Текст книги "Обмен и продажа"

Андрей Олех
Обмен и продажа

Пролог
(из «Улицы Свободы»)

Куйбышев. 1975 год

Место было выбрано как родное одному из рабочих. Небольшой дворик на улице Каховской, со сборным двухэтажным домом. Двор, с первого взгляда похожий на остальные, может только чуть меньше, но если присмотреться, то сараи здесь вросли глубже и перекосились, а доски их потемнели. Тополя были выше, а асфальта рядом не было совсем. Ветеран выгуливал маленькую черненькую собачку, нарезая круги вокруг компании. Старик мог рассказать, из каких мрачных времен пришел этот дом и кто в нем жил, но выпить его не позвали, и он, расстроенный, скрылся в подъезде.

Под столиком из широкой доски и двух поленьев еще лежал снег и холодил ноги, в то время как солнце уже заметно согревало лицо.

– Можем ко мне подняться, – махнул на окна хозяин.

– На весне оно всяко приятней, – выразил кто-то неясные, но общие чувства.

– Че, замначальника, говорят, все…

– Все, да не все. Его на допрос вызывали, он в больницу. Это у них завсегда так у начальства, как припечет, так на больничный, а там и правда сердце прихватило, я так слышал.

– Свезло им. Теперь точно на него все спишут.

– А чего пропало?

– Мужики из ювелирного цеха говорят, платину вынесли, ну их помотали, ясно дело.

– А сколько?

– Хрен знает.

Разговор прервался на вторую, и Игорю Цыганкову стало ясно, зачем его позвали.

– Альбертыч говорил, у Королева обыск был, а у тебя?

– Был, – спокойно кивнул Цыганков. – Мы с Лехой на исправительных работах, чуть что – мы виноваты. В чем сходство-то? Тот комсюк сам на меня полез, че, сломал ему челюсть, все по закону, судом доказано. Теперь начальство платину килограммами ворует, а вешать на меня хотят.

– Ты говоришь, килограммами, много, значит, пропало?

– Мент за шестнадцать килограммов спрашивал. Грозил расстрелом. Я отвечаю, че, я шестнадцать килограммов в штанах, что ли, вынесу через проходную. Помыкали нас в камере пару часов, и домой.

– Да, ну ясно, что не вы. Просто чего на вас подумали? Мы ж фрезеровщики, мы платину в глаза не видели. Может, из-за того, что тебя тогда зам к себе вызывал?

– Он про отца спрашивал, – опуская глаза, ответил Игорь.

Мужики с пониманием закивали и разлили еще, молчанием подталкивая Цыганкова к продолжению. Он выпил, но рассказ не возобновил.

* * *

По дороге домой Игорь стал вспоминать, как это случилось. Стыдно признаваться самому себе, но он до последнего убеждал себя, что идея с ограблением – полностью его. Открыться Лехе, что его так дешево обманули, было совершенно немыслимо.

В конце февраля, на исходе смены, зам вызвал его к себе и правда расспрашивал об отце. Как дела, как здоровье, потом пригласил пройтись вместе по заводу, посмотреть, как сдали смену. Дорогой настойчиво советовал учиться на следующий разряд. Все было немного неожиданно, но вполне укладывалось в знакомую схему. Зам проявляет трогательную заботу о молодых подчиненных, польщенный рабочий хвастает перед коллегами, все равны и довольны. Цыганков угрюмо поддакивал, ожидая, когда милость закончится и ему позволят удалиться.

За таким разговором они оказались в ювелирном цеху, и здесь с замом случился приступ праведного гнева при единственном зрителе. Номер сейфа у мастера на столе лежит, окно не запирается, влезай кто хочет, дежурный по ночам кроссворд в журнале «Огонек» разгадывает, когда не спит. Разброд и шатание, а ты, Игорь, подумай и подавай на разряд.

Цыганков ждал, что это всплывет на допросе, тогда бы он отвечал то же, что и мужикам. Майор ничего такого не спросил, может быть, зам не успел ему рассказать. Может быть, не захотел. У майора ведь не спросишь. У зама теперь тем более.

Лучше бы это никогда не всплыло, лучше тюрьма, чем признать, что его обманули так по-детски. Корить себя долго не получалось, и ближе к дому Игорь твердо решил, что во всем виноват покойный зам.

