Текст книги "Бесцветный мир"

Эзра знала, что зрение исчезает, как только начинаются роды. И все же это оказалось для нее неожиданным. Все произошло одновременно. Между ног начало давить и болеть, по коже побежали теплые струйки. А вместе с тем мир вокруг стал погружаться в темноту.

В это время Эзра вместе с Толасом сидела за столом на кухне своей квартиры и пила чай, называвшийся зеленым. Раньше она неоднократно задумывалась, почему он так называется и что вообще значит "зеленый". Ведь все, что она видела в своей жизни, было раскрашено в разные оттенки белого, черного и серого.

Зеленый чай – на самом деле почти бесцветный. Она пила его из грязно-белой кружки, с узором из светло серых цветочков. Под стать кружке выглядела и скатерть на столе – темные гроздья винограда на сером фоне. Рядом стояла серая плетенка с серыми рогаликами и вафлями. Напротив себя Эзра видела своего мужа – он был облачен в твидовый костюм, в котором можно было различить три или четыре оттенка черного. Кожа его лица напоминала картон. Не только по цвету но и на ощупь – почти столь же шершавая. Ее собственная была посветлее и чуть более гладкая. Между переносицей и лбом серебристой полосой искрился фотоскоп. Единственная вещь, которая блестит. Все остальное в мире Эзры имело матовую поверхность. Пол и потолок, мебель вокруг, кухонная плита и раковина, посуда и столовые приборы – все серого цвета. Что-то посветлее, что-то потемнее. Изредка попадался и белый. Например сорочка, выглядывающая из-под пиджака Толаса или ее собственная ночная рубашка. За окном по светло-серому небу ползли темно-серые облака и мелькали лучи белого солнца. Летний ветер, влетавший в открытую форточку колыхал бело-серые шторки.

Эзра сделала очередной глоток «зеленого» чая и взглянула на мужа. И его лицо оказалось последним, что она увидела прежде, чем мир погас.

Сколько она ни готовилась к этому моменту он все же застал ее врасплох. А потому Эзра даже вскрикнула когда начались схватки и она ослепла. Фотоскоп сработал без промедлений. Издав короткий жужжащий звук, он отрезал Эзру от остального мира.

– Эзра? – донесся до нее голос мужа, – Милая, у тебя схватки?

Вместо ответа Эзра издала протяжный стон и схватилась ладонями за лицо. Точнее, за фотоскоп. Она и не думала, что такое возможно, но сейчас ей захотелось сорвать его с лица. Впервые в жизни. До самого этого момента она не верила женщинам, которые уже рожали, что при родах может возникнуть такое желание.

– Как же так? – спрашивала она у своей старшей сестры Тиссы, которая за год до этого родила мальчика, – Зачем снимать фотоскоп? Он ведь нас защищает! Если бы его не было, мы бы погибли!

– Да, я знаю, – отвечала Тисса, – Но это правда. Так и хочется схватить его, оторвать и зашвырнуть подальше. Какой-то голос внутри тебя начинает твердить, что ты снова начнешь видеть, если сделаешь это. Так что будь осторожна. Пускай лучше Толас или кто-нибудь всегда будет рядом, чтобы не дать тебе оторвать фотоскоп, когда ты начнешь рожать.

Эзра махнула на это предупреждение рукой. Она не позаботилась о том, чтобы кто-то присматривал за ней, под конец беременности. Так что ей, пожалуй повезло, что схватки начались как раз в тот момент, когда они с Толасом завтракали и ее муж еще не ушел на работу. Иначе беды ей ни миновать.

– Говорят, одной женщине удалось снять фотоскоп, – рассказывала Тисса, – Рядом никого не было, и у нее получилось. Родственники нашли ее уже мертвой. Эзра, ее голова превратилась в уголь! А вокруг черная лужа! Ну ты же знаешь, как выглядит кровь. Ее ребенок тоже умер даже не родившись.

Но сейчас рассказ сестры забылся, как и все остальное. Лишь темнота заполняла ее разум. И желание от нее избавиться. Как же ей хотелось сейчас вновь увидеть прекрасные серые тона окружающего мира! Солнце, небо, темный виноград на скатерти. И лицо Толаса.

