Текст книги "Железо. Книга 2. Освобожденные от шлака"

Глава 7. Вторая семья. Часть 1

На карьере было невероятно много мужчин, и Вохитика убеждался в этом каждый раз, где бы только не оказывался со своей командой горняков по велению коротышки. Теперь, когда героями мечтали стать чуть ли не все, и даже некоторые женщины, Волевой перевал преодолевался с небывалой легкостью и без оглядки – да и сам карьер всегда был рад новым лицам.

Помимо все прибывающих новеньких было немало и тех, кто уже отбыл порядочно зим, но лишь у немногих количество черных рубежей на плече достигало роковой десятки. Те же, что были с количеством свыше десяти уже давно шиковали в племени или им повезло меньше, и они сами стали предметом шика и убранства. Но все эти будущие герои или мертвецы в телегах представляли лишь меньшую часть тружеников. Куда большая часть здесь отбывала наказание. Не за благодать, так за прощение.

В основном, это были носильщики, с их большой текучкой, которых сослали сюда на одну-две зимы. Провинившихся же в более серьезных делах, как например, убийц, насильников и тех, кто напал на представителей власти или воинского братства, но выжил после ударов акинаками, сбрасывали к пудлинговщикам до конца жизни.

Вохитика до сих пор не до конца вник в эту суровую загадочность, что алым туманом окутывала пудлинговые ванны в закрытых плавильнях. Что же такого там творили, что в среднем через две-три зимы член этой братии умирал от изнеможения?.. Героев, отработавших пудлинговщиками на протяжении всех тринадцати зим, еще ни разу не нашлось за всю историю карьера, а та была богатой. Наверное поэтому их братия считалась скорее штрафной, нежели семейной. Мужчин там сменяли регулярно, задерживая не более чем на три зимы. Но порой и одной зимы, проведенной у пудлинговочной ванны, хватало, чтобы стать калекой.

Калек, больных и стариков отправляли на обогащение руды и угля – там перебирали сырье вручную, либо через сито. Откровенный шлак просеивался и выбрасывался в кучи, которые развозили и закапывали носильщики. Камни же, в чьих жилах содержание Отца было достаточным, чтобы заморочиться его высвобождением, ссыпались в волокуши и корзины, которые опять же тащили до самой домны носильщики.

Носильщики таскали на себе все что можно, и даже больше. Уголь, шлак, песок, гравий, отколотые плиты. Руду сырую, руду раскаленную, руду кованную. Развозили воду и кукурузную баланду, выбрасывали мусор. Тащили на себе больных и раненых, и перевозили в телегах мертвых. На своих плечах они таскали даже друг друга, во время игры в муджок.

– Один, что помельче, взберется на шею тому, что покрупнее, а в обе руки себе по кости и лупит ими по всем, до кого дотянется, – рассказывал Веселящий Стену. – И по своим тоже, если впадает в раж…

Что касалось плавильщиков, то те проводили свое время у домны, либо у штукофенов, либо, что реже и по ночам, у мелких сыродутных печей. Работали на мехах, отмеряли уголь и смеси, отвечали за восстановление руды и поддержание невиданной силы огня. Соседствовали они с пудлинговщиками, чтобы полученная крица не успевала застыть, но в отличие от последних, работали на пусть и несвежем, но все же открытом воздухе. Эта братия была почтенной и самой откормленной. Пусть у них и было жарче, но потели там меньше всех остальных. Как происходил туда отбор, никто не знал. Но как наблюдательно подмечал Веселящий Стену, среди плавильщиков не бывало новеньких, даже если их ряды пополнялись – все там держались друг друга так, будто давно знакомы.

– Плавильщиками не становятся. Плавильщиками только рождаются, – неодобрительно глумился он.

Братия горняков тоже по-своему почиталась, но не была лишена внезапных недостатков, что синяками и потрясениями обрушивались на Вохитику чуть ли не с каждым его новым шагом. Но ему явно повезло, что не очутился среди болотных рудокопов – этих мутных, закутанных в кучу тряпья тружеников. Хоть их и именовали рудокопами, по правде, те больше добывали торф и бурый уголь, что шел в дополнение к каменному, если того не хватало – а каменный им откуда-то поставляли Грязь под Ногтями. На вопрос, откуда они его добывают, Веселящий Стену шутил, что из-под своих же ногтей.

