Текст книги "Отпуск в Средневековье"

Пока он рассказывал, день сменила темная ночь, и я с трудом различал его горбатый силуэт в заполнившемся темнотой сыром подвале. Однако, палач, казалось, не собирался уходить – он достал из своего сундучка большую свечку, поставил ее на пол и поджег от огнива. Пламя свечи начало тревожно биться, отбрасывая на каменные стены призрачные тени. В бликах свечи лысый горбун казался только что откопавшимся мертвецом.

– Да, мне пора уже идти, – загробным покойническим голосом сказал он. – Однако я тебе еще не рассказал о своих новых свежих пытках, которые я опробую на тебе.

То, что он начал рассказывать после этих слов, повергло даже меня в тихий первобытный ужас. Волосы на голове у меня встали дыбом, по спине пробежал холодок. Он увлеченно рассказывал, смотря мне прямо в глаза. Я пытался спрятаться от его сумасшедшего взгляда, но не мог. Тень палача от свечи расползлась на всю стену, нервно дергаясь за ним. Она двигалась, как-то странно, не в такт его движениям, было похоже, что вместо тени за спиной горбуна стоит сам сатана и дико хохочет, предвкушая мои мучения. Рассказанные до этого пытки начали казаться мне величайшей милостью, о получении которой я мог даже не мечтать.

– Ну а теперь мне действительно пора, – сказал палач. – Здесь, в подземелье, меня ждет еще один страждущий, здоровье которого я должен поправить.

Он аккуратно сложил в сундук свои инструменты, накинул плащ и направился к двери. Подойдя к ней, он сильно в нее постучал. За дверью послышались шаги охранника, и в замочной скважине щелкнул ключ. Наконец, ко мне вернулся дар речи и сарказм, и я, выйдя из состояния оцепенения, спросил:

– Пилограт, что за мать тебя родила?

– Не смей так просто говорить о моей матери! Иначе навлечешь на себя еще более страшные мучения, которые пока только витают у меня в голове!

– Вот я и спрашиваю, кто у тебя была мать, что ты вырос такой жестокий? Ведьма?

– Не смей так отзываться о моей матери! Моя матерь была самый добрейший человек, какого я только знал. Да будет ее исстрадавшемуся телу земля пухом!

– Извини, я не знал, что ее больше нет в живых. А что с ней случилось? – пытаясь найти причину его жестокости, спросил я.

– Я ее казнил. Она была очень добрым человеком, поэтому, не смотря на все мои старания, долго терпела мои пытки. Однако мне все же удалось замучить ее до смерти.

– Но за что?!

– За то, что она родила меня таким жестоким. В детстве, когда я был еще совсем маленьким, мать пыталась наставить меня на правильный путь – я хотел нести добро людям и стать священником. Однако зло, сидевшее с рождения во мне, заставляло мучить все живое, окружавшее меня. Чем, дальше, тем мои пытки становились все изощреннее. Когда я замучил нашу корову, устроив в сарае настоящий ад, отец меня избил плетьми до полусмерти.

Пока я отлеживался на печи, я все думал, как ему отомстить. И вот, когда он парился в нашей семейной бане, я его там запер, и решил немного подогреть. Однако я не рассчитал жар и накидал в печку слишком много дров. Я до сих пор помню, как отец несколько часов подряд бился в заколоченную мною дубовую дверь, сначала ругался и грозился до смерти забить плетьми, если я не открою. Я понимал, что если открою, то так оно и будет. Поэтому я молча стоял под дверью, слушая, как он начинал уже громко кричать от невыносимой жары.

Последние полчаса перед смертью, он скулил как собака, прося, даже умоляя, открыть дверь. Однако что-то нашло на меня в тот момент, и я стоял не шевелясь у двери, наслаждаясь предсмертными стонами отца. Потом спохватился, начал открывать дверь, но уже было поздно – отец в муках сварился. Тогда я понял, что дороги назад у меня уже нет, что я уже стал убийцей и это клеймо никакими добрыми поступками с себя мне не смыть.

