Текст книги "Будущее, которого нет…"

У него было очень светлое лицо, почти белое, желтые, переходящие в рыжий цвет волосы, длинные руки, которыми он часто плавно размахивал во время повествований, и была желанная мечта…. Ваня еще со школы хотел стать актером. Во всех школьных актерских кружках, во всех дешевых городских актерских мастер-классах того времени, даже в малобюджетном районном театре он был легко узнаваем и радужно принимаем, так как все свое свободное время разрывался среди них, посещая и играя там и тут. Конечно же, он видел свою будущую карьеру не только в театре, а и в кино, которое становилось на твердую ногу благодаря Голливудской монополизации умов всего молодого поколения.

В театре, который действовал за счет добровольных взносов редких посетителей, Ваня меньше всего уважал своих наставников. Они любили его за ранний талант, но ругали за неорганизованность, которой он придавался подчас загулов со своими друзьями, еще больше хваливших его талант. Преподаватели видели в нем студента, как минимум актерской академии столицы, выпустившей немало телевизионных и театральных звезд, а как максимум уже будущего народного артиста. Но во время каждого очередного загула, про Ниточкина забывали, отдавая его роли другим актерам, менее способным, но присутствующим регулярно. Ваня не падал духом из-за этого и отправлялся в другой кружок, где был так же узнаваем и радужно принимаем, как и в театре. А уже там история снова повторялась….

С одной стороны, его мечта была сильнее любых кутежей, и он мог с легкостью углубиться в творческую работу, отметив в воздухе где-то вдалеке красным маркером свой будущий путь и просто идти к нему. Ничто не мешало ему развивать свой талант, радовать театральных наставников дисциплиной и игрой, регулярно участвовать в спектаклях и даже учить других желающих добровольцев на мастер-классах, пока он учился в школе. Однако, с другой стороны, он прекрасно знал, что в его положении и положении его семьи есть препятствие, из-за которого, возможно, он и придавался этим отчаянным загулам со своими однодневными друзьями.

– Что за препятствия? – Спросил его Маселкин, когда Ваня поведал ему свою историю.

Они сидели после занятий в небольшом кафе на улице, недалеко от корпуса, пили пиво в честь предстоящего празднования Дня Инженера. За маленьким столом сидело человек восемь, но после первой бутылки освежающего, все разбились по парам и продолжали разговор на отличные друг от друга темы. В основном на счет учебы, девушек или других ребят, обсуждая их поведение и поступки. Так получилось, что Ваня разговорился с Колей в своей маленькой компании о мечтах, которые жили в обоих со страшной силой. Им обоим было, что сказать в тот день.

– Средства…. – Сказал он сквозь дым своей дешевой сигареты. – Мои родители не богатые люди, они бы ни за что не смогли оплатить мне обучение в актерской академии. Я даже не стал просить их об этом, и так было ясно. Отцу через пару лет выходить на пенсию. Да, он намного старше мамы. И мне надо будет помогать им. – Коля ничего не говорил, просто слушал, боясь оборвать его. – А где можно будет зарабатывать в ближайшее время? Пуить…. – И он показал пальцем на приблизительное местонахождение завода. – Так что либо деньги, либо ничего….

– Да…. Но ведь ты можешь работать после окончания, а в это время получать второе образование, актерское.

– О! – Рассмеялся Ваня, как обычной реакцией на шутку. – Именно так и будет….

– Чего ты смеешься?! Я лично так и буду делать. Мои родители тоже не могут позволить себе оплачивать ту специальность, которой я хочу учиться, но мы договорились, что когда окончу, я пойду на свои заработанные средства туда, куда сам захочу.

– Надо мыслить трезво. И я понимаю, что актерством сильно не заработаешь. А кушать-то хочется…. И куда же ты пойдешь? – С легкой насмешкой спросил он после небольшой паузы.

– На писательский факультет. – Сразу же последовал взрывной смех Вани. – Ты чего?!

– Да,… та… такого даже и нет! – Продолжал он смеяться.

