Текст книги "Враг императора"

– Пожалуй, пойду к себе. Поучу новую роль. Лучше сам, как вернешься, заглядывай.

– Обязательно, душа моя, обязательно!

Спустившись по узкой лестнице вниз, старший тавуллярий нарочито громко потребовал у хозяйки еду:

– Ужас, до чего сегодня проголодался! Недаром еще великий Зенон Александрийский говорил – бытие определяет сознание!

Говорил ли так Зенон Александрийский или нет, Лешка не знал – но фразу сию ввернул нарочно для неприметного человечка в синем плаще, сидевшего у самой двери, на лавке. Обычный такой человек – не толстый, не тонкий, не молодой, не старый, увидишь – потом не вспомнишь. Только взгляд у него был знакомый – цепкий. Ну, точно – это и есть пресловутый Николай, кому ж еще тут рассиживать? Как бы теперь к нему подкатить, чтобы выглядело все естественным.

А не нужным оказались все ухищрения – человек из секрета подкатил первым.

– Вы, кажется, м-мм… философ, молодой человек?

– Ну да, ну да, – помня уроки Мелезии, рассеянно обернулся Лешка. И посмотрел, как бы сквозь сидящего. – Я приезжий. Из Мистры.

– Ого, из Мистры?! – ухмыльнулся сыскарь. – Говорят, красивый город.

– О да, очень красивый! – Старший тавуллярий растянул губы в совсем уж дурацкой ухмылке. – Правда, только здесь и начинаешь понимать всю красоту и величие столицы!

– Да, Константинополь тоже ммм… красивый город. Пожалуй, ничуть не хуже Мистры, а?

– Ничуть не хуже, это вы верно подметили, господин… э-э-э…

– Меня зовут Николай. Как святого угодника, ммм…

– Да, как святого… А я – Алексий. Алексий из Мистры.

– Да я уж понял, что из Мистры. Вы садитесь, Алексий, не стойте… Я ведь, знаете, ммм… тоже философией увлекаюсь – приятно будет поговорить.

– И мне тоже – приятно, – похлопав ресницами, закивал головой Алексей. – Может, прихватим вина да поднимемся ко мне? Тут как-то слишком уж шумно для философской беседы.

– Да-да, вы правы! – Николай явно обрадовался приглашению. – Здесь очень, очень шумно.

А никакого такого шума, на самом—то деле не было, подумаешь, о чем-то громко разговаривали зашедшие пропустить по стаканчику мастеровые. Это еще не вернулись с работы плотники! Вот уж тогда было бы действительно шумно, а так…

– Пойдемте, пойдемте, – купив у Виринеи кувшинчик вина, радостно приговаривал Алексей. – Знаете, как приятно встретить ученого человека, философа! Мы сейчас с вами, уважаемый Николай, много чего обсудим.

– Да, – согласно кивал сыскарь. – Много!

Придя в комнату, Лешка поставил кувшин на стол, с удовлетворением отмечая, что Мелезия, перед своим уходом, навела идеальный порядок. Ну – почти идеальный.

– Выпьем? – усаживаясь на колченогий табурет, предложил гость. – За праздник святого Матфея!

А разговор потом пошел вовсе не философский – Николай, иногда явно пережимая, дотошно выспрашивал Лешку о Созонтии. Мол, не видел ли, куда тот уходил, не разговаривал ли, не общался ли, случайно, за кружкой вина?

– Не, не общался, – отрицательно качал головой Алексей. – Я ж недавно только приехал.

– Да-а-а… – не скрывая своего разочарования, протянул Николай. – Видать, несладко приходится в чужом-то городе? Без друзей, без знакомых…

– Смею тешить себя надеждой, что теперь у меня все же появился хороший знакомый и любезнейший друг! – Старший тавуллярий осклабился – он давно уже понял, к чему клонит навязывающийся в друзья гость – вербует в агенты, собака!

– И кто же этот ммм… друг?

– Вы, господин мой!

– А-а-а! – Николай довольно ухмыльнулся. – Ну да – я тебе друг. Ничего, что на «ты»?

– Ничего! Какие такие условности могут быть между друзьями?

– Конечно, никаких, знамо дело! Хочу тебя кое о чем попросить, друг мой!

– Проси, о чем хочешь! – еще шире улыбнулся Лешка и тут же поправился: – Ну, если в моих силах, конечно.

