Текст книги "Черный штрафбат"

Андрей Орлов
Черный штрафбат

«Война – это серия катастроф, ведущих к победе».

Жорж Клемансо

«Муравей: „Не я воюю. Воюет муравейник“.

Карел Чапек

Сержант Зорин отрешенно смотрел на небо. Волнистое облачко в разрывах листвы напоминало котлету. Приятный ветерок освежал кожу. Кроны долговязых буков покачивались над душой тяжелым опахалом. А вот облачко не двигалось – словно приклеилось к небу. Приятные воспоминания теснились в голове, как эшелоны на узловой станции. Драка с пятикурсниками на задворках аудиторного корпуса – и чего они не поделили с этими «термитами мостовых сооружений»? Уже в те годы Зорин дрался с той же непринужденностью, с которой рисовал эпюры по сопромату. Иринка Белова выплывала из мечтательной дымки, проявлялась, как фото, замоченное в растворе гидрохинона. Вся такая взволнованная, зажатая – и хотелось ей, чтобы Зорин ее обнял, и страшно было. Как будто он вампир и шею ей прокусить собрался. Она смотрела на него своими глазами-озерами, мишку плюшевого прижимала к груди – обожала Иринка эти мягкие буржуазные штучки, а ведь не маленькой уже была, диплом защищала. «У тебя, Ириша, не комната советской студентки, отличницы, комсомолки, а собрание фауны неорганического происхождения», – шутил Зорин. Сколько лет умчалось с тех пор – четыре года? Нет, пожалуй, три – если отнять от июля сорок четвертого июнь сорок первого…

Благостные воспоминания перебило дребезжание мотора – бодрое, жизнерадостное, какое-то дразнящее. Зорин вспомнил, что он не дома, нахлобучил серо-бурый капюшон, перевернулся. Вполз на бугор, усыпанный прошлогодней листвой. Лесная дорога просматривалась в оба конца метров на семьдесят. А дальше пропадала – за густым орешником, за буками, за широким лозняком. Мотоцикл приближался с юга. Уловило натасканное ухо – он – детище Баварского моторно-мотоциклетного завода. Зорин крякнул с досады – в том же направлении полчаса назад умчался Мишка Вершинин. Местность побежал осваивать. Населенный пункт там имелся – судя по отдельным, но характерным признакам. И куда испарился? За смертью бы так бегал. Дребезжание нарастало, Зорин приподнял голову. За дальней обочиной заворошился бугорок, удачно сливающийся с окружающей действительностью, приподнялся, образовался вопросительный глаз: дескать, планы имеются, командир? Три варианта, как ни крути – пропустить, остановить к аллаху. А… Аллах бы его знал. Зависит от того, кто в седле. Он сделал знак: без меня не начинать. Бугорок пожал плечами и слился с местностью.

Из-за поворота выскочил тяжелый мотоцикл с коляской. Один «управляющий» на всю тяжесть – и управлял как-то странно: локти в стороны, плечи выше головы. Обычно парой ездят, включая пулеметчика, а бывает, что и трое. Пулемет неприкаянно болтался в люльке. Немного удивившись, Зорин пристроил на бугре ППС с откидным плечевым упором – рожок горизонтально земле, чтобы не мешался в процессе работы. Приближался одинокий гонщик. И тут он обнаружил – парень не в форме вермахта. Полосатое камуфляжное одеяние, вылитый леший – как и все разведчики в группе Зорина. Физиономия раскраснелась от возбуждения, глаза блестели. Он лихорадочно замахал рукой:

– Эй, не стреляйте, это я!

Вывернул руль, мотоцикл вкатился на обочину и встал. Мишка Вершинин спрыгнул с кожаного сиденья, идеально повторяющего форму самого нежного человеческого места. Автомат болтался за спиной стволом вниз. Завертел рисковой головой.

– Леха, ау?

Не удалось сержанту Зорину приучить этого парня к субординации. Не умел тот выговорить, хоть тресни, «товарищ сержант». У всех выходило гладко, а этот как скажет, так в хохот. Ладно при людях еще как-то выдавливал, но при своих!.. Он давно махнул уже на этого «Леху».

– Ты что, обалдел? – Зорин приподнялся. – И куда нам теперь с этой штукой? Ты где ее добыл?

