Текст книги "Зачарованные клады России"

Клады южного порубежья

В 1890-х годах в старинных бумагах одного из разорившихся помещиков Щигровского уезда Курской губернии была обнаружена любопытная рукопись. Вместо заглавия на ней была обозначена дата «1611», сверху было надписано «копия», а в самом конце стояло: «Конец грамоты. Переписана 1736 года Апреля 9 дня».

У степных курских помещиков, жителей прежней Северской Украины, еще в 30–40-е годы XIX столетия сохранялось множество «кладовых записей». Эти рукописи хранили как святыню – многие из этих помещиков деятельно занимались поисками кладов и тратили на них значительные средства. К этой категории, видимо, принадлежал и владелец найденной «кладовой записи».

Содержание рукописи оказалось чрезвычайно любопытным. Это своеобразный дневник, сборник «памятных грамоток» какой-то разбойничьей шайки, обосновавшейся на южном порубежье в середине XVI столетия.

Обширное пространство между Брянском и Осколом, получившее название Северской земли, в XVI – начале XVII века буквально кишело «станичниками». Здесь, куда не дотягивалась рука московской власти, занятой внутренними распрями и войной в Ливонии, собиралась и накапливала силы та самая вольница, которая составила впоследствии ядро отрядов Лжедмитрия I, Истомы Пашкова и Ивана Болотникова – именно отсюда, из Северской земли, из Комарицкой волости, двинулся на Москву самозваный царевич Дмитрий, положив начало Великой смуте…

Жителей Северской земли называли «севрюками» и существовала даже характерная поговорка: «Что смотришь севрюком?» – так говорили о тех, кто смотрел волчьим взглядом. О недоброй славе здешних селений напоминают и другие присловья: «обоянцы – Бога не боянцы», «Ольховатка – Лиховатка», «Вязовое – кто войдет, тот завоет» и т. п. И вот через эти-то лихие разбойничьи места в XVI веке протянулись главные сухопутные пути, связывавшие Москву с Крымом и Причерноморьем.

Помимо купеческих обозов, эти пути служили и для дипломатических сношений Москвы с Крымом, и для движения татарских отрядов, шедших в набег на московские земли. А вдоль этих степных шляхов («сакм»), в глухих балках и лесных урочищах таились землянки и городки вольных станичников, подстерегавших и грабивших всех без разбору, включая и послов. Погромы посольств на сухопутных шляхах были не редкостью. В 1502 году азовские казаки убили возвращавшегося из Турции боярина А. Кутузова. Нападению разбойников подверглось посольство князя И. Кубенского.

Уже в конце XV века при Иване III в дипломатической переписке с Крымом постоянно встречаются жалобы на русских и татарских разбойников, грабивших послов и торговых людей. В 1502 году, отправляя кафинского посла, Иван Грозный писал рязанской княгине Агриппине: «А ослушается кто и пойдет самодурью на Дон в молодечество, их бы ты, Аграфена, велела казнити». В 1549 году ногайский князь Юсуф жаловался Ивану Грозному: «наши люди ходили в Москву с торгом, и как шли назад, ваши казаки и севрюки, которые на Дону стоят, их побили… Холопи твои, некто Сарыазман словет, на Дону в трех и четырех местах городы поделали, да наших послов и людей стерегут и разбивают». Московское правительство на подобные жалобы отвечало: «на поле ходят казаки многие, казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки, а из наших украйн, с ними же смешавшись, ходят; и те люди как вам тати, так и нам тати и разбойники».

О быте разбойников, набегах, столкновениях, а самое главное – о многочисленных разбойничих кладах и рассказывали найденные у безвестного щигровского помещика «памятные грамотки».

Судя по этим записям, разбойники имели в Москве весьма высокопоставленных, и наверняка небескорыстных, покровителей – оттуда регулярно приходили сведения о посольских и купеческих караванах, которые вышли из Москвы в Крым. В числе этих покровителей рукопись упоминает князя Глинского – дядю Ивана Грозного: «Был Крымский посол в Москву, взял выход (дань) наш… Прислал нам с Москвы Глинской князь своево подъячева к Ивану Федорычу, пишет: Иван Федорыч, с той казной пошел посол в Крым. И мы скинулись с трех станов, ту казну отбили на Бакаевом шляху меж Красных городков. Положили ту казну на Красном городище за городом, двадцать сажен от городища…»

