Книга: Счастливая Москва - Андрей Платонов

Сарториус испугался, что ему изо всего мира досталась лишь одна теплая капля, хранимая в груди, а остального он не почувствует и скоро ляжет в угол, подобно Комягину. Сердце его стало как темное, но он утешил его обыкновенным понятием, пришедшим ему в ум, что нужно исследовать весь объем текущей жизни посредством превращения себя в прочих людей. Сарториус погладил свое тело по сторонам, обрекая его перемучиться на другое существование, которое запрещено законом природы и привычкой человека к самому себе. Он был исследователем и не берег себя для тайного счастья, а сопротивление своей личности предполагал уничтожить событиями и обстоятельствами, чтобы по очереди в него могли войти неизвестные чувства других людей. Раз появился жить, нельзя упустить этой возможности, необходимо вникнуть во все посторонние души — иначе ведь некуда деться; с самим собою жить нечего, и кто так живет, тот погибает задолго до гроба /можно только вытаращить глаза и обомлеть от идиотизма/.

В Степном Волке описывалось, что у человека не может быть одной лишь души, а много кого есть в одном человеке. Интересно, что романы были написаны (или не дописаны) в одно и то же время. Отдельно пару слов можно сказать о языке Платонова – это нечто. Он имеет настолько яркий, но при этом не чрезмерный эмоциональный окрас, что просто кайфуешь от чтения, погружаясь полностью в настроения героев. Можно читать уже только ради этого. После прочтения мне осталось лишь чувство бессмысленности и, как бы то сказать, скуки. Такое чувство, что автор сам настолько проникся ощущениями героев (ну а как без этого), что просто потерял смысл в завершении этого произведения.

Жаль что первое впечатление, накрывшее волной, осталось только в хранилище чувственных воспоминаний. Героиня, именем которой озаглавлен роман, – Честнова Москва Ивановна (но ей казалось, что её звали Оля), к середине повествования внезапно пропадает с наших читательских радаров. Карточный домик, построенный на своеобразной зеркальности, где бездеятельная Москва и её бесконечные любовники, обреченные быть общественно полезными, но мертвыми в отношении личного, рушится. И виновата в этом наша героиня. Я бы назвала этот роман загадкой, которую не хочется разгадывать. Москве, в силу обстоятельств превратившейся в листок, плывущей по течению реки жизни, и в силу своей космической безразличности ко всему, не способной любить, но при этом пышущей своими привлекательными телесами (знаете, как Венера, воплощающая женственность), противопоставляются все её мужчины (каждый из которых деятельный и уважаемый в обществе человек). К сожалению ни один из них не может оживить эту роботоподобную женщину и вдохновить её на будущее. Когда на горизонте появился Комягин – мужчина-призрак, опухоль на великом советском коллективизме, ничего не стоящий, и проводящий всё время в удовлетворении своих базовых потребностей и мечтах о смерти («Он тщетно искал в себе какую-нибудь мысль, чувство или настроение и видел, что ничего в нем нет»), у меня зародилась надежда, что их встреча приведёт к воскрешению. Но нет, Платонов не так прост, как хотелось бы моему обывательскому желанию «хэппи энда». То, что начиналось как весёлая полька – краски, слова и люди смешанные в бешеной пляске строительства коммунизма, дошло до пика – Москва потеряла свой цвет, она всего лишь винтик в безразличном механизме – и закончилось похоронным маршем в сознании вневойсковика Комягина:

– Но зачем? – Как зачем? – необходимо. Я хочу узнать весь маршрут покойника: где брать разрешение для отрытия могилы, какие нужны факты и документы, как заказывается гроб, потом транспорт, погребение и чем завершается в итоге баланс жизни: где и по какой формальности производится окончательное исключение человека из состава граждан.

Мне казалось бы логичным поставить тут точку, но Платонов пошёл дальше и оставил нам в заключени философичное высказывание о том, как сон меняет человека. Таким образом мы получили мысль об обретаемой в покое человечности, которая странно коррелирует с правдой жизни и стремлением быть.

