Текст книги "Легат"

Глава 4
Июнь 236 г. Южное Приладожье
Чужие

Как изобильный собрать урожай…

Стану я здесь воспевать.

Вергилий

Буду, на грудь к любимой склоняясь, на все любоваться,

Гордо названья читать взятых в бою городов,

Стрелы считать беглецов и варварских воинов луки

И под оружьем своим сонмы плененных вождей.

Секст Проперций

Еще не взошло солнышко, лишь первые лучи его окрасили чистое небо, а люди уже поднимались, выходили из шалашей, выбирались из-под полотняных пологов. Покос – дело раннее. Вверх по реке, к югу от Купавы, зеленым колыхающим морем разлились по лугам духмяные травы. Лишь кое-где виднелись скошенные проплешины с желтыми сухими копнами, в остальном работы хватало. Парни и девушки, мужики и бабы, брали серпы, грабли, косы-горбуши, шутили, смеясь:

– Коси коса, пока роса! Роса долой, и мы домой.

– Да уж, – рассмеялся Зарко. – Тут, пожалуй, еще дней семь управляться, да и то – если вёдро.

Мальчик украдкой обернулся, поискал на соседнем лужку Заринку, внучку старейшины Ведогаста, девушку с глазами как звезды. Ведогастов род завсегда косил рядом с Тарховым, чем и пользовались, загодя присматривая невест, парни. В своем-то роду нельзя было жениться – слишком уж близко родство, а вот в соседнем – другое дело. Ага, во-он Заринка вместе с другими девчонками: смеются, песни зачинают, искоса поглядывая на соседний лужок:

 
Береза моя березонька,
Береза моя белая,
Береза кудрявая…
 

Эх, и славно выводят. Да и вообще, славная пора – сенокос, славная и веселая. Трудятся все вместе – мужики и парни косят, бабы с девушками сено треплют, копнят, всюду песни, шутки, смех. Из молодых каждый друг перед дружкой красуется, где еще себя показать, как не в сенокос? Все на виду – покосы рядом – и кто как работает, и кто как веселится. Вот и надевали на луга самое нарядное – вышитые «красны» рубахи, черевики новые, украшения: браслеты, заушницы, ожерелья – у кого что было. Хороша сенокосная пора – и себя показать, и на людей посмотреть. Днем, сранья, работа, вечером игрища: купанье, через костер прыжки, забавы разные – то речным да полевым берегиням приятно. А лешему да водяному, чтоб не завидовали, венки из луговых цветов развесили на деревьях – помните, мол, что уважают вас люди, да не вредите зря.

 
Пойдем, девоньки,
Завивать веночки!
Завьем веночки,
Завьем зеленые!
 

Вороша граблями скошенную траву, звонко пели девы. Как-то так само собой получилось, что близ того луга, где косили Тарховы – молодые парни, на соседнем покосе, у Ведогаста, грабили и копнили одни девушки, женщины же постарше работали рядком с мужиками – мужьями, старшими братьями, отцами. Может, невзначай так получилось, а может, и нарочно – кто знает? Наверное, так расставили старейшины. Вон, Тарх, седоусый, высокий, далеко уже не молодой, а косит так – не угонишься. За работой нет-нет да и бросит на молодежь лукавый взгляд – веселитесь, мол, Родимец с вами, только про дело не забывайте.

Совсем уже зажила нога у Зарко, косил парень наравне со всеми, даже и больше того. Вот и сейчас подзуживал ребят – а ну-ка, кто быстрее во-он до той березы? И йэх! Раззудись плечо! Только и слышно вокруг было – вжик, вжик – ложилась трава широкою полосою, а позади уже шли девушки, ворошили граблями да на небо посматривали – нет ли облаков-тучек? Если есть, уже сейчас сено копнить надо, а нет – так травушка и до вечера подождет, посохнет. Вроде чисто было небо, голубое, высокое…

Вжик, вжик!

Зарко косил сноровисто, споро, впрочем, и друзья от него не отставали – и Настай, и Горшеня. Да и с соседнего лужка подначивал Световит-Витень, из Ведогастова рода. Световит – парень видный, года на три постарше Зарко, златовласый, высокий, с небольшими светлыми усиками. Все знали, нравится ему Невда – старшая сестра Зарко. Вот и сейчас Витень специально отстал от своих, привалился ненадолго к березе, что росла как раз на меже, смотрел, как Невда ворошила сено, – перевернул косу, якобы поточить, сам скосил глаза на девчонку, крикнул:

– Коси коса, пока роса!

