Текст книги "Спарта. Мир богов и героев"

Этруски раскрывают тайну

Этрурия неправомочно исключена из Греческого мира и рассматривается историками обособленно. Хотя исследователи признают огромное влияние Эллады на искусство Этрурии и Южной Италии. Тем не менее, присутствие в Этрурии образцов греческого искусства рассматривается почти всегда как заимствование. Хронологические оценки и индивидуальные особенности искусства этрусков говорят о другом: Этрурия была неотъемлемой частью культурного ареала Восточного Средиземноморья. Скорее всего, не только играя собственную роль в его становлении и развитии, но также и будучи населенной народами, очень близкими к тем, которые населяли Элладу.

Примером общего применения священной символики служат свастики на ритуальных и бытовых сосудах. В Трое были найдены терракотовые шарики со свастиками. Свастика широко использовалась в Этрурии и Элладе архаичного периода.

Этрусская погребальная урна, 8 в. до н. э. Аттическая ваза 8–9 вв. до н. э.

Фрагмент росписи аттической вазы, 6 в. до н. э.

Табличка из Пилоса (микенские времена). Исследователи опрометчиво считают, что на ней изображена схема лабиринта.

Изображение на шлеме фригийского типа из Геркуланума, 4 в. до н. э.

На росписях ваз попадается даже такой вариант свастики, который до сегодняшнего дня распространен в Индии – свастика с точками в каждом квадранте. Заметим, что тут же присутствует возничий колесницы с теми же чертами, что и на этрусской бронзовой колеснице. Присутствие в сюжете еще и головы Медузы говорит о том, что возничий – конкретный персонаж с присущими ему особенностями. Щит со свастикой, скорее всего, принадлежит троянцу.

Поразительно сходство захоронений микенской культуры и этрусских захоронений – склеп в глубине холма с вымощенной дорогой между двух стен (дромосом).

Мы приведем еще один пример связи Этрурии и Эллады, важный для дешифровки одной из загадок Спарты: мифологического сюжета, который относится к Орфии – верховной (а, скорее всего, и единственной) богине спартанского пантеона.

Один и тот же персонаж мы видим на живописных работах греков и этрусков. Этрусская роспись демонстрирует некую фигуру человека. Одни исследователи называют его «бегущий перс», другие – танцующий «человек в маске». Но на амфоре архаического периода присутствует тот же «перс», что и на этрусской фреске, отнесенной учеными к несколько более позднему периоду. Но теперь эта фигура пристроена к конской «филейной части» и образует вместе с нею кентавра. Оба изображения подчеркивают один и тот же тип: длинная борода без усов, мощное телосложение, пританцовывающая поза.

Склеп микенского типа и склеп этрусского типа

Протоаттическая керамика, 7 в. до н. э.

Коринфская алебастровая ваза, изображающая Бореада, 7–6 вв. до н. э.

Этрусская фреска «бегущий перс», 6 в. до н. э.

Загадка «персо-кентавра» раскрывается на коринфской алебастровой вазе, где подобный персонаж определен как Бореад – один из сыновей бога северного ветра Борея. Та же длинная борода при отсутствии усов, то же мощное телосложение, та же динамичная поза. Но добавлены крылья специфически-архаической формы: закрученные на концах в спираль. Более поздние аттические изображения Борея и Бореадов имели уже другую форму крыльев, повторяющую крылья птицы.

Качество всех трех изображений не позволяет говорить о заимствовании. Каждое произведение своеобразно, отмечено собственной динамикой. Можно сказать, что общий мифологический мотив в равной мере охватывает Элладу и Этрурию.

Борей связан с силами природы, что говорит об архаическом происхождении этого божества. Он изображается крылатым, длинноволосым, бородатым. Возможно, не всегда крылатым. Царство Борея – Фракия, холодная и темная страна. Миф о Борее повествует о похищении им Орифии, дочери афинского царя Эрехфея. Орифия и Орфия – можно считать, что речь идет об одном и том же имени, об одном и том же персонаже, переселившимся из реальности в миф. Завоеватель с севера похитил царевну, и она вернулась на родину в образе крылатого божества.

