Текст книги "Древняя Греция. От Геракла до Перикла"

На мюнстерской гидрии колесница Ахилла мчится вокруг знака над могилой Патрокла, рядом бежит сам Ахилл, верху парит psukhe Патрокла и возвышается символ могилы Ахилла и Патрокла – маяк у Геллеспонта, «чей блеск виден издалека» («Одиссея»).

Война: ужас и блеск

При всей красочности описаний военных событий Гомер – не сторонник войны. И он морально оказывается не на стороне ахейцев, которые по справедливости требуют вернуть Елену и похищенные богатства, а на стороне троянцев. Также и Геродот рассматривает причину вражды по поводу похищения Елены как пустяковую, не стоящую кровопролития. Что же является причиной правоты Приама, который отказывается возвращать Елену ахейцам? Во-первых, Елена ужа давно замужем за Парисом, и их брак – по любви. Во-вторых, причина распри выглядит лишь поводом, истинное же намерение ахейцев – грабеж, а не справедливость. И это подтверждается многократно не только в ритуальном присвоении военных доспехов поверженного противника, но и в страстном захвате воинской добычи (например, в выкупе, который обещают за сохранение жизни некоторые троянские воины, или в выкупе тела Гектора за равный вес золота).

Гомер изображает вождей троянцев и ахейцев в эпической традиции – богоравными. Но параллельно возникает крайне критическая оценка. Капризы Ахилла и глупая надменность Агамемнона доходят до сатирического изображения. Возможно, здесь отразилась конкуренция между Аттикой и Пелопоннесом, и Гомер был на стороне гераклидов, в его времена подчинивших себе прежние ахейские царства, возглавляемые героями Троянской войны. Кроме того, «Илиада» становится источником знаний о пресечении множества ахейских родов, и Афины оказываются бесспорной ахейской столицей.

Как гражданин и поэт Гомер – противник войны, как воин и автор эпоса – не может не представлять войну в блеске подвигов и деталях военного дела. Он наверняка имел прямое отношение к войне и лично участвовал в битвах. В «Илиаде» он детально описывает движение войск и поединки, в которых доходит до натуралистических деталей.

Пример деталировки боевой тактики: Тевкр натягивает лук за щитом Аякса, затем тот убирает щит, и в противника летит смертоносная стрела. После чего Тевкр снова скрывается за огромным щитом. Другой пример: ахейцы решают передать большие щиты сильнейшим воинам и выдвинуть их вперед в критический момент сражений вблизи их кораблей. Вопреки доводам некоторых исследователей, в «Илиаде» все сражения происходят сомкнутым строем. Если брошенное копье минует свою цель, то оно обычно находит другую жертву – вплотную стоящего воина.

Судя по «Одиссее», Гомер часто обращается к образам, почерпнутым из сельского труда, изредка – из занятий охотой, но он вовсе не увлекается деталями мореплавания, не описывает оснастки судов и не детализирует действий гребцов и кормчего. Как описатель поколения героев, Гомер, безусловно, является поэтом воинского сословия. И даже в хитроумном Одиссее мы видим, прежде всего, воина («Одиссея» предполагает знание его подвигов в «Илиаде»).

По гомеровским поэмам мы можем реконструировать порядок сражения и отметить элементы ритуального характера, которые сохранились до времен классических, когда поединок предварял общую схватку, а в редких случаях заменял ее.

Первая из битв, изображенных в «Илиаде», прерывается в самом начале, потому что Гектор намерен обратиться к Агамемнону. И тот останавливает своих воинов. Гектор предлагает поединок между Менелаем и Парисом, который должен прекратить войну. Победителю достанется Елена и увезенные ею из Спарты сокровища. И это вызывает полное одобрение с обеих сторон, которые скрепляют устную договоренность священными клятвами, для чего из Трои прибывает сам Приам. Гомер тщательно описывает детали ритуала: Агамемнон раздает ближайшим сподвижникам клочки срезанной шерсти жертвенного животного, молится богам, режет ягнят и раздает вино для возлияния богам. Приам уезжает с тушками ягнят в Трою. Гектор и Одиссей бросают жребий в шлем и определяют, кому из участников поединка первому нападать. Воины с обеих сторон кричат и потрясают копьями.

