Текст книги "Прыжок Ящера"

Ганс принял пистолет, юрко спрятал под полой. Шагая впереди меня, постарался маневрировать так, чтобы по мере возможностей загораживать от снующих вокруг медсестер. Свое дело он никогда не забывал, позволяя мыслями переброситься в иное. А переброситься, ой, как хотелось! Не навались на меня столько хлопот, было бы скверно и грустно. Самое удивительное, что я и впрямь чуточку ревновал Елену. Сейчас после случившегося, пожалуй, даже больше, чем десять минут назад. Смерть превратила Витька в героический символ, а я… Я не сумел оттеснить конкурента рыцарским толчком, избавившись от него, как трусоватый подонок, как достойный сын своего времени. Должно быть, именно это Надюха имела в виду, называя меня подлецом. У этой соплюшки глаза видели глубже японского рентгена. Правда, оттого она не становилась более счастливой, – возможно, даже наоборот…

Внезапно я представил ее на месте Елены и улыбнулся. Дама червей легла на даму бубен, и, кажется, такой пасьянс на меня произвел впечатление. Впечатление, надо сказать, благоприятное.

Глава 9

"Самая печальная особенность

нашего времени в том и состоит, что

если Басилашвили усядется на шпагат,

аплодисментов он сорвет больше,

нежели еще раз пробежится в своем

«Осеннем марафоне…»

Я. Цертих

На стрельбище мы двинулись в неурочный час. «Жигуль» руоповцев браво выкатил из какой-то подворотни, но тут же и загрустил, притулившись к бровке. Парни Ганса успели подложить ментам под колеса пару кусачих сюрпризов. Чтоб отдыхали и не гонялись с высунутыми языками. Тем более, что ехали мы на стрельбище не ради пальбы в картонных кабанчиков, – имелось дельце посекретнее и поважнее.

В дороге я успел вздремнуть, но пробок на пути не встретилось, докатили на удивление быстро, и каких-то особо заманчивых снов не привиделось. В нужный момент Ганс деликатно кашлянул, и, распахнув глаза, я коротко зевнул и выбрался из машины.

По последним разведданным сегодня здесь тренировали толстосумов, и, суетясь возле иномарок, инструкторы осипшими голосами в сотый раз объясняли охране, кто и где должен стоять, кто куда бежать и как толкать драгоценную тушку босса, чтобы убрать последнего с линии огня, однако не вышибить при этом из любимого начальника дух. Для пущей правдоподобности служащие полигона в нужный момент палили в облака из помповиков. Задастые бизнесмены суетливо выполняли полученные команды, на время превратившись в тех, кем и являлись раньше, – в незадачливых туповатых троечников, у которых никак не получалось домашнее задание, не клеилось с сочинением и не вытанцовывалась задачка. Суть – она такая! Никаким смокингом и никакой чековой книжкой ее не прикроешь. Вот и падали они не вовремя, и в машину заскакивали неправильно, и в боку у них начинало колоть в самые неподходящие секунды. Очень уж скверно сочетается любовь к пиву с подобными тренировками.

Когда-то весь этот цирк увлекал и меня. По счастью, недолго. Хватило ума сообразить, что время можно потратить с большим толком, а от серьезного покушения не спасет ни взвод автоматчиков, ни даже танк Т-80. Серьезное – оно и есть серьезное, а от несерьезных должно спасать имя.

Другое дело – огневая подготовка. Этим пренебрегать не следовало и нам. Поэтому, хихикая над тренирующимися, парни Дина-Гамбургера принялись расчехлять черненную сталь стволов, сам же Дин скоренько оформил аренду полигонного сектора на час-полтора. Часто кивая, администратор подмахнул росписью в толстенном, смахивающем на амбарную книгу журнале, привычно натянул на голову пенопластовые наушники. Точь-в-точь – улитка, ныряющая под прикрытие хитиновой брони.