– Ну, извини, – Мишка драматично всплеснул руками, – не смог пройти мимо с невозмутимым лицом. Она ведь просто так на дороге валялась.

– Чего это она валялась? – не понял Зорин.

– Ну, там еще два фрица были, – уточнил Мишка. – Иду, а эта штука на дороге, и фрицы в кустах с расстегнутыми штанами родную землю поганят. Не смог пройти. Не волнуйся, я в кусты их оттащил. Смотри, что в коляске было. – Он выхватил из люльки и бросил Зорину серо-пятнистый продолговатый фаустпатрон. Зорин поймал штуковину, повертел. Эти разовые гранатометы совсем недавно поступили на службу вермахту. Опасные штуки, но недостатки как в любом оружии. Прицел конструкцией не предусмотрен, стрелять можно только наверняка, да еще форма у гранаты непродуманная – отскакивает от наклонной танковой брони. Имелась информация, что фрицы усовершенствовали конструкцию – появились новые гранатометы, так называемые «Панцерфаусты», и с прицелом у них все в порядке, и форма гранаты подходящая, но лично Зорин таких штук пока не видел.

Он бросил фаустпатрон обратно Вершинину.

– Сам играйся. Слушай, тебя посылали…

– Я помню, Леха… – Раскрасневшаяся физиономия подчиненного стала такой одухотворенной, что Зорин насторожился. – Короче, иду я, никого не трогаю – ну, куда ты там меня послал. Ну, не то чтобы по бульвару… в общем, передвигаюсь. Смотрю, развилка – это метров восемьсот отсюда. Широкая дорога, и еще одна – узкая. Я, конечно, по той, что широкая. Там склон, вид такой куртизанский… нет, – Мишка задумался, – пейзанский. Деревня, а в деревне то ли фрицы, то ли местные жандармы. И колонна выползает, на склон карабкается. Два мотоцикла, грузовик и легковой «Даймлер». И голос мне явился, Леха, – наша тема! С деревней связываться – огребем по полной. А колонна – сущий подарок. В грузовике от силы несколько фрицев. Я прытью обратно, а на развилке эта тема. – Он похлопал по округлому бензобаку. – Не успел бы я пешим делом, понимаешь?

Зорин лихорадочно размышлял. Места глухие, до деревни версты три, если услышат выстрелы, пока сообразят…

– А не свернут у развилки? Ты говорил, там еще одна дорога…

– Не уверен, – замотал головой Вершинин. – Не ездят немцы на «Даймлерах» по узким лесным дорогам. Ты сам подумай гнилушкой, Леха. Решайся, нюхом чую – большое свинячье рыло на подходе. Не поедет пехотный гауптман с таким эскортом. Неужто не справимся? Думай, Леха, минуты остаются…

– Мопед в лес загони, – бросил Зорин, перебегая дорогу, – и сам не мерцай тут.

Заворошились бугорки, с интересом уставились на старшего по званию и должности…

Лучшее оружие текущей войны – пистолет-пулемет Судаева. Сравнительно не тяжелый, вместительный магазин на тридцать пять патронов, длиной всего полметра и не такой громоздкий, как ППШ. Примечательно, что выпускать его начали в блокадном Ленинграде в сорок втором. Упругая очередь. Мотоциклист выпустил руль и вывалился из седла. Взметнулись крылья плащ-палатки, покатился шлем с отлогими наушниками. Транспортное средство круто вильнуло, вынеслось на обочину, забилась люлька. Пулеметчик был не рохля, выпрыгнул до удара об дерево, но пожил недолго – Зорин плавно надавил на курок, и солдат с лычками ефрейтора – белобрысый, молодой, откормленный – сделался белым как бинт, словно вспомнил что-то нехорошее, повалился боком, дернул ногой.

