Текст книги "Сюзерен"

– Да-да, – поспешно закивал секретарь. – Все явились. Попробовали бы не прийти!

Инквизитор махнул помощникам:

– Давайте их по одному сюда. Да! Где протоколы допросов? Их же в деревне алькальд опрашивал… Неужели протокол не вели?

– Вели, брат мой. – Вскочив с места, брат Эгон – монах с бородавкой и добрым лицом – почтительно положил на стол исписанные аккуратным почерком бумаги.

Между тем помощники привели первого видока – расплывшуюся, словно пивная бочка, женщину с землистым лицом и нехорошим взглядом.

– Эужения, супруга лодочника Жузепа Крадомы, – громко пояснил секретарь.

– Храни вас Святая Дева, господа мои. – Опасливо косясь на доминиканца, женщина принялась кланяться с таким упорством, будто долбила киркой каменную гору, так что помощникам инквизитора стоило немалых трудов усадить сию осанистую госпожу… Нет! Никакую не госпожу – обычную крестьянку, хотя и, судя по монисту и шелковой красной жилетке, отнюдь не бедную.

– Значит, ты – Эужения?

– Эужения, мой господин, так…

– Зови меня брат Диего или просто святой брат, – слегка поморщился доминиканец и продолжил, пододвинув к себе протокол и попросив секретаря зажечь свечи, что тот и исполнил со всей почтительностью и проворством. – Эужения, – инквизитор откашлялся. – Позволь, я спрошу тебя кое-что и кое-что уточню, поскольку мне не совсем понятно, что ты говорила алькальду.

Оглянувшись на стоявшего позади толмача, монах сделал паузу, вполне достаточную для перевода с каталонского на немецкий. Он и потом не забывал делать паузы, и князь проникся к инквизитору большим уважением… не только из-за этих пауз, но и вообще.

– Итак, расскажи еще раз, как все было… Тот случай, когда ведьма, как ты говоришь, избила тебя.

– Да так все и было, святой брат. – Женщина нервно поскребла рукой щеку. – Как я и рассказывала уже нашему старосте, господину Скварону. Ой, он такой хороший человек, такой хороший, вот, помнится, третьего дня…

– Не отвлекайся, женщина! Говори по существу дела. Вот ты застала ведьму за колдовством, она это заметила, и что дальше?

– Эта сучка… ой…

– Говори, говори, Эужения, только постарайся без ругательств, ты ж в святой обители все-таки!

– Ой, святой брат… извините. Просто попутал бес! Ой, прости меня, Святая Дева! Так вот она, эта ведьма, налетела на меня и начала бить, а потом…

– Постой! – перебил инквизитор. – Объясни, что значит «налетела»? Прямо по воздуху?

– Да нет, святой брат… просто выбежала и набросилась с кулаками, отдубасила… ой!

Брат Диего сдержал усмешку:

– Говори конкретно, женщина. Как именно, чем, куда и сколько раз ведьма тебя ударила? Кто еще все это видел?

– Да моя подруга и видела, святой брат, вы ее знаете – племянница нашего мельника, Бенедетта. Ой, это такая славная женщина, такая славная, вот, помнится, в прошлом году…

– Эужения! Мы про удары говорим.

– О, святой брат… простите. Я уж и не помню, куда она била да как.

– Совсем-совсем не помнишь?

– Не-ет…

Доминиканец спрятал усмешку и, покосившись на князя, прищурил левый глаз:

– Ты ведь сильная женщина, Эужения… вон какая вся! Неужто дала себя побить какой-то соплячке?

– Ха-ха, святой брат! Да как же, дала! Так ее отходила – небось до сих пор, бедная… ой!

– Та-ак… А где все происходило?

– Да на ее же дворе и происходило, на ведьмином.

– А ты там как оказалась… и подруга твоя, Бенедетта?

– Так зашли же, святой брат! Думали вывести колдунью на чистую воду.

– Угу, угу… Значит, незаконно проникли на чужой двор. Ладно, с этим деянием пусть ваш алькальд разбирается… Брат Эгон, – инквизитор повернулся к секретарю, – выделите дело о проникновении в отдельное производство и перешлите тамошнему алькальду… Так, а мы вернемся к колдовству! Что именно делала ведьма в тот момент, когда вы к ней вошли?

– Колдовала, что же еще-то, святой брат?