Эзра что было сил схватилась за фотоскоп. Потянула. К боли внизу тут же добавилась боль в голове. Инстинкт требовал оставить фотоскоп в покое. Но другой инстинкт заставлял продолжать.

"Я смогу, – думала Эзра, – У меня получиться. Я избавлюсь от этой проклятой штуки!"

Но так ей лишь казалось. И хотя сердце требовало продолжать попытки, разум знал, что у Эзры ничего не выйдет. Фотоскоп – это такая же часть человеческого тела, как и все остальное. Ведь не может человек сам оторвать себе палец, или ухо, или нос. Не может он и снять с себя фотоскоп – ведь это его зрительный нерв.

И тем не менее, Эзра бы не оставила попытки, если бы ей не помешал муж.

Она услышала звук отодвигаемого и падающего на пол стула, торопливые шаги, а мгновение спустя сильные ладони сомкнулись на ее запястьях.

– Эзра, прекрати! – потребовал голос Толаса, – Перестань сейчас же! Ты же убьешь себя!

В голосе мужа звучали не только повелительные нотки. В нем ощущался и испуг. Эзра почти физически ощутила страх Толаса и, это заставило ее расслабить пальцы. Толас тут же оторвал ее руки от лица и прижал к бокам.

– Так, милая, успокойся! Дыши. Дыши глубже.

Эзра послушалась. Она сделала глубокий вдох, потом еще один и еще. Неспособность видеть по-прежнему приводила в отчаяние, но Эзра постаралась взять себя в руки. Слава богу, как раз в этот момент схватки прервались.

– Ты как? – спросил Толас, – Сможешь подняться?

Эзра кивнула.

– Давай. Я тебе помогу, – сказал Толас и закинул ее руку себе на шею.

Эзра приподнялась, опираясь на мужа, встала, неуверенно зашагала. Толас вел ее сквозь темноту. Через пару минут он велел ей садиться, и она опустилась на что-то мягкое. Должно быть это был диван, стоящий в их гостиной. Эзра облокотилась на его спинку и расслабилась. Она чувствовала себя тряпичной куклой, беспомощным комом тряпья и ваты.

– Так милая, – заговорил Толас, – Сейчас я тебя одену и мы поедем в Материнский Дом. Сможешь добраться до машины?

Эзра несколько раз кивнула.

– Только не молчи, – попросила она, – Я ничего не вижу и мне страшно. Говори что-нибудь. Неважно что, лишь бы я слышала твой голос.

– Да, хорошо, конечно! – вновь заговорил Толас. Теперь его голос слышался откуда-то со стороны – должно быть он находился возле платяного шкафа и искал одежду. Говорил он сбивчиво и сумбурно. Должно быть, он нервничал не меньше Эзры, – Ты только не трогай фотоскоп, дорогая, пожалуйста.

Вот это он сказал зря. Эзра уже почти забыла про фотоскоп, хотя темнота по-прежнему пугала ее. А теперь, когда Толас ей напомнил, руки Эзры самовольно потянулись к лицу. Усилием воли он заставила их лежать на коленях.

– Все будет хорошо, милая, – говорил Толас, – Мы… Мы сегодня станем родителями. Ты представляешь что это значит? У нас будет малыш. Твои мучения наконец кончаться. Ты только потерпи. А когда ты родишь, мы все вместе поедем на Таурас. Туда, где мы были в наш медовый месяц. Ты ведь помнишь какой там прекрасный серый песок и какое темное море?

Да, Эзра помнила. Таурас, Остров Тельца. Это был лучший месяц в ее жизни. Черное море, серый пляж, все как и говорил Толас. И он тогда был рядом с ней, как и сейчас. Действительно, будет здорово поехать туда еще раз вместе с малышом. Но это не сразу конечно. Эзра не рискнула бы отправиться в столь дальний путь с новорожденным ребенком. Может быть через несколько месяцев, когда малыш окрепнет и оторвется от груди…

– А еще… Еще мы пригласим твою маму, хочешь? Пусть она живет у нас сколько захочет. Я не буду против, – говорил Толас, надевая на нее брюки и кофту.