Навстречу шла Ветка, заметив его, покраснела.

– Че, к Наташке на дембель придешь? – Ветка улыбнулась и кивнула. Чему она радуется, Игорь не понимал, и это его смущало. – Значит, увидимся там.

– Я к Ирке сначала зайду.

– Понятно, – протянул Игорь. – Наряжаться там, всякие бабские дела.

– Вы позвоните нам с автомата, когда в парк пойдете.

Цыганков согласно кивнул и скрылся в подъезде.

* * *

Леха Королев сидел во дворе, и все вокруг ему нравилось: нагревшееся дерево лавочки, тающий клочок грязного снега под углом сарая, споры детей, строивших в пустой песочнице домик котятам, и больше всего приезд Наташки из армии.

Один из котят вырвался из плена и, пронзительно пища, бросился в сторону лавки. Леха подхватил его и поднес к своему лицу. Зверек, уставший от человеческих рук, продолжал мяукать, топорща морду.

– Положи котенка, ему у тебя не нравится, – подбежал к Лехе рослый мальчик лет восьми с черными, коротко остриженными волосами. Не получив его обратно, пацан нахмурился, темные глаза его заблестели, и он сказал очень тихо: – Отпусти, я сказал.

– Ты с какого двора, шкет? – поразился наглости Королев. – Я тебя здесь раньше не видел.

Паренек засопел, кажется, всерьез собираясь вступить в битву за котенка. Леха подумал, что, будь на его месте Цыганков, он бы заставил мальчугана попрыгать, потом отобрал звенящую мелочь, а напоследок отвесил подзатыльник.

– Вовка, ты че там?! – попытались спасти своего дети, но тот даже не обернулся, отвергая помощь.

– Покормить его надо, Вован, – вернул Леха кота, отдавая должное смелости противника. Мальчик выхватил зверька и побежал к своим.

Подошедший Цыганков не застал конфликта и безмолвно протянул руку за папиросой.

– Че так долго?

– Одеколон найти не мог. Думал, отец опять выпил, а пузырек, оказывается, под раковиной лежал.

– Печет. – Леха приподнял фурагу и стер выступивший на лбу пот.

– Душно, – согласился Игорь и повторил движение, обтерев покрасневший под бабайкой лоб. – Может, дождь будет, прибьет пылищу наконец.

Папироса закончилась, и больше поводов затягивать приятное ожидание не было. Торжественное застолье в честь возвращения Рината Ахметова из армии начиналось прямо сейчас.

* * *

– Говорил, что не надо курицу в сметане, а смотри, как смяли. – Тетя Амина, бегавшая между кухней и залом, убрала пустое блюдо и поставила на его место кастрюлю с тушеной картошкой.

Это была третья смена блюд. Леха есть больше не мог и с удивлением смотрел на непривычно похудевшего Наташку, евшего с нечеловеческим аппетитом.

– Совсем бедного заморили. Погоди, сейчас твои манты любимые с бараниной будут, – растроганно сказала тетя Амина и снова исчезла.

– Хорош жрать, Ринат, никуда уж больше от тебя еда не денется. Каждый день на нее смотреть теперь уж будешь. – Отец Наташки, всегда суровый неразговорчивый татарин, разомлев от пищи и духоты, устраивался в кресле. – Расскажи своим друзьям-уголовникам, че их на службе ожидает, скоро уж отмотают свои сроки, пойдут родине служить, долг уж отдавать.

Наташка только кивнул, не прекращая жевать, и никаких подробностей не выдал.

– Мне только два, мам, – подставляя тарелку под манты, сказал он.

Леха с Игорем долго отказывались, и им положили по одному.

– С понедельника на работу пойдешь, сынок, я все уж тебе подготовил, трудовую книжку, сан-книжку, топор только новый не купил, топор надо трудом заслужить, – засмеялся своей шутке отец. – С утра на рынке, ай хорошо, топором помахать. Помощник рубщика, большой будешь человек.

Наташка снова ограничился кивком. Отец подошел к раскрытому окну и засунул развевавшийся от ветра белый тюль за трубу отопления.