И это было главной моей ошибкой. Я попался в ловушку, которую расставляет зло, охотясь на людей – я попал на винтовую лестницу зла, ведущую в ад. С каждым новым злым деянием человек, спускается на один виток по лестнице, приближаясь к абсолютному злу. Чем ниже человек стоит на лестнице, тем тяжелее с нее уйти, и тем сильнее чувствует он свою обреченность. Чем сильнее он чувствует свою обреченность, тем сильнее ему кажется, что он уже полностью обречен, а раз он полностью обречен, то, сколько зла он не сделай, он все равно попадет в ад. И он творит еще больше зла, в надежде на то, что сатана его за это отблагодарит в аду.

Творя новое зло, человек опускается по адской лестнице еще ниже, откуда уйти еще тяжелее, и где он становится еще обреченнее. Человек вдруг понимает, что на предыдущем витке лестницы ему бы было легче сойти, чем сейчас, однако сейчас ему это уже кажется невозможным. И так он идет по этой лестнице ниже и ниже, все более обрекая себя на службу сатане.

Так сатана заполучает себе верных слуг. Случается, конечно, находятся люди, которые сходят с этой лестницы, однако таких очень мало. Я же погряз где-то в самом низу этой лестницы, хотя она и бесконечна, и свернуть с нее у меня уже не хватит сил.

С этими словами дверь, скрипя, отворилась, и палач быстро исчез в коридоре. Дверь за ним тут же захлопнул охранник. По телу моему пробежала и исчезла дрожь, вместе с которой исчезли и все смутные страхи, навеянные горбатым Пилогартом. Лишь в центре моей темницы догорала свечка, отбрасывая волнующие дрожащие тени на суровые стены.

«Да, таких психов, как этот палач, я еще не видывал» – подумал, качая головой я. Была уже поздняя ночь. Я решил, что неплохо бы было поспать. Отгоняя мысли о страшных пытках, которыми грозился мне палач, я, кряхтя, потянулся тушить свечку.

Не успел я дотянуться до свечки, как на все подземелье раздался душераздирающий крик. От внезапного порыва ветра свеча потухла, словно злые духи погасили ее, ознаменовав свой приход. Где-то из-за стены слышались крики боли пытаемого и сатанинский смех палача. Пилогарт выполнял свою ужасную работу в соседнем карцере.

Всю ночь, до позднего утра, я слушал невыносимые крики боли и жуткие стоны несчастного. Иногда раздавался довольный и зловещий хохот палача, при этом стоны переходили в ужасные вопли. Мне уже было не до сна – при каждом новом крике или стоне воображение рисовало передо мной те ужасные пытки, о которых мне рассказал горбатый Пилогарт. Но только на месте пытаемого предательские мысли изображали меня.

V

К утру я был в таком разбитом состоянии, будто меня действительно всю ночь пытали. Мне пришлось признать, что этот сумасшедший Пилогарт был мастером своего дела – еще не начав меня пытать, он подверг меня таким мукам и страданиям, что я к утру уже был готов сойти с ума от раздававшихся на все подземелье стонов и воплей второго его пациента. Когда крики стихли, я еще несколько часов сидел в оцепенении. Мне почему-то перехотелось есть, пить и вообще жить, лишь только мне стоило подумать о том, что меньше чем через месяц эта горбатая фигура снова появится в моей темнице, однако на этот раз уже начнет надо мной искусно издеваться. От ожидания своего грядущего и неминуемого ужаса я, должно быть, уже сойду с ума к тому времени.

В замочной скважине щелкнул ключ, дверь открылась, и мне принесли две краюхи хлеба и большой кувшин воды.

Я встрепенулся и отогнал от себя все дурацкие мысли, из-за которых я становился похожим на загнанного перепуганного зверя, посаженного в клетку в ожидании дня, когда придет мясник и зарежет сое глупое животное.

Я заставил себя поесть и напиться, после чего стал лучше себя чувствовать, настроение мое поднялось, и я лег обратно на скамью, решив поразмышлять о своей теперешней жизни, однако, после бессонной мучительной ночи, сразу же заснул.

