Книга: Чевенгур - Андрей Платонов

Условно все творчество Платонова делится на две части - в одной он повествует о человеке, в другой рассматривает общество. Социум в произведениях автора глубже всего анализируется в трех произведениях - легендарной повести "Котлован", повести "Джан" и наконец романе "Чевенгур". Все три опуса являются по сути единым произведением, рассматривающим общество со всех имеющихся граней, при этом каждая часть кардинально отличается от остальных.

В "Джане" Платонов рисует перед читателем угнетающую картину тотального запустения, вселенского обнищания одной из малых народностей где-то в глубинах средней Азии. Народу под названием "Джан" уже не нужно ни всеобщего равенства и братства, ни прав и свобод, даже пища для него является предметом строгой необходимости и принимается чисто рефлексивно безо всякой цели и смысла к дальнейшему существованию. И этот нищий, уже давно умерший народ, скитающийся призраком по пустыням, пытается спасти главный герой повести - юный коммунист, получивший партийное задание.

Несмотря на тот факт, что автор является защитником и пропагандистом коммунизма, ему принципиально важно показать, что в мире существуют свои уникальные культуры и формы жизни, которые невозможно выровнять по одной гребенке коллективизации. С точки зрения писателя коммунизм и общность (как локальная так и космополитическая) прежде всего должны найти свою собственную, аутентичную форму синтеза и взаимопонимания - любая форма огульного насаждения чуждой идеологии даже с благими целями оборачивается полным провалом. Для Платонова принципиально важно найти тот сложный, уникальный, незримый путь в будущее, т.к. сам он, и это особенно чувствуется по многим философским пассажам, ясно понимал, что именно коммунизм является единственным решением сложившейся социальной ситуации.

В "Котловане" тема общественного благоустройства продолжается. Однако на сей раз Платонов заостряет свое внимание не на обществе в целом, а на составляющих его индивидах. Если народ Джан представлял из себя единое целое со своим мистическим коллективным бессознательным, то в "Котловане" оно разбивается на множество осколков-личностей, где каждый ищет свой путь и место в мире. За исключением "Записок из подполья" сложно найти литературное произведение во всем мировом наследии, которое было бы еще больше пропитано тоской экзистценциализма, бесцельностью существования и холодом одиночества посреди бескрайней равнодушной вселенной. Платонов в повести вновь и вновь обращается к идее о том, что все материальное существование - упорный труд, строительство, накопительство и прочее - является реакцией на бесконечную душевную пустоту. После падения всех трансцендентных сущностей, человек уже забыл что значит быть в мире и быть его частью. Отныне он присутствует как сторонний наблюдатель или пассажир, чью грудь раздирает тоска бессилия и одиночества. Против последних, им придумываются разнообразные идеи, вроде близящегося всеобщего счастья, разумного общественного устройства, однако жизнь снова и снова оказывается сильнее, оставляя покинутого индивида возле руин собственных надежд.

Роман "Чевенгур" является собой именно такое воплотившееся крушение всех трансцендентных надежд и упований, представленное воочию. Сюжет крутится вокруг псевдокоммуннистического общества, ограниченного рамками локальной сельской местности где-то на юге России. Герои истории преисполнены уверенности в том, что образовавшееся общество уже достигло абсолютной гармонии. Труд и эксплуатация в нем отменены, за всех работает солнце, а в деньгах и частной собственности никто не нуждается, т.к. никто не имеет ни первого ни второго. Стоит отметить, что персонажи просто ослеплены собственной идеологией - они беззаветно преданы коммунистическим формулам и идеалам отцов революции и за счастье ближнего с радостью готовы пожертвовать собой.

Платонов мастерской рукой создает амбивалентное отношение читателя по отношению к действующим лицам. С одной стороны, он понимает их искренность и "чистоту сердечного ощущения", но с другой ясно видит, что при отсутствии рационального и теоретического устройства, стихийно возникший социум обречен на скоропостижное и неизбежное угасание. В "Чевенгуре" Платонов снова пытается найти некую золотую середину. С одной стороны он выписывает невероятно сильных, душевных, готовых на героические поступки личностей, а с другой рисует сложнейший механизм окружающего мира и жестокой действительности, в которой героям необходимо искать свой собственный уникальный путь развития. Вопрос который ставит Платонов в первую очередь - достаточно ли велика идея коммунизма для русского сердца, сможет ли она вместить его в себя? Ведь его герои постоянно тоскуют и томятся по чему-то высшему, сверхмировому и саму идею коммунизма, взаимопомощи и братства одухотворяют всей душой, как бы гиперболизируя первоначально содержащуюся в нем идею до крайне степени, в связи с чем выходит нечто очень далекое от первоначальной задумки.