Эзра непроизвольно улыбнулась. Толас был идеальным мужем… Но зять из него никакущий. С матерью Эзры они были на ножах. Из-за этого Эзра редко с ней виделась и еще реже приглашала к себе, предпочитая самой навещать ее. Чтобы не вносить раздор в свою семью. Она даже запретила ей приезжать сейчас, когда Эзра носила ребенка, хотя мама очень настаивала.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Толас.

Эзра хотела было ответить, что хорошо, но в этот момент схватки возобновились. Она охнула от боли и испуга и обмякла на диване. Руки снова потянулись к фотоскопу. Но вместо того, чтобы снова схватиться за него, Эзра нащупала руки мужа и сжала их.

– Ничего, ничего, не бойся, – сказал Толас, – Все хорошо. Дыши, милая, дыши!

Эзра снова принялась глубоко дышать. Чтобы хоть чуть-чуть отвлечься от мыслей о фотоксопе и окружающей ее тьме, она призвала на помощь воображение.

Женщина стала представлять своего ребенка. Образ младенца состоял в основном из воспоминаний о первой встрече с новорожденным племянником. Перед мысленным взором предстал белый сверток из одеяла и выглядывающий из него овал крошечного личика. Серая, цветочного оттенка кожа так приятно гладит прикасающиеся к ней пальцы, что и оторваться невозможно. Малыш морщит лоб и на его сером личике появляются темные полоски. Он наводит взгляд на маму, их фотоскопы встречаются. Что может выглядеть прекраснее, чем фотоскоп твоего ребенка? Мало того, что это единственная блестящая вещь на свете, так еще и так похож на твой собственный!

Эзра стала представлять дальше. Вместе с Толасом она впервые приносит младенца в детскую, которую они уже приготовили для него. Толас даже приглашал дизайнера для этого. Их детская была лучшей в мире. Доминировали в ней светлые тона серого – мандариновый, оливковый, небесный. На стенах обои с которых улыбаются белые, бело-серые и белоснежные зверюшки – зайки, белочки и мишки, обезьянки и слонята. У слонов на обоях цвет самый темный, хотя в жизни они куда светлее и зайцев и белок.

Эзре удалось чуть-чуть отвлечься, и она даже не заметила, как муж поднял ее на ноги и, придерживая, куда-то повел. Она не видела куда, могла догадываться лишь по звукам. Хлопнувшая дверь возвещала о том что они покинули квартиру и теперь оказались в подъезде. Потом стук подошв по ступеням. А позже помогло и обоняние – по запаху свежести и ветру, ударившему в лицо, Эзра поняла, что они вышли на улицу. Однако она не могла видеть, и все остальные чувства никак не помогли бы ей, если бы ее не вел Толас. Лишь ему она верила, и готова была дать вести себя через темноту.

Наконец Толас посадил Эзру в машину и повез ее в Материнский Дом.

***

Их машина была светлого яблочного оттенка серого. Во дворе, среди листвы деревьев и кустарников она была будто замаскирована, однако Толас всегда ставил ее на одном и том же месте, и шел к ней можно сказать автоматически.

Толас уложил жену на заднее сиденье, а сам сел за руль. Он так нервничал, что минут пять не мог вставить ключ в замок зажигания. Наконец-таки ему это удалось и он выехал со двора на проспект.

Город сиял в светло-серых лучах обеденного солнца. Высотные стеклянные башни мерцали и переливались всеми оттенками. Некоторые серебрились, другие напоминали золотые слитки – такого же мутно-серого глянцевого оттенка.

До Материнского Дома было минут пятнадцать езды, однако на Толаса внезапно обрушилась какая-то дорожная фобия. Он ехал медленно, пропускал всех и не смел прикасаться ногой к педали газа, пока не убеждался, что на светофоре горит самый бледный из трех серых прожекторов.

Разумеется, все это было из-за Эзры и ребенка. Толас в принципе то никогда не гонял и старался соблюдать правила, но с тех пор как Эзра забеременела стал в этом отношении настоящим параноиком. А уж теперь, когда она рожала у него на заднем сиденье… И еще ведь нужно было постоянно с ней говорить, чтобы она не чувствовала себя совсем потерянной из-за временного ослепления. Толасу ни в коем случае не было обременительно успокаивать жену, однако он боялся что ему не хватит внимания одновременно и говорить и следить за дорогой. А потому он с особым тщанием обдумывал каждое свое движение, несмотря на то что за рулем сидел уже почти десять лет и водил машину практически на автомате.