– В силах, в силах, – закивал Николай. – Как тебе здешние соседи?

Старший тавуллярий наморщил лоб:

– Сказать по правде – те еще людишки!

– Вот-вот! – явно обрадовался гость. – И я о том же тебя хотел предупредить.

– Буду держаться от них подальше!

– Нет-нет, ммм… – Николай тут же скривился. – Подальше не надо – не такие уж они и страшные лиходеи. Так, мелочь. Ты бы мне о них, Алексий, рассказывал иногда. Так, по-дружески… С кем встречались, что делали, о чем говорили. Можешь с ними и выпить иногда. Только, все, что говорить будут – запоминай, после мне расскажешь!

– Все сделаю, как скажешь! Может, и у меня потом какие просьбы будут…

– Исполню, не сомневайся… Ну, за знакомство!

– За знакомство… А скажи, дружище Николай, кто тебя больше-то интересует, не могу ж я со всеми пить – никаких денег не хватит!

Гость неожиданно расхохотался и хлопнул новоявленного знакомого по плечу:

– Ай, Алексий, понятливый же ты малый. А ято думал – простак!

– Я ж философ, друже!

– Да помню, помню… Вот что, ммм…

Немного помычав, сыскарь достал из висевшей на поясе сумы несколько серебряных монет – аспр – и широким жестом протянул их Лешке:

– На вот тебе, по-дружески. Знаю, как одному-то в чужой стороне приходится. Бери-бери, не стесняйся… только вот это, ммм… расписочку мне напиши. Ты ведь грамотен?

– Обижаешь! Только вот пера и чернил у меня нет.

– Не беспокойся, я их с собой принес. Так, прихватил чисто случайно.

– Рояль в кустах… понимаю!

– О чем это ты, друже?

– Так, о своем, не обращай внимание, с нами, философами это бывает. Где расписаться-то?

– А вон, тут, с краюшка.

Лешка подмахнул, якобы не читая… на самом-то деле все четко разобрал – и обязательство сотрудничать, и сумму – двадцать аспр. Кстати, на самом-то деле серебрях куда меньше было! Ну, да бог с ним, со всем этим.

– Так ты так и не сказал, дружище Николай, за кем больше всего наблюдать-то?

– Ммм… Ну, будет возможность, за пареньком, соседом твоим, Епифан его кличут… О Созонтии его так, вроде бы невзначай, выспроси.

Ну, конечно, Епифан. Можно было догадаться. А ведь не дурак сыскарь – в нужном направлении копает. Правда, к Созонтию парень отношения не имеет… а вот к мелкой уличной преступности – самое прямое.

– И еще сильно интересует меня одна молодая особа, – негромко продолжал Николай. – Мелезией ее кличут.

– А, знаю – актриса.

– Будь с нею поосторожней, друг мой. Та еще девица, опасная, словно ехидна. Ну, – гость поднял кружку. – За праздник святого Матфея!

– За святого Матфея, – послушно повторил Алексей.

В небе за окном ярко сверкали…

Глава 6
Осень—зима 1448–1449 гг.
Константинополь

Как со всеми по порядку ты беседовал учтиво,

И врагов, и равнодушных уловляя фразой льстивой…

Еврипид «Ифигения в Авлиде»

…звезды.

После ухода Николая, Лешка долго не мог уснуть. Лежал, уставив глаза в потолок, размышлял о прошедшем дне, дне евангелиста Матфея. Кто же все-таки настропалил против него парней Косого Карпа? И кто это – Косой Карп? Мелкий бандит? Крупный? Нет, если б был крупный, Алексей бы знал.

И как ловко действовали лиходеи! Еле от них отделался. Кто ж его так не любит, кто заказал? Терентий? Наверное – больше пока просто некому, ну, не успел старший тавуллярий еще никому насолить. А вот Терентий, похоже, имел виды на Мелезию, хотел – ясно чего, и добивался своего грубой силой. Кстати, в артели плотников, похоже, Терентия не очень-то любят, если судить по словам Прохора Богунца. А ведь он будет мешать, этот твердолобый дурачина Терентий – придется решать этот вопрос, и чем быстрее, тем лучше. А что, если натравить на него Николая?! Хорошая идея, черт побери! Кстати, очень даже может быть, что Терентий как-то причастен к смерти старика Созонтия… Хотя, конечно – вилами по воде, улик ведь никаких. Улики, улики…

Каморку Созонтия, кстати, так никто пока и не занял, заканчивался торговый сезон – не было желающих. Впрочем, бабка Виринея вела свои дела вполне даже умело, а, значит, комнате оставалось пустовать очень недолго. Потому следовало поспешить! Прямо вот сейчас… Что там, в этой каморке? Николай наверняка ее уже осмотрел… Но, может быть, что-то от Созонтия и осталось?