– Ага, – Невда усмехнулась – стройненькая, быстрая, светлоглазая, а уж толста коса – на загляденье. Блеснули на висках бронзовые подвески, больно глазам!

Витень улыбнулся:

– Чего песен не поешь, девица?

– А не поется, – Невда размахнулась, шуганула граблями сено. – Ежели все, как ты, стоять будут – так кто работать? Экий бездельник.

– Так-так его, Невда, – не переставая шуршать травою, одобрительно рассмеялись девчонки. – Давайте-ка, кто первый до березины докосит – того перецелуем все!

– Ого! Это с вашими тягаться буду? – Витень подмигнул девам, перевернул косу, да как припустил – любо-дорого посмотреть. – Добро. Уж Ведогастовы сыны Тарховым никогда не уступали!

– А вот посмотрим! – услыхав, обиделся Настай.

А Зарко не слушал никого: далеко уж ушел, пока прочие болтали, лишь один разок оглянулся – эвон где все, отстали. И принялся косить пуще прежнего! Солнце уже вышло чуть не на середину неба, палило знойно, а пот – едкий, противный – стекал за шиворот, «красна» рубаха липла к телу, и не снимешь – срамно. Зарко закусил губу, бросив взгляд вперед – во-он она, береза, кажется, что почти рядом. Однако и верно, что кажется – на самом-то деле еще косить и косить. Вжик-вжик, вжик-вжик… Ну, где там Заринка? Эвон, еле видать, от подружек не отстает, лишь пот рукавом утирает. Может, и не нужно так торопиться?

Зарко на миг опустил косу, перевел дух.

– Не стой, не стой, – тут же подогнала Заринка. – Эвон, Витень-то уже догоняет!

Светозар лишь усмехнулся:

– А вот уж не догонит!

Поплевал на руки, взялся за косу… Вжик-вжик, вжик-вжик… Уродились в это лето травы, покосы знатные! Сыты зимой будут коровушки, а значит, и молока будет вдоволь, и мяса. Девки опять затянули песню:

 
Кукушечка, рябушечка,
Пташечка плакучая,
К нам весна пришла,
Весна-красна…
 

Утерев пот, Зарко проворно орудовал косой, украдкой поглядывая на соседний лужок, на Витеня. Остальные-то парни были еще далеко, а вот Витень уже догонял, змей, этак и перегнать может! А ну-ка… Вжик-вжик, вжик-вжик… Паренек чувствовал, что устает, уступает в скорости – еще бы, потягайся-ка с таким, как Витень! Однако сдаваться не собирался, закусил упрямо губу – вжик-вжик, вжик-вжик. Ну, где там эта береза? Долго еще? Нет, уступать никак нельзя, на смех подымут. А травы становились все гуще, коса пошла неразмашисто, туго, эх, поточить бы, да некогда – во-он, Витень, уже почти совсем догнал. Врешь, не возьмешь…

Упрямо наклонив голову, Зарко пошел быстрее, еще быстрее… А пот уже застилает глаза, так что и не видать ничего, а кругом жужжащей зеленой тучею слепни да оводы – и откуда только взялись, ведь не было же с утра? Не поленился бы, нарвал с вечера желтеньких цветков «сорочьих лапок», натерся бы – никакие мухи не страшны, так ведь некогда вчера было – сначала купались, потом хороводы водили, затем у реки костры жгли… Ух, как ужалил-то, гад!

– Луговой, Луговой, – мотая головой, взмолился мальчик, – сплету тебе венок, не думай, только помоги, прогони мух, да слепней, да оводов.

Оглянулся – а Витень уже нагоняет – только коса блестит. Ах так?

Зарко уже не обращал внимания ни на что – ни на пот, ни на мух-слепней, даже на Заринку, что разбивала позади скошенное сено. Успеть бы к березе! Вжик-вжик, вжик-вжик… Вроде бы близко уже… Зарко поднял глаза… Вжик! Коса вдруг жалобно звякнула и сломалась, наткнувшись на камень. А Витень, похоже, вырвался вперед, да и остальные нагоняли, смеясь.

Сняв с пояса запасное лезвие, Зарко чувствовал, как текут по лицу злые слезы обиды. Эх, Луговой, Луговой, не будет теперь тебе никакого венка – что ж ты так подсуропил?