Торчать возле бетонированных кабинок не имело смысла, и я отправился погулять. В глазах рябило от плакатов с разрезами боевых машинок, с перечнем скучноватых правил по проведению соревнований. Стрельба лежа, с колена и стоя, с руки, с упора и в упор. Последнего, (шучу!) разумеется, не было…

Откровенно скучая, я продолжал скользить глазами по крытому клеенкой пожелтевшему ватману, по испещренным надписями стенам. В одном месте возле сваленных грудой дермантиновых матов разглядел агрегат, мечущий тарелочки, – кажется итальянской конструкции, совсем новехонький. Стало быть, ребятки богатели не по дням, а по часам. Помнится, еще пару лет назад стрелковый бизнес прозябал, не принося никакой прибыли. Но времена меняются, страна спешно вооружалась, наскоро корректировала законы и снова вооружалась. Боевой патрон становился дешевле газового, а люди, тянувшиеся некогда к знаниям, почитавшие за счастье бесприютную геологию и целинные подвиги, теперь радовались эргономике витиеватых оружейных форм, заглядывая в мощные оптические прицелы, искренне недоумевали, почему при столь передовой технике погибал всего-навсего каждый четвертый президент Соединенных Штатов, когда показатели можно было наверняка удвоить и утроить. Времена диктовали нравы, последние влияли на умы и сердца поколений.

Очередная репетиция на плацу началась. Я остановился. Играли сцену снайперского покушения. Без особого вдохновения, но с должным прилежанием. Верзила, якобы первым узревший далекого стрелка, сиганул вперед, героически заслонил рыхловатую фигуру шефа. Одновременно взвизгнула покрышками подкатившая «Мазда», второй охранник распахнул дверцу. Двое бритоголовых сноровисто швырнули хозяина на заднее сиденье, отчего последний неловко ударился макушкой о крышу автомобиля и юркнули следом. Еще двое, упав на колено, принялись имитировать энергичную стрельбу по мифическому противнику. Выглядело это крайне забавно, и я припомнил, что именно таким макаром пробовал смыться от моих парней Бес. Увы, автомобиль его не проехал и пяти метров, потому что внезапно вообразил себя самолетом и резко пошел на взлет. Сначала от корпуса отделились колеса, потом дверцы, а мгновением позже незадачливые пассажиры превратились в пылающие головни…

За спиной зычном голосом Дин подал нужную команду, и бригада пошла крошить фанерные и пластиковые щиты на том конце полигона. Парни совмещали приятное с полезным. Приятным представлялось популять по безопасным мишеням, полезным – сопроводить босса до места в целости и сохранности. Хотя за сохранность отвечали в сущности не они. Здесь же на полигоне меня прикрывала парочка старичков – он и она, упрятавшиеся под серенький зонтик. «Чип и Дейл», как прозвал их когда-то Ганс. У старика поблескивал в руках германский бинокль, в который он бдительно озирал окрестностями, «старушонка» головой без толку не вертела, сберегая энергию для главного. Именно она в критическую минуту должна была, прикрываясь стариком, продемонстрировать главную артиллерию. Блеклая эта парочка всегда находилась на отдалении, не приближаясь ко мне ближе чем на сотню шагов. Большое видится на расстоянии, как, впрочем, и затеваемый криминал. Нет большей глупости, чем торчать вблизи потенциальной жертвы. И именно эта парочка однажды успешно подтвердила свою квалификацию, уложив троих мокрушников, выскочивших с «Калашниковыми» перед бампером моего автомобиля. «Дедушке», кажется, тогда даже не пришлось пострелять, хватило бабулиной погремушки. Лишь одному из парней «она» впопыхах угодила в грудь, остальные получили свое законное в голову.

Я сердито крякнул. Ко мне бежал со всех ног Толик один из инструкторов стрельбища. Долгонько же он заставил меня ждать! Обычно кавалькаду моих лимузинов узнавали издалека.

– Ящер?… Какими судьбами? – он шумно дышал. – Пострелять заехали?

– Пострелять, ага, – я издевательски закивал, указательным пальцем ткнул в Толиково пузцо. – Пух-пух! Попал, верно?

Он неестественно рассмеялся.

– Там возле машинок, случаем, не помощник Поэля резвится?

– Ну да, это Ромула.

– Что-то неважно у него получается.

– Подготовочки не хватает. В смысле, значит, физкультурной.

– Так оно, Толик. Физкультуры нам всем сегодня не хватает. Не объяснишь, почему?

Толиковы плечи растерянно дернулись.