В другой раз разбойники «подкараулили два татарина на Муравской сакме и мы их ухватили и стали их пытать, и они сказали – идет посол Крымский, был в Москве, с подарками: везут бочку жемчугу да 17 блюд царского стола. И мы его разбили между Ворсклы и Ворсклицы, и то добро положили на Красном городище в передних воротах, в конец валка сажень, а от того валка бочка жемчугу». Но не всегда промысел был благополучным: однажды станичникам, преследуемым татарами, даже пришлось закопать свои пояса, набитые личной «долей» каждого из них: «Смертку свою видя, сделали заговор, чтоб наша казна не досталась, сносили чересы (пояса), наклали их в пивной котел». Признаки этого места – «два камня на воротах положены, а промеж камней сажени три или четыре, на тех камнях выбита книга складная, а на другом камне сагайдак (лук), а куда стрела положена, и ты, братец, туда помни, смотря на признаки, а против стрелы курганец, а в том курганце котел».

О том, что клады прятались надежно и хитро, говорят многочисленные способы укрытия кладов. Так, клад, зарытый на речке Буромле, был врезан в береговой откос и завален дубовым бревном и землей: «Поставили бочку серебра пол-осмины Ливенской меры, да четверть талерей (талеров), а в берегах положили дуб плотовой, и тую бочку приковали к тому дубу двумя цепями и зарушили землею». Речка с той поры несколько раз меняла свое русло и теперь найти место захоронения клада представляется чрезвычайно проблематичным.

Найденные «памятные грамотки» содержат немало сведений и о других кладах: «…К озеру хаживали платье мыти, и уже мы стали подниматься в поход в Крым, тогда у нас телега сломалась и велел атаман казну взять с телеги – сундук серебра денежного, и в тое озеро 12 человек взяли, отнесли и вкинули… На верховье реки Боромли стоит дуб, на том дубу от полуденной стороны нарублена церковь, а из другой стороны вырублено дупло. И как высоко нарублена церковь, так из земли от дуба против церкви тут поставлен котел денег большой». Естественно, многие указанные в записях «дубы вежеватые», колодези и речки давно уже исчезли с лица земли.

Все перечисленные в «грамотках» клады укрыты вдоль старинного Муравского шляха и пересекающего его в районе села Кресты Сагайдачного шляха. Муравский шлях, стратегический военно-торговый маршрут, вел от Тулы в Крым, а Сагайдачный шлях тянулся от Ахтырки по направлению к Коротояку. Степные дороги шли по основным водоразделам, пересекающим Дикое поле – огромные степные пространства между Московским государством и Крымом. А вдоль этих дорог подкарауливали добычу шайки вольных станичников…

Поиск кладов по «кладовым записям» в здешних краях велся на протяжении последних двухсот лет, и нельзя сказать, чтобы он был безуспешен. В 80-х годах XIX века мельник, арендовавший у помещицы Шеховцовой мельницу на реке Рать, нашел на Ратовском городище, в береговом откосе, большой клад старинной золотой и серебряной посуды, которую он распродал. Ратовское городище давно имело репутацию «кладоносного места» – каждую весну здесь находили вымываемые водой мелкие серебряные «гривенки», будоражившие воображение кладоискателей-«знатцев». Один такой «знатец», явившись однажды к помещику Щигровского уезда Маркову, показал ему «кладовую запись», из которого следовало, что где-то на земле помещика, в урочище Куний Верх, зарыт клад. По преданию, здесь делили добычу татары, возвращавшиеся из набегов на московские земли. Находку было условлено поделить пополам. Клад искали несколько дней, но в одно прекрасное утро «знатец» вдруг исчез неизвестно куда, а в разрытой им накануне яме отчетливо был виден след вынутого оттуда сундучка…

Разбойничьи клады Лебедянского уезда

Старинный русский город Лебедянь, когда-то широко известный своими ярмарками, а теперь почти забытый, расположен на севере Липецкой области, по обоим берегам Дона. Основанный в начале XVII века, этот город относился к тем степным оплотам Русского государства, которые, по словам И. А. Бунина, находились «среди великих черноземных полей Подстепья на той роковой черте, за которой некогда простирались «земли дикие, незнаемые» и первые вдыхали бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших над нею, первые видели зарева страшных ночных и дневных пожарищ, ими запаляемых, первые давали знать Москве о грядущей беде и первыми ложились костьми за нее».