Послышались крики – Витень добрался-таки до березы, а затем – и друзья-погодки Зарко – смуглый черноокий Настай да кругленький смешной Горшеня – приблуда, принятый в род… гм… четыре лета назад.

– Эгей, Зарко! Чего встал?

– Да коса…

– Так делай быстрей!

Зарко и так делал. Снял обломок лезвия, убрал аккуратно в висевшую на пояске плетенку, где лежал брус для заточки, насадил новое… Да вновь пошел косить – куда денешься? Не последним пришел, но и далеко не первым. Встал, устало привалившись спиною к березе, смотрел, как девчонки расстилают на свежем пожне платки, раскладывают перекус – ржаные лепешки, пойманную вчера и запеченную на углях рыбу, баклажки с квасом. Да, не заметили, как и обед…

Витень подбоченился, потеребил усы, глянул на Тарховых:

– А ну-ка, идите сюда, девы! Помните, что обещали?

Девчонки посмеялись, да вдруг скопом набросились на парня, завалили в траву, целуя:

– Не тошнехонько ли тебе, Витенько?

– Ой, не тошнехонько, девы! Ой, хорошо.

«Хорошо ему, – с обидой подумал Зарко. – Эх, если бы не коса…»

– А ты что же куксишься? – подошла к нему Заринка, взяла за руку. – Чего есть не идешь?

– Не хочется…

– Ага, не хочется, как же! – девушка улыбнулась. – Небось, завидуешь Витеню?

– Больно надо!

Заринка улыбнулась, в блестящих – как звезды! – глазах ее на миг отразилось солнце. Зарко почему-то сразу почувствовал себя куда веселее…

Перекусили, и вновь за работу – сенокос ждать не будет. Это сегодня хорошо – ведро, а завтра вдруг да зарядят дожди? Что тогда делать?

Вторую половину дня уже никуда не гнались – работали ровно, весело. И руки уже взмахивали косою, словно сами по себе, и песни пели чаще, шутили, смеялись – особенно когда солнышко уже склонилось к закату.

Вот уже и окончена работа, пролегли по лугу длинные тени росших невдалеке деревьев, вечерело, но темноты не было – тех, кто постарше, до сих пор удивляли светлые ночи, а вот молодежь привыкла быстро. Вроде и утомились все за день, а вот, поди ж ты, побежали вприпрыжку к реке, на ходу скидывая рубахи. Поднимая брызги, кинулись в прохладную воду, смывая пот, зной, усталость. Смеялись, что-то кричали, дурачились – все разом: дети, молодые парни и даже степенные мужики, женщины купались в стороне, за плесом.

Старейшины – благообразный Тарх и кругленький, лысоватый Ведогаст, – сидя на берегу, с улыбкой смотрели на реку и с тревогой – в небо. Не нравились им собиравшиеся на горизонте тучи. Эх, еще бы денька три постояло ведро, уж хватило бы, закончили б сенокос, сметали стога, а уж дальше пусть бы дождило – влага нужна посевам… Но, пусть три дня будет солнышко.

– Я помолю о солнце богов, – неслышно ступая пожнею, к старейшинам подошел Брячислав, не совсем обычный общинник – ведающий священную волю. Еще не старый, кряжистый, крепкий, с густой светло-каштановой бородой и приветливым взглядом, он, как и все, обрабатывал землю, вместе со всеми ходил на охоту или расчистку пашни, но все знали: Брячислав умеет говорить с богами, как умели его отец и дед.

– Да, помоли, – согласно кивнул Тарх. – Мы все тоже помолим. Думаю, неплохо было бы принести жертву.

– Трех белых куриц, – поддержал Ведогаст. – Боги будут довольны.

– Как на вашей стороне? – поинтересовался Тарх. Брячислав был старшим покоса на том берегу реки.

– Косим, – с улыбкой откликнулся жрец. – За три дня должны бы управиться.

Тарх кивнул:

– Вот и мы – за три. Что там, в урочище, не вернулся еще отряд?

– Нет. – Брячислав покачал головой.

Несколько дней назад в заречном урочище кто-то, убив пастушат, угнал пасшееся невдалеке стадо, поэтому старейшина – а Тарх считался главой не только своего рода, но и всего племени Птицы, – и решил послать туда небольшой отряд. Пока посланные не вернулись.

– Рано еще, покуда туда добрались, покуда там, покуда обратно…

– Так, – согласился Тарх. – Ты-то сам как мыслишь? Кто бы это мог быть? Неужто люди Волка? – Лицо старейшины вдруг напряглось, стало задумчивым, злым… – Неужели нагнали?