Торф горел скверно, и плавильщики соглашались заправлять им печи только когда заявлялся сам Бу-Жорал, недовольный недостачей, и угрожал в качестве топлива накидать в котельную их нарубленных кусков тел. Однако торф жадно расхватывали соплеменники, чтобы выжить в снежную пору. Пу-Отано великодушно поручал носильщикам по осени выгружать слежавшиеся запасы со складов и рассыпать их кучами у стены Площади Предков.

Изредка болотники под Подлым кряжем все же натыкались своими лопатками на руду бурового оттенка. Ее было до смешного мало и она была на порядок зашлакованнее, но Матаньян-Юло оставался неумолим в своей уверенности, что Отец должен быть освобожден из земли полностью и без остатка. Однако в болотах вместо Отца куда чаще находились змеи, и чуть реже – позеленевшие и раздувшиеся от влаги утопленники с двумя аккуратными дырочками на шее, явно от гадючьих клыков.

Впрочем, иногда дырочка была всего одна, но большая, с ребристыми краями – поговаривали, что болотные рудокопы тайком отливали себе из бурой крицы заточки и кривые ножи и ими разрешали свои междоусобицы. Любое холодное оружие на карьере было настрого запрещено, что, впрочем, не помешало болотникам обнаружить в той кошмарной среде Подлого кряжа, под которым они трудились, свои достоинства – ножи бросались в топь в случае проверок и подозрений, там же успешно пряталось и все остальное непотребное.

Казалось несправедливым узнавать все эти подробности уже после того, как преодолел Волевой перевал безвозвратно – в племени почему-то не удосуживались никого предупреждать о страстях, что на самом деле происходили на карьере. Желавших стать героем бы тогда заметно поубавилось. Вохитика лицезрел здесь бесчисленные толпы мужчин, но после нескольких дней пережитого, и особенно после устрашающих историй Веселящего Стену, он уже не мог толком вообразить, скольким же из них по итогу удастся пережить все тринадцать зим в этой ненасытной бездне. И удастся ли пережить их ему самому…

Но считалось, что способ покинуть это гиблое место все же существовал, и даже не на погребальной телеге. Оказывается, любой желающий мог воззвать к Отцу с просьбой о преждевременном уходе – выскочка спускался на церемониальную арену, и надзиратели принимались молотить по нему чугунными прутами, чтобы выявить уровень железа в его костях. Но того по обыкновению всегда оказывалось недостаточно, и бросивший вызов превращался в беспомощного калеку, впредь презираемого за свою неудачную попытку обдурить Отца. Искалеченный возвращался в племя, где умирал с голоду или оставался висеть камнем на шее родных, либо, если увечья ему позволяли, оставался в карьере и приноравливался ползать среди обогатителей.

По мнению Веселящего Стену, этот способ был сущей ложью и обманом.

– Отец – жестокая и неумолимая мразь… О каких просьбах и взываниях к нему вообще идет речь? На все будет только один ответ – нет, нет и нет… Отец не дает шансов. К чему людям обманываться?.. А чтоб потеха нам была от зрелища, вот зачем!..

Вохитика с ним был согласен, но ровно до тех пор, пока ему не случилось застать у бассейна обогатителей зрелище, о котором потом ему и остальным свидетелям запретили под страхом мучительной смерти кому-либо рассказывать. Как выяснилось, полубредовые россказни перед сном у бадьи с кашей про прохождения гиганта с глыбой железа на плечах приукрашиванием далеко не были.

Здоровенное пугало в лохмотьях и наброшенном до самого носа капюшоне на добрую голову возвышалось над мужчинами. Размах плеч был попросту нечеловеческим. Но это явно объяснялось чугунной колодой, что гнездилась на его шее, и топорщила на плечах холщовую ткань. На ногах гремели литые поножи, толщиной с бревно, а на предплечьях наручи, которые бы легко застегнулись на шее лошади. Пояс из железных слитков сползал до самых бедер. В таком наряде казалось немыслимым даже просто переставлять ноги, но гигант шагал наравне с другими, вскидывал ручища и резво управлялся с вожжами, за которые тянул воз с горой мелкозернистого щебня.

Взглянув на него всего один раз, Вохитика сразу понял, что гигант, если захочет, со смехом пройдет проверку на уровень железа в его костях – металлические пруты в руках надзирателей будут отскакивать от него с болезненной отдачей, если те вообще рискнут ими замахиваться.