Стараясь не скрипеть половицами, Лешка осторожно вышел из комнаты и замер, прислушиваясь. Уже была примерно середина ночи, может быть, даже ближе к утру – часа три-четыре. Тишина стояла гробовая, лишь где-то снаружи иногда лаял пес.

Вот и комната Созонтия – маленькая каморка у самой лестницы. Старший тавуллярий осторожно подергал дверь – не заперто, тут, в доходном доме бабки Виринеи Паскудницы, похоже, вообще замков не имелось – совершенно излишняя роскошь!

Черт! Дверь неожиданно скрипнула и, зараза, так громко, что – как показалось Лешке – должна была разбудить весь этаж. Затаив дыхание, молодой человек застыл бездвижной статуей… Нет! Никто ниоткуда не вышел, даже из дверей не высунулся рассерженно – какой это, мол, гад, здесь шумит, спать мешает?

Проникнув, наконец, в жилище покойного, Алексей притворил за собой дверь и, подойдя к окну, открыл ставни. С улицы сразу хлынула волна промозглого холода, и призрачный лунный свет упал на пол мерцающим медным прямоугольником. Глаза старшего тавуллярия уже давно привыкли к темноте, и сейчас он ориентировался довольно легко, да и места для осмотра оказалось так мало, что достаточно было бросить один пристальный взгляд.

Да уж, действительно – каморка: метра два на три, не более. Узкая – с тоненьким матрасом – койка, у стены – грубо сколоченный стол, ни скамьи, ни лавки, ни стульев вообще нет. Впрочем, много ли надо одинокому старику? Только кости бросить.

Лешка обшарил подоконник, заглянул под стол и под кровать. Ничего! Никаких вещей, которые можно было бы подбросить Терентию в качестве улики. Обидно! Зря, выходит, шел…

Чьи-то шаркающиеся – крадущиеся даже! – шаги вдруг послышались в коридоре за самой дверью. Алексей замер, обернулся… Но броситься к двери не успел – та вдруг с неожиданной резкостью распахнулась, и яркий – точнее, показавшийся ярким – луч света озарил полутьму.

– Свечечку-то повыше подними! – прищурившись, нагло попросил Лешка. – Не видно ведь ни черта.

– И что тебе нужно видеть? – прошамкала… бабка Виринея Паскудница.

Ну кому же еще-то здесь и шататься?!

– Жаровню – что же еще-то? Терентий, плотник, сказал – он видел такую у старика. А его ж, Созонтия-то, все равно нет – вот, думаю, и воспользуюсь – замерз очень.

– Замерз? – старуха осклабилась. – Экий ты ушлый, как я погляжу! Жаровня, между прочим, отдельных денег стоит.

– Вот я и думаю – пошарюсь у старика, может, и забесплатно сыщу?!

– Бесплатным только сыр в мышеловке бывает! – назидательно прошамкала бабка. Потом, опустив бронзовый позеленевший подсвечник с горящей свечой, махнула рукой. – Идем. Дам тебе жаровню – имей в виду, их у меня не так много. Пока ты первый спросил, ну да зима ведь не за горами.

Вслед за хозяйкой дома старший тавуллярий спустился по лестнице вниз, в трапезную.

Велев подождать, Виринея Паскудница поставила подсвечник на стол и загремела ключами.

Ага! Значит, здесь все-таки кое-что запирается.

Вытащив из кладовки складную жаровню, старуха с неким торжеством вручила ее постояльцу, не забыв пояснить:

– Две аспры в день.

– Ну… не очень дорого.

– И еще столько же – за уголья.

– Да-а, – выгребая из очага мерцающие синие угли, негромко протянул Лешка. – Выходит, соврал мне Терентий-плотник, не было у старика Созонтия никакой жаровни!

– Это какой такой Терентий? – заинтересовалась бабка.