Более известный исторический сюжет связан с похищением жены спартанского героя Менелая Еленой, бежавшей с троянцем Парисом. В судьбе Менелая повторяется мотив из истории Кадма – после изгнания из Микен женитьба на дочери спартанского царя, наследование трона после его смерти, скитания (8 лет по морю после Троянской войны). В судьбе Елены было также еще одно, менее известное похищение – в 12 лет ее похитил аттический герой Тесей. Причем прямо из храма Артемиды Орфии. Одна из версий мифа предполагает рождение в результате этого похищения Ифигении, которая становится жрицей Артемиды у тавров – также далеко от родины. Еще одна версия мифа о похищении Елены говорит о том, что она и вовсе не была похищена, а уехала в Египет. Не случайно именно в Египет долгие странствия занесли Менелая, где он «женился на египетской принцессе». Во множестве версий мифа о Елене присутствует мотив похищения и возвращения.

Аналог истории с участием Бореадов присутствует в сюжете, где ее возвращение после похищения Тесеем обеспечивается ее братьями – Кастором и Полидевком. Сами братья похищали своих невест в Мессении. Братья почитались спартанцами как сыновья Зевса и считались рожденными (вместе с Еленой) из яйца, поскольку их матери Леде Зевс явился в виде лебедя. «Крылатость» братьев и сестры в этом мифологическом сюжете выглядит вполне возможной – крылья могли наследоваться от отца-лебедя. Заметим, что все эти сюжеты могут быть связаны вовсе не с известной нам Спартой, а некоей древней родиной спартанцев. Вполне может быть связано с этим основание отдаленной греческой колонии Диаскуриада (ныне – Сухум).

Похищение Орифии, аттическая вазопись, 6 в. до н. э. Демон уносит умершую, этрусская фреска, 7 в. до н. э.

На аттических вазах Борей и Бореады изображаются с крыльями не только за спиной, но и на ногах. Те же признаки мы видим на этрусской настенной живописи, но при этом Борей превращается в демона, уносящего тело умершей в загробный мир, его крылья приобретают архаическую форму, а лицо лишается бороды. Архаическая форма крыльев у Бореадов на фреске говорит о том, что этрусский сюжет имеет более раннее происхождение. Диоскуры также связаны с царством мертвых, где они пребывают через день, разделив дар бессмертия пополам. Мы вправе видеть в этрусской фреске одну из версий сюжета о похищении Орифии. Также может быть замечена связь между Диоскурами и Орфией. Братья – боги рассвета и сумерек (момента их переселения из подземного царства на Олимп и обратно), Орфия также присутствует при смене дня и ночи.

Крылатые сандалии, которые мы видим у Бореадов, – атрибут более позднего античного божества – Гермеса-Меркурия. Имеющий общую мифологию бог Эллады и Этрурии, в конце концов, получил общий образ в античной скульптуре. Позднее Меркурий приобрел крылышки на лбу или крылатую шапку (вариант – шапку с прорезями для крыльев).

Орифия-Орфия в греческой мифологии, несмотря на происхождение из Афин, вовсе не стремится помогать своим единоплеменникам. Ее сыновья также не способствуют подвигам греческих героев. В мифе об аргонавтах Бореады враждебны греческому герою Гераклу. За то, что они убедили аргонавтов не ждать Геракла, тот убил их. По другой версии мифа Бореады были убиты за то, что они победили Геракла в состязаниях в беге (пользуясь «крылатостью» своих ног). Диоскуры тоже присутствуют в мифе об аргонавтах, и также как участники экспедиции, которые, бывало, вступали с Гераклом в единоборство, но без трагических последствий.

