Текст книги "1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера?"

Особенно мне понравилось про немецких генералов. Вот же, мол, какие ненадёжные: о родственниках за границей пекутся, фюрера и Фатерлянд еврейским плутократам продают, спесивую Британию за каким-то доннерветтером от гибели спасают! А я, «бесноватый», могу лишь доверительные письма своему лепшему другу – Усатому – писать, да жаловаться на жизнь тяжёлую и полную политическую импотенцию! Изрядно повеселило меня и то, как Гитлер в якобы написанном им письме талдычит «не поддавайся на провокации»: прямо как в жуковских директивах! Так и видится воображаемый ответ известных юмористов – Сталина и Молотова: «Дорогой друг Адольф! Про генералов всё понял: своих-то – русских – я давно перестрелял! Но, к сожалению, не всех! А потому, когда они на провокации твоих фон-баронов ответят и дней эдак через 30 выйдут «на фронт Остроленка, р. Нарев, Лович, Лодзь, Крейцбург, Оппельн, Оломоуц» (как и планировалось в майских «Соображениях...» советского Генштаба) и твой чёртов Рейх пополам разрежут, ты тоже не обижайся, а звони: как-нибудь решим вопрос, утрясём проблему! До встречи в июле! Ты, я слышал, не пьёшь и человечинку больше не употребляешь: так может, того – икорки чёрной поднести?..»

В общем, если бы и склонен был товарищ Сталин подобным гитлеровским письмам верить, то не стал бы он «Соображения...» всякие (не позже того же дня – 15 мая1941 года – ему представленные и им утверждённые) военным в единственном экземпляре заказывать. В «Соображениях...», напомню, красные генералы ясно прописали примерно следующее: «Немцы могут упредить наше собственное предударное развёртывание. Поэтому надо шевелиться, не упускать инициативы и всенепременно ударить первыми». И не стал бы Генштаб ещё 5 мая (см. «Краткий очерк истории Краснознамённого Киевского военного округа. 1919–1969», с. 173) предупреждать приграничные округа о том, что 12–15 июня они получат приказ Родины – всем двигать в леса у границы и быть в них к концу июня. А округа внутренние не получили бы 13 мая (ещё до вручения Сталину якобы отправленного Гитлером письма) другой приказ: превратившись в полноценные армии, двигаться в западном направлении – на линию Днепра и Западной Двины.

Справедливости ради скажем, что и сталинские послания – вроде Заявления ТАСС от 13 июня – особой убедительностью не блистали, а были сляпаны ещё более топорно. И недаром «бесноватый», прочитав ласковый сталинский призыв, на следующий же день – 14 июня – объявил своим «ненадёжным» генералам: «Форвертс!» Повторюсь: настораживает меня и то, что опубликована лишь часть якобы имевшей место личной переписки Гитлера и Сталина. А где же письма самого Иосифа Виссарионыча? И зачем тогда Заявление ТАСС понадобилось? Ну и писал бы (звонил/телеграфировал/радировал) напрямую другу Адольфу – по «известным» тому «каналам» (как и пытался это делать утром 22 июня)... Единственное, что пока не позволяет мне окончательно решить, что данное письмо (а заодно и другое – более раннее, помеченное декабрём 1940 года) – откровенная фальшивка, так это то, что Геббельс в своих дневниках (запись от 15 июня 1941 года) тоже упоминает в качестве части программы дезинформации распускавшийся его ведомством слух о якобы планировавшемся в июле визите Сталина в Берлин («Берлин. Май 1945», с. 70). Чтобы этот слух подействовал на советское руководство, должно было, по идее, существовать и соответствующее приглашение. Впрочем, своей главной задачей Геббельс считал не столько обмануть (это он справедливо считал делом невыполнимым), сколько запутать противника.