Второй мотоцикл сменил направление, вылетел на обочину. Пулеметчик ошалело строчил куда попало, сам не ведал, что творил. Приподнялся Вершинин на обратной стороне дороги – с прилаженным к плечу фаустпатроном. Зорин поежился – промажет, и кому все достанется? Выплюнул гранату, колбаской покатился в кусты. Зорин прижался к земле, уши заткнул, но жмуриться не стал. Граната влепилась точно в люльку. Рвануло – туго, громко, полетели обломки мотоцикла с фрагментами тел. Выхлопная труба свалилась на бугор буквально перед носом – пыхнула дымком, ничего себе сигарета…

Водитель грузовика надавил на тормоз. Ну и зря – лучше бы рвался вперед, по мотоциклетным «запчастям». Распахнулась дверь – водитель соскользнул на подножку, театрально схватился за грудь и загремел под колеса. Солдаты, громко крича, размахивая автоматами и самозарядными винтовками, вываливались из кузова. Но пули уже неслись воробьиными стаями – добродушный Цыгайло и мрачный Дорохов, засевшие в нужном месте, работали не покладая рук. Двое рухнули в пыль, третий побежал по дороге – споткнулся, клюнул носом. У четвертого, похоже, ориентиры сместились в голове. Рехнулся, проще говоря. Вместо того чтобы пасть на колени и взмолиться о пощаде, приладил к пузу МП-40 с коробчатым магазином, принялся долбить по лесу. Зорин никогда не мог понять, почему этот фрицевский автомат (и недурственный, кстати) называют «шмайссером» – конструкцию разработал Генрих Фоммлер, а мастер оружейного дела Хуго Шмайссер к созданию конкретного оружия не причастен никаким боком. Впрочем, нам без разницы, «шмайссер» так «шмайссер». Две сухие очереди с позиции Цыгайло – и еще одним солдатом вермахта на свете стало меньше. И когда они, наконец, кончатся, эти солдаты вермахта?

Серебристый «Даймлер» перед поездкой тщательно помыли. Но успел еще обрасти в нижней части кузова российской пылью. Автомобиль – писаный красавец, длинный, как автобус, с откинутым верхом, с белыми колпаками на дисках – водитель начал судорожно сдавать назад. Уперся в кабину грузовика, вывернул руль… и вздрогнул, уронил окровавленную голову на баранку. С заднего сиденья вылезали двое – офицеры, высший состав. В элегантной форме мышиного цвета, отдраенных сапогах, в фуражках с высокими тульями. Один высокий, сухопарый, не физиономия – кремень, второй пониже, толстенький, пучеглазый. Первый выхватил из кобуры вороненый «люгер-парабеллум». Но Листвянский не дремал. Прозвучал одиночный выстрел, «парабеллум» выпал в пыль, офицер схватился за обожженное запястье. Молодец Сашка. Молодой, да меткий. Второй соорудил такое лицо, словно у него топор в спине, выронил красивую кожаную папку с выдавленным имперским орлом, задрал руки. Нижняя губа безвольно тряслась, пот сочился с лишнего подбородка.

Из кустов неторопливо выбирался Цыгайло. Подошел, похмыкивая в стриженые усы, реквизировал у пленного личное стрелковое оружие, сунул пальцем в папочку – поднимай уж. Тот нагнулся, не спуская глаз с разведчика, начал шарить пухлыми пальцами по пыли российского бездорожья. Первый рванулся с высокого старта! Вот уж не ожидали. Потешно так побежал – подбрасывая ноги выше зада. Махнул через канаву, продырявил кустарник. Только пятки засверкали.

– Ай, ты, кузнечик… – только и крякнул Цыгайло.

– Не стрелять! – ахнул Зорин.

Дорохов кинулся наперерез. Немец оттолкнул выросшую перед ним фигуру, Разведчик икнул и плюхнулся в траву мягким местом. Эх, Вася с парашютом… Мишка Вершинин сорвался, кинулся за беглецом – а тот уже мелькал между деревьями. Догнал, прыгнул сзади, как гепард на антилопу… и откатился, получив локтем в лицо, стал ругаться – в бога, душу, в такую-то дивизию.

– Вот гнида, сейчас я его придушу…

Немец поднимался, а Зорин был уже рядом. Подсек ногу, и офицер повалился на локти. Смотрел на Зорина злыми глазами, скрипел зубами в бессильной ярости, что-то шипел про «русиш швайне».

– Сам ты поросятина, – сказал Зорин, посылая приклад в челюсть. Немец опрокинулся и затих.

– Так его… – пробормотал Вершинин, неприязненно посматривая на офицера и потирая скулу, на которой мгновенно прорисовался фиолетовый синяк.

