Текст книги "Гроза тиранов"

11

– Воислав появился?

А вот и он сам. Стоит, радостно лыбится. Рядом – незнакомая девчушка.

– Ты взял Азика?

Он степенно кивнул:

– Как и просили – теплым повязали. Я ребят оставил там, в доме. А сам сюда, значит, за новостями пошел. А где арамбаши? Карабарис где?

– Я – Карабарис.

Он обескуражен. Подошедшие гайдуки, ухватившие обрывок разговора, переглядываются. Но, видимо, в глазах моих что-то есть, слова дальнейших расспросов так и остались в нелюбопытных глотках.

Воислав смущенно чешет макушку:

– Так… Это… – он вздыхает. – Ага… Понял.

– А это кто? – показываю на девку, пожирающую меня глазищами из-за спины гайдука.

– Мы ее у дома палача приметили. Там пустырь, лабаз разрушенный. Думали – что за птица? А она вас спрашивает. По имени. Говорит, родственница.

Скептически хмурюсь. Девушка встревает:

– Мне Петр Джанкович нужен.

– Говори.

Что-то неуловимо знакомое в движениях, в осанке. Глазами впилась мне в лицо, будто прожечь дыру собирается. И говорит что-то… Слова русского языка настолько чужды здесь, что с трудом понимаю смысл услышанного:

– Солнышко, солнышко жгучее…

– Колючки, колюч… – продолжаю на автомате. – Черт! Нелли, ты?

Она бросилась мне на шею, вереща и дрыгая ногами. Чуть не оконфузила. Я и так еле стою, а тут такой довесок.

Глажу вздрагивающие в плаче плечи, успокаиваю, как могу.

В воротах появились волокущие добро юнаки из союзных чет. Здесь назначен общий сбор.

– Ну что раззявили рты? Дел мало?! – это уже тем любопытным, кто подошел поближе.

Гайдуки отпрянули.

Я глажу ревущую девушку и лепечу бессвязную нелепицу.

Глава 13
Последний бой Карабариса

1

Алекс.

Мне грех жаловаться на удачу. Были тонкие моменты в плане, была авантюрность, риск. Но все оправдалось – город полностью в нашей власти. Дорвавшись до богатых кварталов, горцы спешат насладиться плодами нежданной победы. Католики бывшей венецианской провинции им чужды также, как и осевшие здесь турки. С раскинувшихся внизу хитросплетений улочек и тупичков доносятся крики, вой, трескотня выстрелов. Освобожденные рабы и чернь с радостью ввязываются в эту вакханалию, внося свою толику неразберихи и озлобления.

Сейчас там нет и видимости организованности. Каждый сам за себя, иногда еще и за друга или приятеля. Горцы рассеялись на небольшие группки, ведущие свободный поиск по одним им известным маршрутам. Некоторые дома огрызаются огнем, не сдаются. Такие очаги иногда обходят, но чаще просто поджигают. Внизу уже разливается пылающий океан.

Я запрещал им жечь город, но кто сейчас что спросит с победителей?

Одна чета, отряд Харистеса, осталась охранять батарею порта. По-крайней мере, мне хочется так думать. Еще одна, Карабариса или уже моя, в башне цитадели. Остальные юнаки в свободном поиске. То один, то другой из них, ухмыляясь, появляется в воротах, волоча награбленное добро.

Я загружаю своих людей заданиями, не даю продохнуть. За работой не возникают мысли о том, что неплохо бы и им включиться в сладкую погоню за наживой.

Пушки, сторожившие узкую горную дорогу, ведущую к воротам, перезаряжены картечью. Если турки двинутся к городу, им придется несладко. Я специально разрядил пару стволов, чтобы показать приставленным гайдукам, сколько пороха и сколько жребия надо брать.

Ружья из полкового арсенала вынесены наверх, заряжены и поставлены у стен. Тут же свалены сабли, палаши и ржавые алебарды. Под навесами стоят бочонки с порохом и ящики с отлитыми пулями. Все подвалы прочесаны, головы последних турок украшают стены. Трупы ребята скинули в ров.

Мы готовы.

Последний раз проверяю все, потом запускаю над городом пару красных ракет. Пора готовиться к ответному ходу осман. Он не за горами – знаю…

Через полчаса у ворот появляется первая чета. Это – Георгий, сосед. Его люди даже сохраняют боевой порядок. Усатые довольные юнаки перегружены кулями с одеждой, посудой и отрезами дорогой ткани. Лишь некоторые в окровавленных повязках. У меня потерь побольше.

За мной следом ходит Нелли. Она не задает вопросов, не донимает перечислением своих злоключений. Но каждый раз, когда мой взгляд падает на нее, кончики губ начинают дрожать. Малышка на взводе, на пределе сил. Как и я, впрочем.

К воротам продираются бойцы других отрядов. Георгий, не спрашивая, расставил своих ребят у стены, выходящей на дорогу. Понимает, откуда ждать опасности.

Он первым подходит ко мне:

– К чему спешка?

– Скоро турки подойдут. Мне нужны люди на бастионах.

Георгий не спрашивает, откуда я располагаю такой информацией. Мне верят.

А знаю я о том, что османы пожалуют в город, потому как сам слил им дезу. Чтобы получилось наверняка, я отослал Жевричу подробный план нападения на… Котор. На кого бы ни работал ушлый начальник тайной полиции маленького княжества, он или кто-то из его близкого окружения явно подрабатывает игрой на сторону. Так что запущенная в канцелярию деза должна была найти благодарных слушателей.

Юнаки не планируют сложные акции. Они, в большей части, просты, как удар крестьянского топора. Так что слив должны были скушать и не подавиться, что и произошло. Когда мои разведчики сообщили, что в окрестностях Котора появились янычарские секреты, а из соседних городов уходят «на учения» большие части гарнизонов, стало понятно, что проект удастся.

У дахия в бухте почти пять тысяч пехоты и тысяча всадников. Большая часть их на другой стороне. Если услышали взрыв казармы, а уж это они заметят, то добираться сюда не меньше трех часов морем и полдня пехом, по узкой горной дорожке. Это – если кто-нибудь решится взять на себя ответственность. А турки не грешат инициативой. Потому, я рассчитываю, что раньше ночи османы к нам не пожалуют.

Если сунутся морем, то их должны пугануть ребята Харистеаса. У него двое усачей служили в австрийском фрайкоре при пушках, умеют и наводить и бить точно. По крайней мере, так говорят. Потому я и выбрал его чету на охрану портовых батарей.

Время есть. Еще есть. Но надо, чтобы разбойничающие головорезы собрались наконец. С них должен сойти азарт грабежа. Через пару часов мне понадобятся слаженные действия всех отрядов.

Пока же я ищу Воислава. Если уж не получилось вывести брата живым, надо хотя бы второй пункт собственного плана выполнить.

– Так сколько людей ты при палаче оставил?

– Троих…Справные ребята, с ними не забалует.

– Веди.

Под недоуменным взглядом Георгия мы идем из цитадели. Я, Воислав, пара гайдуков покрепче и хрупкая фигурка бывшей наложницы. Один из юнаков тащит громыхающий мешок.

Нам надо спешить.

2

– Ты думал, мы больше никогда не встретимся?

Толстый Али Азик старается сохранить невозмутимость. Лицо отрешено, губы шепчут «Все в воле Аллаха». Он старается впасть в транс, уйти, заговорить сам себя. Посмотрим, хватит ли тебе на это умения и времени, жирный индюк.

Я перебираю сваленные на столе железяки. Ребята сгребли найденные в Кровавой башне инструменты пыток. Хватали то, что подворачивалось под руку. Многие мне неизвестны, но большинство вполне узнаваемо.

– Ты верил, что сможешь всю жизнь резать других, а сам избегнешь кары?

Я уже улыбаюсь. Я редко так поступаю, очень редко. Потому как знаю, какое впечатление при этом произвожу на окружающих… Губы расходятся в сторону, обнажая провалы вырванных зубов. Шрам на щеке багровеет, наливается. Только глаза остаются злыми и требовательными. Сейчас передо мною закаленный в жестокостях палач, но и он отводит глаза.

– Смотри, гад! Потому как скоро ты будешь выглядеть также!!

Руки трясет, когда я перебираю тиски и зажимы, ножи и растяжки. Перед глазами на миг возникает легкая кровавая пелена. Хочется отбросить все, прыгнуть на эту тварь и рвать ее руками. Но я сдерживаюсь. Не хочу больше говорить.

…Гайдуки ушли наверх, трясти сундуки и шкафы в доме. Нелли плачет во дворе над телом какой-то старухи в разорванном переднике и со вспоротым животом. Мы медленно идем к финалу.

…Али уже не читает молитвы, не пробует задирать нос или гордо молчать. Этот кровавый студень мало похож на человека. Он только верещит и просит смерти. Легкого выхода из жизненного тупика.

Я устал.

Вид крови не принес мне покоя, крики не ласкают слух, как казалось когда-то. То, что было желанней всего, уже не радует. Надо заканчивать.

– Так где ты спрятал золото, толстяк?

Он лепечет, сбивается, поправляет себя и снова несет ерунду. Перечисляет кубки, пиастры, ковры.

– Ты не понял… Где мое золото, Али? Не порти мне день, жирный, – я беру в руки зубило. – Зачем юлишь? Надеешься, что пронесет?

Глаза его бегают, тело трясется. Он мычит кровавыми пузырями, что-то шепчет и клянется, клянется, клянется.

Я примериваюсь зубилом к растянутой на столе левой руке. Пальцы перехвачены отдельными тонкими суконными нитями. Кисть притянута и разложена. Кисть палача.

– Ты ведь сразу узнал, что я вез. Узнал и понял, что судьба дарит тебе удивительный шанс. Куруши, червонцы, золото – твой пропуск в тихую спокойную жизнь. Как же ты придумал такой план? – я вглядываюсь в круглое лицо. – Довести до сумасшествия посланника и заявить, что тот держался до конца? И самому взять то, что я вез.

Я не жду ответа – просто рублю. Очередной раздирающий уши вой. Он захлебывается, рвется из пут, верещит.

– Так почему же ты просто не порешил меня? Тургер тоже знал о золоте и угрожал, что ты пойдешь на плаху следом за мной?

Он кивает и лепечет слова, не о снисхождении – о смерти молит. Как я когда-то.

– А как подменить души задумал? Откуда? Ведь грамотно как: вместо души лазутчика в то же тело впихнуть другого. И пытать его дальше. Тут и каракулучи не сможет ничего предъявить.

Азик взрывается фонтаном красноречия. Из-за спешки проглатывает окончания слов, но все и так понятно.

– Служка с ума сошла. Разум потеряла. А на побережье пир езидовский объявился. Они умеют призывать души даже из царства мертвых. Мне его привели, а он и говорит: душу-то призову, но будет она чужой.

– Тут ты и решил свою проблемку?

Он смеется. Глаза окончательно утратили разум. Толстый палач хихикает, как сорванец. На искусанных до мяса губах вздуваются кровавые пузыри, трясется надрезанный лоскут кожи. Его выворачивает, рвет смехом.

Тогда он провел всех и остался жив.

Медленно наливаю воду в глиняную миску и плещу ему в лицо. Смех обрывается.

– Только иногда бывает так, что душа пробует вернуться в покинутое тело. Этого тебе езид не говорил, так? – он испуганно моргает. – Так где мое золото, Али? Мне надо мое золото.

Толстяк неожиданно плюет мне в лицо. Видимо, провоцирует на быструю смерть.

Я перебираю тиски.

– Ты все равно расскажешь. Поверь мне. Я многому от тебя научился.

Гайдуки долбят кирками землю подвала. Турок не выдержал и часа.

Под ломтями каменистой земли проступают очертания трехведерного бочонка, замотанного в холстину. Это – мой груз.

Рыхлая туша хозяина дома лежит чуть поодаль. Он связан, но эти предосторожности излишни. Даже если он выживет, вряд ли это тело сможет убежать или причинить нам вред.

Когда бочонок извлекают на поверхность, я отсылаю юнаков подальше и самолично вскрываю крышку. Под толстой доской зашитые мешочки. В каждом – золотые кругляши, мерило успеха этого мира. Русские червонцы и турецкие куруши или пиастры.

Я нашел то, что искал.

Опускаю крышку на место, поворачиваюсь и делаю знак Воиславу. Чавкающий звук входящей в плоть стали. Али Азик выгибается в предсмертной агонии – теперь мы в расчете.

Гайдуки, кряхтя, волокут бочонок. Я шагаю следом.

Во дворе, покачиваясь в трансе, сидит Нелли.

– Пойдем. Нам тут больше нечего делать.

Она смотрит на меня своими черными бездонными глазами, вскакивает и убегает в дом.

– Воислав, найди ее. И не тронь – она нужна мне. Очень нужна.

Седой гайдук кивает и исчезает в недрах дома. Мы выдвигаемся к цитадели.

Уже на подъеме ко входу в Кровавую башню попадается бегущий юнак. Его глаза навыкате нервно обшаривают узкую дорогу, руки теребят рукоятки пистолей за поясом.

– Что случилось?

Он узнает меня, бросается навстречу.

– Меня Георгий послал. Турки идут!

Мы прибавляем шаг.

3

Салы-ага оказался куда быстрее, чем я думал. По всем планам, у нас еще должно быть часа два до подхода авангарда осман. Но планы планами, а турки вот они – маршируют.

Колонна запыленных янычар показалась из-за края соседней горы. Самым быстрым шагом им еще с час сюда идти. Впереди несутся всадники в ярких одеждах. Думают, что успеют захватить ворота с наскока?

Стоящий рядом Георгий дает отмашку прильнувшим к пушкам юнакам. У них одна задача – по знаку ткнуть фитилем в запальное отверстие. Единственный путь по суше лежит перед нами, как на ладони. Между цитаделью и дорогой узкая расщелина в три десятка метров. Перейти сразу под стены осаждающие не смогут. Им придется маршировать вниз, к городу. Четыреста шагов под убойным огнем крепостной артиллерии и ружей.

Ждем.

За плечо трогает молоденький юнак. Тут же по рядам гайдуков понеслись проклятия и площадная брань. Так и есть – в бухту заходят шебеки под флагом Блистательной Порты. Попробуют высадить десант или собираются только поддержать огнем основные силы? В любом случае, их ждет неприятный сюрприз.

Мелкие пушки шебек только начинают примеряться к громадине портового бастиона, как стены береговых батарей окутываются дымом. Звуки выстрелов долетают чуть погодя.

У нас нет опытных артиллеристов. Поэтому в перестрелке у гайдуков мало шансов. Некому держать темп, заряжая тяжеленные громадины, откатывать, наводить, подтягивать новые ядра, калить их. Но турки-то об этом не знают. Зато имеют представление о том, что случится с их кораблями при попадании тяжелого снаряда береговой артиллерии. Так что, как только пара первых ядер вспенивает воду у бортов легких османских кораблей, те закладывают поворот-оверштаг и начинают удаляться от берега. Даже не попытавшись навязать перестрелку – разница в калибре слишком существенна.

Ликовать некогда.

Пешие османы уже в километре от стен цитадели Кровавой башни.

Я начинаю догадываться, как им удалось так быстро добраться сюда. Салы-ага успел уйти из города на одном из кораблей, стоявших в порту. Доплыть до Котора можно за три часа. Еще столько же, чтобы загрузить собравшиеся там войска и переправить в ближайший к Херцег-Нови городок. Как его там – Баошичи? И дальше пешком. Хорошо, что турки не решились проплыть мимо города и высадиться со стороны моря. Видимо, рассчитывают, что Кровавая башня все еще в их руках.

Георгий ругается. За колонной пехоты мулы волокут легкие пушчонки. Шестифунтовые малышки не смогут обратить в развалины крепость, но заставить не высовываться необстрелянных гайдуков – такую задачу, пожалуй, и потянут.

Ко мне топают остальные арамбаши. Нет только двух – Харистеас держит вход со стороны порта. Еще один, Гергей, ушлый венгр, просто смылся со своими людьми. Видимо, решил, что ему довольно и малого – товаров и добра разоренного пригорода.

– Где перяники? Где русские корабли? – сипит грузный Ягош.

Остальные недовольно хмурятся. На середине площади сложены добытые богатства: сундуки казны, груды дорогой посуды и отрезы тканей. Этого хватит, чтобы каждый из налетчиков прожил остаток жизни в неге и покое. Но добычу надо еще и унести.

– Будут, – уверенно отвечаю я. – К вечеру будут вам и русские корабли и гвардейцы владыки.

Они переглядываются.

– Нам надо только часа четыре выстоять.

Четники еще могут уйти, бросить все и скрыться на рыбацких лодчонках, пробраться горными кручами, переждать в густых кустарниках. Но без золота. А ведь, вот оно – лежит, подмигивает. Обещает беззаботную жизнь, исполнение желаний и невиданную роскошь.

Атаманы расходятся на свои места. У каждого есть выделенный кусок стены, который надо удержать.

4

Всадники в ярких безрукавках выкатываются с гиканьем из-за поворота горы и, нахлестывая скакунов, несутся вниз. Несколько сот метров – полминуты безумной гонки.

Сабли в ножнах, пики за плечами, головы прижаты к шеям лошадей.

Когда первые пролетают мимо стен цитадели, последние только появляются.

Гайдуки – ребята привычные к засадам. Они умеют ждать. Тем более, каждого предупредили – спешить не надо.

Залп четы Ягоша валит последних. Юнаки целят не в юрких наездников, а в самих лошадей. Тяжелые пули прошивают тела почти навылет. Кони кувыркаются, врезаясь в соседей, встают на дыбы.

Одновременно жахают пушки левой батареи. Три груды картечи впечатывают авангард кавалерии в отвесную скалу, превращая тонконогих скакунов и их хозяев в кровавое месиво. Туши запруживают узкую дорогу, не дают прорваться тем, кто скачет в середине, кто еще надеется на легкий исход.

Стреляют уже все, кроме пушек правой батареи – они поджидают пехоту.

Юнаки, прекрасные стрелки, лупят по османам, как в тире. Полторы сотни метров до цели – идеальное расстояние.

Раненые лошади бесятся, бросаются с кручи, толкаются. Запертые между грудами искореженного мяса, кавалеристы пробуют отстреливаться. Те, кто еще держится верхом, спрыгивают, прячась за трупами и тушами павших животных. Из-за суматохи большая часть их выстрелов летит в небеса.

Пушки цитадели бахают одна за другой, сужая линию жизни. Они лепят выстрелы слева направо, гоня выживших под пули отрядов Ягоша и Георгия. За пушками, в основном, гайдуки моей четы. У них хватило времени, чтобы выслушать наставления.

Еще один арамбаши, Вейко, сторожит подход из города. Мало ли там сохранилось турок – всякого можно ожидать. Он – наш резерв.

Последние всадники спрыгивают с обезумевших лошадей, пробуют бегом вернуться к спасительному изгибу дороги, уйти из-под убийственного огня. Османы уже не огрызаются – бегут. Кто смог, тот нахлестывает лошадь, но большинство пешком.

В спины им хлопают залпы, выкашивая редеющее воинство.

Те, кто побоялись бежать, прячутся за трупами лошадей. Этих примечают специально отобранные снайпера. В каждой чете есть несколько лучших стрелков, вооруженных нарезными карабинами. Пуля из такого оружия летит дальше, точнее, но каждый выстрел требует в три раза больше времени на подготовку. Все горцы неплохо стреляют, но эти ребята – просто уникумы. На таком расстоянии они почти не промахиваются. Чтобы не отвлекать «мастеров» от важного дела, около каждого стоит по паре молодых юнаков. Их задача – забивать пули в нарезные стволы.