Спустя полгода после написания этих строк в одном из книжных магазинов Лондона мне попалась книга уже упоминавшегося Дэвида Мёрфи – «What Stalin knew. Enigma of Barbarossa». В ней он вполне добросовестно попытался найти ответ на всё тот же вопрос, уже сформулированный мною: почему примерно в час ночи 22 июня Сталин, несмотря на десятки донесений о предстоящем германском вторжении, отправился спать. Сделав несколько вполне здравых выводов – о том, что советская разведка сработала «как надо», и что вина за катастрофу лета 1941 года лежит на совести Сталина и созданной им системы власти, Мёрфи предложил давно знакомую версию: мол, вождь мирового пролетариата был «загипнотизирован» и «обманут» Гитлером. Обосновывая свою позицию, он, в частности, посвятил целую главу пресловутым письмам «бесноватого». Вот сухой остаток того, что Мёрфи сообщил по поводу аутентичности упомянутой переписки:

– уважаемый исследователь не обнаружил архивных следов ни одного из шести посланий, о которых упоминал в своих работах И. Бунич(«What Stalin knew. Enigma of Barbarossa», с. 258);

– не нашёл он и никаких архивных упоминаний о том, что эти письма действительно писались и отправлялись;

– наконец, неизвестно и то, откуда вообще взялись и каким образом попали в научный оборот те два письма, на которые ссылаются Бунич, Мёрфи и другие авторы.

Всё, что смог найти в защиту писем американский историк, – это неясные апокрифические упоминания о беседах то ли в 1965-м, то ли в 1966 году то ли К. Симонова, то ли Л. Безыменского с хорошо известным выдумщиком Г.К. Жуковым. Последнему Сталин то ли в январе, то ли в июне 1941 года якобы показывал какое-то письмо Гитлера и свой ответ «бесноватому». Совершенно очевидно, что выдающийся полководец соврал как минимум одному из собеседников. Не могу я поверить и в то, что, даже если принять на веру факт подобного сталинского откровения (Жуков не являлся конфидантом Хозяина – таким, как, например, Молотов или Берия), Георгий Константинович смог бы воспроизвести текст этих бумаг спустя двадцать пять лет после единственного нервного прочтения под внимательным взором жёлтых глаз Иосифа Виссарионыча. Почему, наконец, «маршал победы» не осветил сей примечательный факт в своих мемуарах?.. Чего ему было бояться?.. Честно говоря, я поражён: «серьёзные» историки всерьёз ссылаются на документы, о происхождении которых они не имеют ни малейшего понятия. Это, тем не менее, не мешает Дэвиду Мёрфи считать взгляды Виктора Суворова «плохо обоснованными». И это при том, что Резун-Суворов оперировал исключительно публичными, повторяющими друг друга и легко подтверждаемыми (о чём, собственно, и говорят все книги данного цикла) данными. Так кто же тогда «сказочник»?..

Более «продвинутой» является иная, несколько модифицированная легенда: мол, Сталин считал, что до нападения на СССР Гитлер сначала выдвинет ультиматум. После чего начнутся переговоры, в ходе которых как раз и можно будет привести войска в полную готовность к отражению нашествия. Этой версии, в частности, придерживается уже знакомый нам Крис Белами. На с. 144 своей книги «Absolute War» он утверждает, что именно к этой мысли склоняли Сталина разведотчёты НКГБ (НКВД) весной 1941 года. Правда, свою убеждённость в том, что в этом должнен был быть уверен Сталин, он почему-то черпает из соответствующих выводов британских аналитиков той поры (см. там же – с. 142 и 151). С моей точки зрения, подобный подход несколько странен: какое отношение к образу мыслей советского диктатора могло иметь в ту пору «мнение Военного кабинета» Великобритании? Особенно в ситуации, когда Сталин, по признанию бывшего премьера Черчилля, не доверял всяческим предупреждениям англичан, вполне обоснованно подозревая их в желании побыстрее стравить СССР с Третьим рейхом?..

К этой же версии, по-моему, попробовал подвести читателей своих воспоминаний и бывший диверсант-«международник» П. Судоплатов. «Сегодня нам известно, – писал он в конце 80-х, – что тайные консультации Гитлера, Риббентропа и Молотова о возможном соглашении стратегического характера между Германией, Японией и Советским Союзом создали у Сталина и Молотова иллюзорное представление, будто с Гитлером можно договориться (прим. автора: по моему мнению, иллюзии подобного рода до середины ноября 1940 года питал, скорее, Гитлер). До самого последнего момента они верили, что их авторитет и военная мощь, не раз демонстрировавшаяся немецким экспертам, отсрочат войну по крайней мере на год, пока Гитлер пытается мирно уладить свои споры с Великобританией... Тот факт, что Сталин назначил себя главой правительства в мае 1941 года, ясно показывал: он возглавит переговоры с Гитлером и уверен, что сможет убедить того не начинать войну. Известное заявление ТАСС от 14 июня подтверждало: он готов на переговоры и на этот раз будет вести их сам... Сталин и Молотов считали, что Гитлер не принял окончательного решения напасть на нашу страну и что внутри немецкого военного командования существуют серьёзные разногласия по этому вопросу» («Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы», с. 181). Из всей приведённой мною цитаты старого диверсанта правдой является разве что последнее утверждение: о действительно имевшихся среди германских генералов разногласиях. Кстати, если Сталин знал об этих различных точках зрения, то он «по определению» должен был знать (и, разумеется, знал) о прочих германских секретах, касавшихся планов нападения на СССР. Об этом, напомню, с полной убеждённостью пишет российский историк Р. Иринархов, мнение которого я привёл несколько выше.

