Текст книги "Отпуск в Средневековье"

– Стой! – закричал я богатырю на коне.

– Что тебе надобно, нищий? – посмотрев на мои лохмотья и жалкий вид, надменно спросил всадник.

– А ну, давай, быстро слазь с коня – он тебе больше не пригодится!

– Если тебе нужен мой добрый конь, то иди сюда и возьми его!

С этими словами воин громко рассмеялся, доставая из ножен свой меч.

– Смотри, парень, я тебя предупреждал.

Сказав так, я выстрелил всаднику в грудь из мухобойки. Однако, вместо того, чтобы мертвым упасть с коня, всадник закричал от боли. Кольчуга на его груди расплавилась и раскалилась добела, словно в горне кузнеца. Я понял, что в моей мухобойке начал садиться заряд и вскоре я не смогу из нее даже разжечь костер.

Я выпалил из своего оружия по воину еще несколько раз, целясь в лицо. Наконец, всадник мертвый упал с коня на обочину дороги. Я быстро влез на его скакуна, пришпорил его изо всех сил и понесся по дороге прочь от Новограда-Залесского.

VIII

Не жалея коня, я долго скакал по пыльной дороге. Тем временем большая, хорошо протоптанная колея уходила на запад, петляя между соснами и могучими дубами густого леса. Дорога оказалась людной – я часто встречал конных всадников и небольшие груженые обозы, тянувшиеся в сторону Новограда-Залесского, а иногда и от него. Большинство встречных с недоумением пялились на меня – быстро проносящегося мимо них окровавленного всадника в лохмотьях.

Иногда мне попадались дорожные развилки – я летел вперед, на запад, совершенно не задумываясь над тем, куда приведет меня та или иная дорога. Все о чем я думал сейчас – это уйти от возможной погони за мной.

После нескольких часов пути люди на дороге перестали встречаться совсем. К этому времени все мое тело с непривычки начало ныть – казалось, все старые раны разом открылись и начали резко давать о себе знать.

Синее небо заволокли тяжелые хмурые тучи. Из-за свинцового серого покрывала на небесах вдруг стало сразу как-то темней и тревожней вокруг. Над лесом разнесся сильный и продолжительный раскат грома. На дорожную пыль начали падать большие капли дождя – сначала изредка, затем превратившись в сплошную водяную завесу перед глазами.

Я почувствовал, что пора уже сделать привал от этой выматывающей скачки в никуда. Слева от дороги я заметил небольшую лесную тропу, быстро исчезающую за густыми зарослями леса. Остановившись и немного подумав, я решительно направил коня на лесную тропу – там и деревья укрывают от дождя, и погоня вряд ли додумается свернуть за мной в лес, проскакав по дороге дальше. Размышляя так, я въехал под кроны деревьев. Мокрые от дождя ветки придорожных кустов неприятно коснулись меня, оставляя на моих и без того мокрых лохмотьях свою влагу.

Я медленно пробирался сквозь заросли по небольшой и чуть заметной тропе. Изгибаясь, словно змейка, она увлекала меня между деревьев все дальше и дальше, становясь все менее различимой в этом глухом лесу. Ливень через полчаса кончился, его сменил неприятный моросящий дождь. К этому времени одежда моя промокла до нитки, от чего становилось холодно и зябко. Я осматривал все ближайшие деревья, пытаясь найти более или менее сухое место. Наконец, после продолжительных поисков, я остановился под большой старой елью, метрах в двадцати от тропы. Под могучими ветвями этого старого хвойного дерева лежала большая куча хвороста. Отбросив совсем мокрые верхние ветки в сторону, я сделал из оставшейся части кострище и достал мухобойку, направив ее лазерный луч на хворост. Мокрые ветки обильно задымились и через несколько секунд вспыхнули. Когда огонь как следует разгорелся, я подбросил в него несколько здоровых бревен, найденных неподалеку. Языки пламени весело заиграли над дровами, согревая меня.

Дождь практически не доставал меня сквозь большие ветки ели, я согрелся от костра и высушил над ним свою одежду. Затем, оборвав несколько хвойных веток, я сделал из них себе ложе и в изнеможении упал на него, дав, наконец, своему телу расслабиться.