Маселкин обижено взял свое пиво и просто решил не спорить, боясь поругаться.

– Ну, ладно не обижайся. Есть такой, только, мне кажется, по-другому называется, «Сценарный», что ли…. Вот что я тебе скажу, бросай ты эту затею.

– Ты что рехнулся?! Это мечта всей моей жизни!

– Может, так оно и есть, только не будешь ты потом учиться, если сразу не пошел….

– Но родите ли же…. Мы договорились, что….

– Родители твои так сказали, просто, чтобы ты поступил сюда, а иначе сам знаешь, что бывает с теми, кто после школы никуда не поступает…. – И в ответ на свой риторический вопрос, Ваня приложил руку к воображаемому козырьку, отдавая честь, как это принято у солдат. – Армия, друг мой.

– То есть, ты хочешь сказать, что они меня провели?

– Не знаю, Коля. Дело не мое. Но скажу тебе так: если сразу не поступил туда, куда хотел – все, считай что пропало…!

Почему-то после этих слов он залпом допил половину бутылки своего третьего пива, а потом нырнул внутрь кафе еще за одним, оставив Колю наедине со своими размышлениями. Другие не слышали их разговора, не вмешивались, хотя даже если бы и слышали, ничего дельного не сказали бы. «Такой себе народец нынче пошел, ничего им не надо, ничего им не интересно, нет у них мечтаний…. А Ваню жалко. Он продал свою мечту ради денег, хотя не по своим принуждениям, но продал. Он сам прекрасно понимал, что никогда уже не станет актером, он сдался. А этим вообще все равно….», – он оглядел своих знакомых по кругу: «Вот такой себе народец окружает нас, – думал Маселкин, – посредственный….».

Через минуту Ваня вернулся из кафе, принеся с собой вместо пива маленькую бутылку водки.

– Будешь? – Печально, как Гамлет предложил он и, не дожидаясь ответа, стал пить сам, строя планы на будущий вечер или разрушая остатки прошлого….

День Инженера не праздновался как-то по-особенному. Выпивания, концерт в актовом зале, организованный показушниками и заводилами факультета с использованием устарелых въевшихся шуток про изъяны и странности преподавателей, а потом дискотека. На концерт Коля не хотел идти, он и так знал, что ничего смешного там не будет, основываясь на знании тех ребят, которые его делали. Пару тройку парней вечно шумящие, думающие, что они смешнее и талантливее всех на курсе, постоянно выдумывающие какой-то бред, который усердно репетировали и в конечном итоге, они разочарованно вздыхали над очередными фиаско. Но больше всего Коле не нравилось то, что они считали себя творческими людьми, которые выставляют свое творчество на показ перед, как им казалось, необразованными и серыми заучками-инженерами, пришедшие сюда, в принципе, только лишь за знаниями заводского дела. Маселкин идти не хотел, но пошел, увидев, что в актовый зал пришла и Аня Баринова, та, которая смотрела на него на парах. Он не знал, с какой целью она это делала, но интуитивно надеялся, что лишь с одной – из-за симпатии.

Это было довольно глупо, так как единственной девушке на их потоке, мужского внимания хватало сполна. Ей постоянно предлагали проводить домой или сходить поужинать, помогали с контрольными заданиями и даже преподаватели относились с теплом, привыкнув к ней, как к единственной девушке-инженеру. К тому же, она постоянно водилась с этими ребятами, Васей и Никитой, которые сладостно придавали ей статус особенной девицы, окруженной двумя такими бриллиантами. Что же она в них нашла?

Концерт выдался, в общем, не очень, даже хуже прошлогоднего, как обычно сказали бы старшекурсники. Преподаватели были довольны, они выходили из зала, улыбаясь легкому простому и изредка пошлому юмору о себе и студентах в целом, они всегда остаются довольными, так как это был их, пожалуй, единственный день для культурно-продвинутой жизни, досуга и возможности официально пригубить немного спиртного после занятий со своими коллегами.