Поединок строго регламентирован. Сначала Парис бросает копье, но его наконечник сгибается, сталкиваясь со щитом Менелая. Затем Менелай бросает копье, которое пробивает щит и панцирь Париса, но Парис отклоняется и остается невредим. Дальше в ход идут мечи. Обмен ударами Гомер опускает, фиксируя только результативное действие: меч Менелая разбивается о шлем Париса. Парис оглушен, и Менелай тащит его в свой стан, уцепившись за шлем, ремень которого душит героя. Затем ремень разрывается или развязывается (конечно, при помощи божественного вмешательства) и Менелай падает. Ахейцы его поднимают, и он бросает оставшийся в него в руках трофей своим воинам. А сам подхватывает копье с намерением вновь вступить в бой. Но Париса перед ним уже нет. И Агамемнон объявляет Менелая победителем. Остается получить от троянцев Елену и богатства. Вероломное нарушение троянцами священных клятв (впрочем, троянская стрела пущена в Менелая по воле богов) приводит к продолжению войны.

Дальнейшее описание поединков уже не предполагает никаких священных ритуалов: они возникают у Гомера один за другим в гуще сражений. Гомер наверняка видел и соответствующие эпизоды, и ранения, и смерть, которые он описывает. Копье, пробившее бедро Сарпедона, волочится за его телом, когда его второпях выносят с поля боя. Патрокл бьет копьем противника в рот, поддевая его как на вилах. Отлетевшая от удара Диомеда голова Долона продолжает шевелить губами. Аякс отсекает голову противника и швыряет в пыль как мяч. Копье Идоменея, опрокинувшее Алкофоя, продолжает трепетать от ударов его сердца. Копье Аякса, сразившее Эномая, с трудом вытаскивается из кишок. Пронзенный противник Мериона бьется на земле вокруг его копья. От удара Менелая, угодившего в переносицу, у Писандра выпадают к его собственным ногам кровавые глаза. Стрела Мериона пробивает мочевой пузырь и лобковую кость врага. В нескольких эпизодах копье «врывается в мозг», пробивая медный шлем и черепную кость. От удара копьем в затылок, его острие проходит через рот, и павший воин сжимает это острие зубами. У пронзенного в живот вываливаются внутренности, и он пытается удержать их руками. От удара меча в шею голова воина повисает на коже. Павшие воины в предсмертной муке царапают пальцами землю.

Условия, в которых происходят эти схватки «один на один», предполагают определенную традицию: в сражении один воин мог вызвать другого, и окружающие не вмешивались, не стремились помочь кому-то из сражающихся, пока победитель не повергал своего противника. Это правило не всегда соблюдается в точности, но оно определенно присутствует в «Илиаде». Вполне возможно, вожди были отмечены внешними признаками, и искали друг друга на поле боя, а остальные воины перед ними расступались. Но в критической ситуации не до церемоний, и сражение у кораблей ахейцев уже не предполагает поединком один на один.

Гомер эмоционально – со сражающимися героями, проявляющими мужество и воинскую доблесть; но рассудительно он – против войны, поскольку хорошо знаком с ее последствиями. Именно поэтому столь противоречивы фигуры Ахилла и Агамемнона, которые рисуются прекрасными в сражении, но за пределами сражений вперед выступают дурные качества их характеров.

Чудовищные зверства Ахилла Гомер описывает без какой-либо симпатии. Труп Гектора без всякого почтения брошен рядом с трупом Патрокла. Погребальный костер Патрокла поглощает 12 пленных троянцев, которых Ахилл убивает лично. После чего Ахилл волочит труп Гектора вокруг могилы Патрокла и бросает его на берегу моря. Зверства Ахилла вызывают возмущение даже у Аполлона – не самого милосердного из греческих богов. Что касается Агамемнона, то критика в его адрес вполне земная: его не только критикуют, но и прямо оскорбляют Ахилл, Диомед и Терсит. И даже он сам соглашается с тем, что совершает непростительные ошибки.

Гомер на стороне Гектора, который являет образцы мужества и верности своему народу. В нем нет никакого зверства, нет заносчивости и капризности.