– Вяжи этого попрыгунчика, – буркнул Зорин, – готовый уже, на блюдечке. Да ноги только оставь – не нам же за него ходить…

Малой кровью отделались. Чертыхаясь, отряхивался Дорохов. Упал, конечно, не там, где сухо, а в мокрое. Второй офицер, страдая «тропической» лихорадкой, стоял на коленях посреди дороги. Цыгайло невозмутимо вязал ему руки и что-то добродушно приговаривал – словно сказку рассказывал. Сашка Листвянский – молодой девятнадцатилетний паренек – кошачьей поступью подкрадывался к кузову грузовика. А вдруг не все выскочили? Извлек из подсумка увесистую гранату РГД-42, похожую на банку с тушенкой. Разогнул усики, вынул чеку, одновременно прижав рычаг к корпусу гранаты.

– Эй, не тронь технику! – спохватился Зорин и побежал на дорогу. Поднял автомат, пригнулся и опустошил рожок по низу кузова, превратив брезентовый тент в дырявое решето. Осторожно сунулся в кузов – пусто, мог бы и не стрелять. Голые лавки, домкрат с насосом и запасное колесо, которому после пальбы уже ни домкрат, ни насос не помогут.

Всё. Отлично погуляли. Просто свадьба. Расслабился, оторвался от машины. Никто не выжил, кроме двух офицеров. Десять трупов, искореженная техника. Листвянский, закусив губу от усердия, вставлял чеку обратно в запал.

– Натворили, – ухмылялся Вершинин, выталкивая на дорогу очнувшегося офицера. Кляп из картофельного мешка Мишка вбил в него душевно – до трахеи. Воспаленные глаза безумно вращались, вываливались из орбит. Руки офицера были связаны за спиной, он вертелся, мычал.

– А чья идея? – покосился на него Зорин.

– Моя, – скромно признался Вершинин. – Может, медальку дадут. Сам посуди, командир, у тебя и «За отвагу» есть, и «За боевые заслуги», и «За оборону Сталинграда». А у меня ни хрена, кроме значка выпускника строительного техникума. Ты, кстати, не замечаешь ничего необычного? – Он кивнул на разбросанные по дороге тела. – Это не вермахт, Леха. Чуешь разницу между вермахтом и СС?

Он и сам сообразил, что не вермахт. Давно уже ворочалось беспокойство в груди. Те самые, призванные наводить ужас. «Schutzstaffel». «Эскадрильей прикрытия» когда-то величались. Создавались, как охранные отряды НСДАП – личное войско фюрера. А теперь – и войска, и спецслужба, и госструктура, и религиозно-мистический рыцарский орден… Солдаты вермахта носили темно-зеленые воротники. В Ваффен-СС преобладали серые. У армейцев на пряжках ремня был выбит прусский девиз: «Gott Mit UNS» – «С нами Бог». У солдат элитных войск – «Meine Ehre Heibt Ureue» – «Моя честь называется верность». Эсэсовцы на правой стороне воротника носили петлицы с изображением двух рун. Мертвые вояки так и делали. У офицеров в петлицах и на кокардах – значки в виде черепа. «Твою мать, – похолодел Зорин, – Мертвая голова». А наши-то не знают! По устаревшим разведданным, на этом участке фронта не было элитных частей, только 29-я мотопехотная дивизия вермахта, входящая в группу армий «Северная Украина». Ее изрядно потрепали под Житомиром и перебросили сюда – западнее Калиничей…

– Живо в грузовик, – приказал он, – и этих викингов тоже. Дорохов – за руль. Долго до развилки? – уставился на Мишку. – Метров восемьсот, говоришь?

Дорога в южном направлении, потом направо – на запад. Все понимали – тарарам не останется без внимания, облава прибудет, но станут ли их искать на западе? Кузов бросало из стороны в сторону. А за развилкой дорога сделалась вообще ужасной. Ветки скребли по бортам, машина с трудом переползала глубокие рытвины. Куда вела дорога – только богу ведомо. Пленные катались по полу, мычали, роскошные мундиры покрывались грязью. Уже проехали километра четыре. Достаточно. Зорин застучал по кабине. Дорога превращалась во что-то непотребное – по такой и танк не пройдет. Бросили машину, поволокли добычу в лес – примерно на юг. Листвянский бежал последним, разбрасывая перец из полотняного мешочка – чистая перестраховка, но кто его знает? Меньше всего хотелось связываться с безумными немецкими овчарками. Несколько раз меняли направление, петляли, как зайцы. Пленные задыхались, их пинали, толкали прикладами. Всё, привал. Попадали без сил в покатом ложке, несколько минут приводили в порядок дыхалку.