Сыновья северного правителя, похитившего Орфию, не могли стать для Афин дружелюбными божествами. И сама Орифия для греков оказалась недружественной: она вооружила царицу амазонок Пенфесилею, которая в Троянской войне пришла на помощь Приаму. Победив многих врагов, Пенфесилея была убита Ахиллом. Орифия признавалась греками одной из цариц амазонок, союзницей скифского царя.

Троянский мотив в истории с Бореадами более чем очевиден. Этот мотив продолжен в творчестве этрусков. Считается, что на саркофаге и на росписях гробницы изображены сцены убийства троянских пленников. При сем присутствуют божества. В первом случае – крылатые Бореады, которые в этрусской мифологии были связаны с какими-то неизвестными нам сюжетами. Во втором случае при казни присутствует крылатая богиня Банф, связанная с загробным миром, которая явно сочувствует побежденным, и синелицый Харун (Харон), – этрусский демон смерти – с ярко выраженными семитическими чертами. Такое впечатление, что он ждет от Банф сигнала, что жертву можно добить молотом, прекратив ее страдания, и забрать в царство мертвых.

На росписях этрусских гробниц присутствует ряд сюжетов, в которых греки сталкиваются с амазонками. Сочувствие художника скорее на стороне греков.

Этрусские барельеф и этрусская фреска с образами крылатых божеств и сценами казни

Суммируя два мифологических пласта, можем считать Орфию – богиней, отвечающей за переселение в загробный мир. Если у греков Аид находится на крайнем западе (Геродот), то холодное и темное царство Борея тоже похоже на царство мертвых. Туда же попадает и Орфия. При этом она сочувственна к троянцам – предкам спартиатов, которым помогает через амазонок. Борей и Бореады также на стороне троянцев.

Эос погребает Мемнона. Керамика, 5 в. до н. э.

К этим сюжетам примыкает также образ греческой богини зари Эос (Авроры), которая, как и Орфия, крылата и так же выступала на стороне троянцев. Сюжет с похищением здесь обращается: Эос похищает Титона – полюбившегося ей сына троянского царя Приама – и уносит его на край неба и земли, а потом испрашивает для него у Зевса бессмертия. Но вечной молодости он не обрел, а когда состарился, был превращен Зевсом в сверчка. Сын Эос и Титона – Мемнон, стал царем эфиопов, и во время войны пришел на помощь троянцам. Совершив много подвигов, он все-таки был убит копьем Ахилла.

По трудно объяснимым причинам колоссы в египетских Фивах, возвещенные Аменхотепом III (ок. 14 в. до н. э.), считаются древнегреческими историками изваяниями Мемнона. Возможно, вследствие удивительного явления: после повреждения (от землетрясения или акта вандализма ок. 27 г. до н. э.) один из колоссов наполовину рассыпался и на рассвете стал издавать протяжный звук. Эос оживляла своего сына на мгновение с первыми лучами солнца. После попытки реставрации римским императором Септимием Севером (конец 2 в.), который приказал вернуть осыпавшиеся блоки на место, явление прекратилось.

С египетским пантеоном просматривается также связь через богиню Исиду, крылатый образ которой неизменно присутствует на саркофагах фараонов.

Мифологический брат-близнец Артемиды – Аполлон связывается с египетским богом Гором. Гор и Аполлон соединяются в египетском образе сокола. Герой Троянской войны спартанец Менелай по одному из преданий женился на египетской царевне, забыв о прекрасной Елене. Может быть, правда, эта «царевна» и была Еленой, оказавшейся вовсе не в Трое. Или же Троя – это вовсе не город, раскопанный Шлиманом, а один из египетских городов.