Так, он знает, что Аякс сильнее его, и (по воле Зевса) уклоняется от столкновения с ним в битве. Потому что его забота – не о личной славе, а о том, чтобы все войско сражалось и видело своего лидера и его победы в поединках.

Противоречив не только Гомер, но и Зевс. Ибо он ответственен за войну, развязанную между ахейцами и троянцами. Именно Зевс решил сократить численность людей, от которой изнемогает Земля. И тот же Зевс дает отповедь Аресу за бесчинства войны. Это противоречие между Зевсом хтоническим и Зевсом антропоморфным. Чудовище порождает войну, и сама война – нечто чудовищное или же само чудовище. Все это не может быть мило антропоморфному богу, в которого превращается Зевс.

Мудрый Нестор, прославленный воин, крайне негативно относится к тем, кто желает войны: «Ни очага, ни закона, ни фратрии тот не имеет,// Кто междоусобную любит войну, столь ужасную людям». Одно дело война как необходимость, и совсем другое война – ради каких-то иных целей, кроме защиты от врага. Поэтому участие Ахилла в войне из чувства мести делают его из героя извергом. И это противоречие – правда жизни, которая угадывается во все эпохи и делает Гомера близким людям разных времен и народов.

Ахейцы, как и троянцы, не хотят воевать и страшатся смерти, и одновременно рвутся в бой «как молодые волки», и даже бахвалятся своим зверством. Хтонические образцы привлекают и отталкивают одновременно. В них – ужас и прелесть гибельной природы.

Гектор – совершенно другого типа герой. Это образец патриотизма, который заставляет страшиться не войны, а военных ошибок при защите родины. В этом смысле Гектор более цельный, но и более простой персонаж. В фигурах же Ахилла и Агамемнона угадывается будущее греческой трагедии – столкновение противоречивых мотивов поведения. Ахилл чрезвычайно жесток, но рад иногда «пощадить того, кто молит о защите». Он капризен и высокомерен, но трогательно любит мать, возлюбленную, друзей. Он доходит до безумства после смерти Патрокла, но он сопереживает Приаму, пришедшему за телом сына. Агамемнон – одновременно и яростный воин, и трусливый полководец, готовый то бежать на кораблях, то отчаянно сражаться. И без Одиссея и Диомеда он вряд ли был бы способен поднять ахейцев на битву. При этом именно Агамемнон сожалеет о пролитой крови и страшится поражения своего войска.

Геродот и историческая этнография

В «Истории» Геродота изложение настолько детски-наивно, что книга «отца истории» читается легко, а местами весело. Расскажет что-то Геродот, а потом тут же припишет: вот этому я не верю. Потом что-то добавит. И снова: а вот этому я уже совсем не верю. Он все время отвлекается на какие-то посторонние вопросы, не структурирует свои наблюдения. Как будто это отрывочные дневниковые записки: сколько написал за день – столько и получилось связного текста.

Геродот, как и другие греки, наивно верит, что у всех народов одни и те же боги, только они называют их по-разному и иногда путают роли богов. Те же боги у египтян, у персов, у скифов: Зевс, Аполлон, Артемида… При этом сам Геродот, в сущности, не верит ни в каких богов. Определенный пиетет у него только к египетским богам. Он как-то даже побаивается их называть, чтобы не задеть священное. Но в целом все его изложение обходится без богов. Если он о них и упоминает, то либо в связи с описанием святилищ, либо с какими-то местными сюжетами, подобными фольклору. Геродот отказывается верить в существование одноглазых людей, но без критики передает историю с золотоносным муравьями, которых в Индии грабят местные золотодобытчики, а потом быстро улепетывают, оставляя на прокорм бросившимся в погоню муравьям своих верблюдов.

Греческие боги – это боги негреческой культуры. Они сплошь заимствованы. Как заимствованы и сочинения Гомера, к реалиям классической Греции не имеющие никакого отношения и скорее сформировавшие их, или их формальную религиозность. Это привитая на дикий корешок культура – микенская в своей основе, дополненная стилем мышления и самовыражения греков. Многие свои города микенские ахейцы сожгли в междоусобицах (предтроянские времена Геракла), а потом дорийцы в «темные века» сожгли то, что осталось. И на развалинах цивилизации грекам пришлось слушать истории бродячих поэтов. Из этих историй они по-своему восстановили тот мир, о котором грезили в гомеровских поэмах. Так из детских сказок вырастают целые культурные народы.