Студенты разбредались по разным местам: кто-то шел дальше пить, кто-то уныло направлялся в общежитие отмечать День Инженера сном, многие собирались идти на дискотеку, на которой будет куча народа, включая девушек с других факультетов, присоединяющихся к такого рода праздникам каждый раз. Маселкин не видел Аню после того, как она вошла в зал, как-будто ее поглотила тень толпы, кучкующейся в неосвещенном помещении гардеробного характера, но он встретил ее на выходе после концерта.

Она шла немного на веселе, с обеих сторон держа под ручку своих опекунов из состава элиты. Она была красивее обычного в тот вечер, с ярким макияжем, налакированной прической и в длинных серьгах, шла везде элегантно, не спеша, не как обычно на пары. В ее часто до этого смотревших на него глазах даже в такой темноте можно было заметить безмятежность и удовольствие от восхищающихся ею взглядов прохожих.

Да, Коля тоже ей восхищался, как, наверное, еще не восхищался никем. Каждого короткого взгляда на нее было мало, хотелось любоваться ею еще и еще, хотелось дышать ее воздухом, когда она проходит мимо, хотелось наконец-то с ней пусть даже неуклюже, но разговориться.

Они втроем болтали о чем-то пустом, но веселом, а она хохотала, то ли от шуток, то ли от легкого воздушного алкогольного опьянения, то ли от новой себя. Среди кучи народа, проходящего мимо них, Аня не узнала бы даже собственную маму, если бы та присутствовала там. Было темно, шумно и хотелось поскорее спуститься по ступеням вниз и вырваться из этой всеокружающей болтовни людей. Она его не заметила, а Маселкин просто провожал ее взглядом, понимая при этом, что ее частые осматривания его на парах были ни что иное как «ничего» или «просто так», задержанный взгляд на чудаке, который не ведет конспект на лекциях, а пишет что-то в свою тетрадь, задумчиво глядя в окно.

От такого даже расхотелось куда-либо идти. Коля решил, что поедет домой, тем более, что никто из его друзей, точнее говоря знакомых, не звал его в свою компанию, а Ване Ниточкину уже будет все равно, кто будет тащить его пьяным домой. У обочины, по которой Коля направлялся на остановку, отозвалась сигналом на ключ черная машина. «А, это же машина Никиты, папин подарок к удачному поступлению», – заметил про себя Маселкин и, стараясь не смотреть в его сторону, проходил мимо. Никита элегантно подкатил к задней двери и открыл ее для Ани.

– Нет, ребята, я не поеду на дискотеку, я домой. – Устало сказала она.

– Да, ладно тебе! Мы тоже не поедем на дискотеку. У Никиты есть другое предложение. – Вася говорил мягко и вежливо, провожая ее за талию к двери.

– Какое «предложение»?

– Увидишь, – предлагая ей сесть в машину, сказал Никита, – это будет сюрприз.

– Нет, ребята, я лучше домой. – Все также безынтересно сказала она.

– Ну, ты чего? Поехали, говорю.

– Отпусти меня! – Крикнула она Васе. – Я сказала, что никуда не поеду! Отвезите меня домой или я сама!

– Поехали! – Уже с небольшой силой толкал ее Вася в машину, но все тем же уверенным тоном, не давая вырваться.

Коля не хотел вмешиваться, но когда он почувствовал, что что-то идее не так, он остановился, а потом направился к ним.

– Эй! – Громко произнес он. – Вы что делаете?! Отпустите ее!

– Кто это там? А, это ты Масло. Тебе чего надо? Иди, куда шел.

– Она не хочет с вами ехать, а значит не поедет.

– Тебе что, скучно?! Вали отсюда, герой!

– Аня, – обратился Коля к ней, – не слушай их, уезжай домой. Если надо я им обоим врежу. – И он стал засучивать свои рукава, готовясь к неровной драке.

Что будет потом, он не думал. Они были сыновьями каких-то богачей, которые могут сделать кучу неприятностей, к тому же их было двое, а он один, причем слабее и худее на порядок, хоть и выше. Но защита девушки для него было первоочередной задачей, которую нужно было выполнить, чтобы не потерять свою честь. Коля был уже в двух метрах от них, так что можно было прыгнуть или начать разгоняться для удара. Он решил, что со следующего шага начнет кричать, это сильнее их напугает, а потом резко ударит, и вот он шаг!