У Андрея Платоновича роскошный пир не только сосуществует с голодной смертью, а совершенная красота и грация - с культей и деревянным протезом, но в любую секунду одно готово перетечь, перелиться в другое, естественно заняв весь объем. Больше того, само средоточие жизненной силы, эликсир витальности он в своей картине мира помещает не в мозг или сердце, но в кишки только что умершего человека, в промежуток между непереваренной пищей и калом. Что, не очень приятно? Ну вот он такой. Именно когнитивный диссонанс, а не особенности лексического строя его прозы, как может показаться на поверхностный взгляд, лишает читателя опоры. Привычно твердое основание становится зыбким, уплывает из-под ног, ты не можешь сориентироваться в этом мире чудовищных сказок, рассказанных не то механическим человеком, не то очеловеченным механизмом. Нескладным, детским каким-то, но при этом парадоксально поэтичным, языком

Незавершенный роман "Счастливая Москва" не о дорогой нашей столице, это история девушки, что в детстве осталась сиротой, скиталась среди беспризорников и бог знает какие тяготы довелось ей перенести до того времени, как попала в детский дом, где, не помнящей своего имени, дали ей новое - Москва Ивановна Чистова. Это квинтэссенция платоновского стиля: она несколько лет ходила и ела по родине, как в пустоте, пока не очнулась в детском доме и в школе.

За кадром могут оставаться какие угодно мерзости жизни, с девочки они скатились ртутными шариками, не замутив чистоты. Но и даром ничего не проходит, сплав жизни со смертью, особого рода безжалостно-равнодушное безразличие вошли в Москву как естественное продолжение ее личности. Природой естественной красоты, грации, непосредственности, назначенная радоваться жизни и вдохновлять творцов - а она такая, знаете, Муза, в которую невозможно не влюбиться, и всякий влюбляется - так вот, она оставляет, одного за другим, людей, которым разбила сердца.

Не ради других, которые богаче, умнее, талантливее, но за тем, чтобы пойти, например, работать в метрострой (самая тяжелая работа в невыносимых условиях, на которую нанимались преимущественно тогдашние гастарбайтеры - крестьяне из разоренных коллективизацией деревень). Где тяжелая вагонетка раздробит ей ногу, оставив ампутантом. А любившим ее механику Сарториусу (салют, "Солярис", не думаю, чтобы Лем читал, но книги порой переговариваются через головы творцов) и врачу Самбикину, остается деградировать, всякому своим способом.

Почему? Ну вот, такая философия у Платонова. Жизнь, которую не в счастье надобно проживать, не радоваться, но преодолевать ее ежечасно. Идеи русского космизма переплавляются в его творчестве в жизнь, сопредельную и почти равную смерти. Такое: "жить так, словно ты уже умер". Однако если вы только начинаете знакомство с платоновский прозой, возьмите эту небольшую по объему книгу, не "Котлован" или "Чевенгур", которыми автор знаменит больше.

Божко, Самбикин и Сарториус ведут фантастическую работу во имя всех живых и мертвых, но разбивают лбы и вшивают в них сочувствие.

Философский камень в руках патологоанатома, геометрия коммунизма на языке эсперанто, паспорт, купленный на Крестовском рынке у торговца червями - и влекущий за собой смену личности...

Это боль и восторг, ирония и пафос, бытописание и метафизика, язык и то, что им не передашь.

Андрей Климентов - недооцененный феномен, скрытый потенциал которого, на мой взгляд, не уступает масштабу Достоевского.