Но по иронии, этот человек явно не желал покидать карьер – в каждое свое тяжеловесное движение он вкладывал страсть и сакральную значимость. Окатыши он ссыпал в бассейн с такой осторожностью, будто те были перепелиными яйцами. И смотрел он на них соответствующе – то ли с беспокойством, то ли с аппетитом. Черные рубежи на его плече были сокрыты от глаз, если вообще были. Никто бы не удивился, если гигант отказался от подсчета проведенных на карьере зим, лишь бы остаться здесь подольше и следовать завету Отцу до последнего вздоха.

Когда он объявился, Вохитика в этот момент работал лопатой – его и горстку других горняков Три Локтя пристроил помогать обогатителям отсортировывать руду по кучам. Старик, что принимал груз от здоровяка, не выглядел потрясенным – видимо, успел к нему привыкнуть. Он ворошил граблями ссыпаемый из воза щебень и недовольно цокал. Оттуда все и началось.

– Опять ты за старое, Водэтода!.. Я же предупреждал, не привози этот шлак!.. – обогатитель пинал окатыши и качал головой. – И ради чего здесь спину то гнуть, а?.. Ни себе, ни другим покоя…

– Ты замолкаешь, а затем перебираешь привезенную тебе руду, прислушиваясь к каждому комочку… – негромко пробасил здоровяк, но его голос был столь низким, что слова отчетливо гремели, проносясь над бассейном и звучно расплескиваясь об его бортики. Вохитика застыл с лопатой, с любопытством косясь на них.

Старик устало вздохнул и стянул со своей облезлой головы полотнище, чтобы утереть им влагу с морщинистого лба и впалых щек.

– Я же говорил тебе много раз!.. Это слишком мелкая порода… Она задушит доменную печь шлаком!.. Плавильщики ее все равно не возьмут, так и что мне с ней делать?.. Куда девать?..

– Ты подносишь любой комок на выбор к своему тугому уху и слышишь в нем громкие и отчетливые мольбы Отца, от чего сразу же со стыдом замолкаешь сам и возвращаешься к своей работе, – предсказал ему в ответ Водэтода. Плечи раздались еще шире, и сам он выпрямился, возвысившись над стариком, словно гора.

– Парень… – выдохнул обогатитель. – То, что ты принес, это скорее выпавшие волосы Отца, а не он сам… Его старая, отшелушенная кожа и обрезки ногтей… Или чего похуже… Ты же не хранишь при себе всякие пакости, что выделились из твоего тела, так? Ты ведь их оставляешь на песке…

– Тебе дали последний шанс, сделав вид, что не расслышали, – промолвил здоровяк. – Во имя старых костей, уважение к которым испытывают…

– Да катись ты в жерло, – плюнул ему в ноги старик. – Угрожать мне вздумал, щенок… Если тебе неймется, то можешь хоть сожрать эту щебенку!.. А если сумеешь после нее просраться, тоже потом таскай это с собой, на плечах можешь развешать… Ужаленный в голову, жерло тебя дери… Ни себе покоя, ни дру…

Договорить старик не успел. Рука, облаченная в тяжеленный наруч, вдруг резко поднялась, задев спорщика – того швырнуло на отвесную стену и кувыркнуло по ней вверх. Съезжая с нее обратно, старик бесформенной кучей грохнулся на щебень с жутким хрустом прямиком на шею. Но наблюдавшие вокруг готовы были поклясться, что погиб бедолага еще задолго до приземления.

Водэтода поднял голову на застывших повсюду зевак.

– Истинные сыны глядят на произошедшее и им по нраву то, что они видят… Неуслышавший Отца да не будет услышан сам, – прогремел он в свое оправдание всем остальным и повез опустошенные сани обратно к горным выработкам.

Притихшие мужчины дождались, пока широкая спина скроется за склоном, и бросились к распластанному телу. Тормошение и шлепки по щекам в чувство его привести не смогли.

В бассейн тем временем спрыгнул местный надзиратель и принялся им что-то кричать на своем наречии. Как позже потом перевели Вохитике, никто не должен был рассказывать о том, что здесь произошло.