Вожников только диву давался, насколько умело и лихо вел следствие брат Диего! Кстати, все специфические слова и фразы, произнесенные инквизитором по латыни – «незаконное проникновение», «деяние», «отдельное производство», – были очень похожи на современные Егору, словно дело происходило в кабинете обычного следователя или дознавателя, в крайнем случае – участкового. Очень, очень похоже… что и понятно, источник-то один – римское право.

– Какие именно колдовские действия ты заметила лично?

– Ой… – Эужения снова почесала щеку. – Да я лично ничего такого не видела… но знала точно – колдует!

– Откуда знала?

– Да все об этом в деревне говорят, святой брат. Она давно колдует, это всем известно.

– Нас пока интересует данный конкретный момент! – повысил голос монах. – От кого именно ты об этом узнала?

– Дак это… булочник наш, Фиделино, сказал. Сказал, мол, что видел – колдует…

– А конкретно?

– А кон… кор… Ничего такого больше не сказал.

– Ладно, спросим у булочника. Итак, ничего конкретного ты, Эужения, не видала… просто проникла на чужой двор, и потом началась драка… Пока с тобой все, иди, во дворе посиди. Брат Эгон! Давайте сюда Бенедетту.

В отличие от своей дородной подруги, Бенедетта оказалась особой длинной, костистой и жилистой. Правда, был в этой далеко не молодой уже – лет тридцати пяти – женщине какой-то особый шарм, отчего узкое смуглое лицо ее с длинным и тонким носом и тощая жилистая фигура вовсе не казались отталкивающими, наоборот, притягивали. Общему впечатлению не мешал даже пушок над верхней губой. К тому же роскошная ярко-рыжая шевелюра! Ах…

Даже брат Диего – монах! – и тот восхитился:

– Ты красивая женщина, Бенедетта! Сожалею, что вдова. Муж твой давно ли умер?

– Да года три уже, святой брат. С тех пор вот вдовствую.

– И на что живешь?

– Зеленью, святой брат, торгую. С детьми вместе выращиваем, кое-что в полях собираем, на рынок сюда, в Матаро, на тележке возим – тем и живем.

– И лошадь у вас имеется?

– Мул. И еще – ослик.

– Ах, как славно, ослик… Зеленью, значит, торгуете. Замуж так больше и не вышла?

– Увы, святой брат.

– Это плохо, что не вышла. Нельзя такой женщине без мужа.

– Я и сама, брат Диего, понимаю, что нельзя. – Бенедетта вздохнула и тут же стрельнула глазами с такой искренней заинтересованностью, что князь непроизвольно вздрогнул.

Впрочем, томный взгляд рыжеволосой красавицы уперся вовсе не в него и не в брата Диего, а… в воеводу Онисима Раскоряку, отчего сей славный воин почему-то набычился и покраснел.

– Мне бы такого мужа, как вон тот сеньор, – еще раз вздохнув, откровенно призналась женщина. – Осанистый, крепкорукий…

Инквизитор чуть улыбнулся:

– Что же, в вашей деревне таких нет?

– У нас не деревня, брат Диего, – неожиданно обиделась Бенедетта. – Очень большое селение – двадцать домов! Две мельницы, опять же, пекарня, пристань…

– Да-да, пекарня, – доминиканец охотно покивал. – А что ваш булочник, он ведь тоже вдовец, кажется?

– Да, вдовец, и детушек Бог не дал. – Женщина задумчиво покрутила на пальце локоны, на узком лице ее вдруг появилось некое странное выражение – то ли разочарование, то ли глубоко спрятанная печаль, – не ускользнувшее от внимания следователя.

Он тут же снова о булочнике и спросил.

– Да что сказать? – Поведя плечом, свидетельница опустила глаза, прикрыв их длинными и густыми ресницами, и голос ее, до того звонкий, вдруг потускнел, словно звон треснутого колокола. – Да, я как-то пыталась сойтись с Фиделино. Человек он хороший, добрый – часто паломникам хлеб раздает, да и грубого слова от него никто не слышал. К тому же труженик, как никто – не только булки печет, еще и плотничает… Только вот… – Бенедетта вдруг вскинула голову, посмотрев на всех с неким вызовом, который могут себе позволить лишь красивые женщины, спокойно осознающие свою красоту. – Не любит он никого. Думаю, что и покойную супругу свою тоже не любил.

– Ну… не любит – полюбит, дело такое, – усмехнулся святой брат.