– Такой, на поросенка похожий, губастик, – охотно пояснил Алексей. – Я, кстати, не так давно видел, как он из каморки Созонтия выходил.

– Это когда ж ты видел?!

– Да не вспомню уже… О! Незадолго до того, как Созонтий пропал. Может, уехал куда?

– Может, и уехал. – Виринея равнодушно пожала плечами. – Хотя – заплатил недавно за неделю вперед.

– Ну, спасибо за жаровню, – встав, поблагодарил жилец. – Утром занесу деньги.

– Смотри, не забудь! – бабка махнула рукой и, когда Лешка уже подошел к лестнице, добавила нарочито безразличным тоном: – Так, стало быть, ты Терентия-плотника у каморки старика видел?

– Да видал.

– Не ошибся? Не спутал?

– Да нет, не спутал.

Вернувшись к себе, старший тавуллярий засунул не очень-то и нужную ему жаровню под кровать и хрипловато рассмеялся. Ага! Клюнула бабка! Теперь, не сегодня-завтра, снова объявится господин Николай с вопросами. Ну, не может такого быть, чтобы Виринея Паскудница ему не стучала – Николай хоть и мздоимец и тот еще хмырь, но – по-первому впечатлению, не так уж и глуп. Значит, будем ждать. Будем.

Ждать пришлось недолго. Представитель местного отделения секрета явился уже буквально на следующий день, ближе к вечеру. Не чинясь – на этаже все равно никого не было – заглянул к Алексею в комнату:

– Бог в помощь! Поговорим?

– А, Николай! Заходи, заходи, гостем будешь! Садись вот, сейчас спущусь, вина принесу… Что такой кислый? На службе неприятности?

– Слушай, Алексий… ты плотника одного, Терентия, хорошо знаешь? Он сосед твой, этажом ниже живет.

– Терентия? Так я его, к слову сказать, и совсем не знаю. Ну, в лицо только.

– Говорят, ты его видал выходящим из комнаты старика Созонтия? – решительно поинтересовался гость. – Вспомни-ка поточнее – когда именно это было?

Лешка задумчиво поскреб затылок:

– Да третьего дня еще.

– А подрался ты с Терентием, значит, уже позже?!

Черт! Ну и старуха – уже и про драку доложила.

– Из-за чего драка-то вышла?

– Из-за девчонки, – смущенно отозвался Алексей. – Из-за чего же еще-то?

– Актрису не поделили? – усмехнулся Николай. – И в самом деле – хороша девка. Ты ее представление видел?

– А как же! «Медею», кажется. Мне очень понравилось.

– Понравилось?! – Гость вдруг неожиданно расхохотался. – Да ты не то видел! Я имею в виду – не ту пьесу. Не «Медею», «Электру» нужно было смотреть… Впрочем, сейчас уже поздно, разве что весною теперь.

– А при чем тут весна, зима, осень? – не понял Лешка. – Какая разница, когда какую драму смотреть?

– Большая разница! – прищурив с некоторой скабрезностью левый глаз, Николай хохотнул и пояснил: – Весной и летом труппа Мелезии – ну, так эту актрису зовут, соседку твою – ставят «Электру». Приглашают танцовщиц и они – а с ними и Мелезия – танцуют голышом! Знаешь, сколько народу посмотреть приходит?

– Догадываюсь!

– Последний раз две недели назад «Электру» ставили. Старик Созонтий – сосед твой пропавший – кстати, на нее ходил.

Гость немного помолчал, а потом спросил про Терентия – мол, не замечал ли Алексей за ним чего-нибудь подозрительного?

– Да как же я могу заметить, когда мы с ним и не общаемся вовсе! – резонно отозвался молодой человек. – Ну да, было – подрались. И все.

– А ты с ним помирись, – негромко попросил Николай. – Помирись, помирись – что смотришь?

– Постараюсь… И мне бы это… – Лешка замялся. – Для примирения ведь хорошо бы вина выпить, а Терентий, как и все плотники, пьет немало…

Гость расхохотался:

– Понял тебя, парень! На тебе двадцать аспр… Получи – распишись.

– А тут – тридцать написано.

Николай хмыкнул:

– Расписывайся, расписывайся… философ! Значит, вот как с тобою договоримся: я сюда, к тебе, больше подниматься не буду – слишком уж подозрительно. Встретимся через неделю у церкви Апостолов, на паперти, с левой стороны, идет?