Десять минут непрерывной стрельбы, и на дороге остаются только трупы и стонущие раненые. Вниз прорвалось не больше десятка всадников. Судя по выстрелам, их неплохо встретили ребята Харистеаса.

Из пятисот стремительных наездников ушло не больше двух сотен. Большинство из них ранены, почти все – без лошадей.

С кавалерией турок мы покончили.

5

Кто бы ни командовал турецким отрядом, урок он воспринял на сто процентов.

Вместо лобовой атаки или попытки прорваться вниз османы начали вялую перестрелку. То один, то другой из них высовывал из-за края скалы ствол, спускал курок и тут же нырял обратно. Пули редко попадали даже рядом с амбразурами – все больше лепились в стены. О том, чтобы подстрелить кого из этих чертенят – нечего было и думать. Арамбаши запретили тратить порох понапрасну. Популяв безнаказанно четверть часа, османы попробовали выкатить пушку на прямую наводку, но первый же залп правой батареи снес в расщелину и пушку и обслугу.

– Что-то задумали, – поделился соображениями Георгий.

Пришлось согласиться. Противник затаился не к добру. Или пробуют пробраться через расщелины, или лезут через горную кручу. Других путей вниз у них нет.

Оказалось, что есть.

Через час ожидания под теплым солнцем, когда гайдуки понемногу уверились, что османы решили дождаться ночи, со стороны разрушенных казарм затрещали ружья. Причем, хаос явно разрежали залпы. Начался штурм.

Слать подмогу не решились. Нас и так мало, да и не успеют уже. Лишь перебросили с дороги чету Ягоша и несколько артиллеристов – укрепили подход из города.

Ждем.

Через двадцать минут, когда стрельба начала приближаться к нам, внизу шандарахнуло – на воздух взлетело хранилище портовых батарей. Чуть погодя, перед воротами появились юнаки Харистеаса. Самого арамбаши не видно.

Они вбегают во двор один за другим, некоторые окровавлены, но почти все с оружием в руках. Значит, до паники дело не дошло.

Трескотня выстрелов приближается. Вот и сам атаман – он прикрывает отход. Рядом с наряженным в белую рубаху арамбаши десяток сохранивших рассудок гайдуков. Они раз за разом останавливаются, дожидаются подходящих турок, дают залп и тут же бегут дальше. Нехитрая тактика, но людей сберечь она помогла.

Я навожу пушки на изгиб улицы, прикидывая, как далеко Харистеас оторвался от преследователей. Только толпы янычар, влетевших в цитадель на плечах юнаков, нам не хватало. Ягош не тушуется – снимает половину своих головорезов и с грозным воем устремляется навстречу врагу. Дым от выстрелов заволакивает узкую улочку. Турки не видят толком картину боя и предпочитают отойти. Передышка – не более минуты, но за это время всех живых и раненых юнаков утаскивают за стены.

Харистеас страшно зол. Из потока мата успеваю ухватить то, как турки ворвались в город. Пока над головами портовых бастионов мы уничтожали кавалерию, юнаки внизу окончательно уверились, что османы к ним если и подберутся, то только с гор. Сам арамбаши снял пару заслонов и услал людей следить за глубокими балками, подходящими под стены города от скал. Те, кто остался при пушках, наблюдали за шебеками, так и не ушедшими из бухты.

А десант пробрался вдоль берега – на мелких рыбацких баркасах и фелуках. Причем, не провинциальные секбаны, а прибывшие с дахием янычары, наиболее грозная часть турецкого воинства.

Когда по форту ударили залпы, юнаки дрогнули. Большая часть бросилась вверх, к цитадели Кровавой башни, но некоторые по привычке устремились в горы. Турки выловили их и порубали саблями на куски.

Оставшись с десятком самых стойких, Харистеас не стал ложиться костьми на стенах форта.

Теперь мы были полностью окружены.