К сожалению, П. Судоплатов не стал делиться, кто и откуда «знает сегодня» о тайных переговорах, которые вёл Молотов с Гитлером и Риббентропом. Если он имеет в виду соответствующие встречи и последовавшую за ними дипломатическую переписку в ноябре 1940 года, так они ни к чему не привели и сами по себе заглохли. Это, в частности, подтверждает и Вальтер Шелленберг: «Через четыре дня (прим. автора: после окончания советско-германских переговоров в Берлине, начавшихся 13 ноября 1940 года) Молотов возвратился в Москву. Несколько позже германскому послу графу фон дер Шуленбургу была вручена нота, в которой, в частности, содержалась просьба о выяснении позиции Германии (в отношении требований-условий Сталина, выдвинутых в ответ на приглашение СССР от держав «оси» присоединиться к «Антикоминтерновскому Пакту»). Ответ, который дал Гитлер 22 июня 1941 года – до этого срока он вообще никак не реагировал на ноту, – известен: это было военное нападение на Россию» («Мемуары», с. 156).

Считаю, что Шелленберг прав: я пока и сам не нашёл в исторической литературе и мемуарах никаких подтверждений о якобы имевших место тайных переговорах Сталина и Гитлера накануне войны. Вся информация на этот счёт (а её действительно было много: из-за этого, думаю, Судоплатову и пришла в голову мысль соврать именно таким образом) – это слухи в мировой прессе, которые по поручению Гитлера усиленно распускало ведомство Геббельса (см., например, «The Goebbels Diaries. 1939–1941», записи от 6, 13, 14 и 16 июня) и германский МИД (см. «Взлёт и падение III рейха», с. 868). Единственное исключение – пресловутое майское письмо Гитлера Сталину, в отношении которого я на 90% уверен, что оно – советская фальшивка. Странно звучит и то, что Сталин якобы назначил себя премьером как раз с целью «возглавить» так никогда и не состоявшиеся переговоры: а раньше-то кто подобные переговоры возглавлял?! Пушкин с Лермонтовым (и Молотовым)?.. Думаю, ветеран госбезопасности почерпнул эту мысль из перехваченных донесений посла Шуленбурга в Берлин: фактически он повторил основные положения посланий убеждённого сторонника советско-германского союза, которые даже мне – любителю – кажутся достаточно наивными. Неубедительно звучат и другие аргументы Судоплатова. Скажем, трудно считать достаточно серьёзным фактом упомянутое им письмо графа Шуленбурга о готовности выступить посредником в урегулировании конфликта, перехваченное НКВД накануне войны. Дело в том, что германский посол в Москве не производил впечатления человека, который а) был в курсе истинных планов Гитлера; б) пользовался полным доверием Гитлера и Риббентропа, наверняка хорошо знавших о его симпатиях к СССР; в) мог хоть как-то повлиять на происходившее. Мало того, есть свидетельства того, что Гитлер считал Шуленбурга весьма наивным человеком, которого «одурачили русские». У. Ширер так и пишет, что «Шуленбург, честный и порядочный дипломат старой школы, оставался до конца в полном неведении относительно его (Гитлера) планов» (там же, с. 864). Характерно и то, что «честного», но недалёкого Шуленбурга сразу после начала войны и возвращения в Германию отправили в оставку, а после неудавшегося покушения на Гитлера в июле 1944 года арестовали, судили и казнили.

