожа выцвела, а расширенные от ужаса глаза смотрели в одну точку – туда, где истекал зловонным дымком ее муж, сменный навигатор «Антея» Коллинз Хойланд.

Страшный, ирреально странный, неправдоподобный по своему смыслу миг длился для нее вечность…

Сознание протестовало – оно не хотело поверить в очевидность случившегося, а организм уже по-своему отреагировал на события. От переизбытка адреналина гудело в ушах, мышцы мелко дрожали, непроизвольно сокращаясь…

Все это чудовищное замешательство вылилось в одном: Эллис выскочила из душевой кабинки, как обезумевшая метнулась к выходу из каюты, остановилась, ошалело дернувшись к панели внутренней связи, опять остановилась, наткнулась взглядом на тело Коллинза и вдруг, не вынеся нервного напряжения, стала медленно отступать, хватая руками воздух за спиной в поисках какой-нибудь точки опоры, но не нашла – ноги подкосились, сознание поплыло, затуманилось, обстановка каюты завертелась перед глазами в бешеном вихре подробностей скудной меблировки, и Эллис, уже без чувств, осела на пол…

…Видеокамера, укрепленная под потолком и обычно бездействовавшая по взаимному согласию членов экипажа и капитана Нортона, которому подчинялись системы безопасности корабля, внезапно ожила, повернулась в ее сторону, нервно всхлипнув сервомоторами, и уставилась на бесчувственное тело женщины своим холодным немигающим взглядом.

Через несколько минут в коридоре за дверью раздались шаги, и в помещение вошли двое: капитан Нортон и бортовой медик из состава третьей смены Станислав Святогоров, которого члены экипажа между собой называли просто Святогор – за его высокий рост, недюжинное телосложение и удивительно мягкий характер.

– Ее нужно одеть, – произнес капитан, отодвигая дверь встроенного в переборку шкафа-купе. Указав на стопку стерильной, упакованной в прозрачный пластик форменной одежды, он шагнул к терминалу компьютера, и из его указательного пальца, раздвинув кожу, вдруг выползла игла соединительного шунта-интерфейса. Воткнув его в специальный разъем на пульте, предназначенный для подключения бортовых кибермеханизмов, он на секунду застыл, общаясь с системой корабля, затем, не вынимая разъема, повернул голову и произнес: