Текст книги "Без права на ложь: учебное пособие по современной практической философии. Для студентов и аспирантов"

Аристотель об уместности и своевременности правды

В своих сочинениях «Никомахова этика», «Большая этика», «Евдемова этика» Аристотель характеризует правдивость (aletheia) как нечто «среднее между притворством (eironeias) и хвастовством, которая проявляет себя в речах, однако не во всяких»1818
  Аристотель. Большая этика // Сочинения: В 4-х т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 323., а также см.: Аристотель. Евдемова этика. – М.: ИФ РАН, 2005. С. 39.


[Закрыть]. Он относит эту «срединную» добродетель, прежде всего, к высказываниям по поводу своего имущества, знаний, способностей, т. е. по отношению к тем качествам, которые могут быть полезными для других граждан государства. Поэтому, если мы неправдивы в своих речах, то мы затрудняем любознательность наших сограждан и препятствуем их естественному стремлению к обладанию истиной. Как говорит Страгирит в «Никомаховой этике»: «… [наш] долг – ради спасения истины отказаться даже от дорого и близкого, особенно если мы философы. Ведь хотя и то и другое дорого, долг благочестия – истину чтить выше»1919
  Аристотель. Никомахова этика // Сочинения: В 4-х т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 59.


[Закрыть].

Стремление к истине приобретает особое значение в тех случаях, когда человеку приходится совершать поступки. Общие предписания правильности и неправильности поступков являются условными, не установленными раз и навсегда, «ведь частные случаи, – пишет Аристотель, – не может предусмотреть ни одно искусство и известные приемы [ремесла]; напротив, те, кто совершает поступки, всегда должны сами иметь в виду их уместность и своевременность, так же как это требуется от искусства врача или кормчего» (подчёркнуто мной – А. М.)2020
  Там же. С. 80.


[Закрыть].

«Уместность и своевременность» поступка оказываются у него важнейшими критериями благоразумия, а следовательно, и той самой срединности, без которой не мыслима добродетель. Из этого следует, что «правдивым» будет тот, кто держится середины и избегает извращения истины с помощью преувеличения (хвастовства) или умаления (притворства). Когда человек сталкивается с неоднозначными обстоятельствами, например, грозящими ему большими бедами, как ему следует поступать?

Будет ли поступок в такой ситуации произвольным или непроизвольным? По мнению Аристотеля: «Поступки такого рода являются, стало быть, смешанными, но больше они походят на произвольные: их предпочитают другим в то время, когда совершают, но цель поступка зависит от определенных условий (kata ton Rairon)»2121
  Там же. С. 95.


[Закрыть]. Философ приводит пример с тираном, который прикажет нам совершить какой-то постыдный поступок, между тем как наши родители и дети в его власти; если совершить этот поступок, они будут спасены, а если нет – они погибнут. Чему отдать предпочтение? Конечно, защите своих родителей и детей. Аристотель в этом не сомневается, но вынужден оправдать «постыдный поступок» ради своих близких тем, что обстоятельства «пересиливают природу человека» и их «никто не мог бы вынести»2222
  Там же. С. 96.


[Закрыть].

Человеческое благоразумие не в силах справиться с властью тирана, поэтому такой поступок частично подневолен. Правдивость в такой ситуации просто не уместна, она будет стоить очень дорого – жизни наших любимых родственников. Греческий философ не видит пользы в таком жертвоприношении ради абсолютной правдивости, так как последняя представляет лишь общее (абстрактное) требование, не имеющее конкретного значения вне самой жизненной ситуации. В связи с этим правдивость рассматривается в качестве условной добродетели, которая наиболее полезна и приятна в непосредственном дружеском общении, распространяемом на всех граждан. Правдивый человек подобно доброму другу «… будет одинаково вести себя с незнакомыми и знакомыми, близкими и посторонними, хотя, конечно, так, как подобает в каждом отдельном случае…», в своих речах он признает, что «владеет тем, что у него есть, не больше и не меньше»2323
  Там же. С. 138.


[Закрыть].

Это нравственно прекрасно и заслуживает похвалы, а «обман сам по себе дурен и заслуживает осуждения»2424
  Там же. С. 140.


[Закрыть]. Вместе с тем вынужденный обман (под давлением непосильных человеку обстоятельств) простителен, «вызывает сочувствие», а значит, и не наказуем. Слабость человеческой природы должна быть принята во внимание и моралистами, и судьями, ибо люди далеко не совершенны в сравнении с богами и чрезмерные требования противоречат понятию о срединном значении всякой добродетели. Мера соответствия долгу в свою очередь даётся самим человеческим рассудком, анализирующим каждую сложившуюся жизненную ситуацию по своему усмотрению (как это делает, например, врач, полководец, судья и др.).

Таким образом, Аристотель является противником безусловной правдивости, так как эта «срединность» не самодостаточна, она должна быть подчинена «нравственной красоте» и «полезности» поступка, т.е. тем требованиям, которые складываются в обществе и имеют общее значение в виде традиционных норм, правил, привычек. Очевидно, что такая общезначимость не обязательна для человека с иными ценностными приоритетами, а потому является условной, зависящей от решения конкретного лица. Но так как философ мыслит человека в достаточно жестких социальных рамках греческого полиса, небольшого города-государства, где свободные граждане должны знать друг друга, то любой произвол, любое отступление от традиционных норм, запретов делает человека преступником, нарушившим требования общей полезности, устойчивости нравов. Поэтому «экспериментирование» с собственной моралью будет жёстко ограничено родовыми устоями и соответствующими законами.

Попробуем теперь сравнить платоновскую и аристотелевскую позиции с концепцией Цицерона – выдающегося философа-моралиста эллинистического периода.

Цицерон о честном человеке

У Платона и Аристотеля проблема правдивости человека в высказываниях не имела такого важного значения, как у Цицерона, жившего в эпоху падения нравов римского общества и начинающейся тирании императоров2525
  См.: Утченко С. Л. Цицерон и его время. М., 1972; Звиревич В. Т. Цицерон – философ и историк философии. Свердловск, 1998.


[Закрыть]. Не случайно, что в большинстве своих сочинений Цицерон пытается нарисовать образ «честного человека», привести исторические примеры, наглядно свидетельствующие о способности людей следовать добродетельному образу жизни.

Показательно, что Цицерон как философ и юрист не разделяет между собой обязанности моральные и юридические, так как они имеют общий источник в самом человеческом разуме и предназначены для общей цели – упорядочения человеческой жизни. В трактате «Об обязанностях» он возвеличивает справедливость как высшую из добродетелей, основанием которой является «верность, то есть стойкость и правдивость в словах и принятых на себя обязательствах»2626
  Цицерон. Об обязанностях // Древнеримская философия. От Эпиктета до Марка Аврелия: Сочинения. М., Х., 1999. С. 262.


[Закрыть]. По мнению Цицерона, несправедливость может быть двух видов: «один – со стороны тех, кто совершает ее; другой – от тех, по отношению к кому ее совершают»2727
  Там же.


[Закрыть].

Он настаивает на том, что безучастность человека к причиняемой другими несправедливости не менее опасна, чем непосредственно нарушение законов, ибо, «…тот, кто последнего не защищает и с противозаконием не борется, когда может, совершает такой же поступок, как если бы он без помощи оставил родителей, или друзей, или отечество»2828
  Там же.


[Закрыть].

Цицерон, как и Аристотель, считает обязанности зависящими от обстоятельств: если изменяются обстоятельства, то и обязанность не остаётся одной и той же. Долг человека должен сообразовываться с возможностями человеческой природы. Вместе с тем Цицерон объявляет настоящую войну всякому обману и нечестности в словах и поступках. Если сравнивать обман с насилием, то «обман, – по его словам, – кажется свойственным жалкой лисице, а насилие – льву». «И то и другое совершенно чуждо человеку, но обман более ненавистен»2929
  Там же. С. 269.


[Закрыть].

Наибольшее презрение вызывают к себе те, кто прибегает к обману ради совершения преступных деяний, стараясь казаться честными людьми. Такое притворство представляется римскому философу не достойным разумного, «честного», уважающего себя человека, настоящего гражданина своего государства. «Поэтому мы и хотим, чтобы храбрые мужи были в то же время великими духом, добрыми и простыми, друзьями правде и ни в коем случае не лживыми; в этом внутренняя ценность справедливости»3030
  Там же. С. 275.


[Закрыть].

Обман – нравственно безобразен, он уродует человеческое достоинство и противоречит самой человеческой природе. При этом Цицерон различает «природу, общую всем людям» и «собственную природу» человека. Если первой мы просто не должны противоречить в своих поступках, то с помощью второй мы можем сами измерять свои стремления мерой своей натуры, ибо, как он пишет, «нет смысла ни противиться природе, ни преследовать такую цель, какой не можешь достичь»3131
  Там же. С. 291.


[Закрыть]. Каждый разумный человек должен «взвесить» свои качества, сравнить их с качествами других людей, чтобы найти наиболее подобающие нравственно прекрасному и отличать их от дурных и унизительных.

Наш собственный разум способен открыть закон, по которому должна действовать наша природа. Это есть закон справедливости. Цицерон называет его законом «божеским и человеческим», так как согласно ему справедливый (честный) человек «… никогда не позволит себе пожелать чужого достояния и взять себе то, что отнял у ближнего»3232
  Там же. С. 344—345.


[Закрыть]. Природе противно, чтобы человек отнимал у других какие-либо блага, причинял вред и несчастье, а тем более, если он делает это тайно, скрытно. Природа требует открытости и прямоты в мыслях и поступках, так как честному человеку нечего скрывать, он готов к публичному суду над собой, ибо постоянно судит себя сам.

Цицерон понимает силу эгоистических побуждений человека, знает власть денег и богатства; эти искушения очень могущественны и противостоять им непросто. Изощренный рассудок пытается найти оправдание этим искушениям. Поэтому для него важно само умонастроение, моральный выбор человека в ситуации безнаказанности и полной анонимности: будешь ли ты нравственным сам по себе, без расчёта на похвалу или порицание? Внешнее судейство второстепенно, главный судья находится в самом человеке. Будешь ли ты обманывать свою совесть?

Эти вопросы подводят нас к понятию автономии нравственного сознания, к понятию, которое начали разрабатывать стоики, и которое получило дальнейшее развитие в христианской морали. Тема самодостаточности практического разума, его автономии отчётливо прослеживается во многих трактатах философа. В том же сочинении «Об обязанностях» он пишет: «Итак, разум требует, чтобы люди ничего не делали ни коварно, ни притворно, ни путем обмана»3333
  Там же. С. 359.


[Закрыть].

Есть ли случаи, в которых обман дозволителен? Т. е. польза от обмана будет весомее, чем сам этот безнравственный поступок. Казалось бы, Цицерон не даёт ответа на этот вопрос, он предполагает, что разум позволит человеку найти правильное, нравственно прекрасное решение. Хотя полезность и нравственная красота не могу быть противопоставлены друг другу: «ведь мера пользы и мера нравственной красоты одни и те же». «Кто не понял этого, – говорит Цицерон, – будет способен на любой обман, на любое преступление»3434
  Там же. С. 361.


[Закрыть].

Вслед за Платоном и Аристотелем римский философ постулирует важнейший принцип моральной философии – единство морального долженствования («нравственно прекрасного») и полезного, из которого следует, что безнравственное не может быть полезным, оно всегда наносит вред. Об этом философ ясно говорит: «…ничто не подобающее не выгодно, даже если бы ты мог достигнуть его, никем не изобличенный»3535
  Там же. С. 362.


[Закрыть]. У Цицерона полезность получает своё истинное назначение только в согласии с совестью человека, его разумным представлением о моральной обязательности или правильности поступка. Если мы разделяем нравственное и полезное, то тем самым открываем лазейку для оправдания множества злоупотреблений, преступлений и проступков. Поэтому римский философ даёт строгое правило: «либо то, что кажется полезным, не должно быть позорным; либо, если оно позорно, оно не должно казаться полезным»3636
  Там же. С. 363.


[Закрыть].

Полезное, выгодное не должно противоречить нравственному. Но является ли нравственно прекрасное неизменным и постоянным? Нет. Цицерон усиливает эту обусловленность нравственных норм следующими словами: «Так многое, по существу своему кажущееся нравственно-прекрасным, в зависимости от обстоятельств быть нравственно-прекрасным перестает: исполнять обещания, быть верным соглашению, возвращать принятое на хранение – все это, переставая быть полезным, становится дурным в нравственном отношении» (подчеркнуто мной – А.М.)3737
  Там же. С. 369.


[Закрыть].

Таким образом, «полезность» обладает собственной значимостью и весомостью, она не просто подчинена нравственным требованиям, а именно должна согласовываться на равных, при том условии, что будет пользой для всех, а не только для себя. Например, клятва, данная пирату, необязательна для исполнения, потому что он «всеобщий враг всех людей», поэтому если мы обманем пирата, то не совершим клятвопреступления. Получается, что пират не должен знать об этом, ибо если он будет знать, что его обманут и не будут себя за это винить, то он никогда не поверит клятвам своих пленников и будет их использовать только по своему хотению. Итак, мы подходим к решающему положению Цицерона: нравственно прекрасное зависит от обстоятельств, которые нужно точно и ясно понять, взвесить, соразмерить с понятиями пользы и вреда, оставаясь при этом «честным» человеком.

Благополучие семьи и государства являются для Цицерона, как и для большинства римлян той эпохи, важными ценностями, требованиями разума. Вместе с тем он говорит и о важной роли совести, «которая безо всякого божественного разума способна взвешивать добродетели и пороки». Без нее – «все бы пропало»: и семья, и государство потеряли бы свою разумную упорядоченность, если бы в них не делалось никакого различия между добрыми и злыми3838
  Цицерон. О природе богов // Философские трактаты. М., 1985. С.186—187.


[Закрыть]. Мы ловим себя на мысли, что попадаем в логический круг, в котором постулируется согласие между нравственным и полезным, при том, что каждое из них определяется через другое: нравственное через полезное, а полезное через нравственное (доброе и злое).

Философ возвращается к понятию «честности», чтобы придать отношению между нравственным и полезным ясный характер. С большим пафосом он делает это в трактате «О дружбе», где утверждает, что «дружба возможна только между честными людьми»3939
  Цицерон. О дружбе // Древнеримская философия. От Эпиктета до Марка Аврелия: Сочинения. М., Х., 1999. С. 227.


[Закрыть]. Несмотря на то, что римский философ не выпускает из виду интересы государства (общей пользы), он всякий раз обращается к личному моральному сознанию человека, к его совести, к тому внутреннему судье, которого нельзя подкупить или обмануть. В дружбе честному человеку свойственно соблюдать два правила: 1) «избегать всего поддельного и притворного» и 2) не быть подозрительным4040
  Там же. С. 243.


[Закрыть]. Эти личные нравственные качества должны служить необходимой основой не только дружбы, но и других общественных отношений, а значит, должны определять возможность справедливой общественной жизни. А эта возможность будет зависеть от деятельности «честных» людей.

В преддверии появления христианской морали мысли Цицерона кажутся близкими ей своей настроенностью на автономию нравственного сознания и стремлением подчинить полезность безусловному долгу правдивости, хотя это стремление, как мы видели, оказывается непоследовательным.

§2. Августин против древних греков

Проблема недопустимости лжи обретает новое значение в контексте христианского мировоззрения, в котором утверждается греховный характер всякого обмана. Христос провозглашает всеобщую ненависть ко лжи в простом выражении: «Не лжесвидетельствуй» (Матф. 19:18, Марк. 10:19, Павел в Рим. 13:9). Он также предостерегает в Матф. 15:19, что корень лжи следует искать внутри человека. Ибо: «Из сердца исходят… лжесвидетельства». Причины, по которым ложь исходит из нас, Христос видит в гневе, ненависти, зависти, алчности, в стремлении к удовольствию и одобрению или в желании навредить кому-либо, в страхе и в суетности нашего естества. Писание в общем смысле запрещает ложь. «Лживый язык – погибель человека» (1 Иоан. 2:21; «Всякая ложь не от истины»; «Всегда отвращайся говорить ложь».

Однако в Писании есть определённые примеры святых людей, обман которых не осуждается. Например, Иосиф скрывал свои чувства перед своими братьями (Быт. 42:7 и 44:15). Христос сделал вид, что намеревается идти дальше (1 Цар. 21:13), а Давид притворился безумным, когда Самуил собирался помазать Давида так, чтобы об этом не узнал Саул, он сделал вид, что идет в Вифлеем совершить жертвоприношение. Иисус Навин делает вид, что спасается бегством (Иис. Нав. 8:5), а Раав обманывает (Иис. Нав. 2:4). Эти и многие другие примеры из Ветхого Завета свидетельствуют о том, что заповедь «не лги» не имела абсолютного значения и часто не исполнялась. В Новом Завете она превращается из заповеди-запрета в безусловное требование правдивости. Дело в том, что Иисус Христос говорит о себе и своём учении как о самой Истине. Истина – это реальный атрибут Бога, данный на все времена. Поэтому Иисус говорит «Я есмь путь, истина и жизнь» (Ин, 4:6). Он не только не может солгать, он способен нести только Истину – правду как таковую, которая должна быть лично пережита верующим человеком. Истина – правда приобретает экзистенциально-онтологический аспект, т.е. становится действительным знанием о жизни.

Ложь как антипод христианской истинной правды не имеет отношения к Богу, а только к противоположным силам зла.

Во-первых, в учении Христа высказанная ложь является не просто субъективным решением человека, а отступлением от Истины, которая воплощена в самом Богочеловеке. Поэтому отступающий от неё теряет связь с Богом. Во-вторых, в христианском учении мотивы прагматического благоразумия отступают на задний план в сравнении с античной философией прежде всего потому, что страх смерти пересиливается верой в бессмертие души.

Дальнейшее разъяснение христианского отношения ко лжи даётся в религиозно-философском учении Аврелия Августина. Негативное отношение Августина ко лжи, обману и неправде в любых их проявлениях формулируется уже в ранних сочинениях и сохраняется на протяжении всего религиозно-философского творчества. Оно определяется фундаментальным положением христианского вероучения о том, что «нет у Бога неправды» (Рим. 9,14)4141
  Августин. О благодати и свободном произволении // Краткая история этики. М.: Мысль, 1987. С. 556.


[Закрыть]. Поэтому Он никогда не может обмануть, или даже ввести в заблуждение. Августин дополняет этот тезис тем, что человек является образом и подобием творца. В своем небольшом трактате «О лжи» Августин пишет: «Всякий, кто думает, что существует какой бы то ни было вид лжи, не являющийся грехом, безрассудно обманывается», а также он дополняет «Не существует никакого соглашения, никакой доброй цели, никакой особой милости, посредством которых было бы дано божественное или человеческое позволение говорить ложь». Августину было очень важно доказать, что «везде личность является отражением высочайшей Троицы, абсолютной личности Творца», а потому каждый человек онтологически причастен к высшей субстанции4242
  Столяров А. А. Свобода воли как проблема европейского морального сознания. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2001. С. 170.


[Закрыть]. Следовательно, человек предназначен «жить по Богу», в том числе не дозволять себе никакой неправды, а тем более лжи.

В раннем сочинении «Монологи» Августин различает между собой два вида ложного: «лживое» (fallax) и «неправдивое» (mendax). Он пишет: «Ибо лживым правильно называется тот, кто имеет желание обмануть кого-либо и который делает это, отчасти пользуясь разумом, отчасти же в силу своей природы». «Неправдивым же я называю то, что высказывается говорящими неправду. Они тем отличаются от лжецов, что всякий лжец желает обмануть, но не всякий говорящий неправду имеет подобное намерение»4343
  Блаженный Августин. Монологи. Киев, 1996. С. 191.


[Закрыть].

«Лживый» имеет осознанный мотив обмануть другого человека или самого Бога, и в этом проявляется недостаток ума, невежество лжеца. «Неправдивый» человек также невежественен, потому что сам заблуждается в данный момент времени и распространяет свое заблуждение среди других. При этом истина, по Августину, «никоим образом не погибнет», а значит, человеческий ум всегда может к ней вернуться4444
  Там же. С. 200.


[Закрыть].

В другой статье «Об истинной религии» он точно и лаконично говорит о причинах заблуждений: «… в религии не могло бы быть никакого заблуждения, если бы душа вместо Бога не чтила душу или тело, или свои призраки, или то или иное вместе, или все это сразу»4545
  Блаженный Августин. Об истинной религии. Киев, 1996. С. 235.