– Идет. – Лешка улыбнулся и, пересчитав деньги, сунул серебришко в кошель. Не помешает!

* * *

Едва Николай успел уйти, как по лестнице загремели шаги – быстрые, радостные, легкие. И тут же раздался настойчивый стук и девичий голос спросил:

– К тебе можно?

Алексей улыбнулся:

– Заходи, заходи, душа моя! Чего вчера не пришла?

– А, устала сильно. – Мелезия, сбросив на руки Алексею плащ, беспечно завалилась на ложе, заложив за голову руки. – Кстати, Креонт ко мне больше не пристает, спасибо!

– Да не за что. – Лешка пожал плечами. – А что это за драма такая – «Электра»?

– Отличная драма! – Девушка всплеснула руками. – Ну, в самом деле – отличная! Жаль, церковь ее запрещает, говорит – срам! Ханжи! Гнусные ханжи! Ну разве можно называть срамом обнаженное женское тело?!

– Конечно, нельзя, – охотно поддержал тему старший тавуллярий. – Особенно – такое красивое, как твое! Я считаю – его вообще грех под одежды прятать!

– Ой-ой-ой! Вот уж не знала, что ты такой льстец!

Мелезия засмеялась и, вскочив на ноги, обняла Лешку за шею:

– Я так люблю танцевать в «Электре»! Голой! Без всякой одежды.

– Жаль, я не видел.

– Зато все здешние жильцы перебывали на представлении! Даже старик Созонтий… и этот еще, Анисим Бельмо, которого потом зарезали. Послушай-ка! Я сейчас станцую для тебя! – Мелезия раскраснелась и азартно потерла руки. – Нет, в самом деле, станцую – покажу небольшой отрывок. Что ж ты стоишь? Помоги-ка расстегнуть фибулы… Кстати, знаешь, кто автор? Еврипид! Тот самый, что и в «Медее». Просто он мне очень нравится.

– Так ты сама выбираешь драмы? – Алексей с видимым удовольствием помог девушке снять тяжелую столу… а затем – и тунику!

О! И в самом деле, столь прелестное тело не стоило прятать под грудой одежд!

– Ну, смотри же и слушай! – Мелезия изогнулась, хлопнула в ладоши, пробежалась к двери, на миг застыла и медленно-медленно обернулась:

 
О, душа не рвется, девы,
Из груди моей к веселью,
Ожерелья золотого
Не хочу я…
 

Прыжок – почти что шпагат! И снова легкая пробежка, и торжественно-застывшая поза:

 
И с тобою
Никогда меж дев аргосских
В хороводе я не буду
Ударять ногой о землю.
Пляску мне заменят слезы…
 

С надрывом произнося последнюю строчку, Мелезия уселась на пол, обхватив колени руками, опустила голову…

Лешка не выдержал, нагнулся, поцеловал девушку в спину, прямо между лопаток… Обнял…

Мелезия обернулась, подняла глаза:

– Ну, как тебе?

Вместо ответа Алексей с жаром поцеловал ее в губы… чувствуя ответный жар и томление прекрасного молодого тела.

– Иди же сюда… – обнимая его за шею, шептала девушка. – Иди же…

Полетела на пол одежда, и широкое ложе приняло в свои объятья любовников…

Лишь только на следующий день Алексей смог наконец-то заняться своим непосредственным делом – заговорщиками. А для того пришлось напрячься – имена и должности всех трех подозреваемых старший тавуллярий помнил хорошо, как и их местожительство, а вот для того, чтобы собрать кое-какие первоначальные сведения, пришлось попотеть. Двух из этой троицы Алексей «обрабатывал» сам, а вот третьего пришлось поручить Епифану, точнее – его малолетним преступникам, поскольку третий подозреваемый, протовестиарий Харитон Гаридис, проживал в своем особняке близ площади Тавра – а там Лешку знала почти каждая собака.

Епифану Алексей сказал, что о Харитоне его просил выяснить один хороший знакомый из Мистры.

– Он, видишь ли, интересуется, можно ли иметь с этим господином коммерческие дела, – пояснил старший тавуллярий и отдельно, особо подчеркнув, предупредил, что действовать надобно осторожно и хитро – слишком уж высокую должность занимает сей вельможа, и возможностей у него – полно, так что на глаза лучше не попадаться ни ему, ни его слугам – мало ли какие потом могут быть последствия, кому же понравится, что за ним следят да наводят справки?