– Да если б так, брат Диего! Тут не только в любви дело… Он же как мужчина… ну… – Свидетельница неожиданно смутилась, но все же продолжила: – Я же говорила, что пыталась с ним… Так он меня оттолкнул с таким ужасом, будто увидел перед собой змею!

– Оттолкнул? Тебя? – Сидевшие за столом недоуменно переглянулись.

Оттолкнуть такую женщину… тем более, которая хочет сама…

– Так, может, он содомит? – вслух предположил князь. – Мальчиков любит или мужчин?

– Нет! – Бенедетта тряхнула огненно-рыжими локонами. – Просто наш булочник всех… ну… таких, как я… женщин считает отродьем дьявола! Святоша – так его у нас и кличут, посмеиваются. Нет, правда! Но есть ведь на свете и иные мужчины, которые… – Женщина замолчала, не договорив, и снова посмотрела на воеводу.

– Вот зыркает! – прошептал тот. – Такая с ума сведет кого угодно. А вот булочника, поди ж ты, не смогла. Ну и булочник у них… какой-то не от мира сего, что ли.

– Ты что-то хотела сказать, Бенедетта? – напомнил брат Диего. – Ну, продолжай же, не бойся!

– А и скажу! – пожала плечами Бенедетта. – Похоже, к колдунье нашей, Аманде, Фиделино неровно дышит.

– Похоже? Почему?

– Да видела я пару раз, как он стоял у ее забора… а ведь дом его совсем в другой стороне, – женщина усмехнулась. – И главное, он меня тогда заметил, ну, Фиделино, сразу как-то смутился да быстрым шагом ушел, даже не поздоровался, вот тут и думай…

– Вижу, Аманда ваша многих с ума свела.

– Да не многих – молода еще! – с какой-то неожиданной ненавистью выкрикнула Бенедетта. – И не наша она – чужачка, из Калельи откуда-то, сирота. Родичи ее в нашем селении жили, да померли, а домишко оставили ей. Повезло дурехе! Но, правду сказать, девица она чистоплотная, двор всегда выметен… почти… Чистюля-то чистюля, а вот, когда мы приходили, у самых ворот валялась шелуха тыквенных семечек. Может, правда, и принесло ветром, не знаю.

Доминиканец вдруг улыбнулся:

– А хорошо вы ее с подругой своей отдубасили!

– Да уж, – посветлела лицом рыжая. – На славу намяли бока!

– Как же она к вам вышла-то? Такая дура?

– А что нам ее звать-то? Выволокли за волосы во двор да отпинали… ой! А нечего чужих мужей сманивать!

Поняв, что попалась, последнюю фразу Бенедетта выкрикнула с вызовом, громко, а уж глазами сверкнула так, что Егор даже пожалел несчастную ведьмочку.

– Так-так, – следователь, конечно же, не упустил момента, – а ну-ка о мужьях поподробнее! Я так понимаю, о Жузепе, лодочнике, супруге подруги твоей, Эужении, речь идет?

– О нем, – спокойно кивнула женщина. – Чего уж тут скрывать-то. А дело так было: Жузеп как раз шапку потерял, хорошую шапку, кожаную, да не в этом дело, а в облатке, что в шапку вшита была, Эужения и вшила. Не простая облатка, от самой Пресвятой Черной Девы, у паломников куплена с горы Монтсеррат.

– Ого! – брат Диего восхищенно цокнул языком. – Вещь добрая.

– Так и я ж говорю! Была бы простая шапка, а так… жалко все-таки. Я в этот день в гости зашла к подруге, там и булочник был, Фиделино, – заказанный пирог принес. Шапку эту – облатку! – за разговором и вспомнили, так булочник возьми да и скажи: мол, какую-то шапку на заборе у Аманды-знахарки видел – там, мол, и висит. Ну, мы собирались недолго… Шапку-то там и нашли! Издалека еще увидали…

– Понятно все с вами. – Инквизитор махнул рукой и, отправив Бенедетту во двор, наконец велел привести ведьму.

Юная колдунья не произвела на Вожникова абсолютно никакого впечатления. Памятуя слова Сен-Клера, он ожидал большего, даже некоего подобия чуда. А оказалось – обычная девчонка, да, златовласая, с карими глазками и недурна собой, очень даже недурна, однако таких девчонок – море! Стройненькая, но грязная, заплаканная, а под левым глазом расплывался синяк, словно у набедокурившего мальчишки, – и жалко, и смешно. Тоже еще – дама.