Геродота почему-то считают историком. Между тем вся его «История» – это скорее этнография, расцвеченная пересказами слухов и местных преданий. При этом разделение на главы явно позднее – скорее всего, проведенное пару сотен лет позднее. Никаких признаков «звучания» имен муз, указанных в главах, просто не просматривается. Поставленная в начале текста цель – выявить причины войн эллинов и варваров – по тексту вообще не преследуется. Скорее всего, это поздняя вставка – в угоду политической конъюнктуре.

«История» Геродота – это скорее путевые записки, сделанные во время поездок в Египет и Вавилон. При этом Геродот в наименьшей степени интересуется событиями в Элладе. Его привлекает относительно удаленная периферия, и он пытается ее описать. Хорошо знакомое его интересует не так глубоко.

Очень интересно описание Персидской империи, и отдельно – похода Дария I в Скифию. Из описания прямо следует, что Персия вовсе не была единой и прочной. Она все время находилась в состоянии расколов, заговоров, завоеваний и отпадений больших территорий. Пока персы были народом-войском, они были непобедимы. Как только они стали опираться на наемников и союзные армии, империя стала рыхлой. Именно это и было причиной того, что эллинам удалось от нее отбиться (но также и в силу ряда исторических случайностей), а потом Александру Великому удалось так быстро ее сокрушить. Собственно, поход Александра ничем не отличался от подобных же бесчисленных походов во внутренних войнах самой Персидской империи.

Поход в Скифию Дария I порой представляют как авантюрный и приписывают скифам тактику партизанских наскоков с заманиванием вглубь территории. Из текста Геродота следует совершенно иное. Скифы не могли сравниться с войском персов, и отступали именно по этой причине. Примерно как Кутузов отступал перед войском Наполеона. Это было вынужденное отступление, а вовсе не хитрая тактика. По мере отступления скифы набирали войско, а также втягивали родственные племена в конфликт с Дарием. Впрочем, далеко не всегда успешно. Иные родственники встречали скифское войско во всеоружии и гнали его прочь. Тем не менее, скифы постепенно смогли собрать столь многочисленную армию, что Дарий ее устрашился – ночью перед решающей битвой, не погасив костры, снялся и ушел. При этом скифы, славные своей мобильностью, странным образом не могли его догнать. Зато их отрядам удалось его перегнать, и они попытались уничтожить переправу через Дунай. Уговорить охрану моста они не смогли, что говорит о малочисленности скифского авангарда. Потом основное скифское войско почему-то снова «не смогло» найти Дария, который, якобы, двигался по местности, где были засыпаны и отравлены колодцы.

Золотая миниатюра. Возможно, изображающая столкновение пеших скифов с конным фракийцем

Если бы Дарий победил, это отразилось бы в придворных сочинениях. Если бы он проиграл, то эллины с удовольствием рассказали бы об этом в своих преданиях. Получается, что не было ни поражения, ни победы. Но почему же тогда было бегство? И почему беглецов не удалось догнать хваленой скифской коннице? Разгадка тут такова: скифская конница была ничтожна перед армией Дария. А встало перед ним войско пешее – из лесостепной зоны, составленное из осевших на землю скифов и их северных соседей. Вот куда на самом деле отступали скифские передовые отряды – туда, где была оседлая часть их цивилизации. Перед мобильным войском Дария кочевники вынуждены были бежать. А сам Дарий бежал не от кочевников, а от земледельцев.

Конечно, Геродот не писал историю. Прежде всего, у него нет никакой хронологии. Масса ошибок выявлена как древними, так и современными историческими исследованиями. Зато у Геродота много уникальной информации, пусть изложена она хаотично и некритично.