– Коля! – «Она знает мое имя! Знает его! Я иду к тебе, Аня…!» – Тебе что нужно? Ты что, пьяный? – Неожиданно обратилась Аня к нему, Маселкин остановился и окаменел. – Чего шумишь?

– Пойдем, Аня, я не дам им тебя затащить в машину!

– Что?! Кому не дашь? Моим друзьям? Ты ненормальный? Мы шутим просто, а с тобой я бы точно никуда не поехала. Шел бы ты домой. Поехали мальчики, не стоит его трогать.

Парни рассмеялись ему в лицо, сели в машину и уехали, дав хороший старт с пробуксовкой под пьяную руку. Маселкин ничего не мог сказать ни вслух, ни про себя, просто стоял в оцепенении, удивляясь странности женской натуры. Вот он рыцарь, пришел ей на помощь, чтобы освободить ее от обидчиков, а она его отвергла, да еще и поехала с ними. Странно….

На следующее утро на парах появилась только половина студентов. Коля с задумчивым видом писал свой очередной рассказ, грустно глядя в окно. Теперь он не чувствовал никакого постороннего взгляда, ни чьих пристально смотрящих глаз. Аня не пришла…. У него не было повода волноваться за нее, ведь она сама выбрала остаться с теми ребятами, которых, кстати, тоже не было. Ничего особенного он к ней не испытывал, кроме чувства непонимания, которое он бы вполне удовлетворил, если б смог поговорить с ней наедине. Но ее не было, и она, скорее всего, не стала бы с ним говорить, сказала бы что некогда или еще что.

Впервые у него не получалось написать даже первую строчку своего рассказа, от которой часто и строилась вся идея. Что-то было не так…. «Сосредоточиться. Профессор, помолчи, а? Отвлекаешь же! Со своими сопряжениями металлов….». На секунду ему показалось, что сегодня ничего уже не выйдет, но это не расстроило его так, как мысль, которая вдруг возникла: «А что если я писал только в то время, когда она на меня смотрела…? Я ведь не видел этого, только иногда замечал, а она, возможно, смотрела все время…. Через свои красивые глаза она посылала мне свои мысли, а я их записывал, принимая за свои. Где же она…?». К чувству непонимания добавилось еще и чувство одиночества и тоски, желание общения с ней, и ревности. Ревности?! Откуда? Она же просто моя сокурсница, которая вчера отказалась от моей помощи. Просто сокурсница…

Так прошла неделя. Маселкин не прикасался к своей тетрадке, ожидая ее появление еще у входа в корпус каждое утро. Он приезжал раньше, немного мерз, курил и протаптывал дорожки по засохшей траве возле лавочек. А ее все не было, и даже в середине дня она не появлялась. Вася и Никита возвратились к учебе, как ни в чем не бывало, продолжая смеяться и лихо обсуждать свои похождения на курилке. Складывалось такое чувство, что Ани никогда и не было с ними вообще. Маселкин спрашивал своих друзей, не видел ли кто Баринову, где она пропала, а то у нее был его конспект по физике…, или еще что-нибудь в таком роде в виде предлога спросить о ней.

– Кто? Аня? У нас что, девочки были? Почему не познакомил?

– Да нет, я…

– Ты рехнулся, парень?! Как девушка будет на инженера учиться?

«Лучше справиться в деканате, а то и правда похоже, что никакой Ани никогда не существовало.».

– Баринова…. Баринова…. – Проговаривал про себя и вслух методист, листая списки студентов. – А! Так она документы забрала на прошлой неделе, говорит, «не тяну, тяжело….».

Пауза произошла и в разговоре и в моих мыслях. Я не думал, что она так может меня интересовать, а тем более, когда она уйдет…. Причем, как она ушла? Никто даже и не заметил. Многие подумали, что она была миражем, иллюзией невозможного – девушка-инженер. Все-таки не по своей воле она ушла, я так чувствую, но Вася и Никита в любом случае не откроют мне правду, а только будут насмехаться….

