Текст книги "Все пропьем, но флот не опозорим, или Не носил бы я погоны, если б не было смешно"

Все пропьем, но флот не опозорим!
Как одновременно поддерживать физическую форму и боеготовность

Профсоюзы, как известно, школа коммунизма. Армия и флот – школа мужества. А чтобы быть мужественным, нужно быть сильным и здоровым. То есть заниматься физкультурой и спортом. Не знаю, как в пехоте, а на флоте личный состав умудрялся быть мужественным, особо спортом не занимаясь.

Конечно, в каждой флотской бригаде имелся флагманский мускул – начальник по физической подготовке и спорту, но максимум, что он мог сделать, – проверить утреннюю физзарядку: как моряки выполняют комплексы вольных упражнений № 1 или № 2.

Человек, придумавший эти комплексы, был, мягко говоря, большим затейником. Представьте картину: бригада стоит на плацу и по команде «Раз!» разводит руки в сторону. По команде «Два!» поднимает их вверх. По команде «Три!» все дружно хлопают в ладоши. И т. д. То присели, то привстали. И ни одного одинакового движения. Под конец комплекса встаем в позу мухинских рабочего и колхозницы. Физического напряжения от выполнения этих комплексов нет, как и толку. Но мозги кипят. Потому что запомнить последовательность трех десятков движений (в одном-то комплексе) нереально. А в двух?

Но такая зарядка только на берегу. А что делать в море, как поддерживать здоровье? Понятно, что по палубе (если не на авианосце служишь) не разбежишься. Остаются силовые виды спорта. Для чего на борту всегда имеются самодельный турник, гантели и пара пудовых гирь. Вот и весь инвентарь. По команде все за тяжести хватаемся.

Команда такая:

– Личному составу – на утреннюю физзарядку. Форма одежды – № 1.

То есть «форма раз – усы, трусы, противогаз». Это если на море штиль. А если качает, то и спорт не нужен – идет отработка вестибулярного аппарата.

Главные виды спорта на корабле – шашки, домино, нарды (шеш-беш) и реже шахматы (слишком большие умственные усилия нужны). Нарды отлично развивают мускулатуру и кистевой бросок. Есть преферанс (для офицерского состава), но только в глубоком подполье, азартные игры на флоте запрещены. Еще, конечно, перетягивание каната, но это тоже на берегу. Самый интеллектуальный вид флотского спорта.

Спортсмены на кораблях не приживаются. Как говорил старпом нашего тральщика Эрик Корженевский, «лучше иметь на борту двух алкоголиков, чем одного спортсмена». И немудрено – кто будет за спортсмена вахту нести, когда тот на соревнованиях? А пьяница проспится – и на вахту.

Для спортсменов на флоте существовали спортивные роты – скопище мускулов, не обремененных служебными заботами. Они представляли флот на различных соревнованиях и изображали массовость флотского спорта. Большинство были различными чемпионами, качались и бегали с утра до вечера, числясь акустиками, связистами, механиками и т. д.

А что делать, честь флота кто-то должен защищать!

На флоте честь – главное.

Помню, как в нашей Калининградской военно-морской бурсе[24]24
  Бурса – военно-морское училище.


[Закрыть] набирали сборную на первенства флота по боксу и борьбе – по весу.

Надо было во всех весовых категориях выставить по человечку. Самая большая проблема, по обыкновению, «вес мухи» – до 48 килограммов. Так как ко второму курсу курсанты солидно отъедаются, искать спортсменов стали на первых курсах. У штурманов нашли борца, а у нас на артиллерийском факультете вычислили Валеру Фомина – боксера. Парень он был жилистый, с хорошей реакцией, так что после месяца тренировок Валеру выставили на чемпионат Балтийского флота, оформив липовый первый разряд.

Всего же в чемпионате приняли участие три легковеса. Один был мастером спорта, второй имел звание кандидата в мастера, а третий был Валера Фомин. По жребию первые два сразились в полуфинале, а Валера попал в финал автоматом. Где встретился с мастером спорта. И даже героически продержался полтора раунда, пока тренеры не выбросили на ринг полотенце.