За пару километров до Материнского Дома Толас съехал во дворы, чтобы обойти пробку. Там то ему и перегородили дорогу два автомобиля. Еще двое встали сзади, не давая ему развернуться. Они были разных марок и оттенков, однако все принадлежали к машинам эконом-класса.

Толас от страха замолк. Такое с ним было впервые в жизни и ни как не укладывалось в голове. Зачем кому-то понадобилось ничем не примечательный гражданский автомобиль? Грабители? Среди белого дня и на четырех машинах? Не очень правдоподобно. Тогда кто?

Ответ пришел в очень скором времени. Из машин вышли трое мужчин и две мужчины. Все они были одеты по разному – кто-то в спортивном костюме, кто-то в смокинге, одна женщина была в парандже. Однако объединяло их одно – у них не было фотоскопов. На месте фотоскопа у каждого из них сидели конструкции из двух круглых стекол, обрамленных в пластик или метал. Где-то Толас слышал, что эти штуки назывались очками. Эти люди были слепыми.

– Выходите, господин, – сказал один из мужчин, подойдя к машине Толаса и открывая дверь, – Мы пересадим вашу жену к нам в машину.

– Вы Незрячие? – спросил Толас, – Это правда? Вы есть?

Люди, которых в народе называли Незрячие были легендой. Ходили слухи что они не имеют фотоскопов, а потому слепы и ориентируются в основном на слух и обоняние. Кто-то утверждал, что они родились без фотоскопов, кто-то – что утрачивали их уже при жизни. Самая распространенная версия утверждала, что Незрячие отлавливают жертв и отрывают им фотоскопы, таким образом пополняя свои ряды. Причин не верить этому Толас не видел. По крайней мере считал это не менее правдоподобным чем само существование Незрячих. Другое дело что раньше ему их видеть не приходилось, как впрочем и доказательств их существования. Но, раз уж они-таки объявились в его жизни, то и все остальные слухи о них должны быть достоверными.

А потому Толас перепугался еще сильнее. Он представил, что эти люди сделают с ним и – еще ужаснее – с Эзрой. Эзрой, его любимой женой, которая прямо в эту минуту рожала.

– Не смейте трогать мою жену! – сказал он. С этими словами он со всех сил ударил по лицу и попытался захлопнуть дверь.

Однако Незрячий не позволил ему это сделать.

– Толас, милый, что происходит? – подала голос Эзра, – Толас мне страшно!

– Все хорошо, любимая, – сказал Толас, после чего вновь обратился к Незрячему – Вы что не видите – она рожает? У вас есть хоть капля человечности? Или вы действительно такие чудовища, как о вас говорят?

Тут подошла женщина в парандже.

– Именно поэтому мы вас и остановили, Толас – потому что ваша жена рожает.

– Откуда вы знаете мое имя?

– Это сейчас не важно, – сказала женщина, – Послушайте, вам не следует ехать в Материнский Дом. С вашей женой все будет хорошо, она родит. Но в другом месте – и вы будете присутствовать.

Последняя фраза была подобна кирпичу, упавшему на голову.

– Что вы сказали? Присутствовать при родах разрешено только врачам и акушерам Материнского Дома. Так написано в конституции и это закон.

– А вы никогда не задумывались почему?

– Толас, что такое? С кем ты разговариваешь? – сказала Эзра.

– Не переживайте, госпожа, – сказала ей женщина в парандже, – Меня зовут Заира. Все будет хорошо, мы вам поможем.

Подъехала еще одна машина – на этот раз фургон, похожий на скорую помощь. Толас обрадовался, думая что они спасены, но его надежда тут же была разрушена.

– А вот и наш медавтобус, – сказала Заира, – Ребята – переносите роженицу.

Двое парней стали вытаскивать Эзру с заднего сиденья и потащили к фургону.

– Нет, стойте! – закричал Толас, – Оставьте ее!

Но вместо этого его самого схватили за шкварник и вытащили из машины.