От страны к государству

Завоевание спартиатами долины Еврота сопровождалось формированием сложной социальной иерархии. Вершину иерархии составляли немногочисленные граждане, живущие преимущественно в городе Спарта. Они проводили народное собрание, избирали властителей с различными полномочиями, смещали неудачливых царей. Они же составляли военное сословие – все дееспособные мужчины входили в состав войска, а военное воспитание начиналось с детского возраста. Ступенью ниже располагались свободные жители Лаконии – периэки («живущие вокруг»), не обладающие правами граждан. Еще ниже стояли илоты – местные жители, закрепленные за формально принадлежащими спартиатам земельными участками. Переход из одной группы в другую был практически невозможен, но не раз происходил в условиях войн.

Спартиаты (среди них преобладали дорийцы, но одна из двух совместно правящих царских династий оставалась ахейской), в отличие от других греческих полисов, образовали аристократию исключительно из военного сословия. В которое периодически вливались периэки и илоты, если были способны пройти жесточайший отбор и показать себя на поле боя. Необходимость формирования такого сословия сложилась в период затяжных войн с соседней Мессенией – начиная с 8 в. до н. э., из которых Спарта вышла победителем, подчинив Мессению своим законам и своему порядку управления. На востоке Спарте пришлось выдержать противостояние с Аргосом – городом, имевшим давние военные традиции и не раз вступавшим в союзы с мессенскими повстанцами, аркадийскими правителями, а потом и с афинянами, боровшимися за гегемонию во всем Греческом мире. Одерживая военные победы над аргосцами, спартанцы не стремились подчинить себе аргосцев и заставить их жить по спартанским законам. Аргос напоминал о священной истории, которую дорийцы чтили не меньше автохтонов ахейцев.

Несмотря на характеристику статуса спартанских илотов как рабов, в реальности рабами в Спарте могли быть только домашние слуги высшей знати. При этом богатство в Спарте было возможно только для царствующих фамилий, но не могло быть достигнуто торговлей. Богатыми могли быть периэки, расселенные во множестве поселков, включая прибрежные, которые успешно производили ремесленные изделия и вели обмен с окружающим миром. Но это богатство не давало права вмешиваться в государственные дела, которые решались только воинским сословием – аристократией. Все это – представляет собой разительный контраст в сравнении с другими крупными греческими государствами.

С конца 8 в. до н. э. Спарта переживает расцвет, который трудно объяснить, если отмести возможность восстановления некоей традиции. Спарта становится первым городом Эллады – городом поэзии и музыки, городом досуга и пышных праздников, обеспеченных трудом «податных сословий». Можно предположить, что все это – плод деятельности троянской знати, пронесшей через века свою традицию, а также результат возвращения богатств, некогда вывезенных из Трои.

Собственно дорийским был лишь праздник в честь Аполлона Карнейского, представлявший собой имитацию военных упражнений и жизни военного лагеря. Аполлон к тому времени уже стал антропоморфным богом, но его образ ассоциировался с овном и волком – скотоводческими атрибутами степи и лесостепи. В звероморфном пантеоне микенских греков имени Аполлона не было. В дорийской же диалекте имя этого бога звучало как Apellon – сходно с названием народного собрания apellia. В честь Аполлона дорийцы возводили колонны (гермы), увенчанные головой барана.

Спарта стала культурным центром всей Эллады. Здесь происходили состязания певцов и поэтов, создавались музыкальные школы, возникло хоровое искусство, развивалось искусство танца, шло интенсивное строительство, возводились выдающиеся архитектурные сооружения. В Спарту стекаются таланты и их поклонники. Спартанцы преуспевают также на Олимпийских играх. До середины 6 в. до н. э. Спарта – страна роскоши, муз и досуга.

Классическая Спарта возникает как государство в результате масштабного кризиса, в котором погибает прежняя роскошь и рождается Большой стиль. Прежние замашки завоевателей, почивающих на лаврах, Спарта оставляет другим государствам Эллады. Весь спартанский бомонд постепенно перемещается в Афины. А спартанцам не до праздников и досуга. Прекращается строительство, упрощается керамика, исчезают товары чужеземцев, почти полностью пропадает интерес к олимпийским подвигам. Главным делом Спарты становится война. Большой стиль складывается системой спартанского воспитания, образом поведения спартанского воина и спартанской системой власти.

