Текст книги "1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера?"

21 июня: последний культпоход

Отдельного упоминания заслуживает история о тяге к весёлому и прекрасному, внезапно одолевшей аккурат накануне войны командование Красной Армии и Военно-Морского флота. Почему-то именно к субботе 21 июня 1941 года в соответствующих городах и гарнизонах западных округов оказались на гастролях всяческие артисты и затейники. И всех сколь-нибудь высокопоставленных и заметных генералов с адмиралами одновременно потянуло в театры и клубы. Приведём несколько примеров:

«Даже вечером 21 июня 1941 года, – возмущается Р. Иринархов действиями командующего ЗапОВО, – руководство округа вечером спокойно отдыхало в театре (прим. автора: по данным М. Солонина, руководство округа наслаждалось комедией «Свадьба в Малиновке» в минском Доме офицеров), предоставив событиям развиваться в своём направлении. Во время концерта к командующему ЗапОВО подошёл начальник разведотдела полковник С.В. Блохин и доложил, что на границе очень неспокойно. «Этого не может быть, чепуха какая-то, разведка сообщает, что немецкие войска приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы», – сказал Павлов (прим. автора: надо понимать, обращаясь к генералу Болдину И.В.) и, приложив палец к губам, показал на сцену» («Красная Армия в 1941 году», с. 412). Эта цитата Болдина звучит тем более странно в свете того, что именно Блохин с Павловым менее суток назад (в 2.40 ночи 21 июня) направили в Москву уже упоминавшуюся мною в других книгах данного цикла последнюю предвоенную разведсводку, в которой ясно говорилось: «основная часть немецкой армии в полосе против Западного Особого военного округа заняла исходное положение». Интересно отметить, что, несмотря на эту свою якобы полную беспечность, после спектакля Павлов направился не домой и не в баню, а в штаб – ждать звонков из Москвы... То же самое, согласно И. Буничу, сделал после посещения футбольного матча на киевском стадионе «Динамо» командующий уже созданным Юго-Западным фронтом Кирпонос. Напомню, что штаб фронта в этот момент уже ехал на передовой КП.

М. Солонин приводит свидетельство командира 13-й бомбардировочной авиадивизии ЗапОВО Полынина Ф.П.: «...В субботу 21 июня 1941 года к нам, в авиагородок, из Минска прибыла бригада артистов во главе с известным русским композитором Любаном. Не так часто нас баловали своим вниманием деятели театрального искусства, поэтому Дом Красной Армии был переполнен» («23 июня – «День М», с. 270). Он же цитирует воспоминания командира 57-го танкового полка 29-й танковой дивизии 11-го мехкорпуса 3-й армии ЗапОВО Черяпкина И.Г.: «...Вечером 21 июня мы со всей семьёй были в театре. Вместе с нами в ложе находился начальник политотдела армии, тоже с семьёй. После возвращения из театра я во втором часу ночи был вызван в штаб дивизии, где получил приказ объявить в полку боевую тревогу» (там же, с. 271).

Не обошли артисты вниманием и другие армии того же округа. Так, начальник штаба 4-й армии Л.М. Сандалов вечером 21 июня отправился в Дом Красной Армии в Кобрине на концерт артистов Белорусского театра оперетты. Член военного совета 4-й армии А. Шлыков при этом уехал на другой концерт – артистов московской эстрады в Бресте, в 45 км от Кобрина. Уже к полуночи «культпоход» завершился сбором в штабе армии: «Последнюю предвоенную ночь старший командный состав армейского управления провёл в помещении штаба армии. В нервном тревожном состоянии ходили мы из команты в комнату, обсуждая кризисную обстановку. Через каждый час звонили в Брестский погранотряд и в дивизии...» (там же). Пограничники же, напомню, отнюдь не спали, а целыми заставами, взяв с собой ручные пулемёты, находились в нарядах на границе...