Но все равно – второе место! И грамота.

Пришел Валера с соревнования, морда в синяках, распухла, глаза туманные.

Бросил на тумбочку грамоту за второе место, рухнул на койку и сказал:

– Лучше пусть мне два раза в год в подворотне морду бьют, но на ринг я в жизни не выйду!

И слово сдержал, хотя тренер умолял, мол, ты только вес держи, я из тебя чемпиона сделаю…

Как бы то ни было, честь училища защитил.

Приехала к нам как-то в училище комиссия Минобороны. Проверять физическую подготовку курсантов. Со стопроцентным охватом. То есть от первого до пятого курса. Всем бегать, всем подтягиваться, всем исполнять подъем переворотом. А как мог, к примеру, пятикурсник Витя Марченко (больше центнера живого веса) сделать подъем переворотом (да еще как минимум пять-шесть раз), если ему за три месяца до выпуска сшили лейтенантскую форму, а за два месяца ее пришлось заказывать по новой – в старую Витя не помещался.

Что вы думаете – взяли у Вити военный билет и наклеили фотку другого курсанта, более спортивного. И так у всех, кто не мог осилить нормативы.

С бегом на километр получилось еще проще. Все до единого курсанты уложились в нормативы. Даже самые что ни на есть доходяги. Потому что линию финиша перенесли ближе к старту на 100 метров минимум. А чтобы проверяющие из Первопрестольной не заметили, что дистанция сократилась, им так залили шилом глаза, что к утру они уже ни линии старта, ни линии финиша видеть не могли.

В итоге училище вошло в тройку лучших в Союзе по физической подготовке. Потому что честь училища – это главное. А также честь боевой части, корабля, дивизиона, бригады, флота и т. д.

О, чуть не забыл о шлюпочных гонках – коронном виде флотского спорта.

Предполагается, что все моряки должны уметь плавать (ха!), ходить на шлюпке на веслах (ха-ха!) и под парусом (ха-ха-ха!). И мы ходили. Но только на веслах и раз в год. В День Военно-морского флота. От каждого экипажа по шлюпке, и вперед, гонка на две мили. Для бестолковых сухопутных читателей: миля – это 1852 метра.

Пара часов тренировки – и в бой. И ведь боролись.

Вы бы видели потом мозоли на руках гребцов!

За сломанное весло гребцу, совершившему такое чудо, по давней флотской традиции полагалось десять суток отпуска с выездом на родину. Даже если экипаж шлюпки приходил последним. Мол, моряк старался, бился за честь корабля. Только вот попробуйте его сломать, весло-то…

Командующий Балтийским флотом вице-адмирал Виктор Чирков определил, что военнослужащий не имеет права на квартальную премию, если не сдал зачетов по физподготовке. А когда кто-то в СМИ возмутился, мол, а как сам адмирал, способен ли сдать аналогичные зачеты, пресс-секретарь командующего отрапортовал: «Вице-адмирал Виктор Чирков регулярно посещает спортзал и плавательный бассейн. По своей возрастной группе он успешно выполняет все упражнения физподготовки, предусмотренные для оценки военнослужащих». А недавно в ходе инспекции «вице-адмирал Чирков в присутствии офицеров управления и штаба БФ выполнил нормативы по подтягиванию на перекладине, заплыв на 100 метров и забег на 1 километр. Общая оценка – отлично». Дескать, вот так надо, господа офицеры.