В "Чевенгуре" практически нет никакого сюжетного развития (как его не было и в повестях "Котлован" или "Джан"). Платонов слишком велик для своего времени, чтобы останавливаться только в области голого реализма и материалистической драматургии действия (хотя гениальное "Возращение" говорит, что он бы мог достичь многого). Его область находится где-то между, в невидимом зазоре между трансцендентностью и материальностью. Все персонажи сплошь странники, пытающиеся найти в этом междумирье какой-то приют. Они пробегают все расстояние от чистейшего сентиментализма до рабского труда и бесконечной покорности перед бытием, но всюду видят только одно - пустоту. Уже поздно становиться реалистом или философом. Чтобы выжить нужно быть отчасти Дон Кихотом, как герой Копенкин, который идеализирует свои мечты о Розе Люксембург и живет только ею, то и дело впадая в помешательство.

Платонов и воспевает и ненавидит тот факт, что герои живут в зеркальных лабиринтах собственной субъективности, однако он ясно понимает, что это заложено в самом существе человека, а человеческую природу он ценит и уважает. Но еще больше человеческой Платонов уважает природу техники. Для него понятие Хайдеггера "постав" - т.е. душа технологий, является основополагающим. Техника является одним из тех мостов, которым люди ходят к матери природе, однако уважая и чтя свою прародительницу. А вот чего по настоящему не хватает, и сам Платонов это безоговорочно признает - моста между человеком и человеком. С присущей автору искренностью, он отчаянно пытается найти выход для своих героев из одиночных камер собственного существования. Но едва вселяя в читателю небольшую толику веры в какую-либо идею, он тут же спешит опровергнуть сам себя, наглядно показывая, что душа куда глубже и самобытней любой формулы всеобщего счастья или непреложных законов самого бытия.

Чевенгур — город, где объявлен коммунизм. Это декларированное утопическое общество, где труд для производства запрещён как форма эксплуатации и средство для создания продукта, который является пережитком буржуазного прошлого. Исключение — субботники, где трудятся для общего блага. Единственный трудяга Чевенгура — Солнце, первый пролетарий, светящий всем. Остальные бездельничают, усложняют жизнь и ждут наступления коммунизма. Никто не знает, как он выглядит. Но убеждены, что распознают его, когда он «прорастёт». При этом руководствуются исключительно собственными соображениями, основанными на лозунгах и речах агитаторов.

Коммунизм — краеугольный камень всей жизни Чевенгура. Альфа и омега, мера всех вещей и явлений, причина, цель, процесс, состояние, форма жизни. Всё должно быть подчинено ему, шаг в сторону — контра, ересь, буржуазный элемент. Только вот декларированный чевенгурский коммунизм как-то не хочет наступать, несмотря на то, что население города создаёт все необходимые условия для его процветания. Но почему-то еды не хватает (это оправдывается постулатом, что страдание — суть пролетариата), поля зарастают бурьяном (что переиначивается как прирост полезной земли), дети умирают (и это становится потрясением. ибо как может умереть ребёнок. родившийся после революции?), а обещанный рай не наступает. И в конце концов — не наступит.

«Чевенгур» — это неприкрытая критика общественно-политических преобразований постреволюционной России: когда за строительство «дивного нового мира» взялись неграмотные мужики. Это книга о том, что по указу сверху новое общество не создать, а идеология и пропаганда (как бы сильно не насаждались и как бы глубоко не проникали во все сферы жизни) не способны обеспечить жизнедеятельность страны. В романе показана обманчивость революционных обещаний и к чему она в итоге приводит.

«Чевенгур» написан уникальным «платоновским» языком, в котором чувствуется боль автора за свою страну, за обманутый народ, за упущенную возможность качественных преобразований. Роман является развенчанием мифа о коммунизме, который стал новой религией, но извратил свою суть.

Дело в том, что, прочитав «Чевенгур», я вспомнил то чувство, когда я гляжу через забор на котлован и не могу понять, что тут происходит. То есть сомнений нет, что я прочитал очень крутую книгу: язык произведения, стиль, все эти выражения … Ну просто высочайший пилотаж! Метафоры, которые сначала кажутся несуразными и несопоставимыми, после минутного размышления оказываются единственно верными и глубочайшими – тот случай, когда словам тесно, а мыслям освежающе просторно.