А вот свидетельство, касающееся культурно-массовых мероприятий в Киевском Особом военном округе. Процитируем комиссара 8-го мехкорпуса Н.К. Попеля: «...в субботу 21 июня сорок первого года, в гарнизонном Доме Красной Армии, как и обычно, состоялся вечер. Приехал из округа красноармейский ансамбль песни и пляски. После концерта, по хлебосольной армейской традиции, мы с командиром корпуса генерал-лейтенантом Дмитрием Ивановичем Рябышевым пригласили участников ансамбля на ужин. Домой я вернулся лишь в третьем часу ночи» (там же). Это, заметим, тот самый мехкорпус, который только что – 19–20 июня – был выведен в район сосредоточения, а бравый командир корпуса – Рябышев Д.И., согласно его собственным воспоминаниям, в самый канун войны занимался рекогносцировкой дорог возле пограничного Перемышля: (более подробно эти факты изложены в других книгах цикла)...

«В Доме флота, – рассказывает попавший в Севастополь накануне войны морской замполит И.И. Азаров, – был концерт» («Осаждённая Одесса», с. 11). «В Полярном, – делится своими воспоминаниями о 21 июня 1941 года бывший командующий Северным флотом А.Г. Головко, – находится на гастролях Московский театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Сегодня вечером состоялся очередной спектакль этого театра. Показывали «Периколу». Когда мы втроём – член Военного совета Николаев, начальник штаба Кучеров и я – пришли в театр, зрительный зал был переполнен: всем хотелось посмотреть игру москвичей. Наше присутствие сразу же было замечено...» («Вместе с флотом», с. 24). Последняя многозначительная фраза командующего Северным флотом особенно интересна: кого, вы думаете, он имел в виду?.. Понятно, что флотское начальство в полном составе ходило в театр отнюдь не расслабляться: дел у них было по горло. «Хорошо, – делится с нами тогдашний непосредственный начальник Головко – нарком военно-морского флота адмирал Н.Г. Кузнецов, – что ещё рано вечером (прим. автора: 21 июня1941 года) – около 18 часов – я заставилкомандующих флотами принять дополнительные меры. Они связались с подчинёнными, предупредили, что надо быть начеку. В Таллине, Либаве и на полуострове Ханко, в Севастополе и Одессе, Измаиле и Пинске, в Полярном (прим. автора: именно там якобы «развлекался» адмирал Головко) и на полуострове Рыбачий командиры баз, гарнизонов, кораблей и частей в тот субботний вечер забыли об отдыхе в кругу семьи, об охоте и рыбной ловле. Все были в своих гарнизонах и командах...» Но, тем не менее, несмотря на все эти ценные указания, руководители Северного флота, у которых уже 19–20 июня над головой рвались снаряды зениток, вовсю паливших по немецким самолётам-нарушителям, и которые сами отправляли теперь уже советские смолёты «висеть» над чужими портами (см. «22 июня: никакой внезапности не было!»), бросили всё и, тихо матерясь, пошли в театр – чтобы после демонстративного «культпохода» тихонько вернуться в свои служебные кабинеты и ждать «сами-знаете-чего»...