– Люди Волка напали бы на селение, – негромко возразил жрец. – Как они всегда и поступали раньше. Зачем им угонять скот – не так много там было коров, чтоб ради этого раскрывать себя. Нет, думаю, это кто-то из лесного народа. Весяне!

– А зачем весянам нам пакостить? Мы ж соседи.

– Весяне – разные. Кто-то с нами дружит, а кто-то – нет.

Старейшина помолчал, подумал, затем резко вскинул глаза:

– А может быть, это – те? О которых рассказывал Зарко. Неведомые, чужие люди.

Брячислав усмехнулся:

– Однако, по словам того же Зарко, их предводитель – нашего племени. Сын Доброя. Не слыхал о таком, но это – наше имя. Что рассказали лазутчики?

– То же самое, что и Светозар. Вернулись радостные, все рассмотрели, не встретив никакой стражи. – Старейшина усмехнулся.

– Если не встретили, то это не значит, что стражи и вовсе нет, – заметил жрец.

Старейшина глухо хохотнул – и в самом деле, кто их, чужаков, знает? А вообще-то, Светозар сказывал – селенье у чужих очень уж многолюдное, куда как больше всех вместе взятых наших. Нешто можно в этаком многолюдстве жить? Как всем прокормиться-то?

Брячислав постоял еще немного, помялся, потом посмотрел на старейшину и спросил о том, что и так уже жгло душу Тарха:

– Как будем с чужими? Дружить или…

Старейшина вздохнул:

– Силой мы с ними не сладим. Опять уходить? Негоже…

– Вот и я так мыслю, – обрадовался Ведогаст. – Тем более их вождь – нашего племени.

– Ладно, вот закончим с покосом, в гости наведаемся. Тем более – звали.

– Звали, – жрец вздохнул, – как бы не пришлось им платить дань.

– Платить? – Тарх гордо вскинул глаза. – А вот с этим – посмотрим.

Близился вечер, светлый и теплый. Закончив работу, косцы бросились к реке – смыть трудовой пот и накопившуюся за день усталость. Снова послышались смех, шутки, песни:

 
Береза моя, березонька,
Береза моя белая,
Береза моя кудрявая…
 

Оранжевыми искорками заката зажглись по берегам костры, вкусно запахло ухою и печеной рыбой. Перекусив, те, кто постарше, тешились перед сном доброй беседой да присказками, молодежь же подалась на пожню – завели хоровод.

Далеко за лугом, в кустах у неглубокого овражка, притаилась стража, выставленная Тархом супротив лихих людей. Тех, кто совсем недавно угнал скот, расправившись с пастухами. Хоть и, судя по всему, разбойники невелики были числом, а все ж опасался старейшина: вдруг да вернутся? Как назло, и посланный на поиски злыдней отряд все никак не появлялся, хотя уж пора было, пора…

– Хорошо поют, – прислушавшись к доносившейся с пожни песне, улыбнулся Зарко. – Звонко.

– Да, – согласно кивнув, завистливо вздохнул Горшеня. – Ничего, завтра и наш черед придет.

Оба приятеля несли сейчас первую стражу – с вечера и до полуночи, затем их должны были сменить Настай с Витенем – оба соседних рода охраняли покосы вместе. Вокруг, на фоне белесовато-светлого неба, маячили черные вершины сосен, тихо журчал текущий по дну оврага ручей, где-то совсем рядом куковала кукушка.

– Хорошо! – Зарко устроился поудобнее, растянулся в траве, положив голову на плоский, нагревшийся за день камень. Прислушался – вроде все тихо. Не слышно, чтобы крался кто лесной чащей, не слыхать, чтобы ржали кони…

– Если они охотники, подкрадутся – и не услышишь, – тихо произнес Горшеня. – Куда нам, пахарям, до лесных людей.

Зарко кивнул. И в самом деле, их пришедшее с юга племя испокон веков пахало землю, охотились мало, в основном по зиме, и так прокорма хватало. Эх, кабы не враги…

– И как, интересно, мы этих вражин заметим? – не унимался Горшеня. – А вдруг они другим путем пройдут, за оврагом?

– А Кавдуй на что? – Зарко погладил здоровенного, привязанного к дереву пса – черного, с белыми пятнами. – Ишь, спокоен. Да и, знаешь, честно говоря, мне что-то не очень верится в то, что на нас кто-нибудь нападет. Больно уж нас здесь много. Одно дело – угнать с дальнего пастбища десяток коров, и совсем другое – напасть вот так, внаглую.