Я пришел домой, ошарашенный этой мыслью…. Я? Постой. Я?! После того, как она ушла из Моей истории, откуда-то неожиданно вдруг появилось это «Я», как-будто я действительно поверил, что это ее глаза передавали мне мысли, когда я писал. Но уйдя, не попрощавшись, ее глаза оставили маленькую заметку: «теперь не я буду посылать тебе мысли, а ты сам. Я – теперь ты, а ты – я!». Долго сидел, не двигаясь, смотрясь в зеркало с ручкой, половинка отражающего свойства которого отсутствовала после неровного диагонального раскола. Не было ничего вокруг, только темнеющее окно и мысли обо всем, об этом и все. Когда совсем стемнело, я одним привычным движением на ощупь включил настольную лампу и стал писать. Я – вернулся!

Она ушла, но все можно было исправить в рассказе, в истории, которая однажды сбудется…!

4

Не было дождя, не было пасмурной погоды, которой так не хватало в сопровождение того настроение, которое душило изнутри. Какое-то не схождение…. Почему вообще дождь идет только тогда, когда случается что-то плохое? Почему он не идет просто так, просто аплодируя земле за хорошее поведение? Хоть плохое и случилось, дождя все рано не намеревалось. Еще не было холодно, хотя обычно в такое время года на улицах уже лежит снег. Я шел по проселочной дороге своего района пред зимними экзаменами. Это должны были быть первые в своем роде испытания того, насколько сильно ты хочешь учиться дальше. Предметы казались не сложными до тех пор, пока я сидел на прах и слушал, но когда возвращался домой и перечитывал изредка конспектируемый материал, то все становилось набором утерянных в памяти символов, не имеющих смысл. Но пытаться стоило. За час до прогулки я открыл тетрадь по стереохимии и начал читать:

«… Таким образом, Компоненты «А» присоединяют молекулы «Б» и образуют металлическую связь посредством лишних свободных орбиталей. В сферическом представлении вы можете видеть, как сильно пространственная структура отличается от схематической. Но главное в распознании истинной структуры, это иметь воображение, и представлять себе модель в голове. Главным композитом в этом соединении является (далее небольшой пропуск) … А что является главным композитом соединения этих двух молодых людей? Кто они? (по всей видимости, я записал то, что увидел в окне во время лекции, пропустив важный материал стереохимии).

Студенты, но не нашего отделения. За толстым стеклом окна они кажутся на свободе, сбежавшими с пар влюбленными, а я будто смотрю на их свободу из тюремной камеры, мне до них нет никакого дела, но на самом деле они интересны мне. Они жеманно обнимаются, стесняясь друг друга поцеловать, хотя это вызвано не моим наблюдением сзади. Они сидели спиной к окну, из которого я их видел, и если бы заметили стороннего наблюдателя в их интимном процессе, то наверняка бы перестали даже обниматься и вскорости ушли. Я старался смотреть туда редко, чтобы не спугнуть их, как внезапно прилетевших птиц. Они оба играли глазами, договаривая ими недосказанное, любезно хлопали по коленям ладонью, в приступах смеха. Им было хорошо. Возможно, завтра они поссорятся и не будут больше вместе, но сегодня их это не волнует, сегодня они живы симпатией друг к другу и тем композитом, который их соединил. Они о нем не знают, это просто что-то внутри толкнувшее их к новым чувствам и открытиям нового мирка внутри каждого. Этот композит любопытство? Нет. Чувства? Нет, они еще не зародились. Этот композит – жажда нового! Причем, такого нового, которого хочется больше всего….».

Конспект так и оборвался этой мыслью, и я понял, что учить тут вовсе нечего, поэтому решил пойти прогуляться по месту, где я раньше не бывал – где было что-то новое.

Проселочная дорога закончилась выходом в лесную посадку, за которой следовали пустыри и железная дорога от нашего завода. Мне не приходилось бывать очень далеко от этой улицы, но ноги требовали новых путей.