– Ты, значит, девица Аманда? – с ходу уточнил брат Диего. – Обвиняемая нынче в колдовстве?

Услыхав такое, девушка с испугом подняла глаза, полные слез и боли.

Бегло просмотрев лежащие на столе бумаги, судя по желтоватому цвету, произведенные на местных мельницах, инквизитор махнул рукой:

– Ну, что стоишь? Раздевайся!

– Вы… вы будете меня пытать? – со страхом спросила ведьма.

– Да нет, для начала осмотрим. Давай, скидывай живо свои лохмотья! – Доминиканец нетерпеливо хлопнул в ладоши. – Или тебе помочь?

– Нет-нет, я сама…

Не прошло и пары секунд, как юная ведьма стояла перед следователями голой, стыдливо опустив голову и прикрывая руками лобок.

– Подними руки, – тут же велел брат Диего. – Да не бойся, нас вовсе не интересует твое естество. Выше подними… вот так. Теперь повернись спиной… боком… Ну, – инквизитор повернулся к высокому гостю, – что скажете, сир?

– Похоже, ее сильно избили, – тихо промолвил Егор, с жалостью глядя на покрывавшие почти все девичье тело ссадины и синяки.

Никакого удовольствия от подобного осмотра он что-то не испытывал… впрочем, как и все.

– Да, – кивнул монах. – Те женщины нам не соврали… точнее – все-таки мы дознались правды. Можешь опустить руки, Аманда. Теперь вдохни… глубже!

Девичья грудь приподнялась – и тут же послышался стон.

– Больно?

– Да, святой брат.

– Где именно болит, покажи!

– Вот здесь… и здесь, под грудью, – девушка безропотно показала рукой.

– Думаю, сломано ребро, а то и пара, – задумчиво покусав губу, промолвил доминиканец. – А синяки на запястьях, конечно же, от наших кандалов. Перестарались!

– Могу я уже одеться, святой брат?

– Да, одевайся… Посидишь пока у нас. Братья, – инквизитор подозвал своих дюжих помощников, – принесите ей обед из трапезной, а на ночь поставьте кувшин с водой. И постелите свежей соломы. Да не заковывайте больше ее, это лишнее.

– Благодарю за вашу доброту, святой брат, – вместе с одеждой к юной ведьме вернулась уверенность. – Могу я спросить кое-что?

– Ну спроси, Аманда.

– Меня обвиняют в колдовстве, так?

– Да, – кивнул следователь. – Ты верно мыслишь.

– Значит, мне предстоят пытки и смерть на костре? – В блестящих больших глазах узницы цвета слегка разбавленного молоком шоколада мелькнуло странное выражение ужаса и – одновременно – надежды. Впрочем, похоже, надеждам колдуньи, увы, сбыться было не суждено. Да инквизитор и не стал особенно обнадеживать:

– Насчет пыток скажу тебе так – я на них не особо рассчитываю, человек слаб и вполне может оговорить себя и других, а это нам вовсе не надо. Нужна правда – именно для того и ведется расследование. Если ты просто знахарка – это одно дело, если же ведьма – а основания предполагать такое, скажу тебе, есть, – совсем другое. Будем разбираться.

– Да поможет вам в этом Бог, святой брат!

Колдунью увели, и брат Диего, чуть прикрыв глаза, улыбнулся, довольно и слабо, как человек, изрядно уставший от честного и нужного всему обществу дела:

– Мы с вами неплохо поработали, господа, – отделили зерна от плевел. Брат Эгон! Отправь их алькальду дело…

– А как его назвать, брат Диего?

– Хм… назови так: «О причинении телесного ущерба девице Аманде двумя установленными женщинами, случившееся на почве обострившихся неприязненных отношений». Записал?

– Да, святой брат.

– Ну, отправляй. А завтра, наконец, займемся нашим непосредственным делом – колдовством. – Потерев руки, брат Диего посмотрел на князя: – Не сомневайтесь, дон Георгио, все будет сделано с надлежащим тщанием и в срок. Колдовство – это не какая-нибудь там драка, особого подхода требует. Хотя я вовсе не верю в ведьм! – неожиданно огорошил доминиканец. – Как, скажем, не верил в них знаменитый богослов Григорий Турский или иные отцы церкви. Думаю, и папа Мартин тоже не верит, однако… Мы не верим, а люди верят! И мы, церковь, должны это учитывать…

– Поощрять тупые сельские суеверия? – не сдержавшись, съязвил Егор.