– Вам тоже лучше сесть в фургон, господин.

Толаса и Эзру посадили в фургон. Эзру уложили на кушетку и тут же подключили к портативному МРТ-аппарату. Толаса посадили рядом. С ним же села и Заира. Внутри так же сидели двое – мужчина и женщина – в халатах, похожих на врачебные. Но разумеется, это были не врачебные халаты, потому что эти люди не являлись врачами. Они тоже были Незрячими.

– Это доктор Андрус и Таша, ассистентка, – сказала Заира, – Они будут принимать роды.

Громила, что притащил Толаса, тоже залез в фургон и сел рядом, чтобы если что удержать пленника. Правда, приковывать и зажимать Толаса не стали. Двери фургона захлопнули, и машина тронулась. Судя по звукам, машины, что устроили Толасу кордон, тоже двинулись следом. Однако видеть этого Толас не мог, потому что окон в кузове не было.

– Все показатели в порядке, доктор, – сказала Таша, – Если не считать чуть учащенного сердцебиения, но это нормально учитывая как она нервничает.

– Вы должны продолжать разговаривать с женой, господин, – сказал доктор.

Толас хотел было огрызнуться, но почти сразу понял, что этот человек прав. Как бы там ни было, Эзре по-прежнему нужна была его поддержка. И он снова стал говорить ей всякую ерунду – первое что приходило в голову.

– Разрешите я возьму ее за руку, – сказал Толас спустя некоторое время.

Громила открыл было рот, чтобы возразить но доктор прервал его.

– Разумеется, – сказал он.

Толас взял ладонь Эзры в свои две. Та была скользкой от пота и горячей и дрожала.

– Толас, я не понимаю, – сказала Эзра, – Мы уже в Материнском Доме? Почему вы все так странно говорите?

– Не переживай милая, все в порядке, – сказал Толас, – Мы почти на месте.

Он повернулся к Заире и спросил:

– Куда вы нас везете?

– Туда, где вас не найдут эти изверги. Не переживайте, вы не пленники. Как только ваша жена родит, вы вольны будете вернуться к прежней жизни. Но не думаю, что вы это сделаете.

– Вы хотите забрать у нас ребенка?

– Ни в коем случае. Мы лишь хотим чтобы вы увидели его первым.

– Зачем вам это?

– Вы поймете, когда он родится.

Фургон ехал, но Толас не видел куда – окон в кузове не было. Они ехали около трех часов. У Эзры все учащались схватки и оттого она нервничала сильнее. Не успокаивай ее неустанно Толас, она бы уже давно запаниковала.

Но наконец фургон остановился и Заира открыла двери. Громила еще с одним парнем вынесли носилки, на которых лежала Эзра. Толас вышел за ними вслед. Двое парней по прежнему шагали за ним по пятам, но Толас и не думал убегать от них. Даже если бы он мог, он не хотел. Не смог бы оставить Эзру в одну в руках этих людей.

Они явно были за городом. Фургон остановился перед зданием напоминающем складской ангар, окруженным лесом. Дорога здесь была лишь одна – узенький проселок. Должно быть трасса находилась недалеко. Толас слышал звуки проезжающих машин, но не мог понять с какой стороны они доносятся.

Незрячие и Толас вошли в ангар. Снаружи здание казалось заброшенным, но внутри оказалось много людей, которые чем-то занимались, разговаривали друг с другом, перемещались из одного помещения в другое.

Это место вовсе не походило на бандитский притон, коим Толас мог вообразить штаб-квартиру Незрячих. И хотя все здесь были без фотоскопов, люди выглядели и вели себя вполне прилично.

На пороге их встретил мужчина около пятидесяти лет – Толасу он мог бы быть отцом. Он был седой – даже в бровях и морщинистый, хотя тело казалось крепким и здоровым.

– Заира, все хорошо? – обратился он к женщине в парандже.

– Да, сэр, роженица здесь, она чувствует себя вполне сносно.

– Отлично, везите ее в лазарет.

Однако это приказ был лишним, поскольку Эзру уже везли по коридору.

– А вы должно быть ее муж? – обратился седовласый к Толасу.