Когда я проснулся на следующее утро, в голову ко мне внезапно пришла гениальная мысль – мне надо бежать из проклятой темницы, пока этот псих Пилогарт не вернулся снова справиться о моем и без него не важном теперь здоровье. Я удивился тому, что эта идея раньше не посещала меня, и поэтому начал копаться в своих мыслях, подбирая более или менее реальный план для побега. Однако после долгих тщетных усилий я ничего путевого не придумал.

Однако теперь дни тянулись не так мучительно – у меня теперь была хоть какая-то цель, ради которой жизнь приобретала смысл. Я лежал на скамейке и целыми днями думал над планом своего побега.

Так я пролежал в глубоких раздумьях дней десять. За это время меня не посетил ни один достойный вариант побега. Всем, что я смог придумать, была простая тривиальность в виде нападения на охранника, когда он будет в очередной раз заносить мне обед в виде хлеба и воды. Тогда я начал внимательно наблюдать за охранниками. Однако, то ли почувствовав на себе мой недобрый взгляд, то ли просто обленившись, охранники вдруг перестали навещать меня, подавая мне мой паек через маленькое окошко в массивной дубовой двери. Мне пришлось обидеться на этих ленивых стражей и, в очередной раз, когда они просовывали мне через окошко в двери паек, я сердито обругал их за сплошную лень и разгильдяйство по отношению к своим подопечным, заявив, что пожалуюсь на них князю.

– Жалуйся, – спокойно заявил охранник. – А я пожалуюсь Пилогарту. Идет?

– Да ты что, приятель, я же пошутил, – выдавил я из себя улыбку.

– А я нет!

Окошко за ним резко захлопнулось. Его последние слова мне совсем не понравились. После ни к чему не приведших моих рекламаций я снова залег на скамью в размышлениях по поводу побега.

VI

Так я пролежал еще десять дней. На днях уже должен был появиться мой любимый палач, а план побега мне в голову так и не приходил. Скорее всего, я бы так и дождался своего мучителя, если бы в один прекрасный день ключ в замочной скважине не щелкнул и в комнату не вошли три здоровых стражника. Одеты они были не так, как серые и неряшливые тюремные охранники. По своей экипировке вошедшие напоминали мне княжескую охрану с тем лишь отличием, что кафтаны на этих были синие, а не красные. В руках у каждого было по такому же топорику с длинным лезвием и с древком как у копья.

– Собирайся! Тебя ждут! – повелительным тоном сказал один из них.

– Сейчас, подождите минутку, я приму душ, побреюсь, причешусь, приведу себя в порядок – вы пока покурите в коридо..

Я не успел договорить – ударом древка топорика под еще так до конца и незажившее ребро меня заставили замолчать.

– Вставай, скотина, шевелись!

– Ну-ну! Ладно, сразу бы так и сказали, что спешите.

Меня вывели в коридор, и повели вдоль подземелья к винтовой лестнице наверх. Вдоль всего коридора тянулись такие же дубовые крепкие двери, как и моя. За каждой из них, наверняка, сидел какой-нибудь бедолага типа меня, со страхом дожидающийся очередного прихода палача.

Стражники вели меня быстро. Поднимаясь по лестнице, я, несколько раз споткнувшись, упал – силы пока ко мне не вернулись. Да и не могли они вернуться с краюхи хлеба в день. При каждом моем падении на меня обрушивались глухие удары древками, заставляя быстрее подняться на ноги.

Меня вели по длинным путаным коридорам княжеского дворца. Затем лестницы повели вниз. Меня завели в какое-то помещение, где толпилось много стражников в синих кафтанах. Пройдя помещение насквозь, мы вышли в другую дверь, за которой была лестница, ведущая вверх. Я сначала удивился безграмотности древних архитекторов, которые так безграмотно строили ходы – то вниз, то вверх. Однако потом сообразил, что лестница вверх была гораздо длиннее, той, что была вниз. После нескольких переходов меня повели вверх уже по винтовой лестнице. Я понял, что меня ведут наверх какой-то башни.