– Можно и так сказать, – инквизитор ничуть не обиделся. – Кто б еще посоветовал, что со всем этим мракобесием делать? Священники и те часто неграмотны, что уж говорить о пастве.

Князь пожал плечами: что делать, он и сам не знал, как-то на эту тему еще не раздумывал, не до того было. Однако из своего личного опыта точно знал – есть, есть ведьмы! Вот только девчоночка эта, Аманда, вряд ли к ним отношение имеет – обычная сельская знахарка, правда, чересчур симпатичная… даже если и выпустят, не будет у нее в той деревне жизни! Просто не дадут, заклюют, если замуж не выйдет… а за кого выйти-то… да и кто безродную бесприданницу возьмет? Хотя, с другой стороны, не совсем бесприданница – дом у нее… Интересно, в каком состоянии только?

– А это что еще?

Князь остановился у двери и обернулся, услыхав удивленный возглас доминиканца. Тот нашел еще какие-то бумаги, вчитался…

– Это прислал все тот же алькальд, – пояснил брат Эгон. – Ну, которому мы все отправляем.

– И что тут? – инквизитор поднял глаза. – Ну, загрызли волки рыбачка, овец да пастушку… жалко, конечно, девчонку… И рыбачка того жалко. Но, ради Святой Девы, мы-то тут при чем?

– Просто алькальд не думает, что это волки, – тихо произнес секретарь. – Он полагает – в округе завелся оборотень.

– Оборотень? – брат Диего изменился в лице. – Он там совсем с ума сошел, алькальд этот?

Глава IV
Танцующие эвридики

Ах, как они танцевали, как пели, как извивались смуглые гибкие тела под томительно-волшебную музыку, исходившую, казалось, из самых небесных сфер! И все эти танцы, танцовщицы, музыканты были для него – князя!

Два барабана, свирели, бубны и лютня, и чудесная мелодия томно обволакивала мозг, а полунагие девушки танцевали, то приседая, то кружась, а вот, упав на колени, разом склонили головы, доставая волосами пол, и тут же вскочили на ноги, побежали, размахивая руками в такт барабанам и бубну. Ох, девы, девы, танцующие эвридики!

Эти нагие восточные танцы напомнили Вожникову Орду: знаменитую танцовщицу Ай-Лили с ее «кордебалетом» и даже саму царицу, великую ханшу Айгиль, ставшую правительницей с помощью и по слову великого князя.

Девушки двигались так же, как и те, в Новом Сарае, столь же томно и страстно. Эти смуглые гурии, готовые завлечь в свои сети любого вменяемого мужчину, словно упали своим танцем прямо на сердце Егору, вызвав цепь воспоминаний, приятных и не особо, но тем не менее князю хотелось вспоминать. Восток… Орда… Как много оказалось связано с этим в его здешней жизни! Айгиль, Ай-Лили… да что там говорить – сама княгиня Елена! Не ордынский плен – так и не встретились бы… Значит, и тут Восток, восточные ритмы, напевы, без которых ничего не было бы… Играй, играй флейтист! Бейте, барабаны, звените, цимбалы и бубны! Пой, лютня, пой, расскажи до конца свою историю волшебной и неземной любви, ибо о чем еще могла бы быть эта история, выраженная в этой чарующей музыке, танце и томных взглядах прекраснейших гурий, словно сошедших с каменной патоки Альгамбры, одного из прекраснейших дворцов гранадского эмира Юсуфа ибн Юсуфа, приславшего столь дивный подарок «великому правителю далеких полночных стран».

Смешно звали эмира – Юсуф ибн Юсуф, или, как посмеивался про себя Вожников, вспоминая старинный фильм, Бурухтан-Бурухтан Второй-Второй. Поглощенный интригами кастильцев и возможными кознями Арагона, князь как-то совсем забыл о Гранаде, последнем исламском анклаве на Пиренейском полуострове, колдовской стране цветущих апельсиновых садов, резных мечетей и сладкой гаремной неги, населенной маврами, берберами, мувалладами, мосарабами и сефардами. Гранада… Анклав, на который давно никто не нападал, без чего Реконкисту – отвоевание христианских земель – нельзя было считать законченной. Не завоевали… ни кастильцы, ни Арагон – наверное, у них и между собой поводов для раздора хватало, а может быть, Бурухтан… то есть Юсуф, подсуетился – эмир, говорят, хитрый. Еще бы не хитрый, вон каких девок прислал! Гурии. Как есть, гурии.

