Книга: Одухотворённые люди - Андрей Платонов

Севастополь. Вечер. Гвозди пуль впиваются в тело земли, в заалевшее небо. Уже не человек, не тот, кто назвал себя солнцем жизни, но человечество, жизнь, распинаются на искривлённом и поруганном кресте : кресте фашизма, символизировавшим когда-то солнце и радость. Ракетницы расцветают в темноте, и падают на полынное поле апокалиптическими, страшными звёздами. Вспышка света. Солдат лежит на земле, разглядывает былинку... Как мало нужно человеку для счастья! Там, на поверхности, люди убивают друг друга, несчастные животные бегут среди трупов, "по-детски вскрикивая от страшной жизни среди человечества" ( апокалиптический символизм Платонова с "жезлом железным", которым пасётся "стадо"), а он, крестом расправив руки, невесомо погружается в какую-то синюю глубину, тишину полей и ночи. Другой солдат бежит среди грома и ада сражения. Его ранит в щёку. А где-то на Урале, в деревеньке, русские девушки поют свою грустную песню, и песня плывёт над задремавшей землёй. И словно с стихотворении Лермонтова " В полдневный жар...", по щеке одной из девушек, вдруг скатывается слеза : её любимый сейчас на войне. Каково ему там сейчас? А любимый чувствует сквозь просторы ночи, полей, её любовь; неким ангелом она встаёт над ним, оберегает. Далее Платонов описывает реальный, до абсурда жуткий случай, произошедший в действительности : капитан ведёт за собою солдат. Взрыв. Приходит в себя на земле, видит возле себя свою оторванную руку. Встаёт, берёт её и поднимает над головой, словно знамя, и с криком " За Родину!", бросается в бой.

Тишина ночи. Неподалёку от места сражения, дети играют в смерть : копают могилки, и хоронят в них глиняных человечков ( прах к праху), у которых осыпаются руки, ноги, головы... словно в хоре из древнегреческой трагедии, они пророчествуют : копают пять могилок, а старшина сквозь слёзы смотрит на них, и тихо говорит :

Нужно отучить от жизни тех, кто научил детей играть в смерть!

Предстоит самый страшный бой. Перед нами проносятся обрывки воспоминаний жизни пяти солдат, в каждом из которых сокрыт некий дар, подношение жизни. Настанет миг, и они почувствуют, что являются живой частью нечто целого : тела народа, Родины, человечества. В ночи смерти, взойдёт не то сердце, не то звезда, и ракетницей осветит живые пространства вокруг, и солдаты ощутят в себе души и братство, которым они связаны друг с другом, ощутят себя частью и той самой звезды, и даже ребёнка, играющего в смерть. Жизнь, словно зрачок, расширится неким половодьем души, заняв те тёмные пространства, которые скрывала, обнимала смерть. Душа отразит целый мир, и человек поймёт, что он есть нечто большее, чем просто "тело" с руками и ногами, и словно из полынных полей, уральских вечеров и любви всех людей, поднимется некий духовный исполин, полями, вечерами, любовью и слезами детей поднимется; детей, людей, которых он любил, жил ими, а значит, будет в них жить и после смерти, которой вдруг не стало. Подняв своё тело в небо над врагом, до странности чужое, но всё ещё мучительно-родное, словно тот капитан, поднявший свою отсечённую руку, этот исполин ринется с небес на врагов. Но это свершится на неком вечном плане, где уже забрезжили живые лучи зари одухотворённого мира, люди же увидят нечто иное : раненый солдат, у которого кончились патроны, обвязывает себя гранатами, бросается под танк с крестом, и человек, обращается в свет.

Небольшой рассказ великого русского писателя Андрея Платонова рукой, словно в лёгком флёре сказки, делится с нами всеми, ныне живущим и будущими жить, что про войну — войну всякую, и не только Мировую или Отечественную — нужно помнить также, как римляне завещали помнить о смерти. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий ... Это не должно повториться.» Сила духа небольшого количества людей добивается всего, чего пожелает — не нужно об этом забывать; политвставки же о ленине, комми и социализьме настолько сладостно топорны, что лишь могут сильней выделить дух времени. А начертание слов... и каждое междометие языка (как и всегда) у Платонова настолько сочны, нужны, ясны и нежны, что вселяет осознавание того, что духовную пищу можно, кроме всего прочего, трогать руками. Не просто трогать, конечно, но и рассказывать слушающих её мысли сердцам запомнить навсегда.