– Люди Волка способны на все, – с самым серьезным видом Горшеня повторил услышанные от кого-то слова.

– Да нет здесь их! Были бы – давно бы напали. И не пойдут они за нами в леса – зачем? Им и там хорошо, где мы… – Зарко замялся.

– Где мы когда-то жили, – грустным шепотом дополнил Горшеня. – Эх, вот бы собрать храбрых воинов, да вернуться, да отбить свои земли! А? Что скажешь?

Светозар усмехнулся:

– Скажу, что пустая затея! Тут не в храбрости дело. Просто народ Волка куда многочисленнее нашего.

– Да уж, – Горшеня вздохнул.

– Правда, сюда они вряд ли доберутся – слишком уж далеко, – Зарко тоже пересказал чью-то фразу и вдруг тихонько засмеялся.

– Ты чего?

– Ничего. Просто подумалось, Тарх тоже не очень-то верит в набег – иначе б не выставил в сторожу таких, как мы. Поставил бы опытных воинов.

– Ага, – скептически хохотнул Горшеня. – А кого тогда послать искать угнанный скот? Почти все опытные да умелые – там. Пока не вернулись.

– Наверное, не отыскали. – Зарко вдруг приложил палец к губам и прислушался. – Чу! Слышишь, вроде как идет кто-то!

Придвинув поближе рогатину, Горшеня поднес к губам висевший на шее рожок – подать сигнал, ежели вдруг чужие. Впрочем, какие чужие? Кавдуй, пес, вдруг замахал хвостищем, заскулил радостно.

– Да подожди. – Зарко положил руку приятелю на плечо. – Шаги-то – с пожни! Да и пес, вон…

– И правда…

Шаги быстро приближались, вот хрустнула ветка, зашуршали кусты… На всякий случай ребята вскинули рогатины…

– Эй, где вы тут? – раздался вдруг девичий голос. – Горшеня, Зарко!

– Заринка! – узнал Светозар дочку соседского старейшины Ведогаста.

Напарник надул губы:

– Вот еще, принесло. И чего ей хороводы не водится?

– Вот вы где… А я к вам с едой, – усаживаясь между стражами, девчонка засмеялась. – Наши рыбу пекли. Нате!

– Да мы не…

– Хотим, хотим! – облизнувшись, перебил приятеля Горшеня. – А кто не хочет, может не есть, – он пододвинул к себе завернутую в лопухи рыбу, – славная рыбка!

– Кушай и ты, Кавдуша. – Девушка ласково почесала собаку за ушами. – Хороший пес, хороший…

Юные стражи – как, впрочем, и пес – с удовольствием накинулись на угощение.

– Ну, ладно, не буду мешать, – немного посидев, спохватилась Заринка. – Побегу…

– Хороводиться будешь? – с грустью спросил ее Зарко.

– Нет. Наши уже спать ложатся.

– Да будет ночь спокойной.

– Да будет…

Светозару вдруг стало радостно. То ли оттого, что Заринка про него не забыла – ишь, принесла рыбу, а то ли оттого, что эта девчонка ни с кем сейчас не поет, не пляшет… без него, Зарко…

За спиной девушки качнулись кусты. Малина, смородина – их тут страсть как много. Жаль, не ягодное время…

Темная неслышная тень метнулась из заовражья, затаилась за можжевеловым кустом, всматриваясь в фигуры караульщиков недобрым взглядом… Ладно бы – только взглядом…

– Опусти лук, Красимир, – послышался свистящий шепот, и рядом появился второй – кряжистый, самоуверенный, сильный. – Еще не время, подождем, когда все уснут.

– Зачем? – Красимир презрительно усмехнулся. – Они ж не охотники, пахари, пока очухаются…

Со стороны стражей, видно, почуяв чужих, глухо заворчал пес. Красимир тут же затявкал лисой, шумнул кустами, словно бы лесной зверь в страхе скрылся в овраге.

– Тихо, тихо, собаченька, – приласкал пса Горшеня. – Успеешь еще, наохотишься.

– Хорошая из лисы шапка, – Зарко мечтательно вздохнул. – Вот бы добыть шкуру.

– Так не сейчас надо, зимой.

– Знамо, что зимой.

Пес снова насторожился, заворчал, залаял. За оврагом или где-то поблизости ухнул филин.