А муваллады кто? Евреи? Нет, это сефарды – евреи, а муваллады – местные, принявшие когда-то ислам… скорей, их предки приняли. Те же христиане, что жили – живут сейчас в Гранаде, – это мосарабы. Интересно, кто эти девушки? Христианки? Наверное, так – мусульманки бы не открывали столь бесстыдно лицо… Впрочем, перед императором, наверное, можно…

Хотя тут сейчас и кроме Егора много кого собралось из верных соратников – сидели, рты раскрыв! Тот же Этьен де Виньоль – скромник Ла Гир, – ишь, как уставился, да и Осборн, командир лучников, – можно подумать, никогда женщин не видел! Что уж говорить о наемниках – Фьорентини, фон Шельзе, Вексберге и всех прочих немцах! Так и пялились…

И князь счел за лучшее убрать девчонок подальше. Просто поднялся на ноги да хлопнул в ладоши:

– Все! Идите, красавицы, отдыхайте. А вы, друзья мои, – Егор повернулся к собравшимся за длинным столом гостям, – прошу, поднимите кубки. Я смотрю, вы что-то про них забыли, а?

– Забудешь тут… – облизав пересохшие губы, прошептал сидевший поодаль Сен-Клер. – Такие чудесницы… А, господа мои, давайте за женщин выпьем! За наших женщин – за жен, за любовниц… за всех!

– Славный тост, – с улыбкой похвалил князь. – За женщин всегда стоит выпить.

Звякнули кубки, и терпкое вино с запахом винограда и пряных трав наконец полилось неудержимой рекой, словно кто-то взорвал плотину, сдерживавшую бурную алкогольную реку, пьянящую и манящую многих ничуть не хуже только что исчезнувших прелестных фей.

– И все ж хороши были девки! – Воевода Онисим Раскоряка, крякнув, вытащил застрявшую в бороде рыбью кость. – Похоже, наши, ордынские… Что ты там мелешь, Арман? Да знаю я, что не наши, что подаренные… этим, как его… Юсупом, да.

Потом помянули павших, выпили за воинское счастье, опять за женщин… Выпили и снова налили, а потом юный нормандский рыцарь шевалье де Сен-Клер взял в руки лютню – и все принялись громко орать «Л’ом армэ» (L’Homme arme’) – «Воинский человек». Сия канцона, очень похожая на незатейливые, но громкие песенки группы «Кисс», являлась в те времена чем-то вроде гимна европейского рыцарства.

– Ломме, ломме, лом армэ! – пристукивая кубками по столу, вдохновенно вопили собравшиеся, забыв и прекрасную арабскую музыку, и чувственных гурий. – Лом армэ, лом армэ!

От такой песенки содрогнулся бы и слон, за неимением которого приняли удар столы и посуда. Хорошо хоть стекла было мало, в основном серебро, золото – все-таки парадный ужин, пир в честь посланцев эмира Гранады.

Посланцы – смуглый седобородый муж в ослепительно белом тюрбане и с ним трое женоподобных юношей – к воинским песнопениям отнеслись, в общем, спокойно… как и до того – к гуриям. Ну, к гуриям-то они привыкли, а вот к «Л’ом армэ»…

Однако не критиковали, сидели спокойно, вина, как и положено мусульманам, не пили, а пили шербет да время от времени жевали какую-то бурую дрянь, отчего пришли в состояние полной нирваны и выглядели сейчас еще чище самых отъявленных пьяниц. У старика даже тюрбан сполз набок, да и вообще бы свалился на пол, кабы один из томных юношей не подхватил, не поправил.

Попев песни, стали плясать, приглашая дам из местного истеблишмента – всяких там высокопоставленных дочек, племянниц, жен, на фоне танцовщиц-гурий выглядевших, надо сказать, довольно-таки бледно. Впрочем, выпили уже немало. Все.