В штабах у нас здоровье всегда берегли. На кораблях, правда, с бассейнами и спортзалами напряженка. Да и со временем проблемы. Так что в лучшем случае – домино, в худшем – комплекс вольных упражнений № 1. Но это не беда. Сила моряка не в мускулах, а в духе. И готовности защитить честь флота. Посему, как говорится, все пропьем, но флот не опозорим. В том числе и на спортивных аренах. Добраться бы до них…

Эммануэль в бескозырке
Несколько сумбурные воспоминания о перестройке на флоте

Флот Страны Советов все 1980-е годы ждал атаки американцев, а на него обрушилась перестройка. Удар был нанесен мощный и разрушительный. Поначалу казалось, что все, как всегда, обойдется. Но потом, когда из штаба флота и политуправления с утра до вечера на корабли и в береговые части стали посылать инспекции, стало тяжко. Потому что смысл перестройки военным был совершенно непонятен.

– Товарищ капитан-лейтенант! – обращался ко мне упитанный капитан 1 ранга из политуправления Балтийского флота, напыщенный от того, что именно ему партия доверила проверить, как перестраиваются низы. – А вы перестроились?

– Так точно!

– А как?

На последний вопрос чаще всего ответа не было. Потому что я не мог понять: как должен перестроиться советский офицер, если все, что он должен знать и делать, определено уставами, приказами, директивами и т. п.? И выходить за их рамки никто не имеет права.

Вскоре многие из коллег-офицеров с тоской вспоминали времена, когда нас заставляли конспектировать «Малую землю», «Целину» и «Возрождение». Там хоть все понятно было.

Потом стало еще тягостнее, потому что армия и флот, естественно, резко включились в борьбу с пьянством и алкоголизмом. Опять к нам зачастили инспекции.

Теперь меньше спрашивали о перестройке, зато атаковали в лоб вопросом:

– А вы пьете?

Наш любимый замполит тыла в рижской бригаде охраны водного района Валерий Аномаевич Стопка (подпольная кличка Гладиатор – за любовь гладить женщин по всему, что попадется под руку) как-то на этот вопрос ответил проверяющему столь же прямо:

– Если вы спрашиваете, то нет. Если предлагаете, то да.

Тогда был издан приказ министра обороны о борьбе с пьянством и алкоголизмом в армии и на флоте. Какой по счету это приказ подобного рода, сказать трудно, издавались они с завидной регулярностью и столь же традиционно не выполнялись. Известно же, шутят на флоте, что когда раскопали гробницу Тутанхамона, у него из одного места папирус торчал – с подобным указом.

Все долго смеялись. Потому что перед страстию похмелки все другие страсти мелки. Наконец, министр приказал ученым придумать такую жидкость для технических нужд, чтобы спирт заменяла, но пить ее было абсолютно невозможно (придумывают, похоже, до сих пор). Однако нормы спирта значительно урезали. И если раньше механизмам на корабле доставалось хоть немного спирта, то теперь о протирке забыли окончательно. Особенно с учетом того, что вскоре и водку в магазинах стали выдавать по талонам.

Нам в Рижском гарнизоне полегче в этом плане было. Потому что талоны местные власти выдавали не только на офицеров и мичманов, но и на личный состав срочной службы. А так как матросикам принимать алкоголь в больших дозах категорически воспрещалось, лишние талоны добросовестно перераспределялись в зависимости от близости к штабу бригады.

Не успели успешно пережить очередную антиалкогольную кампанию, как пришли демократия и, прости господи, гласность. Командиры буквально взвыли.

Приходит к командиру нашего тральщика очередной проверяющий.

– Товарищ командир. На вас поступила жалоба. Нет у вас на корабле демократии. Человеческий фактор не срабатывает. Моряки жалуются, что на все их просьбы вы отвечаете «нет». Не решаете их проблем.

Тут стук в дверь.

– Разрешите войти?

Командир:

– Да.

Входит матрос Пупкин.

– Товарищ командир, разрешите обратиться?

– Да.

– Разрешите уволиться?

– Нет.

– Разрешите идти?

– Да.

Уходит.

Командир поворачивается к проверяющему:

– Что значит – нет демократии? Смотрите, из четырех вопросов три решил положительно… А вы говорите…

С гласностью было еще больше проблем. Сначала флотская газета в безумном перестроечном раже опубликовала материал о каком-то капитане 1 ранга, который что-то украл и дачку себе построил. Потом появился фельетон про контр-адмирала, который вывез за границу несколько десятков тонн новейших корабельных винтов (уже наступили времена «медной лихорадки»).