В отличии от убитого старика, что еле справлялся с неторопливым перебором шлака, гигант здесь пахал за десятерых. И терять такого ценного трудягу из-за подобной ерунды было попросту невыгодно. А чтобы люди не роптали, настаивая на суде и возмездии, им лучше соврать, что старого доконала жара. Тем же, кто вздумает распространять слухи об обратном, надзиратель пообещал еще более незавидную участь, красноречиво потряся перед побледневшими физиономиями кулаком, с зажатой в нем тростью.

Был на карьере и другой гигант. Вохитика без труда заметил его, хоть и стоял тот вдалеке, на краешке пикового уступа. Тучный и равнодушный, с головой, как котел, и жирными складками на подбородке, подобно сплющенным мехам – хранитель карьера собственной персоной.

За его спиной рассредоточилась свита воинов, а один из надзирателей с хромой ногой что-то рассказывал ему прямо в приплюснутое ухо, в попытке перекричать грохот и лязг кирок о скалы, но хранитель карьера будто и не слушал. Он смотрел куда-то перед собой и жевал толстыми губами. Вохитике даже показалось, что толстяк чуть покачивался, словно от недосыпа.

Вохитика уже успел дотащить и опорожнить четыре волокуши с щебнем, а тот все стоял, будто зачарованный видом гор. Уже и хромой надзиратель закончил свой отчет и дожидался каких-то распоряжений. Никому ничего не ответив, толстяк развернулся и ушел со свитой обратно.

А вечером, когда Вохитика снова стоял на подхвате у Поганьюна, ему выпала честь познакомиться с Ил-Резоной – величайшим мудрецом и изобретателем, что выдумал все эти мельничные жернова, фурмы, меха, вытяжки, конструкцию домны и прочие немыслимые механизмы и сооружения, с которыми стало возможным освобождать Железо. Его так и прозвали – Высвобождающим Отца.

Улыбчивый мужчина на вид старше Венчуры, но моложе Брюма, выделялся не только своими заслугами и чуждой для этого места приветливостью, но и странным цветом волос.

– Седые волосы у него были уже тогда, когда видел его мальчонкой, еще до карьера, – вспомнил один горняк. – Все потому что мудрый старик родился в теле младенца…

– Ты дурак, – фыркнул ему плавильщик. – Его мать подставила зад бледнолицому… Как можно этого до сих пор не знать?..

Колопантра любила рассказывать Вохитике перед сном о страшных бледнолицых, что еще до его появления на свет вознамерились обрушить молнии на головы всех жителей их племени из дул своих грохочущих палок. Чем все закончилось, он знал – Пу-Отано убил их лидера и насадил его голову на его же грохочущую палку, чтобы та в следующий раз хорошенько подумала, прежде чем разражаться молниями в живых людей.

Но даже если Ил-Резона и в самом деле был полукровкой, выродком бледнолицых чудовищ, он все еще оставался признанным гением, да и к тому же скромным и просто приятным человеком, что уважительно держался даже с самыми незначительными фигурами на карьере, вроде водоносов, отбывающих наказание, или тягачей, что крутили вал.

Поганьюн с радушными восклицаниями спустился к нему и, обменявшись крепким рукопожатием, завел разговор о каких-то заумностях, связанных, по всей видимости, с тактикой горных выработок. Ил-Резона изображал ему ладонями наклоны и углы и огорошено качал головой, а Поганьюн в ответ рисовал носком своей сандалии на гравии непонятные линии и настаивал на неких штуфах и распорках. Вохитика маялся рядом, пытаясь вникнуть в их спор, но безуспешно. Поганьюн прочел это на его лице.

– Да сдались кому эти расчеты!.. – горячо вскричал он, заговорщически подмигнув Вохитике. – Камень достаточно уметь чувствовать, и только… Правду же говорю, лысый?..

Вохитика нерешительно кивнул, на что Поганьюн довольно рассмеялся.

– Вон, парню даже вникать не надо в эту головоломную чушь!.. Он один раз взглянет и с ходу определяет, где надо бурить!..

Ил-Резона усмехнулся себе в подбородок и продолжил морочить голову Поганьюна заумностями. Тот кивал ему, продолжая тепло улыбаться, хоть уже и не с таким весельем, с каким обратился к Вохитике.

Когда их разговор закончился, Поганьюн еще раз пожал руку светловолосому изобретателю, а затем велел Вохитике прихватить всю оставленную ими утварь у скалы и следовать за ним к новой точке.