– Не учи меня работать, господин философ! – язвительно отозвался Епифан. – Уж будь уверен, мои парни не подведут. Да, может быть, я и сам лично схожу, посмотрю, что это за вельможа? Ну если дело вдруг окажется трудным.

Искренне поблагодарив парня, Лешка принялся за работу и сам, первым делом наведавшись на тихую, усаженную тополями и липами, улочку близ церкви Хора, где и проживал некий господин Эраст Никомедис, знатный патрикий, управляющий дворцовыми конюшнями и выездами базилевса.

К большому удивлению старшего тавуллярия, дом сего достопочтенного вельможи отнюдь не утопал в роскоши, производя впечатление некого вполне затрапезного и даже полузаброшенного жилища – облезлые, давно требующие свежей штукатурки стены, потемневшие от времени ворота, обитые ржавыми железными полосами, за воротами, за высокой кирпичной оградой, виднелся обширный сад, больше похожий на лес – настолько буйно разрослись там кусты и деревья, давно требующие самого радикального вмешательства садовника.

Да-а, как все запущено! Одно из двух – либо в этом, с позволенья сказать, дворце господин патрикий не проживает, либо вышеуказанный господин – изрядный скупец, экономящий буквально на всем.

Отыскав поблизости небольшую таверну, Лешка уселся снаружи, за длинным, вытащенным на улицу столом под синим полотняным навесом. Светило – но не очень-то грело – солнце, впрочем, холодно не было – старший тавуллярий еще вчера прикупил зимнюю шерстяную накидку. Теплую.

Ввиду раннего времени – еще до полудня – посетителей в таверне была мало, зато с выбранного Алексеем места хорошо просматривался нужный ему особняк, у ворот которого как раз появился коренастый бородатый мужчина с большой сумой за плечами, по виду – мастеровой.

Хозяин таверны как раз принес заказанное вино.

– Любезнейший, – старший тавуллярий придержал его за рукав. – Этот вон, там, у ворот – не столяр, случайно? Я как раз ищу хорошего столяра.

– Столяр? – кабатчик обернулся в указанную Лешкой сторону и хмыкнул. – Нет, это не столяр, это Илларион, стекольщик. Стекольщик вам не требуется?

– Требуется и стекольщик, – тут же кивнул Алексей. – А дорого ли он берет?

– Как сговоритесь.

Стекольщик между тем вошел в распахнувшиеся – и тут же быстро закрывшиеся – ворота.

– Верно, этот Илларион – не очень-то хороший мастер, – хмыкнул старший тавуллярий с некоторым оттенком презрения. – Не очень-то богатые у него клиенты, судя по дому.

– Ха! Не богатые?! – трактирщик всплеснул руками, словно бы оскорбленный в самых лучших своих чувствах. – Да знаете ли вы, мой господин, что в этом доме – да, действительно, неказистом с виду – изволит проживать очень важный богач и вельможа господин Никомедис?! Управляющий дворцовых конюшен!

– Да что вы говорите?! Сам господин Никомедис?!

– Он, он.

– Что же он не отремонтирует свой дом?

– Хэ! – трактирщик хмыкнул. – Да вся округа знает, что господин Никомедис – изрядный скупец. К тому же живет затворником, никого к себе не пускает.

– Ай-ай-ай, – скорбно поджав губы, Алексей покачал головой. – Затворником! Как же так можно-то?

– У богатых – свои причуды. А с Илларионом я вас сведу, если захотите. Ну – со стекольщиком.

– Да-да, конечно. Наверное, я его тут и подожду.

Стекольщик, коего пришлось ждать не так уж и долго, полностью подтвердил все слова владельца таверны. Да, действительно, господин Никомедис был очень скуп и прижимист и никого к себе не пускал.

– И рамы я ему вставлял – самые дешевые, – пояснил стекольщик. – Старые-то совсем рассохлись.

– И как заплатил?

– Да уж заплатил, куда ему деваться?

Простившись со стекольщиком, старший тавуллярий задумался. Скупой, говорите? Затворник? Неплохое прикрытие для заговорщика или шпиона – попробуй-ка, выясни о человеке хоть что-то конкретное, когда он никуда – кроме как на службу – не ходит, и нет у него никаких друзей, ни знакомых.