Тихо. Поют птицы и собственные шаги складываются с дыханием в один стук, сотрясающий спокойные деревья. Здесь очень хорошее место, чтобы подумать, только ночью, наверное, страшновато, надо вернуться до темноты. А подумать, действительно, было о чем, едва бы хватило времени до того, как стемнеет. Разбивши свой план по пунктам, я, не стесняясь потихоньку начал самоанализ.

Аня больше не училась с нами, или со мной, вместе. После этого я долгое время болел: ниоткуда появилась температура, слабость, провалялся в постели с неделю, а потом еще долго кашлял и шмыгал носом. Не знаю, хотел ли я заболеть или правда была какая-то инфекция, но симптомы были настоящими. Как-то даже потянуло писать стихи, хотя на больную голову получались больные стихи, которые быстро утомляли, а потом перестал. Всегда ли мучения приходят о том, чего не было? Как бы я реагировал, если б мы все-таки были вместе, пусть даже на один день, как та парочка за стеклом аудитории, а потом разошлись бы, потеряв интерес к новому? Наверное, по-другому, но теперь этого не узнать. Она ушла, но появился «Я», и за это «Я» ей благодарен.

Я боялся кому-то показать свои рассказы, прятал их, как секретные данные разведчиков и не любил любопытных людей. Единственный, кому я впервые открылся, был тот самый Ваня. Он с интересом читал их, иногда критиковал или смеялся над ошибками в словах, давал советы по поводу массового обнародования, а я боялся и отнекивался. Они ему нравились, особенно тот, который был посвящен Ане, но под другим именем, наверное, он догадался. В конечном итоге, не спрашивая моего мнения, он отдал несколько моих историй в университетский журнал, который напечатал только одно понравившееся им, проигнорировав самые лучшие рассказы, по моему мнению. Так про меня узнали сокурсники, про мое хобби и про мои мысли, про то, что я так скрывал. Многим нравилось, преподаватели хвалили за увлечение, но ругали за оценки и халатное отношение к предметам, девочки с других факультетов, через общих знакомых стали больше общаться со мной, но не с моими рассказами. В целом, Ваня очень помог мне, особенно тогда, когда хвалил и говорил, что нужно продолжать, сам увеличивая при этом все больше свою дневную норму алкоголя. Мне тоже хотелось ему помочь. Я предложил нашим организаторам концертов создать небольшой театр, давать спектакли, где Ваня смог бы играть главные роли, но массовики-затейники высмеяли сценарий так же, как Ниточкин идею о его участии. Жаль. По крайней мере, моя цель учиться на писателя укрепилась и стала ближе, вот только сессия….

Сессия…. С этим отрезком плана у меня были самые большие проблемы – плана не было. Я не знал, как сдать хоть один экзамен, даже на три. Подойдя к этому участку плана, который обрывался, меня тоже оборвали.

Передо мной оказались рельсы, ржавые, с замасляными шпалами посередине. Никакого распутья или еще что, просто рельсы, ведущие в две стороны и все. Влево они уходили в сторону, где был наш завод, если я правильно ориентировался, а вправо…. Что было там? Издали грянул сигнал, означающий приближение поезда. Я отошел в сторону, чтобы не нервировать водителя, тянущего, по-видимому, тяжелый груз состава. Он шел медленно, сотрясая землю на каждом стыке рельс, отбивая одинаковый всеми узнаваемый ритм еще с детства. На него так легко запрыгнуть…. А что если…? Не зная, куда он направляется, просто сесть на него и абсолютно без билета и соседей отправиться в неизвестное, но так меня давно ожидающее Будущее…! Зачем ждать, пока доучусь, найду работу, заново начну учиться и, только потом стану тем, кем хочу. Вот он – билет в Будущее!