Толас не ответил. Он молча прошел мимо него и последовал за несущими Эзру парнями. Седовласый пошел с ним рядом. Заира поплелась за ними.

– Меня зовут Азрил. Я, так сказать, здесь главный. Я понимаю, мы не очень хорошо себя повели, привезя вас сюда против воли. Но, поверьте, мы не желаем вам зла.

– Да пошел ты, – сказал Толас и вошел в дверь, за которой только что скрылась Эзра, и доктор с ассистенткой. Никто ему не мешал. Однако за порогом его остановила медсестра. Она протянула ему прозрачный пластиковый пакет и сказала:

– Прежде чем подойти к кушетке вы должны надеть это.

Толас посмотрел на нее, затем на пакет, потом снова ей в глаза. Однако следовать ее требованиям не торопился.

– Вы же не хотите, чтобы ваша жена подхватила какую-нибудь инфекцию, как-раз тогда, когда она так уязвима? – сказала медсестра.

Толас взял у нее пакет и распаковал. Комплект состоял из халата, перчаток, бахил и шапочки. Надев все это, Толас подошел к кушетке, на которой лежала Эзра. Как раз в этот момент наступил перерыв между схватками, и она немного успокоилась, хотя все еще тяжело и прерывисто дышала.

– Как ты себя чувствуешь, милая, – спросил Толас, беря ее за руку.

– Пожалуй, как человек, которого сбила машина, – ответила Эзра, – Все кости ломит. Мы уже в Материнском Доме, Толас?

– Да, именно так.

Толас решил, что сейчас не время объяснять Эзре происходящее – тем она могла лишь больше напугаться.

Примерно через семь часов Эзра родила мальчика. Когда Толас увидел его лицо, то потерял сознание.

***

Прежде, чем к Эзре вернулось зрение, она уснула, и сколько проспала, не могла даже предположить. Когда ее фотоскоп включился она обнаружила, что лежит в больничной палате, а рядом сидит Толас.

Ее муж оперся руками о колени и уткнулся лицом в сложенные замком кисти. Взгляд его был направлен куда-то в сторону двери.

– Толас, – сказала Эзра, – Что с тобой? Где наш ребенок? С ним все хорошо?

Пока она это говорила, в ней поднималась паника, и к концу своих слов Эзра готова была закричать.

Толас повернулся к ней и сказал.

– Все хорошо, Эзра. У нас мальчик. Он в порядке, его скоро принесут. Но есть одна вещь… Не знаю, как тебе это сказать. Я сам пока не могу в это поверить.

– Что такое, Толас?! У него врожденный порок? Он будет жить?

– Нет, нет, нет, ты неправильно меня поняла, любовь моя. Он ничем не болен. Дело в другом. Но… Видишь ли… У него нет фотоскопа.

Эзра не успела ни ответить что-либо на последнюю фразу мужа, ни даже осмыслить ее, потому что в этот момент дверь распахнулась и вошла медсестра, держа в руках сверток из простыней. Вместе с ней вошла Заира – женщина в парандже.

Толас вскочил с кресла и подошел к медсестре, в требовательном жесте протягивая руки.

– Дайте его мне, – сказал он.

Медсестра посмотрела на женщину в парандже, тот кивнул, и она отдала Толасу сверток.

– Только осторожно, – сказала она, – Он спит.

Толас взял ребенка на руки, маленькими шагами подошел к кровати, на которой лежала Эзра и сел в кресло напротив нее.

Эзра посмотрела на свое дитя. Увиденное ее поразило. Простыни и пеленки закрыли его маленькое тело, оставив открытым лишь лицо – маленькое, сморщенное. И без фотоскопа. На его месте были две ямочки с коротенькими прорезями.

– О, мой боже, – сказала Эзра, – Что это такое? Почему?

Она стала думать, что бы могло быть причиной отсутствия фотоскопа и первая же мысль показалась ей вполне правдоподобной. А потому она повернулась к стоящим у двери медсестре и женщине в парандже.

– Что вы с ним сделали? Где его фотоскоп? Что вы натворили?!!

Однако прежде чем кто-либо из них успел ответить, вмешался Толас.

– Они ничего с ним не делали, Эзра, – сказал он, – У него не было фотоскопа. Он родился без него.