– В чем дело? Мы разве не будет делать в ней выработку? – нагнал его Вохитика, таща на себе две кирки и весь инструментарий горняка-тактика.

– Там нет руды, – процедил Поганьюн. – Похоже, ее уже нигде нет… А чего думаешь нас приставили в этот раз к самым плавильням? Все, что можно было разрыть, уже давно разрыли…

По пути к ним присоединился Вугулай – давний друг Брюма, немолодой мужчина с шестью черными рубежами на дряблом плече, – благодаря наводке которого Вохитику затесали среди горняков. Мельком взглянув на лысину мальчишки, он сразу забыл об его присутствии и стал перешучиваться с Поганьюном.

Так они дошли до тесной площадки позади плавильного цеха. Вскинув голову, Поганьюн удовлетворенно прицокнул. Рыжевато-красная круча нависала над ними, заслоняя полнеба и буквально лоснясь кровавыми потеками, будто от тяжелых ран. По одной такой Вугулай непристойно провел своим шершавым языком, вызвав смех у товарища.

– Вот здесь начнем выработку, – решил Поганьюн и щелкнул, подзывая Вохитику. Пальцы проворно вытащили моток с бечевкой и кованный клин, а затем снова щелкнули, призывая отойти и не отбрасывать тень.

Насупившись, Вохитика неохотно повиновался. В этот раз ему хотелось самому попробовать вбить клин. Сощурив глаз, горняк-тактик тщательно замерял бечевкой расстояния между кровавыми прослойками в камне, а Вугулай ему вполголоса рассказывал слухи о вчерашней поножовщине за Подлым кряжем.

– Мне кажется, начинать вбивать надо здесь, – вдруг поделился мнением Вохитика, шлепнув ладонью по красному углублению в стене. Поганьюн на него медленно покосился, а затем с недоумением повернулся к Вугулаю.

– Его кто-то спрашивал?

Вугулай молча качнул головой.

– А чего это он рот разевает, ты не в курсе?

Вохитику бросило в жар – настолько был недружелюбным голос Поганьюна. Старый горняк фыркнул и начал тихонько посмеиваться.

– Но ты же сам говорил, что мне дано чувствовать камень, – оправдался Вохитика. – Я всего лишь предложил, как чувствую, чтобы ты не тратил понапрасну сил…

– Да, я так сказал, – признал Поганьюн, поймав удивленный взгляд Вугулая. – Но только последний долдон бы в это поверил… Ты что, в самом деле возомнил, что разбираешься в камне лучше меня?

– Нет, я просто…

– Подожди-ка… То есть, ты действительно счел, что самый умный здесь?.. А?! Э!.. Что молчишь?! Отвечай давай!..

– Нет, я не счел себя самым умным… – выдавил побледневший Вохитика. Вугулай, привалившись плечом к скале, уже откровенно потешался. – Я даже просто умным себя никогда не считал…

– То есть, ты не считаешь себя умным, но тем не менее лезешь мне под руку с советом, веря, что уж меня то ты точно умнее? То есть, по-твоему я вообще тупой? – зловеще оскалился Поганьюн.

Мальчик беспомощно хлопал ртом, начиная что-то объяснять, но тут же спохватываясь из страха сказануть лишнего.

– Ты смотри-ка!.. – повернулся Поганьюн к глумящемуся Вугулаю. – Советует мне, где начинать вбивать клин!.. Ты ошибся, долдон!.. Правильней будет сначала вбить его в твою башку!.. Чего вылупился?! Я шучу что ли по-твоему?! Молот давай сюда неси!..

Старый горняк стенал от смеха при виде ужимок новенького. Боязливо протягивая молот, тот был готов в любой момент отпрыгнуть, словно от змеи, поэтому смешно дернулся, когда Поганьюн выхватил инструмент из его рук.

– Вот там и сиди, – процедил ему сквозь стиснутые зубы горняк-тактик. – А то расхорохорился, каплун… Еще раз что-то прокудахчешь, и клянусь, я забью тебя до смерти!.. А вечером потом ощиплем и сожрем тебя с костями всей командой…

– Так он уже ощипан, – веселился друг отца Вохитики. – Глянь как башку обрили…

Вохитике очень хотелось сбежать отсюда обратно к домне, пусть даже и к коротышке, которого явно не обрадует, что новенький ищет чем себя занять вместо того, чтобы безотлагательно работать. Но Поганьюн запретил уходить.