Отдышавшись, Зорин расстегнул планшет, расправил карту. Стал возить по ней огрызком карандаша, пытаясь высчитать, в какой квадрат занесло разведгруппу. Обширный участок лесистой местности между Константиновкой, Хмелевкой и Чудным. Еще не Западная Украина, но где-то рядом. Расположение полка – на востоке, чуть западнее Калиничей. В Калиничах штаб дивизии. Приказ, полученный командиром разведроты капитаном Калмаковым, был довольно расплывчат: выяснить, какие силы стянуты противником на данном участке фронта. Склады, коммуникации, фортификационные сооружения. По возможности доставить в штаб информированного «языка». Готовилось наступление, но что-то смущало командование. Имелись основания полагать, что немцы готовят контрудар с целью выравнивания линии фронта, как-то уж сильно выпятившейся в районе Калиничей. «Ты уж посерьезнее там, Алексей, – хмурясь, напутствовал Калмаков. – Три дня – и бегом назад». «А вдруг не успеем за три дня, товарищ капитан?» – резонно возражай Зорин. «А не успеешь – сам решай, – пожимал плечами нормальный, но временами нестерпимо импульсивный комроты. – Трибунал дивизии – в Калиничах. Сам дойдешь или машину прислать? Шучу я, Алексей, понимаю, все зависит от случая, но попробуй втолковать это нашим умным штабным головам. Они понятия не имеют, что творится на местах. Смотри сюда. – Он расправил карту в свете „летучей мыши“. – Маршрут вашей группе составлял майор Глахотный из разведотдела дивизии. Идете вот здесь, лесным массивом, возвращаетесь через Бурмистрово и Корюжевку – желательно ночью. Не ошибетесь – там мостик через переплюйку. Немецкие позиции обрываются вот здесь, перед полем. В этом лесу вас подхватят и подстрахуют ребята из взвода Архипова. Будут сидеть, пока вы не появитесь. Но сильно не тяни. Не станут же откладывать наступление по вашей милости, сержант Зорин?» – «Почему такой заковыристый маршрут? – недоумевал Зорин. – Зачем возвращаться через Бурмистрово и Корюжевку?» – «Не мной придумано, сержант, – огрызался Калмаков, – сам недоволен этой петлей. Но Глахотный уверен, что именно так вы охватите нужный нам участок местности. Это приказ, Зорин, выполняй, тебе не все ли равно?»

Уже два дня группа из пяти человек бродяжила по украинским лесам. Многое настораживало, многое вызывало недоумение. В лесах долговременных позиций практически не было. Гарнизоны стояли в деревнях, но как-то не были они похожи на ударные наступательные группировки. Однажды, впрочем, нарвались на замаскированную батарею самоходных артиллерийских установок, охраняемую взводом громил. Отметили «крестиком» колонну грузовиков, ползущую в сторону Константиновки, а на околице села разглядели замаскированные среди хлевов и амбаров пятнистые «тигры». Уже тогда Зорин сделал зарубку – «тигры» в регулярной армии применяются не часто. Танковые дивизии вермахта комплектуются в подавляющей массе танками среднего класса «пантера», а «тигры», а тем более, «королевские тигры» стоят на вооружении в войсках СС…

– Обмочился, бедненький, – сообщил Цыгайло и отполз подальше от толстяка, у которого на штанах расплывалось большое многозначительное пятно. Он часто и слабо икал, смотрел плачущими глазками. Лежащий рядом коллега посматривал на него с презрением.

– Дыши теперь тут, – проворчал Дорохов и тоже переполз. – Хорошо еще, что не обделался.

– Кто сказал, что не обделался? – Вершинин потянул носом и включил задний привод.

– Мужики, я тоже сейчас обделаюсь… – заныл молодой Листвянский. – В засаде делать было нечего, ягод зеленых объелся. Вроде нормально всё было. А сейчас как вспучило… Прощайте, мужики, не поминайте лихом… – Листвянский подхватил автомат и потащился с видом тяжелораненого в ближайшие заросли.