Гранадцы долго не сидели, видать, чувствам их все же тут было достаточно противно, тем более многие каталонцы на них посматривали, мягко говоря, без особой симпатии – все-таки мавры! А потому старик в чалме – умного человека видать сразу! – вовремя все просек, сослался на усталость и, откланявшись, удалился вместе со своей свитой. Ну и славно! Как говорится, баба с возу…

– Что, что ты там сказал про кобылу, мой любезный Ла Гир?

– Кобылу? А, вы имеете в виду коня, сир, – догадался Этьен де Виньоль. – Кони тут ни при чем, просто мой рыцарь, шевалье Арман де Сен-Клер, хотел с вами поговорить… да, видно, уже не сможет.

– Кто не сможет? Я? – нормандец приподнял уроненную на стол голову и, сделав видимое усилие, уселся, словно и не пил. – Просто хотел доложить. Ну, об инквизиции…

– Потом доложишь, – махнул рукой князь. – Хотя можно и сейчас. Отойдем вон к окошку. Кстати, я вам говорил, что очень скоро к нам придет подкрепление? Мои друзья, ватажники, из далекой Руси! Быть может, я вас даже на неделю покину – поеду навстречу… Так что, если что – не ищите.

– Поняли вас, сир, – сказал за всех Ла Гир, бывший сейчас самым трезвым. – Мне предупредить посты?

– Да, можешь.

В распахнутое окошко веяло прохладой сада. Все-таки хорошо, когда нет белых ночей, когда солнце вовремя заходит и земля успевает остыть – вот как сейчас… Как славно!

– Что, Арман, спустимся в сад? Там и доложишь.

– В сад так в сад, сир, – встрепенулся нормандец. – Как скажете.

Оба вышли во внутренний двор, полный запахом роз и яблонь, и уселись на низенькую скамью близ небольшого пруда, в темной воде которого отражались круглая полная луна и блестящие звезды.

– Так о чем ты хотел доложить, друг мой Арман?

– О ведьме. Вы ж сами сказали, сир…

Егор тряхнул головой:

– Ах да! Помню, помню… Так что там с ведьмой?

– Наверное, оправдают, – пожал плечами шевалье. – У брата Диего теперь новое дело – об оборотне!

– Ну да, оборотень… помню, помню. Этого еще не хватало для полного счастья.

– Вот-вот! Когда поедете к своим войскам, будьте очень осторожны, сир, – сверкнув синими, как бурное море, глазами, на полном серьезе предупредил юный рыцарь. – Я сам с вами поеду… если позволите. Хотя… – парень вдруг как-то обреченно махнул рукой. – С нечистой силой даже самый храбрый рыцарь не справится. Только молитва и еще… вот…

Шевалье де Сен-Клер запустил руку за пазуху и, сняв с шеи амулет, протянул князю:

– Это часть мощей из монастыря с горы Святого Михаила. Прошу вас, сир, принять.

Приглушенный голос молодого нормандца звучал сейчас настолько взволнованно, что собравшийся было пошутить Вожников оставил всякую мысль о насмешке. Просто молча обнял рыцаря да надел амулет. Крепкая бечевка, небольшой ковчежец из дерева. Не драгоценность, но, видать, памятная вещь… к тому ж – от чистого сердца. Не нужно обижать парня.

– А ты как же?

– У меня же есть кольчуга, освященная в Сен-Дени! – просиял глазами молодой рыцарь. – Против такой и сам дьявол не страшен. Правда, она вряд ли придется вам впору, сир.

– Думаю, достаточно будет и амулета. Спасибо за заботу, Арман. Кстати, как тебе мой французский?

– Уже можно кое-что понять, сир! Если очень постараться… и не обращать внимания на акцент.

– Гм… – Князь закашлялся и заговорил о том, ради чего, собственно, они и явились сюда, в этот благоухающий чудесными ароматами сад: – А как узнали про оборотня?

– Нет-нет, не поймали еще, сир!

– Я спрашиваю, как узнали. Знать, понимаешь? Я знаю, ты знаешь, он знает…

Махнув рукой, князь подозвал слугу и велел привести толмача, все ж интересно стало – как там с оборотнем?

Как оказалось, брат Диего рассуждал вполне здраво: какой волк будет драть коз и людей почем зря? Хищник всегда терзает свою жертву ради того, чтобы хорошо покушать, всякие рода садистские устремления волкам совершенно чужды, тем более серые вряд ли бросили б задранных козочек, даже если б их кто-то сильно спугнул. Кроме того, опытный инквизитор обратил внимание на одну небольшую деталь – скорлупу тыквенных семечек, которые, к примеру, умерщвленная пастушка Анна-Мария, по словам своих подружек, терпеть не могла. Значит, кто-то был еще – человек… или и в самом деле оборотень?