«Жизни не вышло. Я боюсь, что она никогда не выйдет и я теперь спешу… Я раз видела одну женщину, она прислонилась лицом к стене и плакала. Она плакала от горя — ей было тридцать четыре года, и она горевала по своему прошлому времени так сильно, что я подумала — она потеряла сто рублей или больше»

«Сколько раз я хотела разделить свою жизнь с кем-нибудь, и теперь хочу, — я ничуть не жалела своей жизни и не буду ее жалеть никогда! На что она мне нужна без людей, без всего эсэсэра? Я комсомолка не оттого, что бедная девочка была»

«В домах ей не было радости, в тепле печей и в свете настольных абажуров она не видела покоя. Она любила огонь дров в печах и электричество, но так, как если бы она сама была не человеком, а огнем и электричеством — волнением силы, обслуживающей мир и счастье на земле»

«Темный человек с горящим факелом бежал по улице в скучную ночь поздней осени»

«Музыка вращалась быстро, как тоска в костяной и круглой голове, откуда выйти нельзя. Но скрытая энергия мелодии была настолько велика, что обещала когда-нибудь протереть косные кости одиночества или выйти сквозь глаза, хотя бы слезами»

Откровенно говоря, даже будь Москва докончена - она вряд ли встала бы в один ряд с шедеврами Платонова. Тут не хватает толики сюрреальности Котлована/Чевенгура. А главное - не хватает внешнего сюжетного драматизма болезненной перестройки общества на новые рельсы жизни. В результате состав получается немного не тот. Внутренний платоновский экзистенциальный ужас (так мне знакомый, и так мною любимый) тут ложится на практически бытописание, и ему не хватает второй мелодии, с которой он мог бы играть.

Но не может же, право, каждое произведение быть гениальным.

Действие этого маленького романа разворачивается в социалистическом Вавилоне, как и наш мир, словно бы уже заросшего однажды природой. Главная героиня - девушка Москва : почти спиритуалистический образ сиротства не столько даже послереволюционной России, потерявшей своё имя, сколько души как таковой. У Достоевского, его социалистических бесят пожирала сияющая пустота в их сердцах. Здесь же, в построенной ими утопии на крови, эта пустота никуда не делась, но тепло смешалась с душой. И такое ощущение, что если бы герои книги поднесли руки к лицу, то, словно в фильме " Меланхолия", из кончиков пальцев, синеватым свечением стала бы стекать в небо эта одухотворённая пустота. Влюблённый в Москву и жизнь хирург Симбикин ( в неё влюбляются все), размышляет о вопросах бессмертия - физического !- более того, он полагает, что человек есть лишь зародыш некоего крылатого существа ( схожая мысль у Набокова :"Человек - куколка ангела"). Зародыш, со своей пуповиной, и правда напоминает космонавта со своим тросом - единственной его связью с матерью Землёй.

Героям книги мало земного, карманного счастья, которым бы можно было насытиться ( тема инквизиторских "хлебов" Достоевского обыгрывается в романе экзистенциально и страшно). Им хочется преобразовать тела, законы природы, космос.. Тут есть что-то от неприкаянности уже не души, но жизни и судьбы. Душа стала телом - её ранят касания мира. Тело - стало душой. Платонов говорит о природе в тональности человека, а о человеке, в тональности природы, добиваясь изумительной поэтической и экзистенциальной глубины. Как сказано в романе " Сама природа словно бы ворочается в болезненном бреду" разделяя с человеком его тоску по вечности и счастью. Разве не удивительны у Платонова все эти скучающие и уставшие уста, пространства, сны и звёзды ? Словно бы сама вечность склонилась и смотрит на этот уставший, безначальный мир, где уже все перебывали всем, где всё уже было, но всё равно верит и опять ждёт, что вот сейчас, в душе того или этого человека сверкнёт нечто новое, вечное.. но этого опять никто не заметит, да и сами они не успеют донести это до мира.

Другой дивный персонаж - Сарториус : экзистенциальный инженер а-ля Сартр, томящийся вопросами бытия. Переживая муки влюблённости в Москву, он впервые с ужасом осознаёт, что всё мировое единение людей, все крылатые и звёздные машины, почти бессмысленны, ибо разбиваются о невозможность двух людей слиться друг с другом. Секс, сверкающая роскошь цивилизаций и искусств... упускают какое-то самое главное счастье. Хочется человека всем миром обнять - но нельзя. Хочется в человеке весь мир обнять - невозможно. И хочется плакать всем телом от этого.. Словно бы в начале мира было не слово "Бог", а крик. Чёрный, вопрошающий, укорительный крик одиночества самой жизни.