– Все-то вам легко достается, ничего не сделали, и все уж ваше, – рассуждал отец. Наташка кивнул, соглашаясь и с этим. – Нам вот с братом не так все легко давалось, пришлось уж говна хлебнуть. Вам рассказывать, вы и не поверите, что такое бывает. Когда не то что еды нет, а за жизнь свою каждую секунду боишься…

Занавеска вырвалась из-под трубы, и в комнату влетела волна уличной духоты. Где-то далеко ударил гром.

– Люблю грозу в начале мая, – устало откинулся на диван Ринат и громко рыгнул. – Пойдемте покурим, пацаны.

Они обулись и вышли во двор, полный желудок к разговорам не располагал.

– Еще полчасика посидим, переварим – и буха-а-ать, – выпуская струю дыма из-под козырька в дождь, широко улыбнулся Ринат.

Леха с Игорем засмеялись, потому что это был тот самый Наташка, несмотря на худобу и такое долгое непривычное молчание. Как будто его улыбка вернула все на свои места.

– Че, фурага, гитару возьмешь? – выкидывая папиросу под дождь, сплюнул Игорь.

– Главное, водку не забыть, а гитара будет, – еще шире улыбнулся Наташка, поднимаясь по ступеням.

Леха впечатал запятую окурка в голубую штукатурку дома и посмотрел на построенный в песочнице домик из досок и веток. Котята спали в нем еле различимыми темными пятнышками.

* * *

Леха откинулся на лавку, затылком касаясь прохладной деревяшки. Фонарь высвечивал свежую зелень распустившихся почек, а еще голая ветвь повторяла изгиб трещины над его кроватью, но он этого не заметил. Мгновение, наполненное начавшимся опьянением, и теплом Иркиного бедра под левой ладонью, и запахом прошедшего дождя, прервалось истлевшей в пальцах, забытой папиросой. Леха точным щелчком послал окурок в урну.

– Играть не разучился?

Ринат тяжело поднялся со скамьи и, сев на корточки перед слушателями, начал крутить колки гитары.

– Игорь, не щепись, – взвизгнула Ветка, но Цыганков остался непроницаем.

Леха отметил его прекрасное настроение и решил сегодня обязательно поговорить с ним про платину. Ринат резко ударил по струнам, завыл не своим, жалостливым голосом, и сквер Калинина вздрогнул.

 
Ночью я родился под забором,
Черти окрестили меня вором.
Мать моя родная назвала меня Романом…
 

– Ринатом! – успел вставить дежурную шутку Игорь.

– А кореша прозвали фургопланом. О-о-о!

Пока голуби летели над зоной, не встречая преград, при этом успевая целоваться на крыше, Лехе показалось, что не было последних лет на заводе и не надо ни о чем беспокоиться, а технарь можно прогулять, ведь молодость никогда не кончится. Он забыл про платину, про то, как просыпается каждую ночь, и самому себе не признается, что высматривает в темноте улицы автомобиль майора.

Общая ностальгия была тут же смыта водкой. Девушки скромно приложились к вину.

– Давай что-нибудь красивое, – освобождаясь от Лехиных объятий, попросила Ира. – А то все одна тюрьма.

Ринат авторитетно кивнул, для важности покрутил колки и начал на мотив «Марша рыбаков» из «Генералов песчаных карьеров».

– На сквер Калинина упал тума-а-ан, – с дальних лавок песню подхватили. – Я пью вино, я фургоплан…

– Че, про армию-то что-нибудь расскажешь, дембель? – с последним аккордом спросил Игорь.

– Да че рассказывать? – меняя гитару на папиросу со стаканом, отозвался Ринат. – Нечего там делать, два года впустую гоняют. Я поначалу старался, хотел хлеборезом стать, а когда они узнали, что я техникум кулинарный закончил, думаете, на кухню меня пустили? Не. До дембеля про пирожки шутили и говном кормили.

Ринат выпил залпом и шумно занюхал собственным кулаком, потом затянулся и выпустил дым через ноздри. Потом увидел, как изменилось лицо Игоря, замолк и обернулся. По аллее к ним шли два комсомольских дружинника.

– Распиваем в неположенном месте?

– Дембеля празднуем, – почти дружелюбно ответил Ринат.

– Че, нельзя красноармейца как полагается встретить? – лениво поднялся с лавки Игорь, ровняясь с Наташкой.