Передо мной распахнулась небольшая деревянная дверца. Меня впихнули в достаточно просторную светлую горницу, обвешенную по стенам флагами и различными непонятными мне предметами, напоминавшими кривые кувшины и деревянные трубки. Из больших окон открывалась красивая панорама на город и на крыши соседних домов. В центре горницы стоял большой массивный деревянный стол, заваленный различными книгами и манускриптами. Между бумаг и двух чернильниц – я не верил своим глазам – валялась моя нормальная одежда и мои вещи! Руки автоматически потянулись к спокойно валявшейся на краю стола мухобойке, однако я вдруг понял, что спешить пока рано.

За столом сидел маленький, худого телосложения старикашка, сверлящий меня пристальным взглядом. Одет он был в черную рясу, напоминавшую рясу церковного служителя, однако на черном материале изобиловали богатые золотые нашивки с вкраплениями узоров, сделанных синими нитками. Взгляд выдавал в нем хитрого человека. Я решил, что он является каким-нибудь главным писарем, судя по множеству бумаг и чернильницам на столе.

– Ты что ли будешь тот странный воин, которого взяли в лесу Медведи князя? – прищурившись, спросил он.

– Ну, вроде я. А что это тебя вдруг так интересует?

– Я главный колдун князя Пересвета, начальник его Синих Теней. Зовут меня Теофаст Всезрячий. Как начальника секретной службы князя и как чародея меня интересует все, что происходит в княжестве и за его пределами. Так что, как видишь, тебе не отвертеться. Я понял, кто ты есть на самом деле!

– А кто я есть на самом деле? – вырвался у меня совершенно искренний вопрос любопытства.

– Не придуривайся, здесь тебе не балаган! Здесь все уже осведомлены о тебе прекрасно. Так что, если тебе жизнь дорога, рассказывай, все как есть.

С этими словами колдунишка, довольный своими словами, откинулся на спинку своего деревянного подобия кресла.

– Да простит мне мою дерзость Теофаст Всезрячий, – нарочито почтительно начал я. – Но только вот я никак не могу взять в толк, о какой из моих сторон здесь все так осведомлены прекрасно и что конкретно интересует вашу мудрость?

– Вообще говоря, меня интересует все, – старикашка встал из-за стола и начал бродить возле меня туда-сюда. – И то, как ты сюда добирался, и то, зачем твой князь Владимир решил затеять эту шутку с миром, и то, зачем ты решил выдать себя за Коловрата, когда половина дружины Пересвета знала этого проныру в лицо. Но главное, меня интересует то, зачем ты привез сюда под своей кольчугой столько чародейского барахла?

Теофаст остановился и, глядя на меня, пытался понять, какой эффект произвели на меня его слова и его глубокая осведомленность обо всех моих дерзких планах.

Я вдруг внезапно понял, что он является здесь начальником службы типа нашей ФСБ, и что я сейчас нахожусь на форменном допросе, подозреваясь в шпионаже против его могущественного княжества. От такой догадки я чуть не рассмеялся, однако смог сдержать серьезную мину на лице.

Теофаст Всезрячий сверлил меня глазами. Я на секунду пропустил на лице нотку разочарования, будто бы все планы мои рассекречены и мне не остается ничего делать, как только расколоться. Пытаясь собрать воедино все, что я знал о раздорах между двумя княжествами, я начал, не краснея, сочинять прямо на ходу:

– Будучи могущественным колдуном и чародеем при дворе князя Владимира, меня, Александра Всемогущего, князь однажды попросил узнать, что же творится в действительности в княжестве Залесском, и сможет ли дружина Пересвета серьезно противостоять нашему натиску. Попутно он просил узнать, есть ли в лесу приградском засады, о которых ходило много слухов. Посовещавшись на совете, мы решили, что поеду я в качестве воина Коловрата, бесстрашного уничтожителя нерадивых, и, в случае моего провала, расскажу им о мире, дабы снять засады из леса и спасти себе жизнь. В лице Коловрата я могу рассчитывать на помилование со стороны князя Пересвета за свои доблестные ратные заслуги и смелость. Однако Пересвет понял, что все тут не так просто и приказал меня посадить в темницу. А дальше вы и сами все знаете.

Я смотрел на старикашку, с интересом гадая, съест он мою лжеисторию, или нет.