– Твою мать, – вздохнул Вершинин.

– Не наедаемся, – проворчал Дорохов.

– Это ерунда, – прогудел Цыгайло. – Меня в засаде клещ в бочину цапнул. Лежу, а он, гадина… Ножом его кое-как выковырял.

– Это был фашистский клещ, – пробормотал Дорохов. – Ты убил его?

– Да куда там. Твердый, зараза. Даже не знаю, всего ли выдавил. И что теперь…

– Безвредные они, – напомнил Вершинин. – Сифилис не разносят. Спи спокойно.

Зорин задумчиво перебирал офицерские книжки пленных фашистов. Принадлежность «задержанных» к СС уже не обсуждалась. Худой – штандартенфюрер Пауль Вейссер – что-то вроде полковника. Толстяк – штурмбанфюрер Хайнц Ланге – стало быть, майор. Добыча знатная. Вот только в папочке у Ланге были лишь листы чистой бумаги – похоже, на совещание ехали. Заткнув нос, он подобрался поближе, вытащил кляп из глотки майора. Тот надрывно закашлялся, захрипел на языке Шиллера и Гете:

– Не убивайте, я все расскажу, я всё знаю…

Замычал второй. Подумав, Зорин и этого избавил от затычки.

– Ланге, не вздумайте ничего говорить этим русским свиньям… – захрипел, проглатывая слова, Вейссер. – Это секретная информация. Вы же офицер, черт возьми, вы давали присягу… Умрите с честью, Ланге…

– Да идите вы к черту, Вейссер… – дергался толстяк. – У меня две дочери… я вообще не строевой офицер, я связист, у меня гражданский диплом… Я, в отличие от вас, всего лишь год в СС и никогда не испытывал особой любви к этой вашей организации…

«Неплохо», – подумал Зорин, не выдавая до нужного момента своего знания немецкого.

– Конфликтуют парни? – миролюбиво поинтересовался Цыгайло.

– Вроде того, – отозвался Зорин. – Один упертый, другой согласен говорить.

– В расход упертого? – равнодушно предложил Дорохов. – А то ведь усовестит коллегу. Да и второй после экзекуции разговорчивее будет.

– Можно, – согласился Зорин и вынул ТТ-33, отвел затвор. Времени в обрез, а уламывать этого гордого представителя арийской расы… Вейссера не впечатлил нацеленный в лоб пистолет. Он зашипел, как гадюка, начал извиваться, ругаться последними немецкими словами, плюнул Зорину в лицо, но не попал. Видит бог, Зорин бы выстрелил – хотя и не любил стрелять по безоружным. Палец уже напрягся на спусковом крючке…

– Да ладно вам, товарищ сержант, грех на душу брать, – проворчал Дорохов, вынимая из ножен широкий обоюдоострый кинжал, – сам с ним разберусь – по-тихому, по-семейному, да и не здесь – чего же гадить-то в нашем уютном кругу.

Он сцапал Вейссера за воротник и поволок наверх. Эсэсовец сопротивлялся, рыл носками землю, шипел неласковые выражения – причем из-за скудности ругательных идиом в немецком языке начал уже повторяться. Дорохов всадил ему в брюхо нож – по самую рукоять, провернул, подождал, пока отмучается, вытащил лезвие. Мертвый штандартенфюрер свалился под ноги выбирающемуся из кустов Листвянскому.

– Ну, спасибо! – всплеснул руками боец. – Своего дерьма мне мало. Целого штандартенфюрера замочили. Где мы их брать-то будем?

– Еще один имеется, – проворчал Зорин. – Итак, герр Ланге, – перешел он на немецкий, – приступаем к интимно-доверительным беседам?

Ланге позеленел от ужаса и начал болтать так, что заслушались даже те, кто не знал немецкого. Подтверждались опасения. Двадцать девятую пехотную дивизию вермахта передислоцировали южнее, а позиции напротив 45-й стрелковой дивизии 3-й армии 1-го Украинского фронта западнее Константиновки занимала полностью укомплектованная танковая дивизия Ваффен-СС под командованием бригаденфюрера Отто Вольтке. Три танковых полка – с «тиграми» на вооружении. Шестнадцать мотопехотных рот, саперный батальон, рота мостоукладчиков, зенитный батальон, батальон снабжения, батарея самоходных артиллерийских установок «фердинанд», а также минометный дивизион, вооруженный ракетными установками «небельверфер» на полугусеничном ходу. И самое скверное, что о дате наступления советских войск досконально известно, а завтра в расположении дивизии ожидалось прибытие парашютного батальона СС – для проведения некой секретной и особо ответственной миссии.