– И лучше не попадайся мне на глаза!.. – пригрозил он, зло ощерившись. – Когда щелкну пальцем, тогда подходишь… Щелкну снова – отходишь и прячешься, чтобы даже случайно тебя не заметил… Не то… – тут он красноречиво нанес удар по клину, и каменная крошка брызнула во все стороны.

Затем он отвернулся к Вугулаю, и его оскал снова преобразился в теплую улыбку. Они хохотали над какими-то историями, о которых сплетничал старый горняк, но вскоре их идиллию нарушил Три Локтя.

– Ба-агвуй-а-а-вугала-а-а!.. – неодобрительно протянул коротышка, вперевшись своими близко посаженными глазками в Вугулая. – Агвайа!.. – он хлопнул себя по бедру, будто подзывая домашнюю зверушку. – Йа-а!.. Вугала-а-а-агвайа-а-а!.. Йа-а!..

Затравленно на него косясь, старый горняк поднялся с насиженного местечка. Коротышку он попытался обойти по широкой дуге, но площадка между кручей и задней стеной плавильни была тесной – надзиратель сделал хватательное движение в сторону чресл Вугулая, и тот с ругательством увернулся. Поганьюн и Вохитика снова остались одни.

Горняк-тактик что-то насвистывал, трудясь над выбоиной в плите, как вдруг щелкнул пальцами.

– Деревянные колышки неси.

Вохитика молча поднес ему инвентарь. Копаясь пальцами в жилетке на плечах паренька, Поганьюн вдруг засмотрелся на его лицо. Тот отводил его, избегая взгляда.

– А чего это ты? Обиделся что ли? – поинтересовался горняк. – Поверил в мою шутку?

– Шутку? – неверяще переспросил Вохитика.

– Конечно!.. У тебя ведь голова варит как у этого Ил-Резоны, нашего изобретателя!.. Если не лучше… Но здесь ты почему-то взял, и не сообразил… Я все жду и жду, когда же ты подыграешь… А вместо этого ты еще и спорить полез…

– Подыграю в чем?

– Вугулай уже немолод, ты же видишь. Только представь его чувства!.. На закате своей жизни он до сих пор привлекается только для грубой черной работы, где не требуется ум… А тут мальчик, что палец о палец не стукнул, а уже с легкостью превзошел его во всем. Не все ведь рождаются гениями… Так что негоже обижать старика тем, что ты умнее…

Вохитика не спускал подозрительного взгляда с Поганьюна. Тот ему ободряюще улыбался, глаза были теплыми и искренними. Но не менее честной была и злость, еще недавно читавшаяся в них.

– Но ты обещал забить меня молотом до смерти, – буркнул он.

– И ты поверил?

– Я уже не знаю, во что верить…

Поганьюн прерывисто вздохнул.

– Верь в себя и свои чувства, родной, – горячо сказал он. – Они тебя не подводят. Куда ты там указывал, где надо начинать колоть?.. Сюда?.. Ты был прав.

– Но почему тогда ты начал в другом месте? – возмутился Вохитика. – Чтобы не задеть чувств Вугулая?

– Нет… Ты пойми, если бы мы сразу начали там, где ты указал, то работа пошла бы чересчур быстро. А Трем Локтям только дай повод нас загонять до изнеможения… А если выработаем эту кручу по твоей наводке за считанные дни, то куда потом пойдем?.. Ты же видишь, на карьере уже все перерыто, руды не осталось… Или ты хочешь, чтобы нас всех закинули к болотникам торф, да бурый уголь рыть?.. В этом твой замысел, тактик?

– Нет, – неловко улыбнулся Вохитика.

– А что убить угрожал, молотом тряс – это все шутка, – заверил Поганьюн. – Я никогда не подниму на тебя руку, запомни!.. Это все не всерьез… У нас самая приличная братия!.. Что я, по-твоему, зря смеюсь над животными, что колошматят друг дружку в муджоке?.. Стал бы презирать их, если бы сам уподоблялся, как думаешь?.. То-то и оно… А теперь сгоняй-ка за водой, родной, чтоб нам было чем колья смачивать…