– Это-то мы все и без тебя знаем, – заявил он, ничуть не удивляясь моему рассказу. – А вот зачем ты с собой столько вещиц странных да непонятных набрал?

– А это, великий Теофаст, все хитрые приспособления, суть которых вы узнаете, как только поймете, как они работают.

– Ну и как они работают?

– А вы сначала меня накормите, напоите, а потом я и расскажу, – ответил я, чувствуя в желудке голод.

– Проська! – заорал Теофаст. – Куда опять подевалась эта лентяйка?

Из второй маленькой дверцы, ведущей в горницу, вбежала испуганная девка в запачканном фартуке.

– Накрой на стол, уж время обеднее, а мы еще с мил гостем не ели.

Проська быстро убежала и через пять минут на большом столе вместо бумаг стояли различные яства. Увидев такое разнообразие блюд, я чуть не упал в обморок. И это не удивительно – два месяца на черством хлебе и воде давали о себе знать.

Уплетая за обе щеки, я увлеченно рассказывал старикашке:

– Сейчас, великий Теофаст, тебе приоткроются тайны великого чародейства, которыми на всей земле владеет только один смертный, коим являюсь я! Колдовство это великое и, узнав все его секреты, ты, если захочешь, сможешь править всем миром.

Я сплюнул косточки от рыбы жирному черному коту, который, мурлыча, терся об мои ноги, и продолжал:

– Однако править миром тоже надо с умом, иначе все твои чародейства сами тебя и погубят.

– Ну ладно, кончай чепуху молоть, да переходи к сути своих вещей. А уж как править миром мы и без тебя разберемся, – проворчал Теофаст. – Вот ты мне скажи, зачем нужна, например, эта вещица?

С этими словами он извлек из стопки моих вещей маленький фонарик.

– Крутил я ее, крутил, да только так в толк и не взял, зачем она нужна, – сообщил он мне.

– А с помощью этой вещи можно повелевать солнечным светом, – жуя яблочный пирог, сказал я.

– Как это?

– Если хочешь узнать, как она работает, скажи, чтобы окна закрыли.

– Проська! Где эта дрянная девица? – опять заорал он, зовя свою служанку.

– Что, ваше зрячество? – вынырнула она из-за боковой двери, вытирая свои руки фартуком.

– А ну, закрой ставни, кому велено!

Девка, повинуясь, закрыла ставни на больших окнах, в результате чего в горнице стало темно. Я взял из рук Теофаста фонарик и, держа его обеими руками за концы, повернул их в разные стороны. Тут же вспыхнул яркий лучик света, освещая комнату.

– Вот мать честная! – раскрыла рот от изумления девка.

– Прям как совсем маленький факел, – провел сравнение Теофаст.

– Совсем, да не совсем, – преумножая достоинства своего фонарика, сказал я. – Светит во много раз дольше, чем обычный факел, да к тому же еще направленный луч – если ночью направить фонарик из окна этой горницы на двор, который расположен перед башней, то тогда двор весь будет в свету, словно днем!

– Да, неплохая вещица, – оценил Теофаст. – Ну а что же остальные?

– А про остальные я расскажу завтра за обедом, – сказал я, наевшись, и вытирая специально принесенным для этого полотенцем рот.

– Нельзя рассказывать сразу про несколько заколдованных предметов, иначе они работать перестанут, – сказал я, чтобы Теофаст отстал от меня на сегодня.

– Ну что ж, будь по твоему, – завершил беседу Теофаст. – завтра мои слуги в то же время приведут тебя ко мне, и ты мне расскажешь еще про какую-нибудь вещь.

Я поблагодарил Теофаста за обед, после чего стражники в синих кафтанах отвели меня той же дорогой обратно в сырую и грязную темницу.

Лежа на лавке и переваривая сытный и вкусный обед, у меня вдруг ясно созрел план, как вырваться из этой темницы и убежать из города.

VII

Прошло еще два дня. Ровно в одно и то же время – в полдень – ко мне в темницу заходили стражники в синих кафтанах и отводили меня на прием к Теофасту. В течение последних трех дней я вкусно и сытно питался, в результате чего раны мои начали быстро заживать и с наступлением каждого дня я чувствовал себя все лучше и лучше.