Главный советский мемуарист – Г.К. Жуков – даже счёл нужным написать на тему этих удивительных (и, надо понимать, принудительных для самих участников) «культпоходов» следующее: «После смерти И.В. Сталина появились версии о том, что некоторые командующие и их штабы в ночь на 22 июня, ничего не подозревая, мирно спали или беззаботно веселились. Это не соответствует действительности. Последняя мирная ночь была совершенно другой. Как я уже сказал, мы с наркомом обороны по возвращении из Кремля неоднократно говорили по ВЧ с командующими округами Ф.И. Кузнецовым, Д.Г. Павловым, М.П. Кирпоносом и их начальниками штабов, которые находились на командных пунктах фронтов» («Воспоминания и размышления», с. 235). Как интересно у «маршала победы» получилось! С одной стороны, попробовал на всякий случай соврать по поводу «веселья» – весьма, как мы видим, неуклюже. Из многих источников видно, что «развлекалово» (вернее, его имитация) действительно имело место – если не ночью, то абсолютно точно вечером. Причём «культурно отдыхали» советские военные на всём протяжении линии будущего противостояния с Германией. С другой – Жуков взял и брякнул: «находились на командных пунктах фронтов». Вот те на: оказывается, фронты-то в СССР всё же были созданы до начала «внезапной» войны! И командующие этими фронтами в ночь с 21 на 22 июня находились не в мягкой постели (этой привилегии удостоили себя лишь Сталин И.В. и прочие «небожители» из Политбюро), а в своих штабах и/или на новых, оборудованных поближе к границе, передовых командных пунктах.

Так или иначе, даже краткое исследование вопроса показывает: 1) практически все сколь-нибудь значимые советские военачальники на западных фронтах вечером 21 июня посетили какое-то культурно-массовое мероприятие, где их просто обязаны были увидеть агенты Абвера и СД с «местной пропиской». Подозреваю даже, что советской контрразведке во многих случаях были точно известны персоналии этих шпионов и что бдительные чекисты ставили себе галочки, отмечая их прибытие; 2) Г.К. Жуков, несмотря на массу независимых свидетельств, постарался этот поразительный факт «задавить» своим немалым авторитетом и в своих «размышлениях» откровенно соврал.

Возникает резонный вопрос: зачем врал? М. Солонин резюмирует все вышеописанные мероприятия по демонстративному снижению боевой готовности Красной Армии, проведённые 21 июня 1941 года, следующей цитатой из воспоминаний генерала армии С.П. Иванова (именно под его редакцией в 1974 году вышла та самая хорошо известная монография «Начальный период войны»), являвшегося в первые дни войны начальником оперативного отдела штаба 13-й армии Западного фронта: «...Сталин стремился самим состоянием и поведением войск приграничных округов дать понять Гитлеру, что у нас царит спокойствие, если не беспечность. Причём делалось это, что называется, в самом натуральном виде... В итоге мы, вместо того чтобы умелыми дезинформационными действиями ввести агрессора в заблуждение относительно боевой готовности наших войск, реально снизили её до крайне низкой степени...» (статья «Три плана товарища Сталина», сборник «Правда Виктора Суворова», с. 86).

В этой связи предлагаю задать себе следующий вопрос: помогли бы подобные «дезинформационные» меры, скажем, польской армии в конце августа 1939 года? Зачем убеждать агрессора, готовящегося напасть на твою страну, в том,что твои войска не способны встретить его нападение? К чему совершать эти, казалось бы, необъяснимые действия – фактически, подобно не самой смелой собаке, падать перед немцами на спину и, дружелюбно помахивая хвостом, рассчитывать на милость известного своей свирепостью волкодава? Зачем «пугать ежа голой задницей»?.. Несколько позже мы поговорим о столь же странной загадке с «обратным» вектором: ведь наряду с показным снижением боевой готовности одних соединений и частей, руководство Красной Армии одновременно осуществляло прямо противоположные меры, тайно повышая боевую готовность других...

Загадка одной листовки

Признаюсь: мне не даёт покоя фотография листовки об объявлении мобилизации, на которую я наткнулся в энциклопедии«Великая Отечественная война 1941–1945» (с. 452). Прежде всего поражает сухость документа. Приведу его полностью:

«Указ Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации военнообязанных по Ленинградскому, Прибалтийскому особому, Западному особому, Киевскому особому, Одесскому, Харьковскому, Орловскому, Московскому, Архангельскому, Уральскому, Сибирскому, Приволжскому, Северокавказскому и Закавказскому военным округам.