В это время лес поглотили сумерки, с каждой минутой все ближе и ближе подступая к костру. Медленно, но верно ночь вступала в свои права. Я вспомнил, что давно уже ничего не ел и что сильно проголодался, однако из еды у меня ничего не было. Идти искать что-то в лесу уже было бесполезно – вокруг костра все заволокло черное беспроглядное покрывало ночи, пугая своими таинственными шуршаниями листьев на деревьях, потрескиванием веток и редкими, но берущими за душу завываниями зверей. От всех этих звуков по спине моей побежали мурашки, и стало как-то не по себе. Я посильнее натянул на себя большую ветку, служившую мне одеялом, и уставился в жуткую непроглядную мглу. Однако было бесполезно пытаться увидеть что-нибудь сквозь сплошную темноту. Появилось вдруг пугающее ощущение, будто из ночной завесы на меня смотрят чьи-то невидимые глаза и что меня тут же схватят какие-нибудь лесные страшилища, стоит лишь отойти на несколько шагов от костра. Конь, привязанный к стволу ели, вдруг нервно заржал, однако тут же успокоился и стоял смирно, лишь изредка всхрапывая.

Я попытался отогнать от себя навязчивые и пугающие мысли. Я подумал о том, что раз конь стоит спокойно, не находя ничего страшного в окружающей его мгле, значит мне тем более нечего бояться. После такой мысли я немного успокоился и перестал смотреть с опаской в темноту.

Чтобы не думать о голоде, я начал размышлять о сложившейся ситуации, в которой я сейчас находился и о дальнейших своих действиях. Конечно, если бы все получилось так, как я думал, то я бы взял в заложники княжеского колдуна, с его помощью покинул бы город и спрятался бы где-нибудь неподалеку от того места, где мы с братом потеряли вездеход. Обкурив своими сигаретами Теофаста, я заставил бы его перенести меня туда, где стоит вездеход. По правде говоря, я сильно сомневался, что этот симулянт Теофаст способен на такие магические трюки, однако все равно, колдун есть колдун, а тем более княжеский – наверняка я бы какой-нибудь пользы от него все же добился.

В общем, после того как я нашел бы вездеход, я бы отправился искать своего брата уже за рулем этой чудо-машины и уже никакие неандертальцы с мечами не смогли бы мне в этом помешать. План был гениален, и как все гениальное, прост. Однако ему, к сожалению, не суждено было сбыться. Теперь же приходилось долго убегать от погони и ночевать под дождем в лесу. Все это мне очень сильно не нравилось, но еще больше мне не нравилось то, что у дедовой мухобойки кончался заряд. Это была единственная вещь, которая отстаивала мою жизнь в этом суровом и жестоком мире. Мне надо было начинать искать себе другое оружие.

После недолгих раздумий я решил, что с утра найду в лесу дуб и сделаю из одной из его ветвей большую дубину. Затем вернусь на большую дорогу и учиню там разбой – согласен, звучит дико, но откуда мне в такой ситуации достать новую одежду и провиант.

Одевшись, как купец или крестьянин, я вернусь в Новоград-Залесский в поисках какой-нибудь колдуньи или колдуна. Мне не важно, кто это будет – лишь бы этот человек смог доставить меня к вездеходу. А там я уж покажу этому ископаемому миру, что такое прогресс и крутая техника из будущего!

С такими успокаивающими мыслями я и не заметил, как крепко уснул.

Разбудило меня дикое ржание моего коня. Я, не на шутку испугавшись, резко вскочил на ноги, словно под вой боевой сирены в армии. Близилось утро – тьма уже начинала отступать и я сквозь сумерки и плотный туман начал сонно оглядываться по сторонам. Конь вновь бешено заржал. Я взглянул на него и оцепенел – пять скалящихся огромных волков накинулись на бедное животное. Один из зверей быстро прыгнул к коню и вцепился острыми зубами в гриву гнедого. Остальные тут же, как по команде, набросились на начавшего нервно прыгать и лягаться беднягу.

Между мной и конем, словно не подпуская к коню, стояло еще два рычащих волка, никак не решаясь прыгнуть на меня. Мое тело начала обуревать злость – эти лесные звери нахально и на моих глазах загрызали моего единственного коня, без которого мне предстояла теперь длинная и изнурительная пешая прогулка.

Я громко заорал, пытаясь напугать зверей, и выхватил мухобойку. Однако волков мой крик ничуть не испугал – в их глазах появилась лишь холодная и злая решительность. Те двое, что стояли возле меня, вдруг как по команде кинулись ко мне. Одному из них я тут же обжог злую морду из мухобойки – скуля и поджав хвост, он бросился прочь от меня. Второй волк за это время успел прыгнуть и вцепиться своими зубами мне в руку. Я завыл от боли – острые зубы, казалось, насквозь пронзили кость.