В обмен на хорошие обеды мне пришлось выдать Теофасту еще несколько секретов своей могущественной магии. На второе с ним свидание мне нехотя пришлось выдать секрет моего таинственного зазывателя духа огня – пришлось подарить этому старикашке мою зажигалку зиппо и объяснить ему, как ей пользоваться. На третий день я с сожалением и нехотя презентовал ему свой канадский набор блесен для спиннинга, разъяснив этому незадачливому колдуну Теофасту, что каждая блесна – это не что иное как фетиш против злых духов, и что если носить эти фетиши на шее, подвешенными на простую льняную нитку, никакие страшные силы не смогут даже близко подкрасться к человеку.

И вот наступило утро четвертого дня. Я проснулся, как всегда, на своей убогой скамье в темнице и встал, чтобы пройтись немного по подвалу и размять кости. Я чувстсвовал себя намного лучше, чем несколько дней назад, и мог уже свободно ходить по темнице. Ребра и синяки на моем теле зажили, побаливало лишь сломанное левое предплечье.

С утра ко мне зашел Пилогарт и справился о моем здоровье. Осмотрев мое уже почти совсем здоровое тело, он довольно заявил:

– Ну вот, теперь совсем другое дело! Вечером я приду к тебе, и мы начнем наш путь к страшным мукам. С таким здоровым телом тебя можно жестоко пытать часов девять подряд. И я не удивлюсь, если ты выдержишь еще больше.

При этих словах по спине у меня пробежал холодок. Натянув на лицо улыбку, я ответил:

– Я буду с нетерпением ждать твоего возвращения, Пилогарт.

Горбатый палач молча развернулся и ушел. Я понял, что с побегом мне больше тянуть нельзя и решил действовать.

К обеду, как всегда, явились мои знакомые стражники в синих кафтанах. По уже знакомым ходам княжеского дворца они отвели меня в башню королевского колдуна. Открыв маленькую дубовую дверцу, они пропустили меня в горницу. От стола, заставленного различными яствами, исходили вкусные запахи. За столом, в своем деревянном кресле сидел Теофаст. Он увлеченно игрался моей зиппо, то зажигая, то гася ее. На шее колдуна поблескивал висящий на веревке комплект моих канадских рыболовецких блесен. Я тихо и незаметно усмехнулся, осознавая, насколько сильно задурил этому старику голову, раз он так поверил в магическую силу моих простых вещей.

– А, вот наконец-то, и ты. Присаживайся и угощайся яствами с моего стола.

– Спасибо тебе, Теофаст.

Я, не церемонясь, сел на стоявший у края стола табурет и начал как всегда уплетать обед за обе щеки.

– Ну, настал момент поведать тебе еще об одном секрете своих вещей. О чем ты расскажешь на этот раз?

Перекусив, я отложил в сторону деревянную ложку, как следует дожевал и с серьезным видом ответил:

– Сегодня я открою тебе тайну из тайн, величайший секрет из всех секретов: я покажу тебе, как работает вот эта вещь.

Я указал старику на мухобойку. Он уставился на нее, я же бережно взял оружие со стола и демонстративно покрутил ей перед глазами колдуна.

– Ну и как же она работает? – нетерпеливо спросил Теофаст.

Я обеспокоенно оглянулся по сторонам и заговорческим тоном тихо сказал ему:

– Но только для показа мне нужен дорожный мешок.

– Проська! – как всегда заорал он.

Тут же в дверях показалась испуганная девка с незачесанными волосами.

– Чего изволите? – пролепетала она.

– Принеси мне какой-нибудь вещевой мешок из кладовой.

Девка, зашуршав юбкой с фартуком, исчезла за дверью. Не прошло и минуты, как она снова появилась в горнице и положила на стол большой грязный дорожный мешок с веревкой, привязанной к нему вместо лямки.

– Еще чегось? – спросила Проська.

– Что еще надо тебе, чтобы показать силу своей вещи? – переспросил меня старик.