– А потому, Толик, что физкультура – это не тренажеры и не гантели. Любая культура подразумевает знания. В данном случае речь идет о знании собственной физиологии, о дружбе души и тела. Видишь ли, Толик, не верю я в то, что в здоровом теле здоровый дух. Абсолютно не верю.

Я подергал инструктора за вишневого цвета пуговицу.

– Но это так, прелюдия. А мне бы с Ромулой перекинуться парой слов. Сможешь устроить?

– Что, прямо сейчас?

– Ну да. И без лишних свидетелей. Ты пригласи его в свой кабинетик, а я там с ним чуток посижу, погутарю.

– Но… – инструктор покосился на парней Дина, с гоготом перезаряжающих карабины, в растерянности затоптался. – Я бы не хотел, чтобы…

– Знаю, знаю, чего бы ты не хотел. Все вы этого не хотите.

– Нет! Разумеется, я сделаю, как вы просите! Только…

– Ты уж сделай, милый, постарайся. Все будет мирно и тихо, это я тебе обещаю. Ключи!

Я протянул руку, и он, по-видимому, не сразу сообразив, о каких ключах идет речь, суетливо зашарил по карманам.

– Ах, да! От кабинета… Вот… Этот желтенький от верхнего замка, а нижний я днем не запираю.

– Как-нибудь разберусь, Толик. Беги за Ромулой. Шибко и ширче…

* * *

Сколько помню себя, радио я ненавидел всегда. Его крутили на заводах, мимо которых я проезжал, его гоняли в школах и на площадях, в институтах и на лыжных базах, в парках культуры и отдыха. По-видимому, ни отдыха, ни культуры без энергичного радиодолбежа городской люд, по мнению эфирных монстров, не мыслил. И рассказ, более всего любимый мною у Брэдбери, посвящался как раз герою, что, обезумев однажды, камнями и молотками принялся громить вездесущие радиоприемники. Увы, во времена Брэдбери не водилось такого обилия радиопрограмм и не было диджеев, этих гуттаперчивых болванчиков, оттренировавших язычок до уровня величайшего словоблудия. Услышь их однажды знаменитый фантаст, и, можно не сомневаться, – тотчас плюнул бы на свою прозу, вооружился бы одностволкой господина Бердана и пошел бы отстреливать говорунов.

Вот и я, оказавшись в кабинете инструктора, первым делом заткнул хайло «Европе-Плюс», вторым – перерезал проводку местной радиотрансляции. Бубнеж ни о чем смолк, и я позволил себе успокоенно вытянуться в кресле. Едва слышно пульсировало сердечко стоящего на полке будильника, тройные рамы гасили заоконный ружейный грохот. В наступившей тишине можно было наскоро продумать сценарий предстоящей беседы.

Впрочем, все пошло слаженно и гладко с самых первых минут. Разглядев меня, помощник Поэля возмущаться не стал, свою жвачно-мышечную «тень» немедленно выставил в коридор. Без звука присел возле стола, выложив на колени пухлые веснушчатые ладошки. Совсем как пай-мальчик в детском саде. Диалог начался. Я неспешно говорил, он слушал. Слушал, моргая белесыми ресницами, нервно покусывая бледные губки. А что еще ему оставалось делать? В сущности я молол чистейший вздор, в чем-то, вероятно, копируя дикторов радио, замысловато грозя дружкам Поэля, намекая на могущественные связи в высших сферах, – и так далее, и тому подобное. Заодно, помня уроки Августа, нашего Кулибина по части электронных штучек, я воткнул в кожаный портфельчик Ромулы радиомаячок-булавку. Этот чижик внимал моим словам столь напряженно, что ничего не заметил. Кстати сказать, и чушь моя ему навряд ли казалась чушью. Это я тоже давно сообразил. Когда большой человек мелет вздор, за вздором отчего-то всегда видится мудрое. Вроде того невзрачного камешка, что летит с высокой горы, вызывая многотонный обвал. Больно уж высокая горка… Или выйдет иной барашек на украшенную гербом трибуну и давай болтать. Послушаешь отстраненно – лабуда лабудой! Но ведь не абы кто сотрясает воздух, – нет! – особа приближенная к императору. Может, какой-нибудь Ваня из Малых Выселок во сто крат лучше сумел бы сказать, ан фигушки! Поскольку барашек – не какой-нибудь там Ваня Лаптев, а человек, фамилия которого то и дело мелькает в газетах, изыщут в его словах величайший смысл, цитировать станут, в учебниках не постесняются пропечатать. А господа функционеры из первых рядов будут торопливо строчить карандашами, ронять умиленные слезы и всхлипывать, как, дескать, здорово, метко и вовремя…