Наконец, в штабе флота и в том же политуправлении очнулись от шока, вставили кому надо что надо, а гласность быстро прикрыли под лозунгом «неразглашения военной тайны». Адмиралы облегченно вздохнули.

Нет, кое-что от гласности на флоте осталось. В нашем матросском клубе появился видеосалон. По приказу высокого начальства была создана цензурная комиссия. Приятель мой, начальник клуба, меня в нее тут же записал.

И говорит:

– Приходи, сегодня просмотр первый, будем определять, какие фильмы личному составу разрешено смотреть, а какие нет.

С большим интересом посмотрели мы узким кругом «Эммануэль». Вышли покурить на крыльцо под впечатлением увиденного. И, естественно, вынесли вердикт: «Полный разврат, матросам смотреть нельзя».

Начальник клуба говорит:

– У меня еще «Эммануэль-2» есть, может, сразу и ее оценим?

Гласность есть гласность, приказ есть приказ, пришлось еще полтора часа мучиться. Кто-то же должен заботиться о нравственности личного состава.

Закончилась перестройка на флоте так же стремительно, как началась. Появлением и скоропостижной смертью ГКЧП. 19 августа 1991 года всем офицерам и мичманам выдали по «макарову» и две обоймы с патронами, у гарнизонного КПП поставили бронетранспортер.

Все бегали, восторженно суетились и кричали:

– Слава богу! Теперь вместо этого бардака устроим НЭП – наведение элементарного порядка.

Как заметил один из героев Александра Покровского по поводу ГКЧП, «организационный период на флоте объявляют на десять дней, а заканчивается он через три. Так что не нужно волноваться». Вот именно.

Краснофлотец! Не щелкай клювом!
О борьбе с начальством в суровых условиях военно-морской службы

В стародавние времена мы с другом, таким же тогда, как я, необстрелянным лейтенантом, решили отметить День Военно-морского флота в популярном рижском кафе «Аллегро». Оба в парадных тужурках, рубашки белые, погоны золотые – красота, девчонки заглядываются.

Встречает нас на входе швейцар – тоже в золоте, шевроны в два раза шире наших, лейтенантских, фуражка с шитыми дубами, как у адмирала:

– Мест нет!

Друг у швейцара спрашивает: мол, а ты знаешь, дядя, какой сегодня праздник?

– Знаю, – отвечает, – День работника торговли.

«Дожили, – подумалось. – И какой козел решил совместить День ВМФ с днем торгаша?» Опять опустили флот ниже плинтуса (можно, конечно, опустить флот ниже комингса[25]25
  Комингс – конструкция из стальных или деревянных брусьев, окаймляющая вырез в палубе, переборках, бортах корабля.


[Закрыть], но тут уже до плинтуса добрались).

Поторговались мы со швейцаром и в кафе все-таки попали. Но диалог тот я надолго запомнил.

Во время службы День ВМФ мы не очень-то жаловали. Оно и понятно: для военного праздник, что для лошади свадьба – голова в цветах, а задница в мыле. Праздник-то приходилось отмечать, как правило, на службе. Когда каждые полчаса проверяющие появляются. С глупыми вопросами: все ли трезвы, нет ли самовольщиков, как там боеготовность, не рухнула ли в связи с праздником? Проверяющих понять можно, потому что они не хотят, чтобы мы прямо у стенки утонули.

А не тонем мы исключительно благодаря начальникам, которые нас проверяют и постоянно держат, как говорил мой первый командир, в эмоционально-вздрюченном состоянии. А если мы из этого состояния вышли, значит, все, кранты, пропал флот, утонул у стенки. И когда тебя начальство в это эмоциональное состояние приводит, главное – не сопротивляться. Кто научился, тот и выжил.

Мой сослуживец капитан 3 ранга Володя Капустян, заместитель командира соседнего дивизиона тральщиков, всегда после взбучки выходил из кабинета начпо в отличном настроении.