Геродот, обретаясь при дворе македонского царя Александра I, конечно, не свободен от предвзятости. Служба обязывала. И все же никто его не заставлял так подробно и с таким пиететом описывать Египет и Азию и почти подобострастно говорить о царе Ксерксе. Проперсидская роль Македонии может быть тому оправданием, но конечная победа эллинов должна была повернуть ход мысли Геродота. Нет, не повернула. Вообще Геродот эллинов никак не жалует. Собранные им отрывочные сведения тем и хороши, что не обработаны. Из них с очевидностью следует: никакой солидарности в противостоянии варварам у греков не было, общая культура не означала взаимной поддержки.

Фермопилы. Конечно, следует прославлять не только 300 спартанцев, сложивших здесь свои головы. Геродот пишет о 4000 трупов эллинов, оставшихся на поле боя. Может быть, он еще и не посчитал несколько сотен спартанских илотов и периэков. То есть, битва была большая, по меркам Эллады – крупнейшая. Спартанцы просто бились до конца, отказываясь отступить. Одни союзники были ненадежны, и царь Леонид постарался отправить их куда подальше. Другие, хоть и остались, в конце битвы начали сдаваться (правда, тут Геродот мог лукавить и выдавать сдачу части войска за сдачу конкретной его племенной части).

Платеи. Из сообщений Геродота ясно, что Элладу спасли спартанцы. У них 5000 гоплитов, у афинян 800. У спартанцев 35.000 легкой пехоты, у афинян не более 1000. Остальные союзники под видом запланированного отступления просто разбежались. Да, спартанцы могли отступить, поскольку воевать за других было не в их правилах. Но афиняне накануне объявили, что перейдут на сторону персов, если им не помогут. При этом обоснование их позиции – дважды сданные врагу без боя и сожженные Афины. Эвакуация афинян на Саламин не позволила им собрать сильное ополчение. Зато потом, после отражения варваров, со Спартой афиняне воевали с полным напряжением сил. При этом именно чванливые афиняне называли персов «варварами», а спартанцы называли просто «чужестранцами». Легкая ирония в слове «варвар» постепенно перешла в презрение и ненависть.

На море афинский флот был самым многочисленным и обеспечил победу в Саламинском проливе. Но тут курьез – роль афинского лидера Фемистокла, который все время сносился с персами. Геродот пишет о прямой измене Фемистокла, который посоветовав персам окружить флот эллинов, отрезав им путь к отступлению. Но исход битвы был в пользу греков, и Фемистокла эллины, намеревавшиеся отступить, признали мудрым. Потом, правда, на него завели судебное дело. И выяснили, что Фемистокл вымогал деньги у сдавшихся персам слабых островных государств эллинов. Ну и куда же бежал от суда Фемистокл? Конечно, к персам!

Геродот историком не был, и свое творение «Историей» не называл. Многое в этой «Истории», увы, подправлено переписчиками. Об этом, например, свидетельствуют строки Фукидида, который утверждает, что Геродот не называл персов «варварами». Но в тексте Геродота, который дошел до нас, он такие характеристики допускает, хотя и редко. Сам термин «варвар» приобрел высокомерный и уничижительный оттенок лишь после побед над персами. Самоуверенность эллинов потом была наказана Филиппом Македонским. Ну а самоуверенность персов – Александром Македонским.

Описания Египта и очерк незначительного периода истории Персии непосредственно перед грекоперсидскими войнами у Геродота образовались из пересказов. Хотя считается, что Геродот побывал не только в Ионии, но и в Сардах, исследователи однозначно указывают на то, что он не знал персидского языка.

Собственно исторический кусок сочинения Геродота – это всего лишь описание нашествия Ксеркса. Это современные Геродоту события. Поэтому он подробно касается состава персидских и греческих войск по племенам и по численности, хотя численность персов невероятно преувеличена. Геродот приводит не прямые данные, а расчеты, прикидывая, сколько воинов умещается на кораблях. Если греков Геродот считает сотнями, то персов – десятками и сотнями тысяч. Слава греков как бы увеличивается тем, что против них выступали полчища общей численностью в 5 млн. человек, которые выпивали целые реки.

В действительности достаточно подробное описание стратегического поведения полководцев Ксеркса говорят о том, что они вовсе не собирались «задавить массой». Они действовали осторожно, и их целью было подчинение Афин, а не разорение греческих земель. И только обстоятельства войны привели к тому, что Афины были сожжены – в порядке карательной экспедиции против вероломных подданных.