Леха шумно выдохнул и, жалея, что опять придется отпустить теплую Иру, встал рядом с друзьями. Комсомольцы были в меньшинстве и без сопровождения милиции.

– Не нарушайте, – строго, но неубедительно сказали дружинники.

Игорь недвусмысленно сплюнул им под ноги. Комсомольцы, пытаясь сохранить лицо, неторопливо пошли дальше.

– Зассали комсюки, – громко бросил им вслед Цыганков и вернулся на лавку к притихшей Ветке.

* * *

По дороге к Иркиному дому девушки ушли вперед, а парни шли позади, передавая друг другу бутылку вина, не тронутую девочками.

– Тебе правда Игорь нравится? – поеживаясь от ночной прохлады, тихо спросила Ира и, не получив ответа от Ветки, добавила: – Я его боюсь иногда.

– Он не такой. Знаешь, он бабке Томе помогает.

– Это глухая, что ли, со второго этажа?

– Ага, свиней ее кормит, чистит даже сарай. Отца пьяного на себе таскает. Не то чтобы он мне нравился, жалко его как-то. Знаешь, как пес на цепи, на всех лает, рычит, а ведь это потому, что его никто не гладит.

– Вот только он никого не пожалеет, – отозвалась Ира. – Себя жалеть надо.

Ветка пожала плечами. Перед подъездом своей хрущевки Ира махнула рукой и скрылась за дверью. Ринат с Игорем весело переглянулись, но при Ветке шутить про их с Лехой отношения не стали.

– Я, знаете, че в армейке подумал, – на обратном пути, начал заплетающимся языком Ринат. – Вот сегодня напьемся, завтра поболеем, а в понедельник я на рынок пойду. Буду рубить мясо. Деревенские его будут привозить, а я рубить. Буду рубить лет 10–15, пока не повысят, это если повезет, а потом буду смотреть, как другие рубят.

– Ты два года над этим думал, Наташка? – обернулся Игорь, шедший чуть впереди, рядом с Веткой.

– Я не это хотел сказать, я про другое, ну, про то же, – Леха заметил, что хоть Ринат и пьян, но необычайно серьезен. – Я вот подумал, если у деревенских мясо брать, а потом самому покупателям толкать, это ж вся выручка себе в карман.

– Это ж спекуляция, к тебе ОБХСС придет, – сказал Леха.

– Да, херня, – отмахнулся Ринат. – Отец замначальника рынка, на мясе сидит. Подмазать директора, посадить ваньку из села на продажу, и никто ничего докажет.

– Че так не сделаешь?

– Машина своя нужна, хотя б «жигуль» для начала. Отец, может, даст тысячу, а где я остальные пять достану? В общем, я посчитал, мне и так и эдак до восемьдесят пятого года мясо рубить, если не до девяностого.

Они дошли до родной Свободы. Ветка пожелала всем спокойной ночи и, сказав Ринату, что рада его приезду, ушла. Выпивка кончилась, но просто так разойтись уже было нельзя.

– Надо больше было брать.

– Пойдем к Верке-самогонщице, там отоваримся.

– У меня гитара…

– Оставь ее под лестницей, никто не возьмет.

Ринат сшиб плечом деревянную дверь и с грохотом уронил гитару где-то во тьме подъезда. Он сегодня дембель, и ему можно было и не такое. Игорь и Леха передавали друг другу папиросу и смотрели, как Наташка, пошатываясь, возвращается.

– Совсем в армии сноровку потерял?

– До самогонки доживешь?

Ринат расплылся в улыбке и медленно кивнул.

* * *

Они прошли за сараи, сквозь дыру в железной сетке теннисного корта, непонятно для кого здесь поставленного и никогда по назначению не использованного. Дальше – по тропинке через пустырь за квадратом сараев, между тополей, пока голых и прозрачных лысых кустов.

– Если мы тебе пятак подкинем, в долю возьмешь? – неожиданно сказал Игорь.

– Чего?

– На машину пять тысяч.

– Ага, и мясом буду бесплатно кормить.

– Я серьезно.

– Откуда у вас столько? – усмехнулся Ринат.

– Если мы с Лехой денег достанем, за сколько они вернутся?

Все трое поравнялись, выйдя на освещенную улицу Вольскую из темных дворов. Ринат смотрел на лица друзей и, не находя в них намека на розыгрыш, засомневался.