– Охотится, – тихо прошептал Зарко. – Птица большущая, Заринка рассказывала, как-то раз напугалась ее – страсть!

Между тем собака не успокаивалась, ворчала, рвалась с привязи к оврагу… И вдруг затихла, обернулась, завиляла хвостом радостно.

Послышались чьи-то приглушенные голоса.

– Ну, вот и наши, – с облегчением произнес Горшеня. – Дождались наконец. Витень, Настай, вы ли?

– Мы, мы, – идущие рассмеялись. – Кто же еще-то? Как тут у вас, тихо?

– Да тихо… Лиса вот где-то поблизости шастает да филин…

– То-то я слышу, Кавдуй лаял. – Витень нагнулся к собаке. – Ну что скулишь, псинушко? Небось, не кормлен?

Зарко усмехнулся:

– Ага, как же, не кормлен. Только что этакую рыбищу слопал!

Кавдуй, словно понимая, ткнулся в траву, закрыл нос лапами.

– Ладно, ладно, не журись, Кавдуша.

Простившись, ушли спать Горшеня и Зарко. Сменившие их стражи улеглись в траву, устраиваясь поудобнее – видать, тоже считали излишней причуду старейшины. Ну, угнали коров, что, раньше такого не было? Одно дело – стадо, и совсем другое – напасть на множество людей. К тому же и посланный Тархом отряд еще до сих пор бродил в заовражье. Может, настигли-таки лихих людишек, отобрали коров? Кругом стояла звенящая тишина – давно затихли песни и смех, лишь черными холмиками вздыбливались шалаши под белесым ночным небом, да, потрескивая углями, догорали костры, отражаясь в реке желтыми дрожащими звездами.

– Вот теперь пора! – кивнул коренастый, и Красимир, вздернув лук, ухмыльнулся. – Ну, наконец-то, дядько Мирославе!

– Постой, – Мирослав придержал напарника. – Не стрелой – рогатиной надо. И первым – пса.

Неслышными змеями оба выбрались из оврага. Встрепенувшись, залаял Кавдуй. Залаял и перестал, пригвожденный к земле могучим ударом рогатины.

Настай даже не понял, что случилось. Вот только что была тишина. Потом вдруг вскочил Кавдуй и тут же упал. И появились черные тени. Настай схватился за рожок… И горячее железное лезвие вошло в его сердце…

Витень отскочил в сторону, закричал, махнул топором… Просвистела злая стрела, впилась в грудь, и парень, охнув, тяжело повалился в траву, туда же, где уже лежали Настай с Кавдуем.

– Ну, вот и славно, – любуясь содеянным, удовлетворенно кивнул Мирослав, и, приложив руки к губам, три раза прокричал по-утиному. И тут же метнулись от оврага черные тени, словно волки, окружая спящих. Поначалу таились, а как подобрались ближе…

– Бей! – врываясь в попавшийся на пути шалаш, громко воскликнул Мирослав, обагряя рогатину людской кровью.

Кто-то застонал во сне, а вот послышался громкий девичий крик, тут же и оборвавшийся. Нападавшие действовали умело и быстро, видать, не впервой им было такое. Караульщиков сняли на раз и теперь принялись терзать спящих. Впрочем, уже просыпавшихся.

Зарко тоже проснулся от крика. Сначала не понял – что? Однако, услыхав хриплые стоны и вопли, толкнул локтем спящего Горшеню, выскочил из-под полога, едва увернувшись от копья. Повезло – успел отскочить в сторону и в ужасе распахнул глаза. Неведомые, чужие люди ворвались на луг в устрашающем многолюдстве и сейчас со смехом вязали пленных, вернее – пленниц. Впрочем, некоторые сопротивлялись – пара мужиков отбивалась вилами, вот, совсем рядом, напротив того полога, под которым спал Зарко. Горшеня тоже выскочил, схватил топор. В отдалении у реки что-то громко прокричал старейшина Тарх. Светозар не прислушивался – не до того было.

Враги наседали со всех сторон – все как на подбор рослые, ухватистые, молодые. Вот двое бросились на ребят – один с копьем, другой – с веревкой. Зарко отпрыгнул в сторону, поискал глазами оружие – как назло, ничего под ногами не валялось: ни топора, ни рогатины, даже косы – и той не видать. Впрочем, и некогда было разглядывать-то, во-он он, вражина, подходит, ухмыляется – грудь обнажена, сам совсем еще молодой парень, наверное, года на три постарше Зарко, однако силен, ловок – видно, как под загорелой кожей буграми перекатываются мускулы.