В первые полстолетия своего существования Лебедяни не раз приходилось «ложиться костьми». Город-крепость, основанный на южном рубеже Московского государства, был призван закрыть собой опасную брешь в системе обороны между Ельцом и Данковым, через которую татары могли «приходить безвестно». В 1618 году город был разорен и сожжен казаками гетмана Сагайдачного. Спустя пятнадцать лет гарнизон Лебедяни отразил штурм крупного татарского отряда. А к этому – почти ежегодные татарские набеги и тяжелая сторожевая служба «по вестям», чтобы татарам «к Лебедяни безвестно придти и Лебедянского уезда повоевать не мочно».

Начало истории города Лебедянь загадочно. Историкам точно известны даты основания соседних городов – Ефремова, Данкова, Липецка, Раненбурга, Козлова. Год же основания Лебедяни неизвестен. Вместо этого вам расскажут легенды, где факт перемешан с вымыслом, и корни которых уходят едва ли не в XIV век и далее. Интересно, что ни один из названных городов не может похвалиться подобными историями.

Рассказывают, что на месте Лебедяни в незапамятные времена существовал земляной городок, построенный разбойником Кунамом и сыновьями его Тяпкой и Русой. Кунам с сыновьями разбойничали на торговом пути на Дону, а также неоднократно совершали набеги на татар. В старости Кунам пал в битве с татарским богатырем, и над его могилой сыновья насыпали курган в десяти верстах от города, на правом берегу Красивой Мечи при впадении ее в Дон. Имя Тяпки (полагают, что это прозвище означает что-то типа «рубака») сохранила Тяпкина гора в центре города на берегу Дона, на которой в начале XVII века и была заложена Лебедянь. С именем Кунама некоторые исследователи связывают близлежащее село Куймань.

Неподалеку от разбойничьего городка, в Романцевском лесу, жил пустынник Петр, известный по всей Рязанской земле своими христианскими подвигами. После гибели отца Тяпка и Руса пришли к Петру и приняли от него монашеский образ, поселились рядом с пустынником и в 1353 году построили Ильинскую церковь. Разбойничий городок стал сторожевым, а дружина разбойников, оставив грабежи, несла сторожевую службу на Дону. В 1380 году церковь и городок были разрушены татарами Мамая.

Некоторое время спустя в обители появился «некий владетельный князь», лишенный своей отчины и вынужденный скрываться на этой глухой окраине Рязанской земли. Князь этот не кто иной, как последний великий князь смоленский Юрий Святославович, убивший свою жену Юлианию Вяземскую и, «будучи лишен своей отчины, не терпя горького своего безвременья, срама и безчестия», бежал сначала в Орду, а затем в Рязанскую землю. Князь внес в церковь значительные вклады, построил кельи для иноков, принял иноческий чин и здесь окончил свои дни, «плачась о грехе своем».

Есть и другая версия этой легенды: в начале XIV века Иван Калита направил в Орду дань хану Узбеку с боярином Тяпкиным, в просторечии именуемым Тяпкой. Тяпкин же присвоил подарки хану и бежал с ними в здешние Романцевские леса. Здесь он собрал шайку вольницы, основал городок на берегу Дона и стал грозою татар, убивая ханских баскаков и освобождая русских пленников. В одном из таких набегов он освободил русского священника, который сначала поселился в его городке, а затем перебрался в лес на расстоянии версты от города, где около 1353 года построил церковь Святого Ильи о двух этажах: нижний для жилья, верхний для богослужений. Позднее Тяпкин со своими товарищами также поселились около церкви и, приняв монашество, основали небольшой монастырек. В 1380 году он был разорен татарами, бежавшими с Куликова поля. Несколько позднее в монастыре поселился пустынник Петр, о котором упоминалось выше. Окончательно монастырь был разорен татарами в 1542 году.