Историки, легко зафиксировавшие эту перемену, контрастно разделившую раннюю и классическую Спарту, указывают лишь на одну причину перемен – на войны с Мессенией, которые считаются однозначно захватническими, хотя во множестве эпизодов можно проследить, что амбиции мессенцев были ничуть не слабее амбиций спартанцев.

Мессения – стана, во многом сходная с Лаконией. Те же горы, обрамляющие плодородную долину, тот же выход к морю. Ландшафт диктовал ту же социальную организацию, что и в Лаконии. Что же различало две страны настолько, чтобы превратить их в непримиримых антагонистов?

Можно предположить несколько причин противостояния – случайных и закономерных. Случайность в том, что из двух стран первенствовать, играть роль столицы могла лишь одна. Спарта оказалась несколько ближе к остальному эллинскому миру. Закономерное возвышение Спарты связано, как мы предположили, с сокровищами Трои. Полтора-два столетия эти сокровища обеспечивали Спарте роль центра Эллады. Но как только Спарта оказалась по соседству с зоной военных действий, богатства и богатеи перекочевали в другие города. Оставшимся в Спарте «капиталом» была племенная гордость и сложившаяся иерархия – социальный порядок, в котором аристократией являлся целый народ – спартиаты. «Бегство капиталов» требовало обеспечения социального порядка новыми источниками доходов.

Соседняя Мессения оказалась богатой провинцией, благоденствующей в тени своего могущественного соседа. Населена Мессения была одним из дорийских племен, доминирующих над остальными жителями страны точно так же, как спартиаты доминировали в Лаконии. Но периферийное положение не приносило мессенским дорийцам никакой славы, а переход от кочевого скотоводства к земледелию не был подкреплен смягчающими этот период условиями, которые имелись в Спарте. К тому же Мессения, по всей вероятности, приняла ахейскую знать, бежавшую из Лаконии. Именно поэтому Мессения не имела целостного управления, будучи разделенной на отдельные общины.

Население Мессении росло численно, а ахейская знать мечтала о реванше. Рано или поздно ее племенные вожди должны были соблазниться сокровищами Спарты. Признание соседей врагами вполне соответствовало векам разделенного существования – две страны существенно разошлись по культуре и образу жизни.

Этнический кризис Спарты, сменивший ее облик, был наверняка связан с разложением элиты – большая ее часть почувствовала себя «гражданами мира» и легко сменила отечество, бежав в Афины. Другая часть восстановила древние обычаи, произведя реформы, в дальнейшем приписанные великому реформатору Ликургу. Это спасло Спарту от покорения соседями и позволило образовать новый государственный порядок и новые источники доходов.

Не Спарта была источником войны, а война сформировала Спарту в том классическом облике, который мы знаем. В условиях опасности был создан совершенный государственный и военный механизм, успешно работавший еще три века. Источник опасности – Мессения – стал источником ресурсов, необходимых для поддержания этого механизма. Завоевание Мессении дало Спарте то, что теперь мы назвали бы «ресурсной базой». Дорийские греки в Мессении превратились в илотов и периэков, позволив аристократии Спарты укрепиться и создать более мощную армию.

Душещипательный рассказ о беззащитной и мирной Мессении противоречит фактам истории. Жестокость мессенцев по отношению к спартанцам была не меньшей, чем спартанцев в отношении мессенцев. Но жестокость приписывалась историками именно спартанцам – в порядке распределения ролей в сюжете, который должен быть подверстан под культурный стереотип современного европейского исследователя. Очевидно, из страха перед победоносной Спартой подобное распределение ролей имело место и в антиспартанской агитации Афин. Конкурирующие со Спартой Афины создавали свой политический миф, попрекая спартанцев тем, что видели у себя под носом, но не желали признавать как факт жизни собственного отечества – не меньшую жестокость своих собственных войн.