На основании статьи 49 пункта «л» Конституции СССР Президиум Верховного Совета СССР объявляет мобилизацию на территории военных округов – Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого, Одесского, Харьковского, Орловского, Московского, Архангельского, Уральского, Сибирского, Приволжского, Северокавказского и Закавказского.

Мобилизации подлежат военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно.

Первым днём мобилизации считать 23 июня 1941 года.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин

Москва Кремль

Неразборчиво июня1941 г.»

И всё. Документ поистине исторической важности был написан самым что ни на есть канцелярским языком и подписан «всесоюзным старостой» М. Калининым и А. Горкиным (о котором я никогда не слышал). Никакой тебе истерики, содержащейся, например, в бестолковой директиве Г.К. Жукова: «обрушиться...» и пр. Никаких тебе слезливых сталинских «братьев и сестёр...» Три коротких абзаца: всё по делу, чётко и конкретно. Ни малейшего упоминания о вторгнувшемся враге или начавшейся войне. Правда, интересно?.. Любопытно и иное: зачем вообще было печатать эту листовку? В СССР существовало общесоюзное радио. В Советском Союзе выходили центральные газеты, которые ежеутренне вывешивались для всеобщего прочтения на каждом предприятии, в каждой конторе и даже в каждом концлагере. Наконец, повестки во время весеннего тайного призыва 800 тысяч резервистов большей частью приносили посыльные из военкоматов: и ничего, справились! Зачем же листовки?.. Поражает и дата выхода Указа: 23 июня 1941 года. Почему не 22 июня?! Ведь к утру следующего дня германские танковые клинья кое-где проникли на десятки километров в глубь советской территории. Чего тянуть-то?! Ведь каждый день промедления с объявлением всеобщей мобилизации после якобы внезапного нападения вероломного противника – это подарок агрессору и преступление против собственного народа! Мы ведь помним, что суть «молниеносной войны» как раз и заключается, помимо прочего, в том, чтобы не дать противнику времени на проведение всеобщей мобилизации...

Возможно, ответы на эти вопросы содержатся в самой последней строчке документа, напечатанной совсем уж маленькими буковками – о дате выпуска листовки. Невооружённым глазом можно различить лишь «...июня 1941 г.». Вооружённым (любительским увеличительным стеклом) глазом можно разобрать лишь то, что число, указанное под «Москва Кремль» – это не 23 июня! Моё личное мнение – 17 или 19 июня 1941 года. Что это может означать? А то, что эту любопытнейшую листовку с объявлением о начале открытой фазы мобилизации именно с 23 июня 1941 года отпечатали заранее. И что, соответственно, это колоссальной важности событие (фактически объявление войны: предлагаю вспомнить цитату из трудов Б.М. Шапошникова – «мобилизация есть война, и иного понимания её мы не мыслим» – по книге «Воспоминания. Военно-научные труды», с. 542) не предусматривалось как следствие германского нападения. Вывод: накануне 23 июня 1941 года должно было произойти нечто, что означало бы безусловное начало войны в перспективе нескольких дней. Но начаться эта война должна была не по инициативе Германии.

Неожиданное косвенное подтверждение относительно сроков печати советских листовок я нашёл в книге Елены Ржевской «Берлин. Май 1945», которая процитировала следующий пассаж из дневников Геббельса (запись от 18 июня): «Фюрер звонит мне ещё поздно вечером: когда мы начнём печатать и как долго сможем использовать три миллиона листовок. Приступить немедленно, срок – одна ночь. Мы начинаем сегодня» (с. 72). Скорее всего, речь идёт об обращении Гитлера к солдатам, зачитанном в ротах и батареях в 22.00 21 июня по берлинскому времени (см. П. Карель, «Восточный фронт», том 1, с. 7).