Можно не сомневаться, что значительного численного перевеса Ксеркс не имел. Его целью было расквитаться с афинянами за сожженные Сарды. Это надо подчеркнуть: инициаторами войны были именно Афины. Афинский отряд поддержал поход ионийских городов на Сарды и разорил их. Ксеркс несколько лет готовился к ответной экспедиции, но предварительно быстро расправился с ионийцами, которые не смогли объединиться и разбежались по своим городам после поражения в генеральном сражении. Ионию персы привели к покорности быстро и решительно. Зачинщикам бунта не поздоровилось, но дополнительных обременений на ионийские города наложено не было. Именно поэтому в походе Ксеркса участвовало множество эллинов. И даже после переправы войска персов (с союзниками) через Геллеспонт к ним продолжали присоединяться эллинские племена.

Бравурное описание победы эллинов над варварами, перекочевавшие в учебники, игнорирует важнейшие обстоятельства войны.

Во-первых, цели войны были достигнуты: Афины наказаны. Пелопоннес Ксеркс штурмовать, скорее всего, и не собирался. Такая перспектива у него была, если бы удалось объединить прочие эллинские племена под персидским владычеством. Тогда под руководством персов можно было бы начинать эту войну. Но поскольку склонить афинян к союзу так и не удалось, эти планы были отброшены. Здесь проявилась осторожность персов: ведь практически вся материковая Эллада шла за ними. Если бы не спартанцы, победа под Платеями не могла бы состояться. А если бы не афиняне, то не началась бы сама война.

Во-вторых, уход Ксеркса из Эллады был обусловлен вовсе не военными поражениями. Победа эллинов в морском сражении у о. Саламин серьезных поводов для оптимизма им не давала. Ее значение явно преувеличено. Скорее всего, силы были примерно равны. При этом персидскому флоту пришлось отступить по тем же причинам, по которым Ксеркс с большей частью войска заторопился вернуться в Азию. Необходимо было срочно подавить восстание в восточных провинциях Персидской империи. Морские силы нужны были в этот момент для того, чтобы не позволить ионийским городам вновь поднять восстание, пользуясь тем, что силы персов отвлечены на восток.

Уходя из Эллады, Ксеркс оставил там сильную армию Мардония. Ее численность Геродот также очень сильно преувеличил. Скорее всего, в битве при Платеях силы персов и эллинов были приблизительно равны. Иначе Мардоний не стал бы отступать из сожженных Афин на местность в Беотии, где мог эффективно использовать свою конницу. И не медлил бы в течение нескольких дней, чтобы начать сражение.

Изображение персидского воина

Начало битвы было связано с тем, что персам удалось перекрыть противнику поступление продовольствия и подкреплений, а также засыпать источник воды. К реке невозможно было подойти из-за меткости персидских лучников. По этой причине эллины решили отступать. Их боевой порядок рассыпался: малые отряды союзников отделились от войска и в битве приняли участие только уже после того, как ее исход был решен. Афиняне также предпочли отделиться от основной силы – спартанцев. Даже в лагере спартанцев возникли разногласия. И все союзное войско начало беспорядочное отступление. Вот тогда Мардоний бросился вперед. На свою погибель.

Успех эллинов в битве при Платеях обусловлен не их стратегией, а исключительно выучкой спартанского войска. Неслучайно Геродот многократно подчеркивает роль спартанцев как спасителей Эллады. Остальные племена греков серьезной роли в битве не сыграли.

Войско Мардония управлялось гораздо хуже, поскольку состояло из разнородных отрядов, включая те, которые принадлежали к ненадежным племенам, участвующим в волнениях – в восточных провинциях и в Египте. Фактически свой маневр знала только персидская конница, которая и наносила наибольший урон эллинам. Но плотный строй спартанцев умело отбивал ее атаки. Остальное войско наступало беспорядочно, и лишь отряд персов в 1000 человек, которым командовал лично Мардоний, был серьезной силой. Распыленное на мелкие отряды войско персов наткнулось на плотный строй спартанцев, которые смыкали ряды и проходили сквозь персидские порядки, как нож сквозь масло. Легкая пехота под прикрытием фаланги осыпала персов градом стрел, дротиков и камней. Легкое вооружение персов, удобное в прочих случаях, здесь оказалось непригодным. Когда побежали персидские союзники (включая эллинов), персидские порядки расстроились окончательно.