Эзра посмотрела на мужа, оглушенная его словами. Голова у нее закружилась.

– Что ты такое говоришь? – сказала она, – Такого не бывает. У всех есть фотоскопы.

– У нас нет, леди, – сказала женщина в парандже.

– Это потому что вы мутанты, – сказала Эзра, – У вас отклонения в генах.

– Вовсе нет. Все мы, так же, как и вы, когда-то ходили с фотоскопами. Пока не узнали, что они вовсе не являются частью нашего тела.

То, что говорили эти люди было невероятно. Внутри у Эзры все клокотало от гнева и нежелания верить в их слова. Лишь одно заставляло ее усомниться в их лживости – Толас. Он не мог ей соврать. Не мог. Ему одному она доверяла как никому и никогда в жизни. Но то, что он говорил, шло вразрез с тем, что Эзра знала о мире с детства. То, что каждый человек знал с детства. И сейчас перед ней стояла непростая дилемма – кому верить? Кто заслуживал ее доверия больше – ее муж или… А, собственно, кто? От кого она знает, что фотоскопы у людей с рождения? Кто убедил ее в этом?

Сколько ни старайся, конкретного имени назвать было нельзя. Потому что шло это не из одних уст, но отовсюду. По телевизору, в газетах, в книгах. От родных и близких.

«Будь осторожна! – говорила ей сестра, – Пускай лучше Толас или кто-нибудь всегда находиться с тобой рядом. Иначе ты сорвешь свой фотоскоп!»

Эзра вспомнила, что действительно сегодня хотела и пыталась это сделать. В тот момент она вовсе не чувствовала фотоскоп своей частью. Наоборот он казался ей чем-то вроде паразита. Как раз в этот момент женщина в парандже – Заира, как позже узнала Эзра – заговорила с ней об этом.

– Помните вы сегодня во время родов хотели избавиться от фотоскопа?

– Это обычная реакция рожающей женщины, – сказала Эзра.

– Да, но знаете ли почему женщины так поступают? И почему собственно во время родов женщина слепнет?

– И то и другое является ошибочными рефлексами. Так говорят врачи и биологи. Инстинкты.

– Моя дорогая, знаешь ли ты, что все инстинкты направлены на одно? – сказала Заира, – Всего лишь одна простая, незамысловатая вещь заставляет нас делать что-то прежде, чем мы обдумаем поступок или включает некоторые особые реакции организма.

Эзра молчала. Слова Незрячей женщины сбили ее с толку.

– Самосохранение? – сказал Толас.

Эзра повернулась на его голос. На лице ее мужа застыло выражение растерянности и отрешенности.

– Точнее сохранение генов, которые мы несем, – сказала медсестра, – Инстинкт должен нам подсказывать, что фотоскоп – что-то паразитическое, однако с самого рождения этот импульс глушится. Маленькие дети часто пытаются снять фотоскопы и капризничают из-за них. Однако со временем мы привыкаем к ним и начинаем считать своей частью. Фотоскопы даже растут вместе с носителями. Думаю, это достигается благодаря нанотехнологиям. Хотя точно не знаю.

– И мы не сомневаемся, что фотоскоп – часть нашего тела. На протяжении всей жизни. За исключением одного момента, – сказала Заира, – Догадываешься какого?

– Когда рожаешь? – предположила Эзра.

– Именно! – Заира улыбнулась, – Во время родов инстинкты женщины обостряются, ее природная сущность становится более весомой в сравнении с разумом, и ты начинаешь понимать, что на голове у тебя какая-то чужеродная штука. Этот эффект усиливается тем фактом, что ты перестаешь видеть. И это кстати тоже не случайно. Фотоскоп устроен таким образом, чтобы отключить зрение, когда женщина рожает. Это делается для одной единственной цели – чтобы мать не увидела дитя в момент его появления на свет. Потому что иначе она узнает, что у новорожденных фотоскопов нет.

– И поэтому отцам запрещают присутствовать при родах? – сказал Толас.

– И вообще кому-либо кроме врачей и акушеров, – сказала медсестра, – Но те связаны особым документом.

– Когда-то Таша работала в Материнском Доме, – сказала Заира, – Расскажи, милая.