– Петрович, – как-то спрашиваю, – как тебе это удается?

– А очень просто, – отвечает. – Он на тебя кричит, а ты в это время думаешь: как ежики любовью занимаются? И так их представишь, и эдак – все равно непонятно. А когда мысли ежиками забиты, гнев начальства мимо ушей проходит. К тому же учти, что при разговоре с начальством последнее слово всегда остается за младшим по званию, только он никогда не произносит его вслух. А если и произносит, то лишь выйдя из кабинета.

Начальники, конечно, это последнее слово знают прекрасно. Поэтому и стараются подчиненных опередить. Главная задача во время монолога начальника – молчать и не подавать виду, что ты о нем, о начальнике, думаешь.

Борьба с начальством может продолжаться вечно. С переменным успехом. Основное, как говорят моряки, обвешковаться[26]26
  Обвешковаться – застраховаться от опасностей, которые исходят от начальства, главное – сзади. От слова «вешка». Вешка – плавучий предостерегающий знак на морях, озерах и реках для ограждения навигационных опасностей.


[Закрыть]. На всякий случай, чтобы кормой (которая у настоящего моряка всегда в ракушках) на рифы не напороться. Как было в случае со старпомом «букашки» (дизельной подводной лодки 641-го проекта) Геной Столяровым.

Гена у начальства был на хорошем счету, все думали, что скоро он станет командиром субмарины. И, как все офицеры, достойные награды за примерную службу, он регулярно поощрялся грамотами. В те годы это был традиционный вид поощрения. А самый распространенный – снятие ранее наложенного взыскания.

Что касается Гены, то, вместо того чтобы, как мы, дураки, закидывать грамоты в нижний ящик стола, он приносил награды Родины домой.

И говорил жене:

– Дорогая, тебе крупно повезло – ты вышла замуж за отличника боевой и политической подготовки. Наливай!

И жена наливала ему стопарик. А то и два. В зависимости от того, кто поощрял Гену. Командир лодки обходился жене Столярова в один стопарик, комдив – в два, комбриг тянул на три рюмахи, а за грамоту от командира базы или кого повыше приходилось выставлять бутылку.

В итоге за несколько лет непорочной службы у жены Гены скопилась порядочная стопка красочных листков с надписью «Грамота». И было это, как сказано в Библии, хорошо.

Но все хорошее кончается. Особенно на флоте.

В один из погожих весенних деньков «букаха» вышла в море. Вместе с комбригом. Погрузилась, а потом всплыла.

Комбриг приказал Гене бросить за борт гранату, чтобы работавшая в паре лодка тоже появилась на поверхности.

Гена бросил. Но из-за тесноты на мостике лодки при размахе он слегонца задел лысый череп комбрига. А так как здоровьем Гену Бог не обидел, это «слегонца» чуть не раскроило комбриговскую черепушку. Мозги не вылезли – их там и не было никогда, но вид у комбрига товарным быть перестал.

После этого карьера Гены стремительно пошла на убыль. Пристебаться можно и к телеграфному столбу, а уж к старпому все тот же Господь велел.

Сперва у Гены появились выговоры, потом строгачи, потом энэсэсы[27]27
  Энэнэс (ННС) – предупреждение о неполном служебном наказании. Самое страшное наказание для советского офицера. Далее следует только расстрел.


[Закрыть].

Когда дело дошло до парткомиссии, этой красной гильотины перестройки, жена Гены не выдержала.

Прорвалась на заседание. Там как раз для Гены эту гильотину и точили. Чтобы легче башка отлетала.

Супружница бросила на стол перед секретарем парткомиссии толстую стопку грамот:

– Вы что, паразиты, сожрать Гену моего хотите? Говорите, не офицер, а дерьмо? И не первый год плохо служит? А это кто выдавал?

Высокая комиссия склонилась над грамотами.

– Вы смотрите внимательнее, кто подписывал! – кричала Генина жена.