– В оборотней брат Диего тоже не очень-то верит, – вспомнив, сказал Арман. – Как и в ведьм. Но ведьмы-то есть, это вам всякий скажет. Вот так же и оборотни. Местные уже все в панике, в лес третий день никто не идет. Да! А домик той ведьмы, которая вовсе не ведьма, а простая знахарка, Аманда, спалили.

– Это кому же, интересно, понадобилось? – удивился князь. – Впрочем, подозреваю – кому. Жаль. Однако все равно бедолаге в деревне жизни бы не было. Слишком красивая для сироты, к тому же – знахарка. Зуб даю, через месяц-другой на нее снова доносы пойдут.

– Вот и брат Диего посоветовал этой девчонке в монастырь на гору Монтсеррат податься, в послушницы. Обещал похлопотать.

– Думаешь, пойдет?

– Аманда? А куда ей деться-то?

* * *

К полуночи гости разъехались, и Егор уже отходил ко сну, как вдруг почувствовал в опочивальне некое шевеление, словно кто-то стоял у двери, за шторой, подглядывал… или только что вошел, тихонечко, аккуратно. Соглядатай? Подосланный кастильцами убийца? Князь потянулся к кинжалу и тут же расслабленно улыбнулся – а ведь не нужен кинжал, совсем не нужен!

Во-первых, обретенное молодым человеком волшебное чувство, способность предвидеть опасность, молчало, а во-вторых, он же, Егор, боксер все-таки, кандидат в мастера спорта, а зачем боксеру кинжал, когда у него и так способности, сравнимые с пистолетом в рукаве? Вот сейчас дернется штора, скользнет в спальню неведомый тать – и тут же получит хор-роший апперкот в челюсть!

Вожников аж глаза закрыл, представив, как все это будет выглядеть: ему почему-то мерещилась закутанная с ног до головы в черное трико фигура, этакий самоуверенный ниндзя – вот он подкрадывается, затаив дыхание, выхватывает нож и – апперкот! Или хук, все равно. Нет, апперкот все же снизу удобнее. Бац – в челюсть, и все… поплыл… А ножичек, острый, сверкающий в свете полной луны, со звоном упадет на пол.

Кстати, Егор осторожно повернул голову, а чего это луна-то этак нагло сияет? Слуги что, забыли затворить ставни? Ну, так и есть, забыли… А может, не забыли, может, это все специально – убийце не очень-то сподручно делать свое подлое дело в полной тьме. На ощупь убивать будет? Не-ет, шалишь. Ну, иди же сюда, мой хороший, иди!

Снова дернулась штора, князь нарочито громко задышал, услыхав тихие шаги… и – неожиданно – голос, показавшийся громким, словно трубный зов, хотя говоривший вовсе не собирался шуметь. Говорившая…

Да-да, судя по голосу и фигуре, это была женщина, и говорила она по-татарски, что Вожников далеко не сразу понял, а когда понял, то удивился – откуда здесь взялась женщина из Орды?

– Господин, я не причиню тебе зла…

Еще б ты причинила… Замучилась бы причинять!

Спокойно разжав кулак, молодой человек уселся на ложе и молча ждал продолжения. Раз уж эта странная дева явилась, так сейчас расскажет – зачем.

– Я просто дала обет – танцевать для тебя, мой князь.

– Так ты ведь уже танцевала совсем недавно, – присмотревшись, Вожников наконец узнал гостью – стройная фигурка, шелковые шальвары, расшитый тускло блестевшим жемчугом лиф, поблескивающий в пупке драгоценный камень – гурия! Одна из тех, что ублажали танцами нынче вечером, на пиру. Подарок Бурухтана… тьфу! Какого Бурухтана – Юсуфа! Юсуфа ибн Юсуфа. Эмира Гранады. Подарок.

– То был не тот танец, – сверкнула глазищами дева. – Он был для всех.

– Понятно, значит, этот будет приватным…

Князь хотел было пошутить еще, поговорить, расспросить девушку о многом, но… не смог промолвить и слова! Гурия просто подошла к нему, села на край ложа и, вытянув руки, принялась что-то шептать… что-то такое, от чего вначале отнялся язык, а потом – и воля…