Любопытно вновь отметить уже описанные в других книгах цикла «Большая война» различия в русском варианте дневников Геббельса Елены Ржевской и английской версии Фреда Тейлора. Так, общая информация о печатании листовок в оригиналах дневников Геббельса, приведённая Ржевской, в целом совпадает с английским переводом Фреда Тейлора, сделанном, напомню, с фотопластин-копий, найденных после войны в лесу под Берлином. А вот данные по их количеству, упомянутые 19 июня, отличаются... Судите сами: «Нужно на первый случай отпечатать 20 000 листовок для наших солдат», – переводит с оригинала Ржевская (с. 73). «Первым делом необходимо отпечатать 800 000 листовок для наших солдат», – переводит тот же фрагмент Тейлор («The Goebbels Diaries. 1939–1941»,с. 427). Как мы видим, различия не только смысловые: на порядок отличается и количество листовок...

Из дневника Геббельса следует, что печатать свои листовки немцы начали в ночь с 18 на 19 июня. В результате, в частях Вермахта оказалось по одной листовке на роту: командиры зачитали обращение фюрера вечером накануне вторжения. Выходит, что обращение Гитлера к солдатам и советское объявление о начале мобилизации могли печататься практически в одно и то же время. Отметим также, что окончательное решение о нападении на СССР «бесноватый» принял 17 июня, и что 18 июня – практически одновременно! – как германские, так и советские мотомеханизированные соединения начали выход на исходные рубежи на границе.

Из всех этих фактов напрашивается вывод: Сталин предполагал, что ранним утром 22 июня иникак не позже ночи с 22 на 23 июня должно было произойти некое экстраординарное событие, после которого можно было бы начать открытую фазу мобилизации и – спустя несколько дней – войну. При этом он не верил в то, что начало мобилизации должно было стать ответом на германское нападение. Как должна была начаться его Большая война? Думаю, существует ответ и на этот вопрос...

Как чекисты планировали «бороться с провокациями»

Воспоминания легендарного советского шпиона и диверсанта генерал-лейтенанта НКВД П.А. Судоплатова стали библиографической редкостью отнюдь не случайно. Это – безусловно поразительная книга человека, который, помимо прочего, лично убивал руководителей украинского подполья, организовал ликвидацию Льва Троцкого и, судя по его словам, во многом способствовал созданию советского ядерного оружия. Как следует из мемуаров Судоплатова, он – один из многих членов «ордена меченосцев», который не ждал войны. По его собственному признанию, ему «...и в голову не могло прийти, какая беда вскоре обрушится на всех нас. Конечно, я чувствовал угрозу военной провокации или конфликта, но не в состоянии был представить его масштабы. Я считал, что невзирая ни на какие трудности мы способны контролировать события» («Спецоперации. Лубянка и Кремль.1930–1950 годы», с. 186). Это утверждение звучит тем более странно, поскольку исходит из уст человека, в круг обязанностей которого «входило курирование немецкого направления нашей разведки...» (там же, с. 195). В общем, ещё один «ошеломлённый» и «изумлённый»...