Словом, еще одна разновидность массового гипноза, легко и просто переходящего в массовый психоз. Косноязычие вождей волшебством свиты и окружения превращенное в мистическое красноречие.

Многим ли нравилась Мэрилин Монро? Пожалуй, что всем. А кто глядел на ту, кем она была раньше, на скромную и пугливую Норму Джин? Кто сходил с ума по той изначальной тонкоголосой девчушке? Потому и сказано: не сотворяй себе кумира. Не будь слепым, заенька!.. Короче говоря, я не слишком беспокоился о точности слов и складности фраз. Можно было не сомневаться, что Ромула все поймет правильно, да и требовалась от него самая малость, чтобы напугался мальчишечка, а, напугавшись, побежал жаловаться.

Так все примерно и получилось…

Он рванул с полигона тотчас после нашей беседы. Пришлось закругляться с тренингом с руки и с упора, развернув армию следом. Сопровождение выстроили вполне грамотно, и потому до цели добрались без особых помех. Уже через тридцать минут этот соловей сидел в кабинетике Поэля и взволнованно пересказывал всю мою словесную белиберду. Напугать его и впрямь удалось, но вот Поэль отчего-то помалкивал. То ли заподозрил неладное, то ли не знал, что сказать. Сидел, покряхтывал и изредка что-то там про себя мычал.

Очень скоро все эти шпионские игры мне наскучили, и, оставив Августа одного в машине прослушивания, мы с Гансом пересели в свой родной джип и вернулись в контору. Вернулись, кстати сказать, вовремя. Там меня ожидал белокурый мальчишечка, один из рядовых экспедиторов, твердо вознамерившийся доползти однажды до маршальского жезла. Вслед за Безменом этот Спиноза с удивительной аккуратностью примерно раз в неделю огорошивал меня очередной возможностью ухватить дойную корову за соски. Три четверти его новаций мало чего стоили, но к оставшимся предложениям мы все-таки прислушивались. Как ни крути, иницативу надо поощрять. Вот и на этот раз я не стал томить мальчишечку, милостиво пригласив в приемную. Волнуясь и сбиваясь, посетитель немедленно обрисовал суть неслыханно быстрого способа обогащения. Суть представлялась и впрямь довольно несложной. Мальчик выложил передо мной несколько десятков газет с рекламными объявлениями, обвиняющим перстом указал на подчеркнутые абзацы.

– Вот, босс… Приглашения на стажировку. В Штаты, в Англию, во Францию и Швейцарию.

– Ну и?

– Привлекают лопушков якобы для обучения менеджменту, работе с ценными бумаге, языкам и прочей чепухе. Есть, само собой, крючок для фотомоделей. Предоплата – пятьдесят процентов наличными. Клиентам суют в нос программки с импортными афишками, липовую статистику, ссылку на официальные счета. Взнос по нынешним временам чисто символический – от полутора до семи тысяч долларов. Это чуть ли не за годовое обучение, представляете? С хатой и харчами! Если двухмесячные курсы, то берут скромнее – пятьсот-шестьсот баксов.

Все было предельно ясно, и я заинтересованно придвинул к себе объявления.

– Самое интересное, что липа настолько откровенная, что в нос шибает! Интерпол, понятное дело, эти лавочки давно бы прикрыл, да только нет у него договора с Россией по возврату валюты. Деньги-то в их банках оседают, чего им топорщиться? А России на своих граждан как обычно плевать. Вот я и подумал, почему бы нам за это дельце не взяться? По-моему, справимся.

– Ты думаешь?

– Уверен, – собеседник не заметил моего ехидства. – Я ведь не одну сотню газет пролистал, сообразил кое-что. Шарманку эту крутят не первый год, стало быть, есть навар. Вывод напрашивается простейший: надо взять да вмешаться.