В романе, несмотря на обилие "проклятых вопросов", очень много юмора ̶о̶т̶ ̶к̶о̶т̶о̶р̶о̶г̶о̶,̶ ̶п̶р̶а̶в̶д̶а̶,̶ ̶х̶о̶ч̶е̶т̶с̶я̶ ̶п̶о̶р̶о̶ю̶ ̶п̶л̶а̶к̶а̶т̶ь̶. Роман остался недописанным, словно недописанные и гениальные сны а-ля Кафка, с которым у Платонова много общего. Опубликована " Счастливая Москва" лишь через 55 лет после написания. Стоит сказать и о стиле Платонова, который, перешёптываясь со словами главных героев и мерцанием природы, словно бы норовит соскользнуть в 4-е измерение. Само пространство образов и слов, шагаловски искривляется, словно пространство около звёзд и планет. В 20-м веке есть лишь два "инопланетянина" от литературы, к тому же родившихся в один год : Набоков и Платонов. Марк Шагал - Над городом.

Москва - весь мир и даже больше, целая вселенная. Здесь живут особые люди, на границе бессмертия. Они копаются в телах друг друга с непринужденной улыбкой удивления, открывая простые истины о том, что грудная клетка - сложенные в старину крылья. Расправив крылья, человек унесется в высь и станет жить в верхних слоях атмосферы, оставив землю простым животным, не умеющим думать две мысли одновременно. Это потом. Однажды. Завтра. А пока - томление и предчувствие.

Причудливые существа, населяющие книги Платонова, для простоты названные людьми, томятся особым томлением души, умирающей на пороге счастья. В этом плане неоконченный роман "Счастливая Москва" - самый показательный из всех Платоновских произведений. Да и самый лучший, пожалуй, благодаря своей неокончательности, неуверенности в себе. Даже последнее слово, на котором обрывается рукопись, говорит за себя - "обмануться". Во многих местах рядом со словом или фразой стоят иные их варианты, - Платонов так и не выбрал подходящий. От этого зыбкость контуров, сказочная неразбериха, как во сне.

Порог счастья - не только нечто разделяющее, но и граница, за которую нельзя. Там, за порогом, обретаются сверхчеловеки, победившие свои тела. Они преодолели множество соблазнов, главный из которых, пожалуй, соблазн любви. Собственно говоря, "Счастливая Москва", и в этом ее главное отличие от других вещей Платонова, - это книга о любви, только о ней одной. Любовь - беспощадное чудовище, лишающая человека, как головы, радости и покоя.

Вот несколько фраз о любви наугад:

"Сердце его билось с ужасом, потому что оно почувствовало давно заключенную в нем любовь"

"Любовь не может быть коммунизмом" (о ужас!)

"Любовь - горькая нужда, более ничего"

"Любовь происходит от не изжитой еще всемирной бедности"

И так далее... Вирус любви уничтожает героев книги, отрывает их от работы над великолепными проектами вселенских масштабов, заставляет их бродить по ночному городу, вглядываться в пустые лица пассажиров поздних трамваев, заглядывать в окна, за которыми люди заняты "взаимным эгоизмом с друзьями, любимыми идеями, теплом новых квартир, удобным чувством своего удовлетворения", прислоняться к деревьям и смотреть в небеса... Так книга и обрывается, как будто замораживает этих несчастных людей на их случайных местах и кажется, пойдешь по Москве и увидишь их стоящими, как памятники.

Такова жизнь этих существ, для простоты именуемых людьми. Один из персонажей, хирург Самбикин, роясь в их трупах, внезапно обнаружил давно желанную, ускользающую от внимания душу. Находится она в пустоте кишок, между едой и калом. Это тот самый мир, который состоит более всего из "обездоленного вещества, любить которое почти нельзя, но понимать нужно". Мир у порога счастья. А на самом пороге, одной ногой уже "там", стоит роковой образ, как непостроеный Ленин на Дворце советов, - счастливая, любвеобильная, жадная до всякой мелочи Москва Ивановна Честнова с деревянной ногой под платьем, в мечтах о "счастливой тесноте людей".