Также, как я уже показал в той главе книги «22 июня: никакой внезапности не было!», которая посвящена материалам New York Times, советское руководство вполне могло и без посредничества Шуленбурга понять позицию германской стороны, прочитав достаточно прозрачный намёк, опубликованный 15 июня 1941 года на страницах этого издания в качестве «ответа» на Заявление ТАСС от 13 июня. Напомню об основных германских «требованиях»: 1) отвести половину войск и перебазировать авиацию от границы; 2) допустить немецких контролёров, которые смогли бы убедиться в том, что СССР действительно решил пойти навстречу этим пожеланиям; 3) увеличить поставки стратегических сырья, материалов и продовольствия. Подчеркну также, что «намёк» этот был проигнорирован: приграничная группировка Красной Армии не уменьшилась, а начала стремительно расти начиная именно с 15 июня.

Существует и другое объяснение – Резуна-Суворова, которое, как я понял, разделяют Кейстут Закорецкий и Марк Солонин. Заключается оно в том, что Сталин якобы и представить себе не мог, что Гитлер и его генералы окажутся такими идиотами и начнут войну с Россией, не закончив – тем или иным образом – войну с Англией и не побеспокоившись о подготовке к ведению боевых действий в условиях русской зимы. «Сталин, – пишет Виктор Суворов, – знал, что для Гитлера война на два фронта – самоубийство. Сталин считал, что Гитлер на самоубийство не пойдёт и не начнёт войну на востоке, не закончив её на западе» («Ледокол», с. 301). И это вполне справедливое утверждение. Но мог ли Сталин быть абсолютно уверенным в том, что эта война закончится именно германской высадкой на Британских островах (что считалось безнадёжной затеей как немецкими, так и советскими генштабистами), а не подписанием почётного мира?

Тем более, что в середине мая 1941 года – после полёта «сумасшедшего» Гесса в Шотландию 10-го числа того же месяца – у вождя мирового пролетариата не могли не появиться дополнительные подозрения в отношении тайных переговоров между Великобританией и Германией (в отсутствие, напомню, в обсуждаемый период какого-либо собственного дипломатического диалога с Гитлером). Шума о якобы проходивших тайных консультациях Третьего рейха и СССР по поводу каких-то смутных «германских требований» в мире циркулировало большое множество, но реального общения на уровне хотя бы министров иностранных дел или специальных уполномоченных Гитлера и Сталина не происходило. «Сталин, – пишет У. Ширер в своей книге «Взлёт и паление III рейха», – отнёсся к этому крайне подозрительно. На протяжении всей войны странный инцидент оставался загадкой, и только на Нюрнбергском процессе, где Гесс выступил в качестве обвиняемого, в этот вопрос была внесена ясность (с. 858). «Появление Гесса в Шотландии, – продолжает он ту же мысль, – убедило Сталина в том, что где-то там в большой тайне Черчилль сговаривается с Гитлером, намереваясь предоставить Германии такую же свободу для нанесения удара по Советскому Союзу, какая была предоставлена Германии, чтобы она могла напасть на Польшу и Запад. Когда спустя три года английский премьер-министр во время визита в Москву пытался рассказать Сталину всю правду, советский лидер просто не поверил ему» (там же, с. 861).

Если бы Сталин, как пишет Виктор Суворов на с. 301 «Ледокола» (а Игорь Бунич в уже цитированных книгах), действительно верил в то, что Вермахт «искренне» готовится к высадке в Британии и что, соответственно, на французском побережье собралась немалая армия вторжения, то после известий о полёте Гесса он должен был бы радикально ускорить советские военные приготовления и ударить не только до окончания развёртывания немцев на востоке (как предлагали майские «Соображения по плану стратегического развёртывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и её союзниками» советского Генштаба), но и до того, как после заключения мира с англичанами остававшиеся на западе соединения Гитлера были бы тоже переброшены на советско-германскую границу. Самое же интересное заключается в том, что, судя по всему, подобное ускорение военных приготовлений таки произошло: именно на середину мая приходится целый «букет» соответствующих решений советского руководства. Так, 13 мая началась переброска на запад армий второго стратегического эшелона. Не позже 15 мая Сталину были предъявлены и утверждены им (судя по выполнению всех рекомендованных мероприятий) знаменитые «Соображения...» Генштаба Красной Армии.