Действительно простейший. Взять да вмешаться… Я хмыкнул. А в общем мальчишечка рассуждал правильно. Просмотрев одну из липовых программок, я убедился, что дурят народ вполне качественно – с привлечением всех последних американизмов вроде идиотских «гамеров» и «дистрибьютеров», «дайджестов» и «маркетингов». Что и говорить, словечки завораживали! Да и выполнены документики были отнюдь не кустарно. Фирменная бумага, цветная печать, звучное название контор, имена преподавателей, перечисление предметов и даже адреса сопутствующих учебных заведений. Красиво!.. Вот удивятся иные доверчивые абитуриенты, обнаружив по указанным координатам вместо колледжа бордель, а вместо университета частный домишко. Испортится, должно быть, настроение у ребяток! Определенно испортится!

– И кого же ты, гений мой золотой, доить возжелал?

– Ну… Это по вашему усмотрению, – «гений» засмущался. – Есть два варианта. Один более честный, другой – менее…

– То бишь – либо последовательно наезжать на этих шибко умных мошенников и требовать пай, либо предлагать крышу потерпевшим, так?

– Вроде того… Я думал, что с половиной суммы любой из терпил расстанется без особых мук. Часть, как известно, меньше целого. А мы им предложим частичный возврат плюс доброкачественное возмездие.

– Доброкачественное? – я изогнул бровь. – Занятно… Что ты понимаешь под доброкачественным возмездием?

– Это опять же по вашему усмотрению, – собеседник прочно увиливал от прямых ответов. – Мое дело – предложить идею, ваше – решать.

Вежливый мальчишечка, что и говорить! Или хитрый?… Я кивнул на ворох газет.

– Ты полагаешь, это одна контора?

– Конечно, нет, но некие коллективные цепочки кое-где прослеживаются. Другое дело, что афера сезонная, и конторы растут и исчезают, как грибы. Поэтому действовать надо быстро. Появляется объявление, сразу прозвон адресов, подтверждение через зарубежных компаньонов «дутыша» – и прямая атака!

– Атака – это хорошо, – я ласково улыбнулся. – Вот ты этим и займешься. Лады? Нарисуешь подробненький план-проспект, доложишься Сене Рыжему. Он тебя выслушает, даст дельный совет, субсидирует.

– Босс, но я… Я же никогда такими вещами не занимался!

– Когда-нибудь пора начинать. Получится хорошо, станешь человеком. Хватит на вторых ролях сидеть. А насчет помощников тоже не волнуйся. Распоряжусь.

Мальчишечка покинул приемную слегка захмелевший. От счастья, надо полагать, хотя, давая ему карт-бланш, я вовсе не был преисполнен уверенности, что у него все получится. Зарубежье, как ни крути, – не наша родная вотчина. Работать там следует с оглядкой. Да и конторы мошеннические могут оказаться из разряда серьезных. Еще неизвестно, на какую «крышу» напорешься. И получится, что ссора дороже прибыли, хотя… Кто не рискует, то не пьет и не ест. А мальчишечка рвался в бой, изнывал от желания, почему не попробовать? Тем более, что государство и впрямь плевало на всевозможных вкладчиков, фактически опекая все эти чары и лиры, эмэмэмы и пумы. Смешно, да? Государство – крыша для мошенников, Ящер – крыша для терпил. Такая вот развеселая инсинуация…

Глава 10

"Ты в дикой чаще позвала,

И я пошел на зов вслепую.

Твои глаза – как два ствола

И каждый мне готовил пулю…"

Валерий Брусков

Выйдя в фойе, я огляделся. Душа требовала музыки, и, повинуясь моему жесту, Гоша-Кракен, спешно дожевывав гамбургер, обтер ладони о штаны и поспешил к роялю.

– Что сыграть, босс?

– Что хочешь, Гошик. По настроению.

– Тогда «Скерцо» Шопена, пойдет?

– Давай.