Составив вполне определенное мнение о господине Никомедисе, Алексей быстро зашагал к Влахернской гавани, где нанял повозку и поехал на другой конец города, к церкви Иоанна Студита. Там, невдалеке от церкви, на Каштановой улице должен был проживать еще один фигурант дела о заговоре – некий Агафон Карабис, выходец из Эпира, не так давно выбившийся в люди провинциал-нувориш, сделавший себе состояние на торговле известняком и лесом. Ну, этот так, официально, откуда у этого Агафона на самом деле деньги – Лешка пока не знал, потому как в свое время сие прояснить не успел. И еще – господин Карабис был вхож в высшие дворцовые круги. Как уж это получилось – не ясно, но вхож.

Вот уж у Карабиса оказался дворец так дворец! Огромный, с выставленным напоказ богатством в виде древних статуй, расставленных по краям широченной лестницы, спускавшейся к широкой площади, огороженной решетчатой оградой. За оградой виднелся цветник, посыпанные белой мраморной крошкой дорожки и тщательно постриженные деревья. Ворота, как и крыша, резали глаза безумно расточительной позолотой. И зачем так выпендриваться? Вдруг – турки придут? Значит что же, выходит, господин Карабис турок не боится? А, быть может, он их и ждет? И ждет активно – участвуя в заговоре.

Шикарная, запряженная шестеркой белых лошадей повозка лихо подкатила к воротам, едва не обдав несколько замешкавшегося Лешку грязью. Углядев хозяина, слуги с той стороны бросились отворять ворота. Старший тавуллярий попятился, отошел в сторону и, выбрав местечко поудобнее – за каштаном – стал наблюдать дальше.

Вот повозка остановилась перед самым крыльцом. Кто-то из слуг, подбежав, с почтением помог хозяину выйти. Да-да, похоже, это и был сам хозяин, господин Агафон Карабис – здоровенный малый с несколько обрюзгшим надменным лицом и хищным – большим и горбатым – носом.

– Вина! – не успев сойти, громко заорал он. – Вина мне! Да самого лучшего – родосского!

Слуги тут же принесли изрядный бокал на золотом подносе. Выпив, Агафон довольно рыгнул и с шумом высморкался, после чего скрылся в дворцовых покоях.

Занятный господин. Из тех, кто вполне искренне полагает, что с деньгами весь мир в кармане.

После ухода Карабиса Алексей еще немного постоял, любуясь куполами окрестных церквей, а затем поехал обратно к Влахернской гавани вдоль старой стены Константина. Расплатившись с возницей, вышел недалеко от церкви Апостолов и, на ходу размышляя, неторопливо пошел к себе.

Чудный, чудный выпал денек, из тех, что называют последним приветом золотой осени – теплый, безветренный, с высоким, по-летнему синим небом. Кругом пахло жареными каштанами и рыбой. В многочисленных харчевнях уже сидели посетители, пируя за выставленными на улицу столами, играя, бегали друг за дружкою дети, а почтенные матроны, покрикивая на сопровождавших их слуг, возвращались домой с рынка.

Как раз закончилась обедня, и Лешка в который раз уже укорил себя – вот, опять не успел зайти. Из церкви Апостолов выходили люди, к которым тут же подбегали нищие, христорадничали, кричали.

Черт! Показалось вдруг – вот только что, сейчас – мелькнуло в толпе знакомое лицо: некоего Зевки, бывшего Лешкиного агента и старого знакомого. Хотя… Нет, что тут ему делать-то? Показалось, бывает…

Алексей вдруг вспомнил Мелезию, вернее, тот успех, каким пользовалась в постановке ее труппы драма Еврипида «Электра». Наверное, самому автору подобный успех и не снился… как, впрочем, и откровенно эротическая трактовка драмы.

Увидев выходящего из церкви Епифана, старший тавуллярий махнул рукой. Парнишка кивнул, подошел ближе:

– Вызнали кое-что. Ты – домой?

– Пожалуй.

– Идем вместе. По пути расскажу.