В упомянутых «Соображениях...» немецкие приготовления к высадке на Британские острова не упоминаются ни одним словом: следовательно, в этот момент они даже не рассматривались в качестве стратегического фактора. Мало того, Генштаб доложил (явно преувеличив при этом размер восточной группировки Вермахта) о 180 германских дивизиях (из них 34 танковые и моторизованные), сосредотачиваемых против СССР, в то время как в Западной Европе (в Дании, Бельгии, Голландии и Франции) находились лишь 45 (3 танковые и моторизованные) немецких соединений. Как в такой ситуации Сталин мог по-прежнему верить в то, что Гитлер всерьёз собирается высаживать войска на Британских островах?.. Справедливости ради отметим, что, когда Суворов писал «Ледокол», «Соображения...» ещё пылились в советских архивах. Почему в это верил Игорь Бунич, уже знакомый с этим сенсационным документом, я искренне не понимаю.

Существует, впрочем, и другой аргумент Суворова – знаменитый рассказ о ценах на баранину и бараньи шкуры в Европе («Ледокол», с. 314). Мол, ГРУ отслеживало биржевую динамику на эти продукты (в случае массового забоя баранов для пошива тёплой одежды баранина должна была тут же подешеветь), а также наблюдало за тем, переходят ли немцы на зимние горюче-смазочные материалы. Поскольку Вермахт не шил миллионы тулупов и не беспокоился о морозостойкой смазке для пулемётов, то, согласно логике В. Суворова, Сталин никак не мог поверить в готовность Гитлера начать войну на Востоке. Эту теорию, при всём моём уважении к Владимиру Богдановичу, я также принять не могу, хотя когда-то – когда впервые прочитал его книги – этот аргумент произвёл на меня большое впечатление. Дело в том, что к моменту нападения на СССР Гитлер успел неоднократно продемонстрировать всему миру свою предрасположенность к не самым логичным поступкам, которые, тем не менее, раз за разом приводили его к успеху. Я не верю в то, что Сталин недооценивал эту удивительную способность «бесноватого».

Следует упомянуть и о том, что помимо овчинных тулупов в распоряжении Красной Армии имелось и другое «стратегическое оружие» – так называемый «ватник». Все мы, проживающие на просторах бывшего СССР, знаем, что спасение от здешних холодов – это не только дублёнка. Так или иначе, подготовка к зимней войне в Германии всё же проводилась – пусть и в ограниченных масштабах. Историк Чарльз Винчестер, в частности, сообщает, что предполагалось заготовить зимнюю одежду для примерно 60 оккупационных дивизий. А фельдмаршал Мильх из ведомства Геринга проигнорировал прямой приказ Гитлера и таки начал заготовку 800 тыс. комплектов зимнего обмундирования для военнослужащих Люфтваффе («Hitler’s War on Russia», с. 26).

Во-вторых, ни Сталин, ни его партийные соратники, ни тем более военные при принятии решений такой важности не могли ориентироваться лишь на два-три факта. Даже если бы существовал, скажем, всего лишь десятипроцентный шанс того, что «бесноватый» может решиться на очередную авантюру и атаковать СССР невзирая на превосходство Красной Армии в силах и средствах, советское командование должно было предпринять полномасштабные меры по подготовке к отражению подобного нападения. Это, собственно, является аксиомой для любого военного, когда-либо имевшего отношение к штабной работе. Совсем недавно, касаясь современных отношений США и Китая, английский еженедельник «The Economist» написал следующее: «Дипломатов интересует то, что, по их мнению, собираются предпринимать те или иные государства. Но создатели военных планов должны исходить из того, что те или иные страны могут сделать. Если вам поручена оборона вашей страны, то вы должны быть способны отразить любую – даже самую невероятную – угрозу» («A special report on China’s place in the world», The Economist, 4 декабря 2010, с. 8, перевод с английского мой).

Как и М. Солонин с Р. Иринарховым (и многими другими), я не верю в то, что Сталин мог проигнорировать все поступавшие к нему (и к аналитикам Генштаба) разведданные и принять столь ошибочное решение после получения многочисленных и говорящих об одном и том же фактов. Но, как мы знаем, несмотря на огромный массив развединформации, имевшейся на этот счёт, и точно установленные день и час германского нападения, никаких оборонительных мероприятий не осуществлялось. Если подготовка к обороне и велась, то лишь чтобы убедить немцев в советском «миролюбии»: сам же Резун-Суворов и показал это в своих книгах.