Гоша свирепо потер узкий лобик и заиграл Шопена. Толстые пальчики заперекатывались по клавишам, массивные плечи закачались в несвойственном атлетам ритме. Я подошел ближе. Эта метаморфоза меня всякий раз удивляла и веселила. Личико Гошика, коим впору пугать младенцев, разглаживалось прямо на глазах, на губах появлялась глуповатая улыбка, и начинало казаться, что сквозь черты сидящего за роялем быка проступает совсем иной человек. Возможно, именно этого человека в свое время отдавали в музыкальную школу – для пятерок и утонченной карьеры. Но вот сорвалось, не вышло. Как выяснилось, в общежитии, именуемом «Гошик» проживало и другое существо – более агрессивное и мускулистое. Мало-помалу оно выпирало наружу, панцирем сковывало своего робкого близнеца и в конце концов упрятало, утоптало столь глубоко, что Гошу прозвали Кракеном. Тем не менее в минуты, когда обладатель тела садился за инструмент, Кракен покорно отходил в тень, уступая место мятущемуся и впечатлительному романтику Гоше, что вопреки всему продолжал в нем петь, танцевать и восторгаться.

Покачав головой, я отошел в угол, где возвышался внушительных размеров морской аквариум, присел в кресло напротив Ганса. Начальник охраны заботливо подкатил к моим ногам столик с напитками. Я выбрал бутылочку с австрийским пивом, серебряным штопором сковырнул жестяную пробку.

– Ну-с… Что ты думаешь по поводу Поэля?

– Я? – Ганс пожал плечами. – Есть у меня, босс, сомнение. В смысле, значит, что не он все это подстроил.

– Разумеется, не он!

– Тогда зачем мы его садим на рог?

– А затем, дорогуша, что напуганный Ромула переполошит Поэля, и тогда последний ринется проводить собственные изыскания. А может, побежит прямиком к тому, кто за всем этим стоит. Во всяком случае попытается дать отмашку. Наезд Ящера – дело нешуточное! Ну, а там дело техники. Парни Августа держат всю связь Поэля под колпаком, так что, уверен, очень скоро нам сообщат имя загадочного патрона.

– А если Поэль ничего не предпримет?

– Значит, припугнем его по-настоящему. Свяжем с наркотиками или другой грязью… – Я поморщился. – Правда, если он действительно окажется ни при чем, тогда дело дрянь. Будем думать, ломать головенки. Буратино-то как в воду канул. Должен был выйти на связь, а звонка нет. То ли Кларисса ненасытная засосала, то ли еще что. Так или иначе, но самый верный путь – это метод исключения. Таковым мы и воспользуемся.

Ганс в сомнении качнул головой.

– Так-то оно так, но больно уж все туманно.

– А как ты хотел? Ребус он и есть ребус. Гадаем, как умеем. Окажется не Поэль, за других возьмемся. Хотя на кого нам еще думать? Спецслужбы? Так им подобная киноавантюра вроде как ни к чему. За отсутствием денежек взялись бы за нас по-крестьянски, без изгальств. А кому-либо другому…

– По-моему, и кому-либо другому это тоже ни к чему.

– Ты так считаешь?

– Конечно, босс! Сами посудите, ерунда какая-то! Рискуя жизнью, снимать два года подряд фильм, чтобы преподнести однажды и переполошить? Зачем им все это нужно?

– Кому это «им»?

– Да тем, кто все придумал!

– Но ведь придумали! Значит, имеется логичное объяснение. Вспомни того же Вову Вайнберга. Какого дьявола он, спрашивается, пригласил для своих безголосых поп-протеже полтораста чернокожих танцоров? Он ведь выплатил им тысяч семьсот долларов! Без малого – лимон! Скажи откровенно, был в этом какой-то особый смысл?

Начальник охраны пожал плечами.

– Черт его знает!

– В том-то и дело, что был! Он это, Гансик, сделал чтобы другим нос утереть, чтобы масштаб свой выставить напоказ. Пусть даже в убыток себе. Дескать, хочу и могу! А появится желание, – и не такое отчебучу. Глупость, конечно, но многих проняло. Стадо на стадионе тоже, кстати, собралось приличное, хотя билетики кусались.

– Кусались, это точно. Вон Гошик тоже туда с приятелями бегал. Коробочка, рассказывал, полная набилась.