[Закрыть]. И там же указывает на различение между «обманчивым» и «лживым»: первое вводит нас в обман не имея намерения ввергнуть нас в греховное состояние (например, телесные образы, которые мы воспринимаем своими чувствами), второе – «не может не лгать». По словам Августина, «ложь происходит не от вещей обманчивых, потому что они ощущающему не представляют ничего, кроме своего внешнего вида, который получили по степени своей красоты, а также и не от обманчивых чувств, которые, будучи возбуждаемы сообразно с природой своего тела, представляют духу человека, управляющему ими, только свои возбуждения, но вводят нас в заблуждение грехи, когда душа ищет истинного, оставив истину в небрежении. Ибо, возлюбив тварь паче Творца и творчества, она наказывается таким заблуждением, что в тварях ищет Творца и творчества» (подчеркнуто мной – А. М.)4646
  Там же. С. 263.


[Закрыть]. При этом обманчивое не совсем невинно, ибо оно удерживает нас в отдалении от истины.

По его мнению, ложь имеет ряд признаков: 1) в ней всегда имеется нечто лживое; 2) она исходит из «сердца притворного» и противна совести; 3) должно быть намерение обмануть; 4) ложью будет и утаивание истины, которая должна быть высказана.

Обстоятельный анализ лжи, обмана и неправды Августин даёт в сочинении «Энхиридион Лаврентию о вере, надежде и любви» и там же предлагает собственное решение проблемы «лжи во спасение». Разумная природа по аналогии с божественной имеет отвращение ко лжи, ибо даже те люди, которые сами любят обманывать, не желают обманываться. «Тому, кто лжет, кажется, что не он ошибается, но что другого, доверяющего ему, он вводит в заблуждение»4747
  Блаженный Августин. Энхиридион Лаврентию о вере, надежде и любви // Творения: В 4 т. Т. 2: Теологические трактаты. – СПб.: Алетейя; Киев: УЦИИМ-Пресс, 2000. С. 13.


[Закрыть]. Он подчёркивает, что обманывающий более жалок и греховен, чем обманутый, так как, по его мнению, всякий грех более вредит совершающему его, чем тому, кто от этого греха страдает».

Он ставит перед собой ключевой вопрос: должен ли справедливый человек иногда лгать? И рассуждает так: «Мне же кажется, что всякая ложь – грех, хотя большая разница – с каким настроением и о каких предметах кто-либо лжет. Не так грешит тот, кто лжет с намерением помочь кому-нибудь, чем тот, кто лжет, желая вредить, но столько же вредит тот, кто посылает путника на другую дорогу, сколько и тот, кто обманом портит дорогу жизни». И далее: «… Обманывает тот, кто выдает за истину заведомую ложь, так как в душе он не то думает, что говорит, и потому говорит не истину, хотя бы слова его и оказались случайно правдивыми; никоем образом, не свободен от лжи тот, кто устами говорит истину, не зная ее, или зная, намеренно обманывает» (подчеркнуто мной – А. М.)4848
  Там же. С. 14.


[Закрыть].

Августин настаивает на обязанности человека «говорить то, что думает, будет ли оно истинным на самом деле или только считается таковым», т. е. человек обязан быть правдивым перед собой и перед Богом, иначе в его душе будет таиться грех4949
  Там же. С. 18.


[Закрыть]. Ибо слова предназначены Создателем не для того, чтобы люди взаимно обманывали друг друга, но для того, чтобы каждый мог довести до сведения другого свои размышления. Из этого он делает важный вывод: никакая ложь не должна считаться безгрешной на том основании, что ложью мы можем иногда помочь кому-нибудь.

Августин не отрицает, что люди могут допускать ложь для спасения другого человека и тем самым делают добрые дела, но в этих случаях справедливо восхваляется и даже вознаграждается их «благожелательность», само желание помочь другому в беде, но не ложь, которая «только извиняется, а не одобряется»5050
  Там же. С. 18—19.


[Закрыть].

Ложь в качестве средства спасения всё равно остаётся греховной, ибо она является явным отступлением от божественной заповеди, от обязанности говорить правду, а значит от Истины. Не случайно Августин часто ссылается на слова Нового Завета «Да будет слово ваше: да, да; нет, нет, а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5:37). Ибо в этих словах звучит требование прямоты и ясности, которые характерны для правдивой речи.