– Давай руки, останешься цел, – поигрывая веревкой, приказал враг. Говорил понятно – значит, из сло-вен, и не зло, скорее презрительно, с этакой нахальной усмешкой.

Услыхав в стороне скрежет – это Горшеня скрестил топор с вражеским мечом, – Зарко, опустив голову, покорно протянул руки… И, резко отпрыгнув в сторону, со всей прытью бросился в кусты – знал, там вечерами точили и прямили косы. Может, и осталось чего подходящее?

– Ах ты, тварь! – кидаясь вслед за мальчишкой, выругался вражеский воин.

Зарко слышал его дыхание прямо за своей спиной. Не оглядываясь, прокатился в кустах, царапая об колючки кожу, ну, вот они, прямо на пожне, замотаны в тряпицу от ржавчины – точильные бруски, вот сломанный серп, а вот… вот – то, что нужно! Откинув тряпицу, ухватил у основания острое лезвие косы-горбуши, распластался в траве – все происходило мгновенно – выставил косу вперед: и вылетевший из кустов враг захрипел, наткнувшись животом на острое злое железо.

– Ага… – Не теряя времени, Зарко, бросив косу, побежал вниз, к реке – там, на том берегу, были свои, люди старейшины Ведогаста. Надо было успеть, предупредить… На бегу оглянулся – метались кругом многочисленные силуэты врагов, кое-кто из них сгонял в кучу детей и женщин, кто-то поджигал шалаши и копненное сено… Остро пахло потом и кровью. Слышались визг, хрип, крики и редкий железный лязг – там, где еще сопротивлялись. Горшени видно не было. Убили или взяли в полон? Эх…

С полдесятка вражеских воинов бросились наперерез Светозару, к реке. Бежали быстро, как-то по-особенному пригнувшись, и Зарко, бросив по сторонам затравленный взгляд, понял, что не успеет. Либо так сомнут, либо стрелой достанут. Во-он, кто-то уже целился… А вот один из врагов внезапно выскочил из-за копны, оказавшись совсем рядом. Беглец уклонился в сторону.

Со свистом пролетело копье – Зарко вдруг ощутил сильный удар в ноги…

Видно, не хотели убить, решили – в полон, – падая на стерню, подумал мальчишка. Вернее, подумал-то он потом, когда поднимался под насмешливыми взглядами чужаков, а пока летел через голову кубарем – какие уж тут мысли?

А враги уже подошли, обступили и теперь стояли вокруг, тяжело дыша – тоже, видать, притомились. Зарко поднял голову… И, получив сильный пинок в бок, скрючился, застонал от боли.

– Ишь, зыркает, змей! А ну-ка, гляньте, что у него с руками?

С руками? Светозару и самому было интересно взглянуть… В крови оказались руки, в крови. Видать, из брюха того вражины, в котором осталась коса.

Чья-то тяжелая нога, наступив на спину, с силой вдавила мальчишку в землю. Уперлось в шею острое жало копья. Рванули руки…

– Порезался, – злой хохот. – Видать, косарь еще тот. Неумеха!

Порезался? Наверное, когда втыкал косу.

– Раны не глубоки, затянутся. Правда, тощой он какой-то.

– Зато жилистый, ловкий. Хороший работник. За такого можно немало взять.

– Если дадут.

– Дадут, – снова хохот. – Куда денутся?

Острие копья убрали с шеи. Руки заломили за спину, больно, Зарко аж закряхтел.

– Умолкни!

Удар в правый бок, под ребра. Грубая веревка туго стянула запястья. Поволокли за ноги. Стыдно! Задралась рубаха, и пожнею больно царапало кожу. Как Заринка, Горшеня? Убиты или попали в полон? Заринка, наверное, в полоне, а вот…

Рев трубы разорвал небо!

Зарко почувствовал, как его отпустили, бросили в пожню. Встрепенулся, извернулся ужом, привстал… Потрясая оружием, враги неслись к лесу, а там, на опушке, что-то нестерпимо сияло. Мальчик прищурил глаза…

Шлемы! Круглые, некоторые – с небольшими гребнями. И красные, обитые сверкающей медью, щиты, не такие, какие имели сло-вене, другие, прямоугольные, выгнутые, с рисунком в виде распростершего крылья орла. Целая стена щитов. И – громкие команды, и – ощетинившиеся вперед копья. Да это же…

Стая врагов словно бы налетела на стену. Попытались взять с наскока, да не вышло. Лишь сомкнулись щиты, окрасились кровью копья. И – медленно, шаг за шагом – обитая медью стена поползла вперед, сжимая врагов. А с боков – слева и с права, появились точно такие же стены. Шли мерно, покачивая копьями…

– Всех не убивать, нескольких захватить в плен, – повернув голову, на всякий случай снова предупредил Юний. – Первая центурия – к бою!