– Вот видишь, а ты говоришь… Между прочим, стадион, наверное, не от стадии произошел, а именно от стада. Пастбище для скучающих. – Я опорожнил бутылочку, взялся за другую. – Возможно, в нашем случае тоже имеет место нечто подобное.

– В общем да, но не проще ли было…

– Проще, Гансик! Конечно, проще! Я ведь о том и толкую. Только то, что проще, и выглядит соответственно, – я продемонстрировал Гансу изящную бутылочку. – Ну скажи мне, на кой черт лепить сюда эту золоченую лэйбочку? И горлышко вон как изогнули. Это ведь тоже технологически сложнее, а значит, дороже. Но делают!.. Или почему до сих пор не отменили нелепые смокинги? Куда удобнее являться на презентации в поношенных кроссовках и джинсах! Ан, нет! – выпендриваются, как майские жуки. И в лимузины норовят влезть с серебристым покрытием, и в шагрень облачаются самую экзотическую. Чем, скажи, лучше золотые часы титановых? Да ничем! Даже, наверное, хуже, однако носят. Ради престижа, ради пыли в глаза…

Перебивая меня, пискнул сотовый телефон.

– Гмм… Кто бы это мог быть, интересно?

– Август, – предположил Ганс и угадал. Это действительно оказался Август.

– Есть новости, мсье Кулибин?

– Есть, но… – голос «Кулибина» звучал несколько обескуражено. – Странная запись, босс. Вам надо лично ее прослушать.

– Он куда-то звонил?

– Нет, взял машину и поехал.

– Отлично!

– Отлично, да не совсем. То есть, мы, понятно, за ним двинулись, но…

– Этот индюк заметил слежку?

– Поначалу нет, но потом… – Судя по голосу, Август явно волновался, что на него не очень-то походило. – Короче, это в китайском квартале произошло – в северном районе города. Сразу за «Харбином». Лешик пас их до самого конца, и вдруг эти орлы каким-то невероятным образом улизнули. Точно растворились в воздухе! Лешик прошерстил все близлежащие улочки, но так никого и не обнаружил. Самое непонятное, что не удалось взять пеленг, хотя сигнал не пропал.

– Так вы записали их?

– Да, кто-то, по всей видимости, подсел к Поэлю в машину, и началось странное… – Август снова замялся. – Я даже не знаю, как это назвать.

– Что там началось, черт побери? Сексом они там занялись, что ли?

– Да нет же, босс. Они просто сидели и разговаривали.

– Тогда что ты мнешься, как девочка?

– Видите ли, во-первых, они упомянули про Буратино, а во-вторых… Понимаете, голос того, кто подсел в машину… Я, конечно, не берусь утверждать, но, кажется, это был ваш голос.

* * *

Вот так, господа присяжные! Фокусы продолжались. Август ничуть не преувеличивал. Голос действительно был мой. Говорил этот посторонний совсем немного, но когда говорил, последние сомнения рассеивались. Те же злые цедящие интонации, те же обороты речи. Если меня и имитировали, то достаточно профессионально. Август, впрочем, стоял на иной точке зрения. Кто-то когда-то меня записал, а после из подходящих кусков склеил нечто удобоваримое. Благо есть специальные программы, и к слову сказать, тому, кто умудрился сотворить целый фильм, подобная работка сложной не покажется. Более того, на хорошей аппаратуре да за хорошие деньги такую запись способен сварганить обычный любитель.

Тем не менее кое-чего мы добились. Факт прослушивания подтверждал причастность Поэля ко всей этой киноканители. И про Буратино эти стервецы действительно что-то пронюхали. Чуть погодя «морячки» Ганса съездили к нему на квартиру, обнаружив красавчика в постели уже холодным. На груди покойного лежала записка: «В моей трагической смерти умоляю никого не винить.» Стиль и слог Буратино, но задумка явно не его. Этот обольститель обожал жизнь, потому что обожал женщин, и покидать грешную землю у него не было абсолютно никаких оснований.

С квартиры удалились в великой поспешности, едва успев протереть все, к чему прикасались. Парни уверяли, что когда они отъезжали, к дому подкатила целая кавалькада легавых. Значит, была не просто смерть, – была подстава. Не очень умело исполненная, но все ж таки – она родная! Ну да Поэль – не тот ювелир, чтобы филигранно обтачивать криминальные делишки. Мастера заплечных дел у него, понятно, тоже имелись, но с моими варягами им было не тягаться. И все бы ничего, но вот магнитофонная запись вызывала, мягко говоря, отторопь. И не могла не вызывать, поскольку ровным счетом ничего не объясняла.