Но вот сам сюжет, сам герои… Может быть, дело в том, что я не современник Платонова и меня не окрыляет «Симфония Донбасса»; отнюдь, я совсем иную «музыку» слышу из тех краёв... Тем более, что после Сорокина, Пелевина и Войновича, персонажи «Чевенгура» кажутся не наивными искателями счастья, а карикатурными и гротескными работами художников-шабашников, вроде Бендера и Воробьянинова. И весь роман, кажущийся на первый взгляд таким наивным, светлым и шизофренически радостным, будто «Мальчиш Кибальчиш», на деле конечно светит, но очень холодным, белым светом безлюдной пустыни. Роман, безусловно, восторженный, но восторг этот, как у Высоцкого, - гибельный, обречённый. Не знаю, так ли задумывалось Платоновым, или дело в том, что я смотрю с другой, пост- и квазисоветской колокольни.

Или я просто не дорос до этого? Как вот окажись я сейчас в какой-нибудь рубке Большого адронного коллайдера и начнут там разные бозоны сталкиваться с кварками, извергая вокруг искры протонов и нейтрино – не пойму ведь, не оценю и что со всем этим делать – знать не буду. Но определённо буду уверен, что прикоснулся к великому чему-то, волшебному, чудесному и настоящему. Хотя почти ничего не понял. Но было здорово. Когда-нибудь обязательно перечитаю.

Мы проникаем в этот тягучий пейзаж через блуждания главного героя-сироты по просторам страны и его попытки понять и построить коммунизм, снять с него мерки, чтобы внедрять в других местах по образу и подобию. Тесный душный мир вечно голодных неустроенных необразованных людей, которые с присущей им наивной решительностью и рвением ведут беседы "о необходимости построить социализм будущим летом", оперируя лозунгами и ежеминутно воспаляющимися идеями в их необременнёном знанием представлении.

Вспоминаются "Окаянные дни" Бунина, где события описываются как бы со стороны, и хотя писатель является их непосредственным очевидцем, но не может он принять этой новой реальности, хочет проснуться как от страшного и жестого сна. Тут же - напротив, мы являемся активными деятельными участниками попыток "бедных, неприспособленных людей, дуром приспособляющих социализм к порожним местам равнин и оврагов".

Всё в этом мире настоящее и какое-то туманно-иллюзорное одновременно. Постоянное неизбывное "ощущение какого-то смутного бредово-горячечного сна". И вот это погружение в такую атмосферную дрёму создаёт впечатление проживания той эпохи. Смерть тут не страшна, она без боли и страдания как скука как непонимание сути и ценности жизни.

Втайне он вообще не верил в смерть, главное, же, он хотел посмотреть – что там есть: может быть, гораздо интересней, чем жить в селе или на берегу озера; он видел смерть как другую губернию, которая расположена под небом, будто на дне прохладной воды, – и она его влекла. Некоторые мужики, которым рыбак говорил о своем намерении пожить в смерти и вернуться, отговаривали его, а другие соглашались с ним

Очаровывает своеобразный и удивительный слог автора с каким-то особым ёмким простовато-наивным толкованием глубинной сути вещей.

— Ты возьми птиц! Это прелесть, но после них ничего не остается — потому что они не работают! Видел ты труд птиц? Нету его! Ну, по пище, жилищу они кое-как хлопочут, — ну, а где у них инструментальные изделия? Где у них угол опережения своей жизни? Нету и быть не может. ... А у человека есть машины! Понял? Человек — начало для всякого механизма, а птицы — сами себе конец.

Персонажи книги прекрасны, жалки и ужасно беспечно жестоки одновременно. Умиляют, улыбают и страшат их размышления о сути вещей, околдовывает "загадочная глубина смысла, которая мерцает за поражающей всех вязью его мысле-слов".

Центральная часть романа и правда до одурения тягуча, раза два-три я начинала читать снова очаровываваясь слогом и своеобразностью расссуждений и вновь бросала в середине. На этот раз книга покорена! Одно могу сказать - начиная читать не ожидайте лёгкости бытия. Будьте открыты для знакомства с бесчисленными чудаками, встречающимися и вникуда пропадающими на страницах книги, у каждого своя изнанка наружу.