В результате Первой Мессенской войны Спарте отошла примыкающая к ее территории часть долины реки Памис с плодородными землями. Население этой территории получило статус, близкий к илотам и периэкам. В этом исходе нет никакой избыточной жестокости, ничего необычного. Все эмоциональные оценки, повторяемые современными историками, наследуют политические интриги, отраженные в писаниях Павсания, а также призваны поправить историю с целью более успешных исторических аналогий с политическими режимами XX века. Политике нужен символизм, а историки оправдывают в глазах власти свои изыскания, поставляя символы в руки столь же недобросовестных политиков, оправдывающих свои деяния «исторической правдой».

Вторая Мессенская война, разразившаяся через полвека, с разной степенью интенсивности шла почти семьдесят лет. На стороне мессенцев выступали Аркадия и Аргос. Спартанцам пришлось оборонять свою родовую территорию. На грани катастрофы спартанцы впервые выстроились в фалангу. Поражения сменились победами, Аркадия и Аргос были нейтрализованы успешной дипломатией, и мессенцы снова отступили в горы и приморские области. Легенда о свирепости спартанцев разбивается об их неизменную практику – щадить врага, бегущего с поля боя.

Фаланга возникла, скорее всего, сама собой – из «мужских сообществ». Вынужденно на поле боя вышла элита спартанского общества, под напором врага ставшая плечом к плечу и дисциплинированная смертельной опасностью. Новая тактика, потом широко распространенная в других греческих государствах, быстро дала преимущество перед численно превосходящим, но неорганизованным и плохо обученным противником.

Ужас войны, страх перед возможным поражением кардинально изменил Спарту – элита окончательно отказалась от привилегий и стала частью сообщества равных – единого военного лагеря, всегда готового к войне и беспрерывно ведущего карательные операции в неспокойной Мессении.

Символизм исторической памяти затмевает реальные события и отвергает закономерности, более заметные при отсутствии запроса на осовременивание древности. Если не проводить сомнительных аналогий между историей и современностью, Спарта не будет выглядеть в качестве жестокого агрессора и оккупанта. Она будет эффективной аристократией или даже политией – системой государственного устройства, совмещающего монархические, аристократические и демократические черты. Действительно, страной правили цари (два одновременно – подобно римским консулам), геронты (совет старейшин) и народное собрание.

Процветание ранней Спарты могло смениться либо ее завоеванием, например Мессенией, либо мобилизацией. Спарта предпочла стать государством, преодолев свой племенной ландшафт и получив ресурсы для содержания такой власти, которая соединила спартиатов общим делом вне зависимости от достатка и социального положения. Этим делом стала война.

Спарта стала единственным территориальным государством в Элладе, распространив свою власть не только на ближайшие к своей столице земли. Прочие города-государства контролировали лишь незначительные территории, а избыточное население «сбрасывали» в колонии по всему Средиземноморью. И только война соединяла это пестрое сообщество в нестойкие коалиции. Рыхлые, скандальные демократии неизменно сменялись деспотиями и тираниями. Лишь Спарта устойчиво удерживала аристократический режим правления – скудный, аскетичный, но гордый своим суверенитетом и гражданской солидарностью.

Почему же Спарта не смогла объединить Элладу? Сказались, конечно же, внешние факторы. Но фундаментальной причиной было отсутствие имперских принципов – стратегии поглощения элиты противника и создания общегреческой аристократии. Спарта оставалась этнократией и пользовалась всеми преимуществами этого режима. Но этот же режим был ограничен в возможностях, в охвате человеческих ресурсов Эллады.

Война создала классическую Спарту, но война ее и погубила – как только Спарте была противопоставлена более многочисленная и столь же профессиональная армия. «Технология изготовления» спартанского воина рано или поздно должна была перейти к другим сообществам. Тем не менее, этот процесс продолжался столетия. В конце концов спартанская «технология» оказалась в руках македонцев, а затем римлян – родственников спартиатов от троянского корня.