В свое время бытовало предание, впрочем, весьма и весьма недостоверное, что разбойники Кунам и Тяпка якобы спрятали свои награбленные сокровища в какой-то «зачарованной пещере». Много лет спустя эти мифические сокровища попытался отыскать некий бродяга-кладоискатель по прозвищу Демкин. Но стоило ему углубиться в недра пещеры, как своды ее обрушились и погребли под собой незадачливого грабителя…

Отвлекаясь от легенд, надо заметить, что история о смоленском князе Юрии Святославовиче – реальный исторический факт. После гибели жены он, как сообщают летописи (Воскресенская, Софийская II, Никоновская и другие), «на чюждей стране скитаяся и странствуя в изгнании, преходя от места на место в пустынях… пребываше в пустыни, в монастыри у некоего старца христолюбца, игумена Петра, добрым житием тщася угодити Богу; и тамо, неколико дней поболев, пребыв в печалех и скорбех, преставися, и проводиша его честно и погребоша его с надгробными песнми, и погребен бысть ту Сентября в 14 день 6915(1408) года». Могло это происходить в лебедянских краях? Безусловно. Но также безусловно это могло происходить и в любом другом уголке Рязанской земли. Кстати, легенды Венева монастыря утверждают, что история с князем Святославом и пустынником Петром произошла именно в Веневом монастыре.

Реален и факт существования разбойников на Верхнем Дону во второй половине XIV века. В «Хожении Пименовом в Царьград» – рассказе о путешествии русского посольства по Дону в 1389 году – сообщается, что князь рязанский Олег Иванович, провожая посольство из Рязани, «отпусти с нами боярина своего Станислава с доволною дружиною, повелел нас проводити до реки до Дону, с великим опасением, розбоя для».

В XVI веке разбойничал в здешних местах знаменитый герой русского фольклора атаман Кудеяр. Пристанищем его, как утверждают, был земляной городок близ села Владимирское, Гудово тож. По одним сведениям, здесь был склад его имущества, по другим – сторожевой пост, окруженный валами и рвами. Предание говорит, что городок этот был отбит у разбойников донскими казаками и ватага Кудеяра погибла в бою. Остатками жилища Кудеяра местные жители считали две чугунных вереи от ворот, стоявшие близ церкви села Преображенское. Следы городка Кудеяра в середине XIX века представляли собой «два вала, один со рвом, от подошвы до вершины сажен трех, а другой без рва и мало заметен, оба длиною более 100 сажен».

С именем Кудеяра связывается и таинственная галерея, вырубленная в скалах на берегу Дона в 30 верстах от Лебедяни. Галерея, по описанию, представляет собой «подземный тайник в пять этажей, причем каждый этаж соединен с нижним посредством вертикального колодца, то с одной, то с другой стороны поочередно; таким образом, тайник представляет собой зигзагообразный тоннель, стены и потолок которого выложены громадных размеров каменными плитами». Другой тайник находится у деревни Ратмановой, третий, вертикально уходящий в глубину на 10 аршин, – у села Венюкова.

Загадочные подземные сооружения имелись и в самом городе. По преданию, из бывшей лебедянской крепости вел тайник к Дону. В позднейшие времена вокруг этого тайника возникло множество легенд. Среди городских жителей бытовало предание о существовании подземного хода из Троицкого монастыря в крепость и далее, на левую сторону Дона. В 1898 году под церковью Рождества, под горой, на самом берегу Дона, был найден «под камнем» подземный ход с железной дверью в конце. Другая «железная дверь» была обнаружена в 1900 году во время кладки печи в доме купца Чурилина, «в глубине земли». В начале XX века с западной стороны города, в овраге, можно было видеть ямы – как полагали, выход подземного хода, идущего от Дона. Что здесь правда, что вымысел – сейчас уже трудно сказать.

Прославились в здешних местах и еще два разбойника, Наян и Тарас, будто бы жившие в 2-х верстах от нынешнего села Доброго, на берегу реки Воронеж. Тарас был не только разбойник, но и чернокнижник и посещал окрестные селения для грабежа весьма своеобразным способом: расстилал на воде свою епанчу, садился на нее и плыл по реке, удивляя и пугая жителей. Все прибрежные села дрожали перед ним. Несколько раз жители просили у правительства защиты, однако присылаемые для поимки Тараса солдаты не могли подойти к разбойнику ближе, чем на ружейный выстрел, а ни пули, ни даже орудийные выстрелы не вредили ему. Истребить злодея сумел один местный священник, который присоединился к очередной воинской команде, посланной на поимку Тараса, и застрелил разбойника из пищали, заряженной пуговицей от собственной рясы.