Я подошел ближе, первый вагон проехал, и машинист не увидел бы меня из-за поворота. Моя рука протянулась к скользящим мимо вагонам, пальцы, касаясь, снимали черную сажу с их поверхности. Все тело снаружи обдавалось шумом и мощью, громыхающих в полушаге составов, а изнутри – вздрагиваниями, раздающихся далеко за пределы леса. Надо просто шагнуть, когда появиться следующий пролет без лестницы…. Просто шагнуть… к Будущему…!

Последний день консультаций собрал нас всех вместе в большой аудитории, где было душно, но, тем не менее, холодно. Я пришел туда угрюмый и не выспавшийся, всю ночь пытался написать или, вернее сказать, представить себе, что было бы со мной, если б все-таки я прыгнул на тот поезд. Вопросы Будущего продолжали вызывать интерес во мне….

Меня удивила та вялая суета, которая была среди готовящихся сдавать экзамены неготовых студентов. Кто-то нехотя переписывал конспекты, просил решить за себя контрольную работу или практикум, который не сдал до этого. Можно было сказать, что никто вовсе и не волновался по поводу экзаменов, которыми они были запуганы еще с самого начала обучения старшекурсниками.

Вани нигде не было, поэтому я сел сзади, ожидая когда, преподаватель закончит отвечать на, как мне показалось, бесконечные, банальные, быстро сфабрикованные не нужные вопросы ради того, чтобы просто хоть что-нибудь спросить. Преподаватель замечал это своим уставшим опытом и понимал, но ставил в голове маленькую метку задающему вопрос студенту, как спасающему его от траты времени пытливому уму. А спрашивающий студент надеялся на то, что преподаватель за это поставит ему оценку повыше. Гадостно было видеть эту безмолвную договоренность между ними.

Шелестели языки подготовки, шебуршали листы тетрадок, шлялись по ветру безосновательные надежды на стипендию, а ведь в конечном итоге все окажется совсем по-другому, лотерея, в которую невозможно выиграть с первого раза. Кто-то может даже не пройдет в следующий тур. Конечно, Серега Светлов, например, который появился всего три раза в институте, два из них только на курилке, вряд ли преодолеет эту эстафету. Мой теска Коля Панченко, он всегда пил наравне с Ваней Ниточкиным, но в отличие от него не ходил на пары, а все время отсиживался в общежитии, а вернее отлеживался. Много еще таких ребят, о которых я не знаю или просто догадываюсь. Для чего они поступали сюда? Последовали также как и я, наставлениям своих родителей и выказывали свой внутренний протест таким образом, чтобы их не смогли потом обвинить: не мое это и все! Но почему я приписываю себя к числу пересекших финишную черту? Откуда такая уверенность? Ее не было, вовсе нет…. Поэтому, среди этого шепотного легко развивающегося шума я отдался своим мыслям и решил не вникать во все это до тех пор, пока рука набрасывает слова на белый лист рвущейся покрыться татуажем бумаги.

Начал я так, как когда-то давно еще хотел начать, но все не решался. При вспоминании определенных высказываний, всплывали воспоминания старых высохших эскизов сгоревшего пера моего воображения.

«Зима, – отрывисто я написал, – была абсолютно бесснежной уже два месяца и два дня….». В угловатом отверстии входной двери во двор виднелся уголок письма, вызывающий интригу или надежду. Краюшек его был очень белым и сухим, не успев отсыреть от снега, которого не было. «А мне сегодня, как раз таки, снился снег, много снега! Это, обычно, к новостям, если сон был вещим. Каждый сон по-своему вещий….», – подумал парень, завидев краюшек этого, то ли письма, то ли чего-то еще в своем почтовом ящике калитки из окна комнаты. Целый месяц он сидел дома, не нуждаясь выйти из него. «Может что-то хорошее прислали из университета…? Почему бы и нет?! Новость начинается с двери!». В калитку вошла женщина, закрыла за собой одним хлопком из-за пакетов в руках и, увидав письмо, достала и помахала им в окно, ожидая там увидеть кого-то. Она вошла в дом, поставила свои пакеты, но письмо отдавать сыну не спешила.

– Ну, как ты сегодня?

– Нормально. Устала.