– Мешка будет достаточно, – ответил я.

– Нет, Проська, больше ничего не надо. Ну что ты встала здесь, как пугало огородное?! Иди же отсюда! – как всегда нервно наорал на девку Теофаст, а затем, прогнав ее, обратился ко мне. – Ну, тогда, коли у тебя все есть, приступай.

– Ну вот, Теофаст, вещь эта называется мухобойка, – начал я. – Сделал ее мой дед, чтобы стрелять из нее по своим мухам, которые всегда в избытке водились у него на кухне. Однако по мухам из нее было попасть тяжело, так как они были слишком малы, да к тому же еще и летали, а вот по людям из нее стрелять можно очень просто.

С этими словами я резко вскинул мухобойку и с двух выстрелов сразу уложил двух стражников, охранявших вход в горницу. У окна стоял еще один верзила, который тут же кинулся на меня, размахивая своим топориком. Я увернулся от удара, отпрыгнув в сторону, и выстрелил парню в живот. Тихо хрипя открытым ртом, стражник с грохотом свалился на стоявший рядом с ним стол, гремя ломающейся глиняной посудой.

Я осмотрелся в поисках колдуна, однако его нигде не было. Было понятно, что он успел исчезнуть в боковую дверь, пока я разбирался с охраной. Согласно начально разработанному плану, я хотел взять его в заложники и с помощью него выбраться из города. Теперь же надо было пересмотреть свои дальнейшие действия. Однако времени на это не было – с минуты на минуту сюда прибежит толпа стражников, поднятых по тревоге Теофаста, и схватит меня. Мне надо было действовать.

Схватив дорожный мешок, я начал спешно запихивать в него свои старые вещи. Затянув веревку и закинув мешок за спину, я подбежал к двери, за которой винтовая лестница вела вглубь лабиринтов дворца. Рванув дверь на себя, я оказался на лестнице, однако резко остановился. По лестнице с криками и топотом поднималась толпа стражников в синих халатах. Увидев меня, они побежали быстрее.

Я забежал обратно в горницу, надеясь выскочить через маленькую боковую дверцу. Однако через нее в комнату уже вваливалась толпа стражников. Я дико осмотрелся по сторонам. Поняв, что выхода нет, я запрыгнул на стол и, топча кружки и плошки, ломанулся к окну. В это время вторая дверь с треском распахнулась и с винтовой лестницы в горницу вбежала первая толпа стражников.

– Держи его!!! – завопили голоса сзади.

Не оборачиваясь, я прыгнул из окна башни на стоявшее впритык к ней высокое строение. Сломя голову я побежал по крыше, разгоняя в стороны сидевших на ней ворон. Добежав до конца, я обернулся – за мной спрыгнуло три стража, пытаясь меня настигнуть. Я тут же застрелил всех троих из мухобойки. Мертвые тела покатились по скату крыши и с глухим звуком упали на землю.

Я стоял на краю крыши и судорожно соображал, что делать дальше. Передо мной в нескольких метрах была крыша более низкого сарая. Недолго думая, я разбежался и прыгнул, пытаясь приземлиться на ее соломенную крышу. Мне не хватило каких-нибудь десяти сантиметров. Падая, я зацепился руками за карниз сарая. Однако гнилая доска, за которую я держался, не выдержала, и я с треском полетел на землю.

Я неудачно приземлился в высокую крапиву, подвернув при этом ногу. От резкой боли в глазах появились искры. Руки и лицо начало невыносимо жечь от хлестнувших по ним веток колючей крапивы. Понимая что отдыхать мне некогда, я, стиснув зубы, встал и, шатаясь, побрел через двор к видневшейся небольшой тропинке между двумя избами. Сзади послышались крики и ругань охранников. Забыв про боль в ноге, я побежал. Однако тут мне на встречу между изб выскочили богатыри, держа в руках обнаженные мечи. Я резко развернулся и побежал обратно. Со стороны сарая на меня неслись стражники в синих кафтанах.

Я быстро оглянулся и увидел сбоку запряженную пустую телегу с сидевшим на ней дедком, изображавшим на своем лице полную безразличность ко всему происходящему.