Жители села Доброго указывали в лесу два высоких кургана, стоящих в полуверсте друг от друга, где, по их словам, располагались жилища Наяна и Тараса. С именем Тараса связывался и Тарасов лог, пересекавший у села Трубетчино дорогу из Лебедяни в Козлов: здесь, по преданию, находилось становище Тараса.

Войны с Польшей и Швецией в середине XVII века, увеличение налогового бремени, принятие Соборного уложения 1649 года, законодательно оформившего окончательное закрепощение больших масс крестьян, произвол государственного аппарата и вотчинников – все это вызывало разорение основной части трудового населения. Обнищавшие люди все чаще прибегали к крайнему средству – бегству на далекие окраины, чтобы получить желанную свободу от крепостного ярма, посадского тягла или тяжелой службы. Один из путей беглецов лежал на Дон, в казаки, и лежал этот путь через Лебедянский уезд.

Это был очень древний путь. Этим путем бежал в 1613 году в Астрахань Заруцкий, этим же путем «на Дон в молодечество» пробирались веками многие тысячи русских людей. Иные из них начинали свое «молодечество», разбивая в Москве лавки богатых купцов. Не прекращали они разбойничать и по дороге на Дон, а многие так и не доходили до Дона, оседая в лесах, в то время обильно покрывавших территории Лебедянского и соседних уездов.

Во второй половине XVII века, когда поток беглецов резко возрос, разбои и борьба с ними стали характерной чертой жизни Лебедяни и уезда. Для «сыску» и поимки разбойников и беглых привлекались не только силы местной администрации, но и специальные «сыщики» из Москвы. В 1661 году «сыскивал на Лебедяни беглых служивых всяких чинов людей Белгородского полку» стольник Петр Лихачев. В 1664–1665 годах в Лебедянском, Добринском и Сокольском уездах А. П. Еропкиным было сыскано и возвращено 389 семей (1749 душ) беглых.

В 1665, 1670, 1676 годах, когда в городе и уезде укрывалось значительное число беглых московских стрельцов и казаков, для их поимки присылались из Москвы стольник Иван Аничков, голова московских стрельцов Алексей Писарев и Леонтий Вельяминов. Известно, что последнему удалось разыскать в селе Бухове «разбойных становщиков» и взыскать с них «вытных, и пенных и пошлинных денег 156 рублев».

Несмотря на меры правительства, разбои не прекращались. В августе 1681 года был ограблен даже Лебедянский Троицкий монастырь: ночью разбойники ворвались в ограду, «разбили» игумена и братию, вырубили церковные двери, сняли с Евангелия и пятидесяти икон оклады, а через 5 дней, накануне Успения, явились опять ночью, пограбили ризницы и имущество игумена.

В 1682 году царь Федор Алексеевич указал допросить под клятвой городских и сельских начальников: «Нет ли в городех и в селах татей и разбойников, и смертных убойцев, и ведунов, и колдунов, и травников, и кореньщиков, и всяких воровских пришлых людей?» И начальники сельские и городские давали «сказки» лебедянскому воеводе Кобякову, что в их селениях и городе «татем и разбойникам и всяким воровским людям приезду и отъезду нету, а ведомо, что и смертные убойцы есть же в лесах и в дорогах».

В апреле 1695 года из Москвы на Дон бежала большая шайка «воров и разбойников», которые в Москве «многих торговых и пожиточных русских людей и иноземцев, разбили и побили до смерти, и взяли многие их пожитки, платье и деньги, и ефимки, и золотые, и посуду серебряную и оловянную, и медную, и розбив, разбежались врознь, а ведомо ж учинилось, что те воры и разбойники побежали врознь на Лебедянь…». Лебедянскому воеводе С. С. Ергольскому грамотой от имени царей Ивана и Петра Алексеевичей предписывалось «тех воров и разбойников» сыскивать: «И ты б, служа нам, великим государям, и радея, на Лебедяни во всех слободах сотским, и старостам, и посадским, и всяких чинов людем велел про тех воров и разбойников проведывать тайно, всякими мерами, кто из тех разбойников у них в слободах и в сотнях у кого пристают; или кто шатские люди, а ныне у них объявились какие пожитки, или лишние деньги, или учали водиться по кружечным дворам и деньги или рухлядь какую пропивают; или где у кого разбойной рухляди положено, и им тех людей привесть в приказную избу; а буде их поимать невозможно, и им на них известить. А сотским и земским старостам и на кружечных дворах головам и ларешным учинить наказ крепкий: объявятся какие пришлые и приезжие люди, или тамошние жители, и учнут продавать платье русское и немецкое, теплое или холодное, цельное или в спорках, или в розбивке лоскутьем, или посуду серебряную, или оловянную и медную, или жемчуг, и ефимки, и золотые, и персни, и серги, или менять на товары, или которые пришлые люди учнут пить на кружечных дворах, а у них объявятся деньги многия или рухлядь какая, а по осмотру она причинна к разбою – и таких людей имать и приводить к себе в приказную избу… А буде кто объявится, что про те разбои ведал, или сам на тех разбоех был, или с тех разбоев что купил, и тем людем за то быть безо всякого милосердия в смертной казни».