Мы сидели в студии Августа в окружении проводов и радиоаппаратуры. Ганс меланхолично жевал мятную резинку, параллельно тискал в пальцах пружинный эспандер. Я прихлебывал из стальной фляжки любимый коньячок и хмуро поглядывал на растерянное лицо нашего «Кулибина». Обычно, преподнося очередной сюрприз, этот парень сиял, как начищенный самовар. Сегодня он был мрачен.

– Так, может, никто в машину к ним не подсаживался? – предположил я. – Загнали ее в какой-нибудь закуток. Поэль хлопнул дверцей, а потом включил магнитофон.

– Тоже не исключено, – вздохнул Август, – но есть один момент. Вы, должно быть, не обратили внимание. В паузах между фразами этот посторонний дышит.

– Я заметил! – встрепенулся Ганс. – Еще хотел сказать, что это, наверное, какой-то астматик.

Август перекрутил кассету назад, найдя метку, включил пленку на воспроизведение.

– …бузит мальчик… – Проскрипел из колонок мой голос. – Альфонсов к тебе подсылает, на друзей давит. Бузит – значит, боится. Совесть, выходит, мучит человека.

– Какая у него, к дьяволу, совесть! – это говорил уже Поэль. – У него в груди моток колючей проволоки!

– У всех, дорогуша, имеется совесть. Даже у тех, кто о ней не подозревает. Уж поверь моему опыту. Бывало, таких матерых ребяток на кресте распинали, что и колесовать было мало, но и тогда видели: есть совестишка. Крохотная, как червячок, но есть…

– Вот тут, босс! – Август прибавил громкости. В колонках зашуршало, а потом донесся взрыкивающий всхлип. Я поневоле содрогнулся. Ганс, прекратив жеваться, ошарашенно уставился на меня. Август молчал, позволяя нам проникнуться неприятным моментом. А проникнуться было чем. Никогда и ничего подобного мы не слышали. Вздох запросто мог принадлежать слону или носорогу. Или, как если бы взрослый, вынужденный долго щебетать детским голоском, измученно прокряхтел, выдавая истинные фонемы. Только здесь было нечто куда более «взрослое». Вздох действительно напоминал изо всех сил сдерживаемый рык.

– Какая-нибудь помеха? – неуверенно предположил Ганс.

– Что-то не встречал я раньше таких помех.

– Но если запись магнитофонная, – сдавленно произнес я. – То возможно, это какое-нибудь замедление?

Август понял меня в момент, но посмурнел еще больше.

– Я тоже об этом подумал. Для эксперимента даже записал собственные дыхание и кашель, а после пустил на скорости вдвое меньшей. Ничего похожего! Но совсем скверно вышло, когда я попытался воспроизвести обратную операцию. Этот самый фрагмент я переписал на отдельную пленку и попробовал ускорить.

– И что?

– Ничего. Я хочу сказать, что ничего не переписалось. Голос Поэля копируется, а ваш, то есть, значит, этого постороннего – нет.

– Посторонний – потусторонний, так что ли? – пошутил Ганс.

Август нервно передернул плечом. Этот ребус достал таки и его.

– Понятия не имею, как такое могли состряпать. Я ведь и эту пленку пробовал прокручивать на разных скоростях, и та же чепуха. Абонент Поэля пропадает.

– Может, у Поэля особая кассетка была? – предположил Ганс. – Знаете, бывают такие с защитой против пиратства. И аудио и видео.

Август чуть покривился. Даже будучи растерянным, аргументацию начальника охраны он не принимал всерьез.

– Не путай вола с ослом. Все, что мы слышим, уже само по себе лишено какой-либо защиты. По крайней мере таковой еще не придумали. И то же видео имеет защиту лишь на электронном уровне. Поставь микрофон и камеру возле экрана, и не спасет никакая защита. Разве что аппаратура направленного ЭМИ, но она глушит вообще все. Мы же писали банальный акустический сигнал.