– Как пойдет, года за два, может, подольше.

– Дело надежное. Люди мясо жрать не перестанут, – кажется, самому себе сказал Игорь и остановился у деревянного домика, откуда доносился сладковатый дрожжевой запах. – К Верке не пойдем, ей отец должен, она начнет с меня трясти.

– Давай я зайду, – предложил Леха.

– Тебе она говна нальет.

Они прошли чуть дальше по частному сектору, клочку деревни в окружении города, построенному в другие времена, не оставившие памяти. Здесь пахло дымом костров, где сжигали зимний мусор и лежавшую с осени палую листву, здесь за заборами во сне звенели цепями и глухо побрехивали псы, даже недолгий дождь, уже испарившийся с асфальта, здесь скользил под ровными подошвами.

Ринат первым подошел к калитке, но потом передумал и сонно присел на пенек перед забором. Игорь и Леха вошли во двор и поднялись по проседавшему крыльцу. После стука дверь распахнулась, из нее вытек тусклый свет и запах дрожжей. Сонная женщина в голубом цветочном халате безмолвно взяла протянутые деньги и, оставив покупателей, прошла по длинному коридору, видимо, на кухню, где, гремя посудой, начала наливать.

– Че, скажем ему? – спросил Леха.

– Не надо пока. Успеем.

– Че, успеем, куда-то девать ее надо, зачем она нам вообще? Он дело предлагает.

– Сейчас не время, – отрезал Игорь.

– Когда время? – не замечая, что самогонщица вернулась, не собирался сдаваться Леха. – Как ты, Игорь, поймешь, когда время?

Голова его кружилась от духоты коридора и жуткого запаха самогона. Он заметил, как стекают капли с развешанного на веревке влажного белья. Взял банку с мутной жидкостью и вывалился наружу, глотая прохладу майской ночи.

– Смотри-ка, заснул красной армии боец, – засмеялся Игорь, указывая на Рината, уронившего голову на грудь.

– Да не сплю я.

– Короче, Наташка, есть у нас пять тысяч рублей, но как их в деньги превратить, мы не знаем. – Королев поскользнулся на грязи, но не упал.

Ринат посмотрел на Леху и перевел протрезвевший взгляд на Игоря. Цыганков угрюмо кивнул.

* * *

Леха перебежал через улицу Свободы. Если не считать почти прошедшего мая, то срок исправительного труда на заводе заканчивался через шесть месяцев. Дальше шла армия, после армии опять завод. Что после завода? Пенсия и смерть. Раньше Королев так далеко не заглядывал, потому что заглядывать было некуда и незачем. Платина и план Наташки могли это изменить.

День давил тяжелой серой духотой, но дождь никак не хотел начинаться. Не докурив папиросу и до половины, Леха бросил ее под ноги и смешался с очередью входивших и выходивших с Безымянского рынка через небольшую калитку в огромных всегда закрытых воротах. Здание было похоже на полукруг, словно неумелую татуировку с восходом решили воплотить в архитектуре. Внутри стояла своя, отличная от уличной, духота: из звуков, запахов и особого тусклого света, просеянного через многочисленные, но грязные окна под полукруглой крышей.

Торговля заканчивалась, народу было немного. Леха прошел через кисловатый аромат молочных рядов, с баночками густых сливок и бидонов с деревенским молоком, минуя рыбные прилавки, через земляной запах овощей, в самый дальний и душный конец к мясному отделу. Разрубленные туши и после смерти продолжали выделять тепло, словно не желая примириться со своим новым состоянием. Вокруг носились воробьи, как если бы были хищными птицами, и, подхватывая что-то им одним видимое с каменного пола, уносились вверх, к балкам изогнутой крыши. Через какие щели попадали они на рынок и за что так любили мясников, было неизвестно.

Леха пошел на звук топора, с глухим хрустом отсекавшим мясо. Рубщики были не видны за загородкой, но удары стихли, и появился Ринат. Он чуть заметно кивнул Королеву и таким же едва заметным движением головы указал на выход.

На рынке Лехе не нравилось, от запахов сразу хотелось еды, а купить было не на что. Он охотно вышел через дверь на улицу Воронежскую, где было крыльцо со скатом для тяжелых тележек с тушами. Достал пачку и предложил папиросу как раз появившемуся Ринату.