– Вот так замес… – бормотал, прослушав перевод, побледневший Вершинин. – Это что же получается, парни, они ударить по нашим собрались? Да такая махина нашу дохлую дивизию сожрет и не подавится.

– А где это вы так по-немецки насобачились, товарищ сержант? – поинтересовался Листвянский.

– С сорок первого учу, – объяснил Зорин, – по первоисточникам.

Вершинин засмеялся. А Ланге одолел словесный понос. Он болтал без остановки. О том, что линия фронта очень неустойчивая, войска постоянно передислоцируют – в связи с каким-то приказом фюрера, не желающего терять хотя бы Западную Украину. Что южнее участок фронта занимает двадцать девятая дивизия вермахта, а севернее – несколько гренадерских батальонов и полк люфтваффе, который вроде как должен координировать свои действия с войсковыми частями и дивизией СС. А на три часа дня запланировано совещание в штабе бригаденфюрера Вольтке, куда они, собственно, и направлялись. Их будут искать, а, не найдя, обязательно примут какие-нибудь меры…

– Он может еще успеть, – ухмыльнулся Вершинин, глянув на часы.

Зорин торопливо размышлял. Примут меры – это непременно. Но не факт, что свернут наступление или станут форсировать события. Он не был профаном по части специфики действий немецких войск на данном историческом этапе. Не секрет, что удачи наступательных операций Советской армии в первой половине 44-го года – не только следствие гениального руководства товарища Сталина и Ставки Верховного главнокомандования, и не исключительно результат мужества советских солдат. Имеются и другие причины. Основная – отсутствие координации между частями и соединениями германских войск. Та же пехотная дивизия получает приказы из штаба сухопутных сил. Бригаденфюрер Вольтке – от рейхсфюрера СС Гиммлера. Руководство полка люфтваффе – от сиятельного шефа Геринга, который не выезжает из Берлина. Какая тут координация, если Геринг забивает косячок у себя на вилле и связаться с ним никак не возможно (извольте подождать), а Гиммлер, скажем, у любовницы? Части просто отказываются выступать без высокого распоряжения, нет согласия в большой семье, где каждый тянет на себя одеяло и втайне желает поражения своему партайгеноссе. Пока наступали – как-то договаривались, а после перелома в сорок третьем, когда неудержимо покатились обратно…

– Ну что, командир, прикончим засранца? – предложил Дорохов после того, как Ланге выдохся. – Вроде все рассказал, нового не придумает.

– Нельзя, – покачал головой Зорин, – языка хотят в штабе. Одно дело – мы с вами напоем, совсем другое – большой немецкий чин. Кому больше доверия? («Что-то тебя заносит, – подумал он. – Пришьют когда-нибудь антисоветчину».) Так что хватаем герра Ланге и тащим на себе за тридевять земель.

– Пусть хоть помоется, – предложил Цыгайло. – Не нанимались мы тут все это нюхать.

Пленный вслушивался в интонации их голосов, переводил испуганные глаза с одного на другого. «Не хочет умирать, – подумал Зорин. – Ну как же, мы не любим СС, у нас две дочери. А сколько русских дочерей вы, суки, уже загубили?!»

– Жалко, я бы прикончил, – опечалился Дорохов. – Ненавижу этих тварей. Ладно вермахт – все понятно, враги, но люди подневольные, мобилизованные. А СС, как известно, дело добровольное…

– Уже нет, – напомнил Зорин. – А вот раньше действительно – только добровольные, сознательные, высокие арийцы, без примесей – и чтобы обязательно знали свою родословную до пятого колена.

– В сорок первом было добровольным… Я бы этих тварей за один лишь Бабий Яр – всех, под корень… – Дорохов сжал кулаки, уставился с ненавистью на пленного, который под таким моральным давлением снова начал ерзать.

– А что у нас в Бабьем Яре? – сглотнув, спросил молодой Листвянский.