В своей книге П. Судоплатов поведал о многих захватывающих страницах доблестной борьбы советских разведчиков «за мир во всём мире». Здесь и описание внутренней «кухни» ОГПУ/НКВД/МГБ, и подробности сотрудничества с «органами» писателей, поэтов, послов и государственных деятелей, и детали всевозможных секретных операций по всему миру. Не забыл генерал-лейтенант подробно рассказать о своих страданиях в советских тюрьмах, о судьбах невинно пострадавших соратников-диверсантов и о советском «докторе Менгеле» – профессоре Майрановском, заведовавшим «Лабораторией-Х». Нашлось в его книге место ностальгическим воспоминаниям о швейцарских часах, заграничных костюмах, квартирах в центре Москвы и спецстоловых, исправно кормивших советскую номенклатуру в течение всей войны. В последних, кстати, вместе питались как творческие работники (вроде специально упомянутого К. Симонова с супругой – актрисой Серовой), так и их, если можно так выразиться, «пастухи» – из тех, что «с чистыми руками» и «горячим сердцем». Всего в книге – 686 страниц. Они насыщены действительно интересной, пикантной, а порой и просто шокирующей информацией. К таковой, например, относятся рассказы о так называемом «либерализме» Хрущёва, о по-воровски присвоенном Советским Союзом «испанском золоте», а также свидетельства об опытах с ядами, которые ставились «учёными» из НКВД на приговорённых к смерти. В целом воспоминания П. Судоплатова – одна из лучших документальных книг на «шпионскую» тему, когда-либо попадавших в мои руки. Её написал несомненный профессионал своего дела и преданный делу коммунистической партии человек (каким бы оно, это «дело», ни было). Я настоятельно рекомендую прочитать его воспоминания всем, кто интересуется данной темой. Но есть и одно «но»... Из упомянутых 686 страниц предвоенному периоду посвящены ровно... двадцать. Характерно и название соответствующей главы: «Канун схватки с Гитлером и противоречивость предупреждений разведки». Её суть, как можно догадаться уже из названия, заключается в том, что «да, предупреждали», но предупреждали «противоречиво», а потому «и в голову не могло прийти». Лично мне на память тут же пришло близкое сотрудничество П. Судоплатова с ныне покойным советским военным историком Д. Волкогоновым... Так или иначе, помимо «противоречивости», есть в упомянутой книге и иные откровения. Остановимся на них подробнее.

Так, на с. 82 воспоминаний старого диверсанта выясняется, что «...старший майор госбезопасности Я.И. Серебрянский – создатель первого спецназа органов госбезопасности за рубежом, нелегального агентурно-диверсионного аппарата в США, Западной Европе, Палестине (!) в начале 1930-х годов». То есть речь идёт о том, что «миролюбивый» и никого зря не трогавший СССР планировал диверсии против других государств ещё до прихода к власти Гитлера! На с. 93 следуют дополнительные подробности о его «личном хозяйстве»: «Особая группа при наркоме внутренних дел, непосредственно находящаяся в его подчинении и глубоко законспирированная. В её задачу входило создание резервной сети нелегалов для проведения диверсионных операций в тылах противника в Западной Европе, на Ближнем Востоке, в Китае и США в случае войны... В то время, о котором я веду речь (прим. автора: 1938–1939 годы), число таких нелегалов составляло около шестидесяти человек. Вскоре мне стало ясно, что руководство НКВД могло по своему выбору использовать силы и средства Иностранного отдела и Особой группы для проведения особо важных операций, в том числе диверсий и ликвидации противников СССР за рубежом».

Подготовкой диверсий на Западе занимались не только люди из центрального аппарата НКВД. Так, характеризуя качества вернувшегося из Испании диверсанта – капитана Прокопюка, – Судоплатов пишет: «...он вполне подходил на пост начальника отделения украинского НКВД, в задачу которого входила подготовка сотрудников к ведению партизанских операций на случай войны с Польшей или Германией» (там же, с. 166). Хочу подчеркнуть: слово «партизанский» в данном случае ничуть не означает, что «партизаны» из НКВД собирались действовать исключительно на своей территории. Собственно, уже в ходе Великой Отечественной войны советские партизаны нередко и в значительных количествах попадали на территорию других стран – в частности, Словакии.