В 1700 году в лебедянских лесах скрывались солдаты, бежавшие из новонабранных полков армии Петра I, шедшей воевать Нарву. Беглецы по ночам выходили из лесов и грабили жителей города и селений. Грамотой Петра I воеводе А. Г. Сумарокову было приказано переловить их и прислать в Москву «наскоро, не дожидая иного указу». Повторно Петр I обратился к теме лебедянских разбойников в 1719 году, когда указом от 30 октября повелел их ловить и «казнить разными казнями без милосердия».

Разбойничьи «душегубства» и злодеяния впечатляют своей масштабностью. Так, в 1772 году в Воронежский магистрат были «приведены с поличным и сысканы» два лебедянских «вора и разбойника» – Сенька Попов и Ивашка Корнилов, которые «учинили многие грабежи и смертныя убойства». На сыске оказалось, что эти «рыцари большой дороги» совершили ни много ни мало: «смертных убойств 62, грабежей и татеб 117». По розыску были схвачены еще 15 жителей Лебедянского уезда, входивших в шайку, среди них – поп села Трубетчино Иван.

Разбои продолжались и на протяжении всего XVIII столетия. В 1765 году Екатерина II, для искоренения воров, разбойников и пристанодержателей, указала в каждой волости избрать сотских, чтоб они, под страхом смертной казни, доносили Лебедянской воеводской канцелярии два раза в год о благополучии в этом отношении вверенных им сел и деревень. Однако, несмотря на меры правительства, вплоть до начала XIX века по дорогам Лебедянского уезда было опасно ездить. Последним лебедянским разбойником следует, очевидно, считать помещика Филина. С шайкой вооруженных дворовых людей он выезжал на разбой, «грабил и мучил разных людей, и был от него страх великий». Филина вызывали в суд, он игнорировал вызовы; когда же за ним в имение явилась полиция, Филин «выгнал оную и грозил ей ружейными выстрелами». Пришлось губернатору выслать из Тамбова в Лебедянский уезд воинскую команду. Было это в 1802 году.

Эти исторические реалии остались в памяти народной в форме легенд и рассказов о разбойниках, их таинственных убежищах и несметных кладах. Как рассказывали старики, в одном из курганов близ села Троекурова «заключено столько золота и серебра, что сокровища сего не стоит весь Лебедянский уезд». Клад этот, однако, никому пока найти не посчастливилось. А вот другие клады – были.

Россыпные серебряные и медные монеты, в основном восточные, золотоордынские и Великого княжества Рязанского – частые находки на пахотных полях в окрестностях Лебедяни. Здесь же был найден резной по кости образок с серебряным басменным ободком с надписью TPOUZA, датируемый XIV веком. В селе Каликино на огороде в 1901 году был найден клад из 568 серебряных ордынских монет и чугунная ваза. Клад рязанских монет XV века весом более фунта был найден в селе Черепянь на Дону, а другой, в котором обнаружены медные и серебряные кресты, восточные монеты и монеты рязанского князя Ивана Федоровича (1409–1458), – в Покрово-Казацкой слободе. Интересно, что по времени происхождения эти находки совпадают с временем легендарных Кунама, Тяпки и пустынника Петра. Видимо, какая-то историческая база под лебедянскими легендами все-таки есть.

Серьезных археологических раскопок здесь не проводилось, хотя разведки по Дону и Красивой Мече открыли большое количество славянских поселений и курганов XI–XIV веков. Пока же здешние древности, как с грустью писал еще в XIX веке исследователь, «изглаживает соха, не дождавшись археологического заступа».