В-третьих, план «Барбаросса» являлся авантюрным, но отнюдь не «сумасшедшим». Считаю, что осенью 1941 года СССР стоял на пороге полного военного разгрома и, возможно, капитуляции. Если бы Гитлер напал хотя бы на неделю раньше, если бы в октябре—ноябре послал на Восточный фронт дополнительно десяток-другой свежих дивизий и, наконец, если бы Япония ударила по советским Забайкалью и Дальнему Востоку, то, скорее всего, сталинский режим рухнул бы уже к 1 января 1942 года. Иными словами, «идиот» Гитлер и его «бестолковые» генералы могли исходить из вполне реалистичных предпосылок, согласно которым тёплое обмундирование и зимняя смазка действительно могли и не понадобиться (во всяком случае, не для трёх миллионов военнослужащих).

Наконец, Р. Иринархов предложил ещё одно объяснение, казалось бы, нелогичных действий советского руководства накануне вторжения: мол, Сталин хотел, чтобы немцы напали первыми. Мало того, он считает, что «всё было тонко продумано и рассчитано, а чтобы заранее не насторожить руководство Германии и подтолкнуть его к активным боевым действиям против СССР, войска Красной Армии не приводились в боевую готовность» («Киевский Особый», с. 391). Иными словами, условно подставляя Гитлеру голый зад, Иосиф Виссарионыч таким образом ещё и заманивал того, пытаясь всеми силами раззадорить «бесноватого» и подстегнуть того к нанесению первого удара. Зачем? Р. Иринархов отвечает на этот вопрос следующим образом: «И.В. Сталин, советское правительство, высшее руководство армии хотели выглядеть в глазах мирового сообщества не агрессором, а страной, подвергшейся нападению» (там же). За этим, по логике российского историка, и последовал бы ответный «двойной» удар, в результате которого Красная Армия дошла бы «без остановки до самого Берлина» (там же, с. 390). Р. Иринархов считает, что советский диктатор был сознательно готов пожертвовать десятком-другим дивизий, чтобы иметь полное моральное право «освободить» после этого всю Европу. Данная теория выглядит довольно убедительной и действительно способна объяснить ряд кажущихся нелепыми действий (и бездействий) советского руководства. Да и потерять десяток-другой дивизий для Иосифа Виссарионыча никогда не представляло проблемы: бабы ещё нарожают...

Но есть и одно «но»: в то время Сталину уже не надо было никаких дополнительных оправданий для того, чтобы ударить по Германии и её союзникам. Начнём с того, что он всю жизнь глубоко презирал «мировое общественное мнение» и откровенно плевал на него при всяком удобном случае. Тем более, что «мировое мнение» в тот момент означало для СССР мнение населения США, Великобритании и – в гораздо меньшей степени – «освобождаемых» территорий европейского континента. О мнении населения Африки, Азии, Латинской Америки и т.д. в те незабвенные времена особенно не переживали. И это вполне естественно, учитывая, что у большей части жителей указанных мест это самое «мнение» тогда отсутствовало как таковое. Что же касается Европы и Америки, то к тому времени там вполне были готовы «понять и принять» даже абсолютно вероломную и открытую агрессию Советского Союза против стран фашистского блока. Напомню: никто на Западе не осудил СССР за столь же вероломное нападение на Японию в 1945 году – когда ситуация для союзников была куда более благоприятной и когда после атомных бомбардировок Япония так или иначе капитулировала бы в течение нескольких недель. Наоборот, США и Великобритания в течение нескольких лет настойчиво подталкивали Сталина к подобному грубому нарушению международных законов. Вдобавок, внезапное нападение на Германию оказалось бы превентивным по своей сути, и это можно было бы вполне убедительно продемонстрировать после начала кампании – как это, кстати говоря, сделали сами немцы. Нельзя не задать и связанный с этим вопрос: зачем в ситуации, когда Красная Армия развёртывалась для наступления, а не обороны, былосамим, по собственной воле,отдавать противнику стратегическую инициативу – пускай даже на время? Ведь, поступая таким рискованным образом, вполне можно переборщить и отдать инициативу навсегда... Наконец, теория Р. Иринархова не очень убедительно объясняет им же приведённые загадочные приказы по снижению боеготовности приграничной группировки РККА и частичному отводу войск от границы, отданные 21 июня 1941 года. Если предположить, что Иринархов прав и «руководство страны и армии» действительно «ждало, чтобы нога немецкого солдата ступила на советскую землю» («Красная Армия в 1941 году», с. 422), зачем ещё и ковровые дорожки агрессору стелить?..

Итак, резонно задать вопрос: а существует ли вообще теория, позволяющая объяснить действительно странные действия Сталина, его помощников и генералов в канун войны и в течение первых часов после её начала?