А вот что сказал по этому поводу Берия, привезший Судоплатова на встречу с И.В. Сталиным в марте 1939 года: «По словам Берии, закордонная разведка в современных условиях должна изменить главные направления своей работы. Её основной задачей должна стать не борьба с эмиграцией, а подготовка резидентур к войне в Европе и на Дальнем Востоке» (там же, с. 105). Позже высказался и сам вождь: «Затем Сталин посуровел и, чеканя слова, словно отдавая приказ, проговорил: «Троцкий, или, как вы его именуете в ваших делах, «Старик», должен быть устранён в течение года, прежде чем разразится неминуемая война...» Итак, Судоплатов, назначенный заместителем начальника иностранной разведки НКВД, получил и добросовестно выполнил приказ Сталина о ликвидации Троцкого, отданный в марте 1939года. Уже тогда – за пять месяцев до начала войны в Европе – Сталин знал, что эта война «неминуема в течение года». Устранение Троцкого – не «борьба с эмиграцией», а мероприятие по подготовке к Большой войне: «...без устранения Троцкого, – продолжал Сталин, – как показывает испанский опыт, мы не можем быть уверены, в случае нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших союзников по международному коммунистическому движению. Им будет очень трудно выполнить свой интернациональный долг по дестабилизации тылов противника, развернуть партизанскую войну» (там же). Подумать только: какими эти испанцы ненадёжными оказались: не захотели родную страну в угоду Хозяину разрушать!

«Анализируя поступавшую в Союз информацию из самых надёжных источников военной разведки и НКВД, – сообщает Судоплатов, – ясно видишь, что около половины сообщений – до мая и даже июня 1941 года – подтверждали: да, война неизбежна. Но материалы также показывали, что столкновение с нами зависело от того, урегулирует ли Германия свои отношения с Англией... В литерном деле «Чёрная Берта» есть ссылка на информацию, полученную от Филби или Кэрнкросса о том, что британские агенты заняты распространением слухов в Соединённых Штатах о неизбежности войны между Германией и Советским Союзом; её якобы должны были начать мы, причём превентивный удар собирались нанести в Южной Польше» (там же, с. 177). В свете воспоминаний советских военных, находившихся в той самой «южной Польше» (т.е. Западной Украине), приведённых мною в книге «22 июня: никакой внезапности не было!», становится ясно, что основу для подобных слухов создавали отнюдь не британские агенты, а сами товарищи Сталин, Тимошенко и Жуков.

«Папка с этими материалами, – продолжает П. Судоплатов, – день ото дня становилась всё более пухлой. К нам поступали новые данные о том, как британская сторона нагнетает страх среди немецких высших руководителей в связи с подготовкой Советов к войне» (там же). Основной посыл Судоплатова: вот они, поджигатели войны – лови их, лицемерных британцев! Получается, что именно из-за этих иезуитских происков Великобритании спецслужбы СССР (вместе с английскими!) «активно поддержали заговор против прогерманского правительства в Белграде» (там же, с. 178). Правда, ничего хорошего из этого не вышло: «Мне приходится признать, – сокрушается бывший генерал-чекист, – что мы не ожидали такого тотального и столь быстрого поражения Югославии». Уже «18 апреля 1941 года, – продолжает он, – я подписал специальную директиву, в которой всем нашим резидентурам в Европе предписывалось всемерно активизировать работу агентурной сети и линий связи, приведя их в соответствие с условиями военного времени. Аналогичную директиву по своей линии направила и военная разведка» (там же, с. 179). Надо понимать, что одинаковые директивы отправлялись руководством разных советскихспецслужб не потому, что начальник Особой группы НКВД Судоплатов договорился в ресторане «Арагви» с начальником Разведупра Генштаба Голиковым, а потому, что и тому, и другому (и всем остальным) так приказало высшее руководство страны, которое якобы запуталось в «противоречивой» информации, которую поставляли секретные агенты. Причём запуталось настолько, что «было решено усилить наши резидентуры в Германии и Польше» и «направить в Берлин» «некоторых оперативников» из Италии и Франции. Правда, «оперативники» эти оказались особого рода: они «не были достаточно подготовлены ни с точки зрения основ разведработы, ни с точки зрения владения искусством радиосвязи» (там же). А какими же «искусствами» они владели?.. Подозреваю, что боевыми: речь идёт о боевиках-диверсантах, которых планировалось использовать для дезорганизации работы германского правительства. Всё, чему учили таких парней, – это иностранные языки (впрочем, не всегда и не всех), взрывное дело, стрельба «по-македонски» и борьба самбо.