Посмотрели. Комдив, комбриг, комбазы и даже комфлота…

Пришлось ограничиться постановкой на вид. А так хотелось чего-нибудь с занесением впаять! Не получилось. Даже обидно.

В общем, можно с начальниками бороться. Важно – быть к этой борьбе в постоянной боевой готовности.

Или, как говорил морякам командир первого моего корабля, славного сторожевика «Туман», Сергей Сергеевич Степанов:

– Краснофлотец! Не щелкай клювом!

У каждого доктора должно быть свое кладбище
Коктейль «Клятва Гиппократа» и минутное ощущение загнивающего капитализма

Корабельный врач – что-то особенное во флотской иерархии. Как писал Александр Покровский, корабельный врач – «последняя степень офицерского падения». На предыдущей ступеньке стоит начальник химслужбы. Одного зовут хымик, другого – док. У обоих – никаких прав. Док даже не может освободить заболевшего моряка (тем более офицера) от службы. Потому что такое право есть только у командира корабля. Врач может лишь ходатайствовать об освобождении от службы. Но получается редко: для советского (и уж тем более российского) офицера 37,5 градуса – нормальная рабочая температура.

О химиках говорить не буду, а что касается докторов – это всегда в своем роде уникумы. Мой сослуживец-док, к примеру, заканчивал военную карьеру снайпером в Чечне. То есть не столько лечил, сколько калечил, мягко говоря.

Я уже год отслужил на сторожевике «Туман» (то есть вся корма была в ракушках), когда к нам прибыл для прохождения службы лейтенант-медик Сан Саныч Курочка.

Через пару месяцев слава о нем гремела по всей Лиепае. Саныч обладал огромными запасами пенициллина (и знаниями в области лечения болезней, происходящих от фривольного поведения) и знал с десяток способов борьбы с насекомыми, которые порой одолевают настоящих мужчин. А так как вся Лиепая спала под одним одеялом, док стал очень популярным в офицерской среде.

Комдив через три месяца кричал на него:

– Курочка, блин! Вы развратили весь офицерский состав некогда приличного корабля!

А грех лейтенанта заключался в том, что он приучил сослуживцев к игре в преферанс.

Как я понял в дальнейшем, у корабельных врачей это в крови. Меня к преферансу тоже пристрастил док – старший лейтенант медицинской службы Савелий Штангаров, но уже в Балтийске. За что я ему до сих пор благодарен. Хотя учеба обошлась мне дорого – в первый же вечер проиграл пару ящиков пива.

Страсть корабельных медиков к азартным играм вполне объяснима. Что еще делать в море, если личный состав здоров? А больным он быть не может по определению. Личный состав – это матчасть дока, а если матчасть не в строю, как может док сойти с корабля? Так что все были здоровы.

Это потом, когда Сава стал главным нейрохирургом Балтийского флота, он любил приговаривать:

– У каждого доктора должно быть свое кладбище.

Вообще-то у корабельного врача всего два пути. Или, расслабившись, прижигать матросам прыщи и закончить карьеру во флотской санэпидемстанции, или, напрягшись, проводить операции в военной поликлинике, чтобы оставаться профессионалом. И в итоге сбежать в ближайший госпиталь, раз уж сразу не удалось туда попасть. Но пока ты в море – занимайся разве что прыщами.

Но бывают случаи и посерьезнее.

Старый служака майор Кузьмич попал на малый разведывательный корабль «Линза» в качестве пассажира. Он был спецом из Прибалтийского военного округа по всяческой технике, которая позволяла следить за супостатом.

Кузьмич – человек сугубо сухопутный, то есть простой майор. К корабельной жизни, а уж тем более качке, непривычный. Поэтому в первый же день похода он умудрился прищемить палец на руке. И содрал кусочек кожи.

Палец не хотел заживать. И, по словам Кузьмича, болел страшно. Потому трижды в день – перед завтраком, обедом и ужином – страдалец заходил в каюту к доку, демонстрировал больной палец и требовал наркоза. Граммов 100, не больше.