Перехватив мухобойку, я начал безжалостно палить из нее по повисшему у меня на руке волку. От болевого шока и от многочисленных ожогов зверь отпустил мою руку и, дико воя, убежал в кусты. Я повернулся к своему коню – тот лежал уже бездыханный на земле, с перегрызенной шеей. Без устали паля из мухобойки, я разогнал всех волков. Они еще некоторое время выли в соседних густых кустах ольшаника. Я несколько раз пальнул в кусты – видимо, получив еще несколько ожогов, волки поняли, что ловить им тут нечего и поэтому сразу же исчезли в лесу.

Я стоял над изуродованным конем, валявшимся в луже своей собственной крови. Я сделал несколько шагов от него и чуть не потерял сознание – чудом не откушенная волком правая рука сильно кровоточила, обильно орошая землю кровью. Покрывавшая под ногами землю старая желтая хвоя быстро перекрасилась в темно-красный цвет.

Присев на колени, я попытался сделать жгут из рубахи. Однако кровь все это время неослабевающим напором била из тяжелой раны. Перевязывая руку, я вдруг почувствовал себя совсем дурно, голова закружилась, и я потерял сознание.

Часть 3

I

Очнулся я на удобной деревянной кровати в просторной и светлой избе. В голове медленно текли ясные мысли. Я приятно удивился тому, что я все еще не умер и что до сих пор не выжил из ума. Раны мои были аккуратно перевязаны и практически не болели, я лежал укутанный теплым шерстяным одеялом, под головой у меня лежала мягкая и удобная подушка. Я с трудом вспомнил последние свои сознательные моменты жизни и бой с волками. После стольких опасных приключений было еще удивительно, что я остался в живых. Еще более удивительным и загадочным казалось для меня то, как я попал в эту просторную избу с мягкой кроватью.

Из-за занавешивающего дверной проем куска льняной материи в комнату заглянул старикашка. Увидев, что я пришел в себя, он тут же исчез и через минуту появился в комнате снова, держа в руках большую глиняную кружку, из которой шел густой пар. Старик подошел к кровати, и я смог его теперь как следует разглядеть.

Это был старый худой тщедушный старикашка. На вид ему было лет девяносто – о таких часто говорят: как у него только дух в теле все еще держится. Однако, несмотря на свою старость, движения его были полны силы и энергии, удивительной для такого возраста. Руки у него совсем не дрожали, ходил он быстро и уверенно, словно это был мужчина в самом расцвете сил. Всю его одежду составляли простая льняная рубаха белого цвета и такие же широкие штаны. На старом морщинистом лице была аккуратная белая бородка, седые волосы копнами спадали с головы на плечи. Однако больше всего меня поразили глаза старика – в их глубине был какой-то еще совсем молодецкий задор, не свойственный старым людям, вместе с тем чувствовалась огромная воля и мудрость их обладателя. Такие глаза всегда говорят об умном и живом человеке. С таким человеком интересно общаться и у такого человека всегда существует особая притягательность к себе всего интересного, веселого и доброго, что живет на земле. Такой человек обычно очень открытый и доброжелательный, никогда не откажет в помощи, чем и притягивает к себе других хороших людей.

Улыбаясь, старик с интересом изучал меня.

– Эх, татарин ты, татарин, – смеясь, сказал он. – Кто ж это ночует в Древнем Полесье с потушенным костром! Ведь всем известно, что обитают в нем дикие звери и всякие создания, необычайно злые до всего заезжего.

– Где я? – спросил еще слабым голосом я.

– Ты у меня в гостях, – ответил доброжелательно старик.

– Как я здесь оказался?

– Вчера ранним утром я пошел собирать отцветшие бутоны Пестрого Поосенника, – начал рассказывать старик. – Это очень ценный для меня цветок, правда, собирать его можно всего лишь один раз в году в определенную ночь до полного восхода солнца. Так как цветка мне этого на год надо много, я собирал его всю ночь до утра и сильно углубился в лес от своего дома. Перед самым восходом солнца я вдруг услышал тревожное ржание коня, а затем и вой волков. Я понял, что какой-то путник попал в беду и поспешил ему на помощь. Правда, когда я подоспел, в тебе уже еле теплилась жизнь. Мне пришлось использовать все свое умение, чтобы спасти тебя от смерти. После чего я перетащил тебя к себе в избу.