– У меня свои, – вытирая руки об розово-бурый от крови передник, сказал Ринат и достал пачку «Родопи».

Леха прикурил ему от своей спички и молча ждал, что скажет ему Наташка.

– В общем так, я аккуратно поспрашивал, – оглядываясь на выходивших с рынка прохожих, тихо и быстро говорил Ринат. – Все сходятся на том, что продать можно только одному человеку.

– Вор?

– Авторитет. Надо осторожно. Живет здесь рядом. Адрес я достал, – Ринат постоянно прерывался, пропуская людей. – Все хорошо обдумаем, че, как, и к нему. Без товара, конечно.

Он замолчал, а Леха медленно кивал. Оба смотрели, как через дорогу налетевший наконец ветер гоняет маленький пыльный смерч. Верхушки тополей склонялись вбок и отлетали обратно. На асфальт посыпались мелкие капли, мгновенно превращая его из серого в черный.

* * *

Новоселье закончилось. Гости столпились у подъезда, ожидая такси. После танцев и смешанных напитков все, кроме Лехи, чувствовавшего только усталость, были пьяны. Он потянул Иру к первой подъехавшей «Волге», она вырвала руку и начала прощаться со всеми. Королев стоял скрытый от гостей машиной, докуривая папиросу, когда к нему подошел комсомолец Илья.

– Не для тебя Ира, – заплетаясь, начал он. – Не твой уровень, фрезеровщик.

Леха смерил его взглядом и впечатал окурок точно в Ленина на значке ВЛКСМ. Илья несколько мгновений смотрел, как искорки осыпаются и тухнут на лацкане его пиджака, потом замычал и сделал замах. Леха отступил на шаг назад, и комсомолец, прорезав кулаком воздух, упал коленями на асфальт.

– Илюша, ты чего? – взглянула через машину подошедшая Ира.

– Перебрал, – объяснил Королев и, садясь за водителем, с облегчением произнес: – На Безымянку.

Пьяная Ирка открыла окно, и ночной июнь наполнил такси свежей прохладой. Леха, закрыв глаза, ловил на веках мелькающий свет фонарей, сквозняк выдувал хмель, вместо него наполняя голову легкой усталостью. От холода или нежности Ирка придвинулась к нему. Счетчик работал исправно, накрутив к подъезду хрущевки рубль и десять копеек. Леха, счастливый возвращением, дал два.

– Че до дома не поехал, – не отпуская Леху, засмеялась Ира.

– Пешком дойду, проветрюсь, – сказал Королев и, притянув к себе, поцеловал. От нее пахло летней пылью, а губы были горячими, как спирт.

– Мама на даче, пошли, – прошептала она, останавливая Лехину руку у себя под платьем, и, глубоко выдохнув, скрылась в подъезде.

Королев ушел от нее перед рассветом. Он шагал в полном одиночестве по пустым улицам, и путь его домой был легче пыли.

* * *

– Ты че такой радостный? – спросил Игорь, отодвигая тарелку щей из квашеной капусты и одновременно обводя взглядом столовую так, словно она была минным полем.

– Не пил почти на выходных, – переходя к компоту из сухофруктов, отозвался Леха. – Че мы все время бухаем, а?

– Че нам, в шахматный клуб записаться? – не разделяя энтузиазма друга, мрачно отозвался Цыганков.

– Когда к авторитету пойдем? Предлагаю не откладывать, и прямо в субботу.

– Рот закрой, – бросил Игорь и начал пить свой компот.

К их столику подошел Альбертыч, вид у него был взволнованный.

– Цыганков, тебя новый Зам к себе вызывает, че случилось?

Игорь спокойно допивал компот, к раздражению Альбертыча никак не реагируя на новость.

– Куда идти-то, гражданин начальник? – опуская стакан, спросил Цыганков.

* * *

Игорь вошел в кабинет нового Зама, почти невидимого за огромным столом. Молодой по меркам начальства, из инженеров, в очках. О таких говорят «рационализатор», а не «крепкий хозяйственник».

– Цыганков? – спросил он, поднимаясь со своего места и указывая на стул. – Что ж, я буду краток. Мы вас увольняем.

– По какому поводу? – не присаживаясь, спросил Игорь.