– Район такой в Киеве. Между Лукьяновкой и Сырцом. Овраги там здоровые, метров двадцать – двадцать пять глубиной. Как фрицы взяли Киев в сентябре сорок первого, ни дня не было, чтобы в Бабьем Яре кого-нибудь не расстреливали. Мне сестра рассказывала, она всю оккупацию в Киеве прожила… Айнзатцгруппа «С» доктора Раше, в составе зондеркоманды штандартенфюрера Пауля Блобеля. На всю жизнь запомню эти имена… Мать лежала в психиатрической клинике имени Павлова. Всех пациентов, около тысячи, расстреляли первым делом. А потом понеслось – киевских евреев извели вчистую, матросов Пинской флотилии, цыган, пленных солдат, коммунистов, комсомольцев, подпольщиков… Оуновцев – и тех стреляли. Укладывали трупы в несколько слоев, землей слегка засыпали и снова стреляли. И так два года. Музыка в Бабьем Яру постоянно играла, и самолет кружил, чтобы выстрелы не слышали… Наши об этом не сообщали, но люди рассказывают, что там людей поубивали тыщ сто – в одном лишь овраге… – У Дорохова костяшки пальцев побелели от волнения. – Я сам-то не хохол, из Самары… ну, в смысле, из Куйбышева, а в Киеве мать с сестрой жили. Наташка выжила, встречались, когда в Киеве в декабре стояли, а мать не нашли. Как ее найдешь – там экскаватором рыть нужно…

Дорога предстояла неблизкая, верст пятнадцать – по лесу, с редкими выходами на дороги. Зорин спешил, скорость на пересеченной местности минимальная, к рассвету бы добраться. Четыре километра на север, перебежали дорогу (сверился с картой – все в порядке), задумчиво посмотрели, как грузовые машины и грязно-серые броневики тянут в восточном направлении батарею гаубиц. И снова лес – без конца, без края. Никто не роптал, а самочувствие пленного штурмбанфюрера людей не волновало. Ему связали руки в запястьях перед туловищем, вынули кляп, и Зорин доверительно сообщил, что если станет отставать, то бить его будут долго и счастливо. А предпримет попытку к бегству или станет орать в не самый подходящий момент, то отправят к герру Вейссеру, а для начала отобьют хорошенько почки – они ведь и так у вас не вполне здоровы, герр Ланге?

На привале давились сухим пайком, курили махорку, перемешанную с галетными крошками, окутывали поляну едким дымом. Курили все – в роте капитана Калмакова некурящих извели как класс. Немец вытягивал шею, хлопал глазами, намекая, что и он бы что-нибудь поел.

– Ладно, жри, басурманин, – сунул ему Зорин расковыренную ножом банку с недоеденным судаком в томатном соусе. – Справишься со связанными руками?

Немец справился – молотил так, что за ушами трещало.

– Вот что делает с людьми прогулка на свежем воздухе, – ухмылялся Вершинин. – Привыкай, немчура, долго тебе теперь судака трескать. Посмотрите, мужики, на это ничтожество. Ни гонора, ни спеси, зашуганное животное – и ведь все они такие, если за горло взять. И куда пропадает их истинно романская гордость?

Зорин предпочитал помалкивать. Пауль Вейссер был не таким. Кабы все фрицы были, как Ланге, немецкая армия никогда не дошла бы до Волги и не топталась под стенами Кремля.

Теперь без приключений, решил Зорин и повел разведчиков на восток. Несколько часов продирались через залежи бурелома, перехлесты кустарников, подлеска, поваленных деревьев, топтали заросли крапивы, опасливо обходили скопления борщевиков, похожих на марсиан из романа Герберта Уэллса. Замаячил просвет, присели. Лес кончался густым мелким осинником. Вершинин побежал на разведку, сообщил, что все нормально. Но когда пошли, он уже летел назад со страшными глазами. Залегли на опушке, «языку» заткнули рот.

С покатого холма спускалась цепочка солдат. Охватить весь лес облава не могла (да и не больно-то хотелось), прочесывали открытую местность – искали там, где светлее. Прошли совсем рядом, смеялись, беседовали. При полной амуниции, в касках, увешанные подсумками с боеприпасами. Поскрипывала кожаная обувь. Серые воротники, эсэсовские молнии в петлицах – давно не виделись, господа…