– Вот оно как все просто, – щелкнул языком я, пытаясь встать с кровати. Однако тело тут же заявило о своем состоянии резкими приступами боли, и я отказался от затеи встать.

– Пока еще ты слишком слаб, чтобы вставать с кровати, – заметив мои безуспешные попытки, сказал дед.

Затем старик протянул дымящуюся кружку с каким-то ароматным напитком и сказал:

– На вот лучше, выпей. Это снадобье придаст тебе силы и поможет заживлению ран. Пока полностью не выздоровеешь, будешь жить у меня. А там уж посмотрим, что с тобой делать.

Последние слова я не понял, и хотел было переспросить, однако в это время дед сунул мне под нос свою дымящуюся кружку с напитком. Я взял обжигающую кружку в больные руки и, дуя иногда на горячее содержимое, не спеша выпил. Настой был сделан из неизвестных мне трав – запах был совсем непривычный и в то же время приятный, на вкус напиток напоминал очень крепкий чай, однако был слишком кислым для него.

После нескольких глотков настойки теплота приятно разлилась по моему телу, я сразу почувствовал прилив сил.

– Спасибо тебе, дед, – поблагодарил старика я, отдавая обратно пустую глиняную кружку. – Быть бы мне, наверное, уже мертвым, если бы ты не спас меня.

– Ну, будет тебе меня благодарить, лучше отдыхай пока. А то вон, тощий стал и слабый как молодая ощипанная осина!

Старик заразительно засмеялся. Я невольно улыбнулся ему в ответ. Этот дед мне определенно нравился. Ко мне стал медленно возвращаться мой оптимизм и интерес к жизни, потерянные еще в Новоградской темнице.

– Как зовут тебя, добрый человек? – спросил я.

– Люди величают меня Всеведом. А уж как меня действительно зовут, этого я и сам не знаю. Ну а тебя как величать, добрый молодец?

– Александр.

– Ну, вот что, Александр, отдыхай пока. А я пойду печку растоплю. Уже давно осень в наших краях стоит, ночи теперь холодные будут. А уж поговорить мы с тобой еще успеем.

С этими словами дед Всевед развернулся, и, не спеша, вышел из комнаты. Я остался лежать, размышляя о последних событиях и об этом странном деде, спасшем мне жизнь. Однако после выпитого напитка я вдруг начал часто и сильно зевать и, впервые за последние несколько месяцев, уснул здоровым крепким сном.

II

Тянулись дни. Дед Всевед тщательно следил все это время за моим здоровьем – по пять раз в день поил меня различными своими оживляющими снадобьями и приносил к кровати четыре раза в день поесть. Конечно, обеды были у него далеко не такие, какими меня кормил одно время княжеский колдун Теофаст – все было гораздо проще и без излишеств. Однако крестьянская пища деда была почему-то очень приятна на вкус, и я уплетал ее за обе щеки с большим аппетитом, часто прося добавки.

Через несколько дней я чувствовал себя уже хорошо, и хотел было встать с кровати и побродить по окрестностям, однако дед строго-настрого запретил мне вставать, пока он сам не удостоверится в моем хорошем самочувствии.

– Лежи пока, непоседа, – улыбаясь, говаривал он. – Твое хорошее состояние – это просто радость, приходящая к человеку после долгой болезни. Это все глупые выдумки твоего разума, который глух к телу и не чувствует его. Я увижу, когда твое тело действительно оправится и когда его основные члены излечатся. Только тогда можно вставать и двигаться. Простые люди не понимают того, что телу иногда надо как следует отдохнуть. Чуть раны зажили – они рвутся уже в бой. Глупцам кажется, что раз они чувствуют себя хорошо и не замечают на коже никаких увечий – значит все в порядке. Они не прислушиваются к голосу своего тела и остаются всю жизнь глухи к нему. Отсюда у них начинаются частые болезни и быстро приходит старость. Не повторяй же ошибки глупцов!

Так дед Всевед заставил меня проваляться в кровати долгие семь дней. Становилось невыносимо скучно лежать так целыми сутками. Я несколько раз пытался заговорить с ним о чем-нибудь, однако он всегда уходил от разговора.

– Ни к чему пустая болтовня сейчас, – говаривал в таких случаях старик. – Придет время, и я расскажу тебе то, что считаю нужным, и ты узнаешь все, что тебе надо знать.