Таким образом, он обращает особое внимание на намерения, мотивы человеческих поступков, в том числе и речи. Справедливое доброе намерение извиняет неправедное средство, но не снимает всей вины, а следовательно, греха. Отсюда следует, что «ложь во спасение» является вредоносной для души, готовящейся к вечной жизни. Ведь ложное свидетельство, данное врагу или преступнику, будет проявлением недостатка любви к этому человеку: Бог не может этого допустить, ибо возлюбил всё человечество без исключений. Поэтому государственные законы, требующие исключений, случайны и временны с позиции вечной истины, а следовательно, принятая безнаказанность лжи в этом земном мире ещё не гарантирует того же в мире ином.

Как отмечает отечественный исследователь творчества Августина Иван Попов, в трактате «О лжи» средневековый философ разбирает вопрос о допустимости лжи ради спасения жизни человека, и категорически отрицает такую возможность. Основания для этого заключаются в следующем: «Один человек по достоинству равен другому. Отсюда правило, предписывающее любить ближнего, как самого себя. Но в каждом человеке есть душа и тело, из которых душа должна быть предпочитаема телу. Поэтому жертвующий своей телесной жизнью для сохранения телесной жизни другого выходит за пределы этого правила, так как обнаруживает больше любви к нему, чем к себе. Жертвующий своей временной жизнью ради вечной жизни ближнего поступает хорошо и находит для себя оправдание в примере Спасителя. Но было бы несообразно с разумом рисковать своим вечным спасением ради временной жизни ближнего»5151
  Попов И. В. Личность и учение блаженного Августина // Исповедь блаженного Августина, епископа Гиппоского. – М.: ООО Издательство АСТ, 2003. С. 370.


[Закрыть]. Августин говорит: «Даже если кто-нибудь прибежит к вам в надежде найти спасение от смерти через вашу ложь, вам не следует лгать. Ибо написано: «Клевещущие уста убивают душу».

Если представить себе другую ситуацию: человек не помог другому с помощью обмана злоумышленнника и тем самым допустил убийство. Виновен ли он, по Августину? Ответ может быть противоречивым, так как он предполагает соединение двух посылок августиновского мышления: с одной стороны, «все зависит от Бога», – а с другой – «нечто зависит от человека»5252
  См.: Столяров А. А. Свобода воли как проблема европейского морального сознания. С. 191.


[Закрыть].

Если убийство произошло, значит, так было угодного Вседержителю, но в то же время не было предотвращено убийство, хотя для этого имелось не совсем праведное средство. К тому же голос рассудка подсказывает, что благонамеренная ложь не всегда приводит к желаемому результату, а само допущение её изначально будет греховным. Такая виновность оказывается проблематичной для государства, и, по всей видимости, не достоверной для Бога.

В данном случае человеческая виновность и божественное предопределение начинают конфронтировать между собой до тех пор, пока не опосредуются с помощью концепции благодати. Как отмечает известный историк средневековой философии. Э. Жильсон, у позднего Августина «без благодати свободная воля не пожелала бы блага, а если бы и пожелала, то не смогла бы его совершить. Поэтому следствием благодати является не подавление воли, а превращение ее из злой, которой она стала, в добрую»5353
  Жильсон Э. Философия в средние века. От истоков патристики до конца XIV века. М.: Республика, 2004. С. 103.


[Закрыть].

С помощью благодати Августин сохраняет ответственность человека за употребление собственной воли и указывает путь к истинной свободе «во Христе», ибо только Бог может направить человека на доброе дело и сделать его свободным. Ложь всегда будет богоотступничеством.

Несмотря на вполне убедительное нравственно-религиозное обоснование библейской заповеди позиция Августина не находила широкой поддержки ни среди представителей церкви, ни среди известных философов и теологов. Благоразумная и целесообразная ложь считалась важным средством реализации блага, особенно в условиях враждебного сосуществования отдельных людей и народов. Практика самой жизни вступала в противоречие с идеальным нравственно-религиозным требованием.

Примечательно то, что только через 14 столетий после Августина (354—430 гг.) категорический запрет на всякую ложь получил полную поддержку в практической философии Иммануила Канта.