Если верить Епифану, третий фигурант Лешкиного дела, протовестиарий Харитон Гаридис был просто «душа-человек», по крайней мере, так показалось юноше при первом поверхностном взгляде. Истинный аристократ, Харитон, в отличие от нувориша Карабиса, не нуждался ни в чем, особо подчеркивающем его статус. Все было и так ясно – по манере держаться, по обхождению и начитанности слуг, по изысканным, подобранным с большим вкусом одеждам, да по много чему еще. Как удалось выяснить Епифану и его мальчишкам, Харитон Гаридис, кроме удобного трехэтажного дома (отнюдь не дворца) с обширным ухоженным садом, имел великолепную библиотеку и даже домашний театр. А кроме того, периодически устраивал всякого рода приемы, на которых приглашал не только близких друзей, но и знаменитых проповедников, философов, ученых.

И это тоже было очень удобно для возможного заговорщика – а ну-ка, такие обширные связи!

В общем, ко всем троим следовало присмотреться как можно тщательнее. Этим и собирался заниматься Алексей в самое ближайшее время, кроме того, следовало позаботиться и о собственной безопасности, не очень-то Лешка верил в душевное благородство таких людей, как плотник Терентий. Этот парень наверняка затаил злобу, да и Мелезия жаловалась, что он опять приставал. Правда, и убивать его не хотелось, старшему тавуллярию вообще убивать никого никогда не хотелось, если была хоть какая-то возможность решить дело иначе. В отношении Терентия такая возможность была – подозрения сыскаря Николая. Следовало их еще более распалить, и как можно быстрее.

Вот этим-то Лешка и занялся буквально на следующий день. Да и пора было – труп Созонтия все ж таки обнаружили – буквально вчера – и теперь всем было ясно, что несчастного старика убили.

Пошатавшись на Артополионе, представлявшем собой нечто вроде центрального городского рынка, Алексей прикупил серебряное – недорогое, но приметное – колечко с резным изображением какой-то музы, после чего и принялся дожидаться Терентия. Знал – тот всегда заходит в дешевую забегаловку неподалеку от площади при церкви Апостолов. Знал также – и какой тропинкой ходит. Туда и подбросил кольцо, укрывшись за развалинами старинного портика. Терентий не отличался особым умом, во всех случаях полагаясь лишь на собственную силу, которой, надо сказать, Господь его не обидел, правда, в ущерб всем прочим качествам.

Не сообразил, бродяга, что просто так серебряные кольца по улицам не валяются! Увидав приманку, наклонился, оглянулся воровато – подобрал! Подобрал, собака! Верно, подумал – в сказку попал. Так и надел на палец – Лешка специально по размеру кольцо подбирал, чтоб влезло.

А через пару деньков старший тавуллярий, как и договаривались, встретился у паперти с Николаем. Подмигнул, мол, есть новости.

– Ну? – зайдя в укромное местечко за кустами жимолости и акации, нетерпеливо потер руки сыскарь. – Что слышно о старике Созонтии? Что там болтают о его смерти?

– Болтают разное, – Алексей улыбнулся и понизил голос: – У Созонтия, говорят, кольцо было недешевое.

– Что еще за кольцо?

– Даже я видал… Серебряный перстенек с музой. Не так и дорогое, сколько чем-то старику памятное. Вот на него-то кое-кто и польстился.

– Кто? Кто? – Николай насторожился, словно почуявшая близкую добычу борзая.

– Говорят, у кого-то из плотников – ну, что у нас в доходном доме живут – похожий перстенек видали.

– Говорят, говорят, – недовольно буркнул сыскарь. – Неправильно ты мне докладываешь, друже Алексий! Поточнее надо – кто сказал, когда, при каких обстоятельствах? Понятно?

– Понятно, – Алексей согласно кивнул.

– Ты вот что, – Николай оглянулся по сторонам и понизил голос: – Вызнай точно – что там да как. Кто этот перстень у старика Созонтия видел – я так, к примеру, его не запомнил – да точно ли такой у плотника?

– Сделаю, – приложив руку к сердцу, уверил Лешка. – Когда доложить только?

– К воскресенью успеешь?

– Успею.

На протяжении всего вечера старший тавуллярий, словно бы невзначай, заводил разговор о несчастном старике и перстне, который якобы у него видел. Об этом он говорил и с Мелезией, и с Епифаном, и с Виринеей Паскудницей.

В воскресенье, как и было условлено, доложил обо всем Николаю, и в тот же день, к вечеру, Терентий исчез. Отправился после обедни в харчевню, да так больше его никто и не видел. Сами плотники болтали разное, а артельный старшой Прохор Богунец так прямо и заявил – мол, подался парень к туркам, там за плотницкую работу не в пример лучше платят.