– Как только ребенок выходит, его сразу кладут на отдельный операционный стол, – сказала Таша, – Там ему отрезают пуповину, но не только. Еще ему приделывают фотоскоп. Это делается быстро, пока к матери не вернется зрение. Поэтому женщина впервые видит свое дитя уже с этой штукой.

– Но почему? – сказала Эзра, – Почему они все молчат об этом?

– Врачи и медсестры при вступлении в профессию подписывают особый документ, – сказала Таша, – Он обязывает их молчать. Он же не дает возможность уйти из профессии.

– И какая ответственность за нарушение? – спросил Толас.

Таша не ответила. Лицо ее потемнело – так бывает, когда человека бросает в жар – и она опустила лицо. Эзра не поверила тому что видит – из-под правого стекла ее «недофотоскопа» выкатилась и побежала по щеке блестящая капля. Девушка плакала. Но как она могла плакать если у нее не было фотоскопа?

– Смерть, – ответила за нее Заира, – Того, кто нарушит этот договор ждет расстрел. Причем казнь хоть и официальная, но тайная. И даже тела не отдают родственникам – их кремируют и утилизируют.

Таша всхлипнула и отвернулась.

– Я видела, как увели одну девушку. Она была акушеркой, как и я. Вроде как она проговорилась одной своей близкой подруге. Специально, чтобы та не рожала в Материнском Доме. Больше мы ее не видели.

Повисла пауза. Эзра посмотрела на своего спящего ребенка, не веря своим глазам. Она и представить не могла, что увидит свое дитя без серебристой полоски между переносицей и лбом.

– Но зачем? – спросила она, – Для чего они надевают фотоскопы на людей?

– Боюсь, что словами этого не объяснить, – сказала Заира, – Вы сможете это понять лишь когда сами снимете свои фотоскопы.

***

После этого их оставили одних. Эзра впервые покормила малыша. Пока он ел, она смотрела на те маленькие хрусталики, что были у него на месте фотоскопа. Эзра поражалась тому, как они блестели и переливались разными оттенками. А еще они двигались и периодически исчезали, накрываемые кожей. Это было поразительно! «Неужели он ими и видит?» – думала она. И почему-то поверить в это оказалось не так сложно, как она того ожидала. Наоборот – чем дольше она смотрела на сына, тем крепче в ней становилось чувство, что именно это является естественным. Глаза, а не фотоскоп (какое поразительное слово – глаза!).

Когда она подняла глаза на мужа, то обнаружила, что он тоже смотрит на младенца, не отрываясь. Эзра невольно представила и его без фотоскопа. Должно быть, думала она, у него были бы глаза таких же оттенков серого, что и у малыша. Только, наверное, побольше.

– Что же нам теперь делать, Толас? – сказала она, когда ребенок уснул, – Как теперь дальше жить? Мир больше никогда не будет прежним.

– Для нас да, – отвечал Толас, – Но ты не должна забывать, что для остальных людей все осталось по-прежнему.

– Значит нужно им рассказать, – сказала Эзра, – Все должны узнать правду.

– Это лишь кажется простым, дорогая. Вряд ли многие поверят в это. Я бы не поверил, если бы не увидел своими глазами. К тому же это опасно. Ты ведь слышала, что сказала медсестра? За такое могут казнить.

– Но зачем им это нужно? Почему они так хотят, чтобы мы носили фотоскопы?

– Чтобы понять это, нам самим придется снять их, – сказал Толас.

А после короткого перерыва добавил:

– А я не уверен, что готов это сделать. Мне страшно. За себя и за тебя. И за сына. Что может произойти, если мы это сделаем? Вдруг мы ослепнем? Или умрем?

Эзра вновь вспомнила истории о женщинах, которые во время схваток сорвали фотоскоп и что с ними стало. Она содрогнулась.

Но разве она хоть раз видела доказательства этих историй? – подумала она вдруг. Хотя бы какие-нибудь фотографии? Нет, только чьи-то слова – насколько можно было им верить? И почему она, Эзра, считала, что им следует верить безоговорочно?

– Ты прав, – сказала она – Это страшно. Поэтому это сделает только один из нас. Я.