– Работник из вас никакой, с коллективом не ладите, начальству грубите. – Зам старался говорить спокойно, но торопился, краснел, поправлял очки и в глаза не смотрел.

– Норму я выполняю, и коллектив, – Игорь издевательски выделил это слово, – на меня не жаловался, как начальству хамил тоже не припоминаю. Может, вы мне докладную какую покажете, или прогулы, или еще там чего?

– Вы так, да? – Зам бросил быстрый взгляд на Цыганкова, потом уставился в пол. – Я же по-нормальному хотел, для личной беседы вас вызвал, по-человечески, а вы вот так вот хотите…

– Как так-то, гражданин начальник? По закону? – И если бы Зам на него смотрел, то заметил, как на лице Игоря появляется кривая ухмылка.

– Не вам, Цыганков, про закон рассуждать, вы на исправительных работах на оборонном предприятии служите.

– И че? Я условий не нарушал, все взыскания получил…

– Давайте без демагогии, товарищ Цыганков, я вас по-хорошему увольняю, а могу по-плохому. Хотите прогулы, докладные от руководства цеха, характеристики отрицательные? Мы это вам все устроим.

– Это вы можете.

– Не сомневайтесь, – обрел твердую основу Зам. – Так что идите в отдел кадров, получите бумаги, сегодняшним днем вас бухгалтерия рассчитает за июнь. Знаете, что я от себя лично хочу вам сказать, молодой человек…

– Не интересует, – перебил Игорь и вышел из кабинета.

После кадров и бухгалтерии Цыганков вернулся в цех. Он подошел к своему станку, легонько пнул его по затертости у правого угла, снял с рычага фурагу, оставленную перед обедом, и пошел к выходу под взглядом всего цеха.

– Цыганков, ты куда направился? – рассерженно спросил Альбертыч. – А работа?!

– В жопу себе засунь свою работу, – громко отчеканил Игорь и покинул помещение.

За воротами завода его ждал тихий июньский день. Он прошел по безлюдному Заводскому шоссе, сел в пустой трамвай и вышел на площади Кирова. Через несколько часов закончится смена и здесь будет полно народу, но пока Игорь один из немногих прохожих. Он снял пиджак и переложил большую, чем обычно, пачку денег в карман брюк. На улице было жарко, а в пивной никого, и завтра не надо вставать. Первый глоток с теплой мыльной пеной напомнил весь сегодняшний скомканный и дурной день, второй водянистый, но холодный снимал напряжение. Быстро допив кружку, Игорь замер над следующей. Осознание новой, пьянящей и необычной свободы туманило голову. Цыганков еще не знал, что с ней делать, она радовала и пугала. Знакомого ритма из одинаковых дней больше не существовало, оказалось, что никакого другого будущего тоже не было.

* * *

Жара плавила Победу, сквер ДК 9-го ГПЗ простреливался солнцем насквозь. Лето чувствовалось через тонкие подошвы, рубашкой, прилипшей к спине, и каплями пота из-под фураг. Молодые, недавно посаженные елочки и березки торчали между дорожек, подрагивая тонкими ветками в отсутствие заметного ветра. Рядом кто-то посадил одинокий конский каштан. Тени деревца не давали, и было неясно, как сами они смогут вырасти и не зачахнуть под таким зноем, на такой сухой, твердой, как асфальт, земле. Женщина в халате из шланга поливала газон, вода падала с балкона, разлетаясь на множество капель, и, кажется, испарялась, не долетая до цели.

Фураги с трудом дошли до полутьмы под аркой и, не сговариваясь, остановились у границы света.

– Здесь, что ли? – спросил Цыганков, глаза его за неделю после увольнения запали, выглядел он хреново.

– Здесь, – кивнул Ринат и уронил пачку «Родопи».

– Не нервничай, ты не идешь. Жди на лавке, на всякий случай, – одним видом отметая возражения, сказал Игорь.

– Ведите себя спокойно, не борзейте, – дал последние наставления Наташка.