Что есть силы, я рванулся к телеге. Запрыгнув на нее, я огрел пару раз деда рукояткой мухобойки и в запале закричал:

– Ну, гони же ты, падла!

Дед сразу почувствовал, что запахло смертью, и ударил поводьями свою клячу. Телега резко тронулась, и я свалился на дно. Когда я попытался приподняться, мы уже вылетали на застеленную бревнами улицу. Из одной из уличных изб высыпали лучники, на ходу пуская в мою сторону стрелы. Я пригнулся – несколько стрел с громким стуком впились в боковую доску телеги, защищавшей меня.

На меня сверху навалился дед. Я резко стал обороняться и только тут увидел, что в деда попала шальная стрела, и его мертвое тело завалилось назад.

Однако лошадь несла телегу вперед. Я попытался дотянуться до вожжей, однако они тащились по земле. С грохотом телега вылетела на базарную площадь. Увидев перед собой сплошную толпу, кляча остановилась.

Я спрыгнул с телеги и, шатаясь, начал пробираться сквозь толпу прочь. Добравшись до торговых рядов на другом конце площади, я остановился на секунду, чтобы перевести дыхание, и обернулся.

На площадь влетели вооруженные всадники и начали кого-то искать в толпе. Рыща по рядам, они спрашивали о чем-то людей. Один из них указал в мою сторону. Заметив меня, они начали быстро пробираться сквозь толпу ко мне. Я забежал в первую попавшуюся лавку и огляделся. На полу в ящиках стояла рыба, а на прилавках лежали сети и рыболовецкие принадлежности. Молодой рыбак с открытым веселым лицом повернулся ко мне:

– Что желаете, господин? Вот рыба свежая, вот сети крепкие..

Я, не слушая его, взял ящики с рыбой и высыпал из них все содержимое на земляной пол у входа в лавку. Тут же улыбка с лица парня исчезла и он, выхватив откуда-то здоровый топор, суровым голосом сказал:

– А вот этого я в своей лавке делать никому не позволю!

– Слушай, у меня тут неподалеку в лесу в джипе полцентнера рыбы валяется – можешь ее за это забрать. А сейчас извини, приятель, за мной гонится стража. Нет у тебя тут второго выхода?

Словно в подтверждение моих слов, в лавку ввалились несколько охранников с мечами и, поскользнувшись на рыбе, рухнули, чертыхаясь, на пол. Я сорвал со стены сеть и накинул на них. Стражники запутались в ней и на несколько секунд увлеклись разрезанием сетки. Я взглянул на парня. Видимо, ему уже приходилось сталкиваться со стражей, поэтому он понимающе посмотрел на меня и глазами указал на дверь в темном углу лавки. Через секунду я уже скрылся за ней.

Перемахнув через несколько изгородей, я оказался на дороге, ведущей к воротам из города. Хромая и шатаясь, я побежал в их сторону. За мной опять послышался стук копыт и крики погони. Развернувшись на бегу, я дрожащей рукой пристрелил двух всадников. Однако за ними я увидел целый отряд и понял, что всех мне их не перестрелять.

Я еще быстрее побежал к воротам. Стражники, поняв, в чем дело, начали опускать на них железную решетку. Двое копьеносцев загородили мне проход, пытаясь проткнуть меня своим оружием. От одного я увернулся, а второго уложил из мухобойки. К этому времени решетка почти совсем опустилась, оставляя между собой и землей меньше полуметра. Я резко упал на землю, быстро подкатился под решетку, встал и побежал по дороге прочь от городских ворот. За это время всадники подъехали к закрытым воротам и кромко ругали стражников за то, что те опустили решетку прямо перед их носом, и дали сбежавшему уйти.

Пока поднимали решетку, я миновал деревянный мостик, переброшенный через защитный ров. Вывихнутая нога и бок сильно ныли, предплечье напоминало о себе резкими приступами боли. Я понял, что в таком состоянии далеко не уйду. Мне надо было раздобыть коня. В это время в сторону города по дороге ехал здоровый воин на большом сильном коне. Через несколько секунд он поравнялся со мной.