Он поправил шлем – подшлемник стал каким-то неудобным, сползал, надо будет обзавестись другим – и, выхватив длинную спату, которой можно было и рубить, и колоть, с удовольствием оглядел стройные ряды когорты. Он, легат Ант Юний Рысь, сегодня самолично принял командование – все ж таки это была первая схватка с врагом в здешних местах. Молодцы разведчики, не подвели, проследили, вывели точно.

Пели трубы, колыхались на ветру штандарты, гремели литавры и барабаны. Легионеры шли, словно на параде, размеренным быстрым шагом. Враги, поначалу бросившись кучей, резко отхлынули назад, оставив на копьях нескольких своих товарищей. Тут же выстроились компактным клином, наподобие того, что применяли германцы, описанные еще Юлием Цезарем в «Записках о Галльской войне». Молодцы. Значит, знают толк в воинском деле. Тем славнее будет победа!

Неумолимые центурии с трех сторон сжимали врагов. Те, выстроившись, на миг замерли и, повинуясь команде вожака, убыстряя шаг, бросились прямо на копья. Вот уже побежали, вот уже приблизились настолько, что стали видны белки глаз… Впиваясь в щиты римлян, полетели стрелы. Шедший – нет, уже бежавший – впереди клина мускулистый молодец с устрашающих размеров секирой с хэканьем взмахнул своим оружием, разрубив край щита. Увернувшись от удара копья, резко потянул на себя рукоять секиры, вырывая из рук легионера щит. По бокам вожака, прикрывая, лихо орудовали копьями двое, за ним – пятеро, за ними…

Хотят прорваться? Ну, нет!

Юний бросил в бой вторую шеренгу, за ней – третью, четвертую. Наступление варваров задохнулось – хотя и римские ряды поредели. Однако до конца сражения еще было долго. Враги бросались на щиты, рыча, словно дикие звери. Рогатины их доставали легионеров, и уже казалось было, что варвары все ж таки прорвутся к лесу… Надо было беречь людей, и Юний приказал центуриям расступиться, открывая узкий проход, куда тотчас же ринулись враги, надеясь ударить римлянам в бок. Однако не тут-то было! Повинуясь команде, центурии умело развернулись, вновь ощетинясь копьями. Римские шеренги сделали вперед десяток шагов, сдавили вошедший в плотный строй вражеский клин, пуская в дело мечи.

Юний следил, чтоб не забывали держать свободным узкий проход к лесу. Лязгали мечи, пели трубы, тяжело дышали воины. Там и тут слышались громкие воинственные крики, кто-то хрипел, кто-то скрипел зубами, в воздухе свистели стрелы.

Прорвавшиеся – вернее, это им так казалось – враги побежали к лесу. Правда, не все, кое-кто – наиболее опытные и хитрые – надумал пробиваться к реке. Зря! На берегу уже расположилась центурия весельчака и жизнелюба Аврелия Фаста. Пилус приор Авл Лумиций Алтус со своими людьми поджидал противника в засаде, в лесу, куда только что с воплями подбежали спасающиеся бегством варвары. Их там неплохо встретили, судя по воплям.

– Legio – patria nostra! – повинуясь общей команде, ринулась в атаку центурия Аврелия Фаста.

Рвущиеся к реке варвары – вернее, их часть – попытались обрушить ряды легионеров с разбега. Знакомая тактика…

Рысь встревожился, увидев, как наперерез вражинам выбегают пришедшие в себя люди старейшины Тарха. Напрасно вы так, ребята, совсем напрасно… Нет, хватило все ж таки ума остановиться на фланге. Впрочем, Фаст и без них бы не подкачал.

Что такое?

Юний удивленно повернул голову. Один из прорывавшихся к лесу варваров вдруг остановился и, выставив вперед копье, побежал прямо на центурию. Безумец! Впрочем, нет, не безумец. Немного не добежав до щитов, вражеский воин, не снижая скорости бега, резко опустил копье и, прорвав первую шеренгу, лихо перемахнул через головы остальных.