Леха с Игорем вошли в подъезд и начали нелегкий подъем по высоким ступеням узкой лестницы. Идти двоим было неудобно, и Королев шел позади. Солнечный свет пробивался через пыльные, вытянутые окна, похожие на бойницы. На третьем этаже они остановились и, сняв фураги, стерли выступивший на лбу пот. Остановившись у нужной двери, они, также не сговариваясь, выдохнули. Леха нажал на звонок, но тот промолчал. Они несколько секунд простояли в нерешительности, потом Игорь постучал. Ответа по-прежнему не было. Снизу по подъезду послышались тяжелые шаги.

– Вы че, дверью ошиблись, пацаны? – глухо спросил их блондин с короткой стрижкой. Его широкие плечи занимали всю площадку.

– Мы к Берензону.

– А вас звали? – безучастно спросил мужик.

– Нет, но у нас дело важное. – Серые глаза из-под нависающего лба смотрели бесстрастно. Лехе от этого взгляда стало не по себе, и он быстро добавил: – Хотим ценную вещь продать.

– Вы не по адресу пришли, – блондин впервые отвел от них глаза и посмотрел вниз на свою авоську, где лежало мороженое в вафельных стаканчиках, завернутое в бумагу, угрожая растаять в духоте. Потом он оттеснил фураг и вставил ключ в замок.

– Очень ценную вещь, – хрипло выдавил Игорь, и дверь перед ним захлопнулась.

Леха нервно рассмеялся, а Цыганков осел на ступеньки. В полной тишине прошла минута, Королев потянулся в карман за папиросами, когда дверь открылась.

– Он вас примет.

В коридоре блондин неожиданно присел и быстрыми движениями ладоней обыскал их от носков до подмышек. Квартира была большая. Лампочка без плафона, старое трюмо с потускневшим от времени зеркалом, фураги повисли на доске с гвоздями, заменявшей вешалку.

– Разувайтесь, и направо.

Без тапочек ноги чувствовали, что пол давно не обновлялся, и краска пошла трещинами. Они вошли в просторный зал с балконом, внутри было темно. Окна выходили на солнечную сторону и были закрыты пищевой фольгой. В углу стоял выключенный черно-белый телевизор на ножках. Пахло старостью и сердечными каплями.

Блондин прошел мимо друзей и поставил на низкий столик блюдечко с воткнутой в вафельный стаканчик чайной ложкой. За ним из кресла потянулся маленький старичок в белой майке на лямках, тренировочных штанах и теплых тапочках. Он повернул голову и бросил на посетителей быстрый взгляд черных глаз, увеличенных огромными очками. На черепе у него остался только белый пушок.

– Игорь и Алексей, – доставая мороженое ложкой из стаканчика, бесцветным голосом констатировал Берензон, потом пристально посмотрел на удивленных фураг и усмехнулся. – Что украли? С чем пришли?

– Платина, – тихо сказал Игорь.

– Ого, – делано удивился старичок и обратился к блондину, стоявшему за спиной друзей: – Ты слышал, Ваня, чем молодежь теперь торгует. Сколько платины?

– Два с половиной килограмма, пять слитков по полкило.

Леха почти сказал, что слитков шесть, но старичок положил ложечку на тарелку, поставил на стол и откинулся в кресле.

– Еще принести, Давид Исаакович? – спросил Иван, но Берензон только махнул рукой.

– Сколько просите?

– Десять тысяч, – сказал Игорь.

– Ваня, когда ты в первый раз мороженое попробовал?

– Я не помню, Давид Исаакович, – пробасил блондин.

– А я помню, в сорок девятом году, тебе семь тогда было, ох и рад ты был. А вы когда попробовали? Тоже не помните. Тысячу даю за ваши слитки. От них след до вас от самого завода тянется.

– Семь, – прохрипел Игорь и откашлялся.

– Три, молодой человек, и только потому, что я стал стар, и мне много уже не надо, а если не согласны, то вот вам предсказание, скоро у вас, кроме меня, найдется покупатель, и с радостью согласится на десять тысяч и на двадцать. Вы обрадуетесь ему, и вас тут же заметут менты.

– Почему?

– Потому что покупатель будет ссученный.

– Пять с половиной, – после паузы сказал Игорь. – За меньше мы не можем.

– Ой, размяк я, Ваня, растаял, как мороженое, – все это Берензон произносил ровным бесцветным голосом, глядя на блюдечко, где действительно образовалась молочная лужица. – Пришли изгаляться над стариком. Пять. Пять ровно. По тысяче за слиток. Уговорили.