– Тогда принеси мне что-нибудь почитать или что-нибудь, чем бы занять себя. Лежать так целыми днями без дела невыносимо скучно!

– Ты хочешь чем-нибудь заняться? Так займись своим выздоровлением. Не забивай себе голову ненужными пока тебе вещами – этим ты затянешь свое болезненное состояние. Ты ведешь себя сейчас как глупец, который совсем не чувствует свое тело и вместо того, чтоб попытаться помочь выздоровлению разумом, он рассеивает его силу на всякую чепуху. Подумай о каждом члене своего тела, попробуй представить, как каждый поврежденный член твой медленно восстанавливается. А затем разумом и волей помоги ему в этом!

После этого разговора мне показалось, что дед Всевед – фанатик нетрадиционной медицины, постепенно выживающий из ума из-за своего немалого возраста. Однако от полного безделья я решил все-таки последовать его чудным советам.

Весь восьмой день я пролежал словно в трансе, пытаясь сосредоточиться на внутренних процессах, происходящих во мне. Никаких новых ощущений я так толком и не добился и под вечер задремал, не прекращая, однако, свои попытки почувствовать тело. И тут произошло чудо.

Я вдруг ясно почувствовал свое тело, каждую клетку своего организма. Удивительно четко я начал осознавать все процессы происходящие внутри меня. Это было какое-то прекрасное чувство единства разума и тела. Внутренним взором я благоговейно наблюдал за тем как ровно и без перебоев сокращается мое сердце. Словно мощный мотор, оно заставляло кровь бежать по венам и артериям. Я видел каждое кровяное тельце, как оно попадает в легкие, как легкие, словно огромные горны, закачивают без перебоев воздух и отдают кровяным тельцам кислород. Я чувствовал каждую клетку организма, как она пропускает в себя из крови кислород и энергию для поддержания своей жизни. Я был словно загипнотизирован своим организмом и его четкими и сознательными действиями, его удивительной системой работы. Я вдруг понял, что если бы я встал вопреки запретам деда сейчас, я бы нарушил ход некоторых процессов в организме, заставил бы организм работать не на свое улучшение, а на свой износ, и тогда выздоровление было бы закончено телом наспех. Это все равно, что каменщик построит мост в спешке – такой мост будет служить нормально, однако на много лет меньше, чем если бы он строил его как следует.

Я вдруг почувствовал, что все процессы в организме подвластны мне. Я мог усилием воли ускорять или замедлять их ход. Я начал сам строить себя изнутри, словно какой-нибудь заправский архитектор, я ваял себя. Это занятие увлекало, я чувствовал себя в приподнятом состоянии и полностью ушел в работу над своим телом.

И вдруг я резко проснулся. Стоял уже полдень, так как на табурете рядом с моей кроватью уже стояла остывающая обеденная похлебка, которую дед приносил уже в середине дня. Мне вдруг стало жалко, что все мое глобальное единение разума с телом оказалось лишь простым сном, навязанным долгими и безуспешными дневными усилиями почувствовать свой организм. Я усмехнулся, вспомнив детали своего ночного сновидения: такое могут увидеть только наркоманы после длительной забойной обкурки, мне же такие вещи уже просто снятся – уж не схожу ли я медленно с ума под влиянием этого ненормального деда Всеведа?

Размышляя над своим сном и изредка усмехаясь над своими впечатлениями, я принялся за еду. В это время в комнату вошел дед Всевед и начал долго разглядывать меня. От этого мне стало не по себе – теперь его глаза напоминали рентгеновский аппарат, сканирующий меня насквозь. Закончив сканирование, дед улыбнулся и сказал:

– Ну, вот и хорошо! Все-таки не такой уж ты и глупец – можешь, когда захочешь.

– Конечно, могу. Я еще и добавку могу съесть, уж больно вкусная у тебя похлебка, дед Всевед! – облизывая ложку, похвалил я кулинарные способности деда.

– Да я не об этом!

– А о чем тогда?

– Я о том, что можешь ведь, когда постараешься, разумом почувствовать свое тело. Благодаря своей воле и разуму ты помог своему телу восстановиться. То, на что потребовалось бы дней пять, ты сделал за одну ночь!

– Постой, постой. Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу этим сказать то, что ты сам залечил свои глубокие раны. Теперь ты можешь ходить и прогуливаться, сколько твоей душе угодно – тело твое теперь заживет уже быстро и свежий воздух лишь пойдет ему на пользу.