Через неделю Савелий не выдержал. Потому что шило – как мед, вот оно есть, и вот его уже нет.

В один из визитов Кузьмича док сунул майору в руки скальпель с медицинским точильным бруском и заявил:

– Все, Кузьмич, вечером делаю тебе операцию. Срежем кусочек кожи с плеча и перешьем на палец. Может, тогда заживет.

И налил бедняге последний, как он надеялся, стопарь.

В течение всего дня любопытствующие могли наблюдать на палубе притулившегося на вентиляционном грибке Кузьмича, старательно точившего скальпель. К вечеру инструмент был идеален, мог разрезать не только волосок, но и, простите, член у комара на несколько долек разделать.

В назначенное время Кузьмич прибыл в каюту дока и бережно положил на столик сверкающий инструмент.

– Ты, Кузьмич, погуляй полчасика, – сказал док, – я пока все приготовлю.

После чего он вызвал автора этих строк, своего нештатного ассистента. Мы протерли столик полотенцем, достали медицинские причиндалы типа ваты, иголок, ниток и йода.

Док вынул из сейфа пузырек с чистым медицинским и скомандовал:

– Давай, Андрюха, по пять капель за успех операции.

Пока я разливал драгоценное зелье, док достал из рундука[28]28
  Рундук – закрытый ящик или ларь, устанавливаемый во внутренних помещениях корабля, служит для хранения личных вещей моряков.


[Закрыть] банку тушенки, поставил на стол. Глаза его забегали в поисках открывалки, но ничего не нашли. Задумчиво глядя на стаканы с уже разведенным спиртом, Савелий схватил скальпель и отработанным движением вонзил в консервную банку. Та чуть зашипела, и по каюте распространился до боли родной запах любимой флотской закуси.

Когда Кузьмич зашел в каюту, мы уже были готовы к операции. Чего нельзя было сказать о скальпеле. Консервы им, полагаю, еще можно было вскрывать, а вот срезать кусочек кожи вряд ли получилось бы.

Пришлось мне пожертвовать на это дело одноразовую бритву «Нева». Ею мы Кузьмича и резали.

Обидно только, что, как ни старались, ничего не вышло. Не прижилась у Кузьмича новая кожа. Не беда. Через пару недель все само зажило. Но сколько спирта это нам стоило!

Еще один подвиг (скорее научный) Савелия Львовича Штангарова – разработка коктейля «Клятва Гиппократа». Для тех, кто понимает, есть смысл привести рецепт полностью, благо он прост до гениальности: 50 граммов технического спирта (хотя лучше – пищевого или медицинского), ампула витамина В6 и ампула витамина В1 плюс ампула глюкозы и аскорбиновая кислота. Понятно, что льда и соломинки нет, но все равно впечатления незабываемые.

Уникальный рецепт дока – превращение сигарет «Рига» в Salem. Из пачки «Риги» достается сигарета, пропитывается ментолом и кладется опять в пачку. Через сутки курим Salem, ощущая себя, не выходя из каюты, в загнивающем капитализме.

Так что в чем-то не прав коллега Покровский. Не знаю, как насчет «последней степени офицерского падения», но польза от дока есть. Во-первых, на «разведчиках» доки были и вахтенными офицерами, что вызывает уважение. Во-вторых, обладали немереными запасами спирта (причем не технического, а медицинского, а это как Hennessy супротив бормотухи). В-третьих, среди подвигов нашего дока было спасение от депрессии корабельного кота Маркиза (сколько спасено офицеров – умолчу).

Маркиза по ошибке на сутки заперли в трюме с голодными шушарками, то бишь крысами. От стресса кошару спас именно док – лошадиной дозой валерьянки. С тех пор, стоило только Савелию ступить на трап «Линзы», к нему с приветственным мурлыканьем несся Маркиз.

Животные – они хороших людей чуют за версту. Значит, доки – хорошие люди. Если им, конечно же, в руки не попадать…