Масштабы загодя спланированной переброски боевиков-диверсантов в окрестности Берлина были такими, что советская разведка заранее готовила базы для их нахождения на германской территории. Об этом, как ни странно, сообщил другой отставной шпион – бывший глава политической разведки СД Вальтер Шелленберг – в главе своих мемуаров, названной «Братья Фитингоф». Вот её краткое изложение. Осенью 1940 года в гестапо обратилась молодая немка, прибывшая в рейх в рамках программы переезда этнических немцев из «освобождённых» СССР стран – в данном случае Прибалтики. Она «сдала» других «переселенцев» – тех самых братьев Фитингоф, завербованных (в числе многих тысяч других) НКВД перед отъездом на «историческую родину». Когда те были найдены и арестованы, выяснилось, что в их задачу входило приобретение (весьма недешёвое) целой гостиницы. Шелленберг, правда, почему-то решил (братья Фитингоф были слишком маленькой сошкой, чтобы знать об истинной цели задания), что отель этот должен был служить «явкой» для «курьеров» и своеобразным пунктом «отсева» поступающей информации («Мемуары», с. 175). Любопытно, что деньги на покупку недвижимости братья получили через тайник в Лейпциге, в котором свёрток с рейхсмарками пролежал «по меньшей мере целый год». Иными словами, эти шпионские деньги попали в Германию и ждали своего часа ещё в 1939 году. Понятно, что целая гостиница для проживания тайных курьеров – слишком дорогое и подозрительное удовольствие. Скажем, если бы в ней всё время селили лишь советских шпионов-нелегалов, довольно быстро об этом пронюхали бы местные жители и, соответственно, гестапо. В самом Берлине это вообще было бы нереально: «Берлинские гостиницы, – пишет британский историк Ричард Бассет в своей книге «Главный шпион Гитлера», – комплектовали свои штаты почти исключительно информаторами и агентами Абвера и СД» (с. 129). Разумеется, в НКВД не могли так рисковать и селить всех тайно прибывающих из СССР курьеров-нелегалов в одном и том же месте: это было бы просто неразумно. К тому же, большинство курьеров вполне официально путешествовали под видом дипломатов и селились в «главных центрах русской разведки» (выражение Вальтера Шелленберга) – советском посольстве, торговом представительстве и прочих совзагранучреждениях. Но, если вспомнить, что накануне войны в Германию были переброшены дополнительные силы советских диверсантов, то наличие у НКВД (а возможно, и других спецслужб – в частности, Разведупра) подобных баз в окрестностях столицы Рейха было бы весьма логичным и ценным активом. В таких «тихих гаванях» можно было вполне спокойно разместить на некоторое время несколько десятков боевиков со всем необходимым оружием и снаряжением. В случае чего, персонал подобного «осовеченного» отеля вполне смог бы отбиться от гестаповцев и организованно уйти от преследования: сильная банда – это уже не банда, а «партизанский отряд». Показателен в этом плане настоящий бой, который в 1942 году – после уничтожения Гейдриха – приняла в осаждённой церкви горстка чешских диверсантов, заброшенных англичанами. Понятно также, что братья Фитингоф наверняка являлись не единственными тайными агентами СССР, скупавшими гостиницы в Германии. Во всяком случае, П. Судоплатов не жаловался на то, что массово прибывавших диверсантов было негде размещать. Интересно также отметить, что после начала войны эти оперативники не спешили устраивать диверсии в глубоком тылу Рейха. По крайней мере, Судоплатов ни словом не упомянул о совершённых его подчинёнными подвигах. А зря: мне, например, весьма интересно, какую такую операцию в столице Германии – с участием целого подразделения отборных боевиков – планировали советские спецслужбы. Промолчал он и об их дальнейшей судьбе. Судя по всему, советские диверсанты находились на территории Германии (в том числе и непосредственно в Берлине) на протяжении всей войны.