– Но, дед Всевед, послушай, тебе это лишь кажется. На самом деле я крепко проспал всю ночь. Мне, правда, приснился очень странный и красивый сон, будто я нахожусь внутри своего тела, словно на каком-то гигантском заводе, однако это был всего лишь сон.

– Да нет же, глупец, тебе кажется, что это был всего лишь сон. На самом деле все было именно так, как тебе снилось!

Дед вдруг сел рядом со мной на кровать, потрогал мой лоб, нос, ущипнул несильно за живот и ехидно спросил:

– И что же, ты хочешь сказать, что сейчас чувствуешь себя точно так же, как и вчера?

Я немного призадумался, оценивая свое состояние. Я действительно чувствовал какой-то необычный подъем сил, которого не было до этого ни разу.

– Да нет, в общем-то. Я действительно чувствую себя гораздо лучше, чем вчера, – подумав, ответил деду я.

– Ну вот, видишь, а ты мне не веришь, – довольно сказал дед. – Ты сделал этой ночью очень важную вещь – ты подчинил разуму свое тело.

Я не стал спорить с этим фанатиком нетрадиционных методов лечения. Конечно, внушение может сыграть большую роль в процессе выздоровления человека, однако откуда деду Всеведу из глубины веков знать, что представляет в действительности из себя человеческое тело. Да он даже не имеет ни малейшего представления о современной медицине и ее возможностях. Все что он умеет делать – это собирать в лесу всякие травы, варить из них свои пахучие настои и опаивать меня ими до одурения так, что мне по ночам снится всякий бред.

Последние мысли словно поставили меня обратно на мою традиционную колею мышления, из которой меня выбил своей медицинской практикой дед Всевед. Я облегченно вздохнул и встал, наконец, с надоевшего мне ложа.

Мне пришлось признать правоту Всеведа в том, что мне необходимо было полежать недельку – я чувствовал себя теперь необыкновенно легко. Однако верить во все его идиотские старческие идеи я не собирался.

После восьми дней отлежки я, наконец, вышел на улицу и огляделся по сторонам. Я невольно удивился и в то же время понял, почему за все время проживания у деда Всеведа до меня не донесся ни один человеческий голос и лишь шум деревьев на ветру, да иногда стук дождя по крыше дополняли то небольшое количество звуков, что я слышал на кровати. Все было просто – дед жил отшельником в лесу. Его низкая и немаленькая изба, сложенная из могучих бревен, стояла на просторной и светлой лесной поляне. Рядом с избой виднелся добротный сруб прочного и большого сарая. Между двумя строениями стоял еще один небольшой, сделанный на скорую руку шаткий сарайчик, из которого доносилось кудахтанье кур. Архитектурный ансамбль на поляне довершала массивная наклонная дверь погреба, видневшаяся в траве чуть в стороне от остальных построек. Со всех сторон поляна была окружена красивым и густым осенним лесом. Лишь в восточном направлении виднелась небольшая и петляющая просека, поросшая густой травой и небольшими кустами. Во всем этом пейзаже и в окружавшем поляну лесу была какая-то особенная черта, неуловимая сразу глазом. Лишь прогулявшись разок вокруг построек, я заметил, что на северной стороне поляны растут только ели, с южной стороны была очень живописная и светлая дубрава, а к западу от поляны рос красивый березняк. Все это придавало поляне особый и очень красочный вид. Посадка деревьев была словно специально кем-то задумана. Вся эта лесная картина радовала глаз, отчего неожиданно поднималось настроение.

Потянувшись, я вдохнул в себя чистый и прохладный осенний воздух. Его свежесть буквально пьянила меня. С чистого синего неба светило яркое солнце, однако оно теперь уже не грело, как летом, а лишь слегка касалось своими мягкими лучиками деревьев и земли. Дувший с севера прохладный ветер медленно раздевал дубы и березы, унося с них последние листья. Под ногами расстилался пестрый желто-красный ковер из опавшей листвы – судя по всему, был уже конец октября.

Мне очень понравилось это место, на котором стоял дом деда Всеведа. Пока я поправлялся, я постоянно прогуливался по окрестному лесу, изучив его досконально. Меня поразило то, что метрах в пятистах в любую сторону от поляны заканчивался живописный лес и начинались настолько непролазные буераки, что я начал сомневаться даже в том, что их можно преодолеть на нашем с братом супер-вездеходе.