Персы прекрасно знали, что победа им не гарантирована. Именно поэтому ими был заранее создан укрепленный лагерь, куда они и попытались отступить. Но беспорядочное бегство и отсутствие общей организации (Мардоний погиб) не позволили персам закрепиться. Кроме того, на исход битвы повлиял предательский уход сильного отряда Артабаза, который ревниво относился к лидерству Мардония и предпочел не рисковать, а быстрым маршем отправиться к Геллеспонту и ретироваться в Азию.

Ничтожные цифры потерь эллинов, которые приводит Геродот, безусловно, касаются только гоплитов. Поскольку цифры приводятся точные, то речь идет о списках, с которыми Геродот мог быть ознакомлен. Если общие потери эллинов составили несколько сот человек (большая их часть, вероятно, – легкая пехота), то потери персов никак не больше нескольких тысяч (и большая их часть приходится на завершение битвы, когда войско начало разбегаться). Следовательно, численность войска Мардония никак не больше нескольких десятков тысяч воинов.

Повествование Геродота прерывается, можно сказать, на полуслове. Последний эпизод – незначительная битва при Микале, в которой эллины уничтожили небольшой отряд персов, высадившихся в Ионии со своих кораблей. Этот эпизод столь же преувеличен, как и Марафонская битва, в которой персы пытались отвлечь основные силы от Афин и быстро занять город, но потерпели неудачу: афиняне успели вернуться, быстро преодолев марафонскую дистанцию. Скорее всего, «марафонский пробег» тогда осуществило все войско. Неудача персов и в этом случае, как и при Микале, не имела для них большого значения.

Опасения за судьбу Эллады были не напрасными. Разгром ионийских ополчений показал эллинам, что их разобщенность может привести к тому же: первое же поражение может отдать Элладу в руки персам. Именно поэтому спартанцы попытались привлечь на свою сторону тирана Сиракуз, который имел морскую и сухопутную армию, сравнимую со всеми остальными союзными силами эллинов. Но договориться не удалось. Тиран готов был применить свои силы, только если все союзные войска эллинов будут подчиняться ему. Или хотя бы только морские силы.

Первая фаза компании была полностью выиграна персами. Фермопильское ущелье, несмотря на мужество спартанского отряда царя Леонида, отстоять не удалось, и персы прорвались в центральную Грецию. Преимущество в морской битве у мыса Артемисия было утрачено, и греческий флот отошел к Афинам. Поражение флота Ксеркса при Саламине серьезной роли не сыграло. Он добился своего: Афины были захвачены и сожжены, цели войны достигнуты. Поражение войска Мардония при Платеях можно списать на самодеятельность полководца, который хотел славы и владычества над Элладой. Но вместо того, чтобы дипломатией продолжать склонять эллинов к проперсидской позиции, которая во всех эллинских городах была достаточно сильна, решил показать свою силу во всем блеске военной победы. Ему настойчиво советовали ограничиться дипломатией, но Мар доний жаждал битвы.

Стратегическим просчетом Ксеркса стали проблемы с продовольствием. Рассказы Геродота о выпитых реках – явное преувеличение. Оно свидетельствует о том, что у войска была недостача питьевой воды, а вовсе не о его несметной численности. Геродот также упоминает о голоде в персидском войске. Ксеркс не учел крайне скудного существования греков, которые едва могли прокормить самих себя. Войско персов было обречено на бескормицу и поэтому сильно ослабло к битве при Платеях.

Притом что персы вынуждены были уйти из Эллады, проперсидская линия там все же победила. После Пелопонесских войн Афины и Спарта поочередно утратили надежды на гегемонию, и гегемонами стали сначала проперсидская Беотия, а потом проперсидская Македония. Александр Македонский не собирался править эллинами и по эллинским обычаям. Ему хотелось быть царем Персидской империи. Его победа над Дарием может рассматриваться как аналог междоусобицы. Эллины не подчинились персам, но и сами персов вовсе не сломили и не подчинили себе.