Он помог разобрать ей сумки и разложить все вещи на свои места. В молчании уставшего дня, не зажигая света лампы, он невзначай спросил.

– А что там за письмо было в ящике?

– Тебе…. – Ровно и без подробностей ответила она.

– А от кого?

– Посмотри, вон там на трельяже лежит…. – Все также ровно.

Он двигался по направлению к трельяжу с легкой улыбкой. «Кто бы это мог быть?». Ему вообще редко слали письма – никогда. Поэтому интрига расплывалась в улыбке на его щетине, которая успела отрасти за месяц на еще довольно молодом лице.

За этот месяц он многое написал, понадеявшись, что препятствие, которое он не преодолел, даст ему стимул делать то, к чему он стремится. И первые дни были очень удачными, это была как свобода, после тюремного заключения сроком в полгода. Все накипевшее за это время выходило легко, чувственно, с обидой на жизнь, опустошая внутренности души для нового. Наконец-то появилось достаточно времени для того, чтобы засесть за все идеи и полу идеи, которые внезапно рождались, как искры в холодной резке металла, которые записывались и не записывались, забывались и ложились на бумагу быстрым неровным почерком, где бы то ни было. Погода бросала его в разные стороны только в пределах комнаты, из которой он не думал и шагу ступить наружу, заключив себя сам в этой одинокой творческой каюте наземного плавания по мыслям своих фантазий. Первые выдохи радовали его настолько, что он перечитывал написанные рассказы снова и снова, вдохновляясь для новых идей и нового в жизни, которое вскорости должно было прийти. Время исчезло…. Радость заполняла его так сильно, что хотелось взлетать и мечтать о том времени, когда его книги и рассказы будут читаться другими, им будет нравиться и он будет еще радостнее от этого.

Рассылки рассказов в разные издательства не приносили пока никаких известий. «Может быть, это оно и есть?», – думал он, глядя на конверт, – «Первое предложение печати, публикации, редакторства, да что угодно!».

В процессе написания, он ходил по комнате и общался вслух сам с собой, со своими героями, с воображаемым образом Ани, который его вдохновлял…. Родители пугались этому, думая, что их сын понемногу сходит с ума на почве отчисления. Да, из института его все-таки исключили, из-за неудовлетворительной сдачи экзаменов…. Но отчисление стало не горем, а величайшей радостью, которая могла только с ним случиться, как он думал. Прошел целый месяц после сессии, как он не посещал пары, не виделся со своими знакомыми, которые резко позабыли о нем, как и об Ане, будто он никогда и не учился с ними. Даже Ваня Ниточкин не звонил, не писал, пропустил его сквозь себя и свое горе и все. Одиночество и тишина делали свое дело ладно. Ничто не отвлекало его от ясного света где-то вдали, там, где его ждало Будущее…!

Он слышал голоса, просившие его повернуть в ту или иную сторону развития событий в своих творениях, герои сами направляли свою судьбу в его руках. Эти голоса были ниоткуда, и если к ним прислушиваться очень внимательно, то они сразу же пропадали. Поэтому он пускал их вскользь со своими мыслями, проносясь на большой скорости мимо поворотов, на которых они ставили ему знаки, резко сворачивал или ехал дальше, краем глаза запоминая место поворота. Это были просто вымышленные образы, заменяющие ему друзей, знакомых, врагов, любимых, которых он очень любил, испытывал трудностями, жалел и ненавидел. Они исчезали также внезапно, как и появлялись, когда завершали свою роль в истории, просто уходили за занавес памяти, не дожидаясь аплодисментов и не нуждаясь в гонораре. «Могут ли они когда-нибудь заменить мне настоящих друзей, знакомых, врагов, любимых…? Быть живыми людьми, но только для меня? Их никто не видит, с ними знакомятся, если читают книгу, но никогда не переманят на свою сторону. Они даже будут в других обликах, находясь в чужом сознании, во время чтения, так что они не смогут изменить мне. Но, люди…. Только люди способны привносить в меня что-то новое…. А я ведь так мало общаюсь с людьми….».